К.Д. Серебряков

 

Часть I. Вода и лёд
Михаил Чехов: «Хлестаков» в кругах интеллигенции
В октябре Северную столицу ожидало знаковое культурное событие. На сцене Первой студии начали показывать «Ревизора». Публика ликовала, критика из хвалебных слов её главному актёру выстлала «красный ковёр». Тогда писали: «Быть может, в первый раз за всё те же восемь десятилетий, которая насчитывает сценическая история «Ревизора» на русской сцене, явлен наконец-то тот Хлестаков, о котором писал сам Гоголь» [Соболев 1921]. То был 1922 год, одаривший триумфом актёра Михаила Александровича Чехова, имя которого для русского человека старательно предавалось советскими властями забвению вплоть до конца 1980-х годов.
Но этому предшествовала долгая и интересная в своих заветвлениях цепь событий, которую условно можно назвать «до», а вот с октября года гонения интеллигентов закономерно наступал период «после».
Это интересное занятие – проследить все хитросплетения судьбы, поэтому мы начнём повествование с самого начала, с рождения великого актёра, а также театрального педагога и режиссёра.
Михаил Александрович Чехов – одна из самых известных фигур России XX века, трудно было найти человека, который бы сказал, что он лишь «тень» на фоне своего великого дяди – писателя и драматурга Антоши Чехонте. Чехов-актёр родился в Петербурге в ночь на 16 августа 1891 года в семье брата литературного гения Александра Павловича [Козлов, Савельева 2010]. Так повелось, что дух невероятной интеллектуальности и творческого вдохновения на каком-то «генетическом» уровне оставили свой отпечаток на этой семье. Правда, у Михаила Александровича разносторонний талант всё время существовал в связке с таким «паразитом», как чрезмерная болезненность, давшая о себе знать уже в первые этапы жизни мальчика. Так, например, уже к семи-восьми месяцам у юного Миши развился тяжёлый бронхит (вкупе с гиперемией мозга), а к более позднему возрасту начала прогрессировать «неврастения в довольно тяжёлой форме» [Чехов 2007].
Детство у юного Чехова проходило неоднозначно, отец был алкоголиком (между прочим, писавший книги о способах борьбы с «зелёным змием») и картёжником (и при этом в глазах современников он ассоциировался как «мажор»), который отдавал сыну деньги на «жриц любви», а мать будущего актёра – Наталья Александровна Гольден – несчастной гувернанткой своих детей [Чехов 2007]. Её личным кошмаром стало то, что она, будучи обделённой жизнью, не наладив любовной связи с Антоном Павловичем, который и сам питал к ней в своё время тёплые чувства, так и не смогла обрести любви, супружеской ласки [Рейфилд 2015]. Всё это накладывалось на мальчика в виде постоянных назиданий, требовавшей всего того, что ей не хватало, от сына, от того сорванца, который уже перенял привычки отца и довольно часто сам с ним засиживался, играя в карты, в каком-нибудь сомнительном месте – в накуренных забегаловках или кафешантанах [Чехов 2007].
Эта эпопея продлилась относительно недолго, талант давал о себе знать. Ещё в 1895 году великий дядя констатировал: «Я думаю, что из него выйдет талантливый человек» [Чехов 1977]. А в 1907 году, выдержав экзамен, мальчик поступает в Театральную школу им. А.С. Суворина, где затем начинает успешно выступать в спектаклях этого заведения. Наставниками юного Миши на тот момент становятся Борис Глаголи и Владимир Сладкопевцев, чьи образы жадно перенимает Чехов-актёр (например, роль Тусика в спектакле «Дачные барышни») [Громов 1970]. Следующая веха – 1911 год – окончив школу, Михаил Александрович поступает в труппу Суворинского театра, где также продолжает успешно играть. Однако коллеги стали за молодым человеком наблюдать невероятную рассеянность, апогеем которой явилось то, что Чехов-актёр в необходимой ситуации вместо элементарного «до свидания» говорил «извините», это было первым «видимым» проявлением намечающегося нервного расстройства [Чехов 2007].
Следующий год тоже можно назвать довольно «знаковым». 1912-й – время переезда Михаила Александровича в Москву и зачисление в штат актёров филиала МХТ, ставшего его «вторым» домом в России (до отъезда в конце 1920-х гг.) [Чехов 2007; Громов 1970], создавшего в своих стенах того самого Хлестакова, о котором Е.Б. Вахтангов напишет: «Хлестаков Чехова – образ, решённый способом фантастического реализма» [Вахтангов 1959] - а это главная похвала для театрального деятеля, пытавшегося «оживить» гоголевские образы. Именно в августе 1912 года – всё при том же театре – наш герой отправляется в только-только открывшую свои двери Студию, руководимую Л.А. Сулержицким и, безусловно, самим Е.Б. Вахтанговым [Громов 1970; Чехов 2007].
Но талант-то у молодого человека разносторонний! И в последний предвоенный год он увлекается «великим немым», что, например, выразилось в съёмках кинофильма «Трёхсотлетие царствования дома Романовых» Дранкова, в котором за личиной царя Михаила Фёдоровича находился наш Михаил [Козлов, Савельева 2010].
Однако 1913-й год преподнёс актёру и крайне скорбное известие. От рака горла скончался отец [Чехов 2007]. Так было положено начало череде тёмных эпизодов для семьи Чеховых. После отпевания и похорон на Литераторских мостках Волкова кладбища мать начала больше напирать на сына, вероятно, ещё больше расшатав и без того слабое здоровье Михаила Александровича. Наталья Гольден – довольно интересная личность. Их отношения муж описывал так: «Живём, ругаемся от утра до ночи, но отношения наши – чисто супружеские. Она мне – как есть по Сеньке шапка». Многие исследователи думают, что брак Натальи Александровны – лишь способ остаться в поле видимости Антона Павловича, периодически вспоминая их головокружительный, но чрезвычайно непродолжительный роман, мелькавший ещё из прошлого столетия [Рейфилд 2015].
Следующее роковое событие случилось в 1917 году. Тогда в декабре, когда революция прошлась уже по всем задворкам двух столиц, в 1-й Студии МХТ энтузиасты ставили «Чайку». Антракт. Администрация неожиданно объявляет о полном прекращении представления, билеты возвращают, публика негодует, театр начинает быстро пустеть, уже «заканчиваясь» с вешалки. Причина выясняется быстро: кто-то говорит, что слышал от Михаила Александровича, будто тот случайно увидел небольшую группу людей в башлыках – солдат. Вид армейцев чрезвычайно насторожил актёра до такой степени, что последний покинул театр, так и не смыв грим. Он поспешил домой. И там увидел трагическую картину: двоюродный брат актёра Владимир Иванович, взявший из секретера пистолет, застрелился. Через два года умерла мать Михаила Александровича [Козлов, Савельева 2010]. Всё это не могло не сказаться на общем состоянии, усугубляя и без того неспокойные процессы, выраженные манией преследования и депрессиями.
«Всё смешалось в доме Облонских». Военный год – 1914-й – приносит в личную жизнь нашего героя посул: он тайно венчается с племянницей Ольги Леонидовны Книппер-Чеховой, Ольгой Константиновной Книппер, ещё прочнее связав узами два творческих семейства. Интересно, что супруга позже станет известной актрисой кино, которую на должном уровне оценит фюрер Третьего Рейха. Среди наиболее её удачных образов кинокритики часто выделяют Эдит фон Турофф из «Трое с бензоколонки» (1931), Анаис де Бопертюи («Соломенная шляпка», 1928) и Барберину из «Мельницы Сан-Суси» (1926). Но семейное счастье было недолгим, брак развалился через три с половиной года, подарив миру Аду Чехову, также ставшую впоследствии известной актрисой. И в дальнейшем Михаила Александровича муза личного счастья так и не посетила, оставив его на поруки себе и своим болезням. Можно сказать, что неудачи на личном фронте тоже внесли разлад в душевное спокойствие творческого человека (не помог даже второй брак в 1918 году на К.К. Зиллер, напоминавший в итоге больше фиктивный союз) [Сушко 2012].
Уже в 1916 году, когда К. С. Станиславский дал разнарядку – репетировать «Чайку» (где Чехов-актёр должен быть играть Треплева) – состояние молодого актёра становится критическим. «За последнее же время дело ухудшилось настолько, что, по мнению врача, «болезнь прогрессирует»…Я постоянно волнуюсь, испытываю страх, как днём, так и ночью (во сне), и эти болевые ощущения в области сердца и проч.» [Чехов 2001]. Лечил Михаила Александровича тогда известный в столицах психиатр П.Ф. Каптерёв (он писал, что Чехов тогда был фактически на грани самоубийства), также актёр проходил месмерические сеансы у нескольких гипнотизёров, но всё без толку, ибо мужчина продолжал уверять себя, что «дело не в медицине» [Чехов 2001]. Наш герой даже был вынужден временно прекратить репетиции, написав о своём недуге «великому и ужасному» Константину Сергеевичу [Чехов 2007].
Всё дошло до того, что Михаил Александрович вместо актёрской работы, чтобы выжить и как-то заработать денег, был вынужден открыть частную мастерскую на Газетном переулке (месте его обитания). Там Чехов много экспериментировал с актёрской психотехникой, находясь под довольно сильным влиянием антропософских учений Р. Штейнера и А. Белого. И это неудивительно, ведь Михаил Александрович «науку о духе» считал источником внутреннего возрождения и вместе с тем способом развития актёрского мастерства [Шиянов 2006]. Режиссёр, а в 1918 году тогда ещё сотрудница Чехова, М.О. Кнебель отмечала, что её начальник «выздоровел только благодаря работе с нами» [Кнебель 1967].
Действительно, в последующие годы наблюдался заметный творческий рывок у нашего героя. В 1919 году в журнале «Горн» появляются статьи Михаила Александровича, а именно «О системе Станиславского», «Работа актёра над собой», ставшие фундаментом и прологом самого известного труда Чехова – книги «О технике актёра». Годом позже Чехов начинает преподавать в студии им. Ф.И. Шаляпина, совмещая эту должность с педагогической практикой в Пролеткульте. Также неожиданно он легко знакомится и предстаёт в новых образах (будь то Мальволио из шекспировской «Двенадцатой ночи» или Эрик из «Эрика XIV» Ю.А. Стриндберга) [Козлов, Савельева 2010].
Всё это было «до» того момента, как Хлестаков-Чехов завоевал сердца интеллигенции не только Москвы, да и всей необъятной России. «После» же не менее интересно, но, к сожалению, не всегда оно связано с Россией, ибо в 1928 году открывается путь к Русскому Зарубежью, побег из страны Советов, однако, обо всём по порядку.
После триумфа на сцене, в 1922 году – когда Вахтангов отошёл в мир иной – Михаил Александрович возглавил 1-ю Студию МХТ (переименованную в 1924 году в МХАТ 2-й) [Громов 1970]. Его труппа совершила довольно успешный гастрольный тур по Европе (Франции, Германии и т.д.). В ноябре же состоялось пополнение репертуара – была генеральная репетиция «Гамлета» [Чехов 2007]. Спектакль прошёл «на ура», да так, что сам нарком просвещения А.В. Луначарский присвоил Чехову звание заслуженного артиста Российской Республики, а сам спектакль дважды посещал известный в узких кругах «Гамлет Европы» - немецкий актёр А. Моисси [Козлов, Савельева 2010] (хотя интерпретации шекспировской трагедии пришлось получить и ложку дёгтя: комментарий К.С. Станиславского, который назвал её «истеричной», а не «подлинной» [Станиславский 2012]).
Но большая активность требовала больших затрат энергии, поэтому болезнь Михаила Александровича продолжала прогрессировать. Например, в 1925 году он писал Андрею Белому: «Постепенно стало посещать меня чувство не то страха, не то потери почвы какой-то. Это чувство усиливалось и повторялось. Я не мог его понять и поэтому не знал, что с ним делать. И однажды, в момент очень сильного приступа, я почувствовал: я схожу с ума… на последнем «Эрике»; например, дело дошло до того, что, когда я изображал умирание Эрика и потерю им правильной ориентировки среди окружающего, я понял, что я не играю, но что это в действительности происходит, и не с Эриком, которого нет физически, а со мной. И что если я не прекращу немедленно этой «игры», то уже назад не вернусь. Я бросил всё и, скомкав слова, довёл сцену до конца» [Чехов 2001].
Такое состояние привело к тому, что Чехов вытребовал себе разрешения на выезд в Германию на лечение, на который был дан положительный ответ. Правда, театральный деятель больше в Россию не вернулся. Честности ради стоит отметить, что такому разрешению предшествовал конфликт в его труппе. Актёры к 1928 году разделились на два лагеря, один из которых начал открыто критиковать методы руководства «вторым» МХАТом. Они поддержали и видели новым главой коллегу Михаила Александровича А.Д. Дикого. Острота достигла такого накала, что Чехов сам подал заявление об уходе из театра (которое не имело дальнейшего ходу, т.к. оно не нашло поддержки у собрания) [Чехов 2001].
В Европе Михаил Александрович работал в Германии, Австрии, Англии, Франции, Чехословакии и Латвии. В Берлине и Вене он выступал в составе трупп театров Макса Рейнхардта, не оставил он в стороне и режиссуру (с актёрами репетировал «Габима»). В 1930 году он открыл «Театр Чехова» в Париже (но работа его там не удовлетворяла, необходима была иная атмосфера, поэтому позже он больше переключится на постановки и преподавание актёрского мастерства в Театре Русской драмы в Риге), не оставлял он попыток в тот год открыть театр в Чехословакии, но получив отказ в предоставлении государственной субсидии, Михаил Александрович вынужден был от этой идеи отказаться [Чехов 2007; Чехов 2001]. Интересно, но Чехов во Франции не стремился получить желанный французский паспорт – «cart d’identite», как, например, Юркевич или Газданов.
В 1935 году «Театр Чехова» посетил Нью-Йорк, в «Большом яблоке» ажиотаж был такой, что организаторы предложили Михаилу Александровичу остаться в Америке (предложение последним было деликатно отклонено), ибо по итогам той же поездки перед нашим героем мелькала альтернатива работы в Англии. И следующий этап – театр-студия в Дартингтон-холле в Лондоне, работавший с 1936 по 1938 годы, который был вынужден покинуть Туманный Альбион, как только с континента повеяло войной и фашизмом [Козлов, Савельева 2010].
Последний рубеж – Америка. Эта страна и приютила Михаила Александровича, и познакомила его с Мэрилин Монро, Клинтом Иствудом, Энтони Куинном, Юлом Бриннером, Ллойдом Бриджесом и многими другими, и позволила поставить точку в его научной деятельности. Именно здесь – за Атлантикой – замыкаются все ниточки насыщенной чеховской биографии [Сушко 2012]. В обустройстве на новом месте помог друг всего Русского Зарубежья – С.В. Рахманинов, он пристроил Чехова в Голливуде, Михаил Александрович вновь стал преподавать актёрское искусство [Чехов 2001]. Шли годы, к нашему герою стал приходить успех. Например, за роль доктора Брулова в кинофильме «Завороженный», которую критики окрестили просто и со вкусом, назвав «сенсационной», Чехов был номинирован на «Оскар» (в номинации «Лучший актёр второго плана»), однако кинокритики «добро» на награду не дали, вручив её Джеймсу Данну за роль Джонни Нолана в фильме «Дерево растёт в Бруклине». Также нашего героя номинировали на получение премии Общества театральной кассы «Голубая лента» [Козлов, Савельева 2010].
С приходом популярности местные СМИ заговорили о создании специфической «Актёрской мастерской», о разработке «метода Михаила Чехова», начали много писать и о выразительности русской национальной школы [Юрский 2003]. Но нужно помнить, что вектор работы М.А. Чехова никогда далеко не уходил за пределы системы Станиславского. В далёком 1918 году всё та же М.О. Кнебель о методах мастерской подмечала следующее: «Занятия в студии были в основном посвящены элементам системы, поискам творческого самочувствия в этюдах, то есть первому разделу системы Станиславского» [Кнебель 1967]. Нельзя не напомнить, что с инспекцией в 1919 году ту мастерскую прибыл проверять сам Константин Сергеевич, довольно положительно отозвавшись о результатах работы коллеги по цеху - Михаила Александровича [Козлов, Савельева 2010].
Очень интересно сопоставлял комплекс «Станиславский-Чехов» С.Ю. Юрский в своей книге «Попытка думать»: «Если Станиславского полагать «божественным Создателем» метода, то Михаила Чехова справедливо назвать одним из «Апостолов» [Юрский 2003]. Всё это песнь актёру-творцу, артисту, который нацелен не производить образ, а создавать его во всем многоцветии.
Однако болезнь обостряется. В 1947 году Чехов вынужден завершить свою деятельность, оставив в расписании только преподавание, изредка «балуя» себя съёмками в кино. Умер актёр, режиссёр и театральный педагог 1 октября 1955 в Беверли-Хиллз (штат Калифорния) на кладбище «Лесная поляна» [Козлов, Савельева 2010].
Творчество этого человека – очень своеобразно, Михаил Александрович проявлял всестороннюю талантливость, перемежающуюся с актёрской гениальностью, однако он не всегда был понят своими современниками, что и вынудило его (отчасти) искать себя вне России. И если мы, например, говорим о В.В. Набокове как о писателе русском или американском, создавая прецедент многолетней литературоведческой дискуссии, то о Михаиле Александровиче и научно-театральной среде такого сказать нельзя. Чиновники от искусства хотели видеть идеологизированную чистоту, разоблачение пороков (со штампом социалистической реальности), а западному миру нужно развлечение, гедонизм для «одномерного человека», поэтому смелые задумки Михаила Александровича не смогли полноценно раскрыться ни на родной почве, ни на заморской.
Почва. Почва? Это слово много значило для Чехова-актёра, им он часто апеллировал к сценическому пространству и ткани образов, это же слово можно найти в его условном жизненном кредо: «Почва уходит у меня из-под ног» [Чехов 2001]. Именно так можно закончить статью. Ибо кредо – краткое описание человека, которое раскрыло суть всех жизненных перипетий, всех нитей, которое дёргало в разные стороны нашего «невротика» - Хлестакова, которое в какой-то степени формировало «контент» периодов «до» и «после» - довольно яркой и насыщенной жизни великого актёра.
Часть II. Камень и пламень
Гайто Газданов: писатель за рулём
Человек – это не ответ. Человек- это вопрос.
Тиллих П.
Какой русский не любит быстрой езды?
Н.В. Гоголь
Литературовед Алексей Зверев в книге «Повседневная жизнь русского литературного Парижа 1920-1940» рассказывает о таксистах: «Машины были не свои, взятые в аренду за шестьдесят франков в день. Страховка, ремонт, горючее – всё за счёт арендатора. Чтобы выкрутиться, работали по двенадцать часов без выходных, а то и больше. Караулили загулявших богатых иностранцев, зная, что они обязательно потребуют вести в бордель, где шофёру платили, если он доставлял гостя с набитым бумажником. Жестоко ругались с конкурентами, с таксистами-французами, нередко доходило до драк. Случалось кулаками выяснять отношения и с пассажиром, когда тот объявлял, что у него ни сантима, или, наоборот, скрутив его, отнимать револьвер – пассажир, оказывается, решил покончить с собой, напоследок прокатившись по бульварам» [Зверев 2011].
Именно в такой атмосфере жил Гайто Газданов, пробивая путь к литературным лаврам, как губка концентрируя в себе и пыль французских улиц, и опыт поездок, небрежно и автоматически положенных в пространство механистической таксы, именно здесь, можно подумать, он научился так тонко понимать человеческие психологические мотивы, обращать внимание не на событие, а на реакцию (в чём заключается та самая «изюминка» его творчества), приобщаться к экзистенциальным глубинам вслед за риторикой Сартра и Марселя. Но как он стал таксистом? Как судьба умудрилась его завести на подмостки Гранд-Шомьер? В какую форму огранялся алмаз его искусного и чисто газдановского (а как назвать иначе?) таланта? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо обратиться к биографии автора, такой же насыщенной, как и жизненные пути многих других деятелей Русского Зарубежья, кого социальная ломка Родины и чувство неприятия новых политических сил «отправили» в Европу.
Георгий Иванович Газданов (Гайто – домашнее прозвище) родился 23 ноября 1903 года в Санкт-Петербурге [Козлов, Бондарева 2010]. Писать о нём невероятно сложно, но не в той плоскости, что он любил мистифицировать себя (как Коровин или Дягилев), он просто был закрытым, не стремился впускать чужих в свою жизнь, да и не вписывался из-за «возрастного ценза» в круг больших писателей (куда входили Мережковский, Гиппиус, Бунин, Тэффи, а также ещё ряд столпов русской «зарубежной» литературы, которые уже к периоду эмиграции успели испить сладкий нектар литературной славы). Газданов почти не упоминается в мемуарах тех лет, о нём редко где можно встретить заметку: будь то небольшая рецензия или письмо, а сам он не оставил автобиографических книг, окружив своего читателя только прекрасными романами, герои которых так тесно были вплетены в канву жизни великого писателя. Поэтому для исследователя Георгий Иванович – личность чрезвычайно загадочная и интересная.
Д.С. Мережковский, известный религиозно-историософский реформатор, однажды отметил, полушутя-полусерьёзно: «Христос завещал нам любить врагов наших. Газданов мне не враг. И я его не люблю!» [Орлова 2003] Многие исследователи видят в этих словах оценку всего младоэмигрантского движения, и если оно персонализировано в лице Георгия Ивановича, то это говорит всё же о большом значении последнего для культурной жизни русской «общины» в Париже, где и базировался центр всей литературной жизни Зарубежья [Зверев 2011]. Также фактом признания «юного» (для первой волны эмиграции) литератора можно считать интервью, которое дал И.А. Бунин в 1937 году для белградской газеты, где Нобелевский лауреат отметил «младших писателей», из прозаиков назвав Сирина (В.В. Набокова), Газданова и Берберову (именно в таком порядке) [Шраер 2014].
Как вообще Гайто Газданов попал в Париж? Он был вынужден эмигрировать в семнадцатилетнем возрасте. В 1919 году, покинув стены своей альма-матер – Харьковской гимназии – так и не окончив седьмой класс, он уехал на фронт, присоединившись к Добровольческому движению «чёрного барона» П.Н. Врангеля [Орлова 2003]. Так юноша видел своё предназначение, долг перед Родиной. Георгий Иванович стал стрелком на бронепоезде, курсировавшем по степям величественной Таврии, позже был взят красными в плен. Но всё обошлось, Газданову удалось сбежать, эвакуироваться вместе с отступающей армией в Константинополь в 1920 году, а затем в Богом забытое пустынно-мёртвое место – в Галлиполи [Козлов, Бондарева 2010]. Затянувшееся стояние, вызванное тем, что турецкие власти долгое время не давали «добро» на передвижение войск, легло в основу романа «Алексей Шувалов».
Стоит отметить отдельно, что военные странствия прочно вошли как в список основных тем творчества писателя, так и просто в хронотоп его многих рассказов: «Вечер у Клэр», «Призрак Александра Вольфа», «Общество восьмёрки пик» и т.д. [Камболов 2003]
Спорт – отдельная страница в жизни Георгия Ивановича. Любовь к подвижному образу жизни привил ему отец, который умер довольно рано, и которого маленький Гайто запомнил, как невероятно сильного человека, прекрасно плавающего, отменно держащегося в седле, метко стреляющего. Иван Газданов умудрился однажды поднять коляску за заднюю ось, одновременно сдерживая лошадей, пока меняли колесо, чем поразил неискушённых окружающих. Вообще образ отца также прочно обосновался на страницах книг Георгия Ивановича. Сам писатель занимался гимнастикой, но был заядлым курильщиком, что, впрочем, его и погубило (прогрессировал рак лёгких), но к этому мы ещё вернёмся. Итак, многие знакомые говорили о здоровом образе жизни, который вёл Георгий Иванович, называли его трезвенником [Орлова 2003]. Исключением не стал и известный специалист по античности Сергей Муравьёв, который вспоминал, что в Париже Газданов заходил к ним в гости, и чтобы повеселить детей, он становился на руки и делал несколько шагов. Таким навыком прозаик овладел ещё будучи кадетом в Полтавском корпусе, куда его отправила мать незадолго после смерти отца (в 1911 году) [Козлов, Бондарева 2010].
В воспитании ребёнка мать – Вера Николаевна – также оказала большое влияние, научив в три года читать своего Гайто по-русски и по-французски, даже не представляя себе о тех положительных эффектах, которые принесли ему эти знания в эмиграции. Как сам отмечал Георгий Иванович, именно от матери он унаследовал свою «фундаментальную память, гибкость воображения и тонкое чувство языка» [Орлова 2003]. Именно переписка с ней, начатая в 1930-х годах в Париже, побудила Гайто Газданова написать письмо М. Горькому: больно хотелось вернуться на родной простор и повидать мать, оставшуюся совсем одинокой в новой стране с новыми порядками.
М. Горький также высоко ценил литературный гений Георгия Ивановича. Когда к нему в 1930 году наш герой послал первый роман «Вечер у Клэр» (с посыла своего друга писателя Михаила Осоргина), ставший впоследствии хрестоматийным, вышедший годом раньше в издательстве «Петрополис», Алексей Максимович расхвалил томик, он даже ответил Гайто, называя его «талантливым человеком», «художником гармоничным», чей разум не вторгается в область инстинкта, интуиции [Горький 1949].
«Вечер у Клэр» - невероятная и трагическая история любви юноши-эмигранта к полуфранцуженке Клэр, прототипом которой некоторые исследователи называют первую любовь писателя Татьяну Пашкову [Камболов 2003]. Главный герой долго скитавшийся на чужбине, всё вспоминает странную девушку, идеальный, недосягаемый и совершенный образ, однажды встретившийся ему в Париже, у которой герой остался на ночь. Причём вся предыдущая жизнь словно подпала под некий водораздел на «до» и «после», где «до» - сфера бессмысленного. В этом, пожалуй, и заключаются ирония и пафос произведения. Подумайте, ведь мы все до встречи с любимыми не понимаем, что же нас притягивало. «Но вот небо заволоклось облаками, звезды сделались не видны; и мы плыли в морском сумраке к невидимому городу; воздушные пропасти разверзались за нами; и во влажной тишине этого путешествия изредка звонил колокол - и звук, неизменно нас сопровождавший, только звук колокола соединял в медленной стеклянной своей прозрачности огненные края и воду, отделявшие меня от России, с лепечущим и сбывающимся, с прекрасным сном о Клэр...» [Газданов 2016].
Письмо Горького - почитай что заступничество – сыграло важную роль в жизни Георгия Ивановича. Газданов отправил оригинал обратно в СССР, оставив себе только фотокопию, письмо давало иллюзию на возможность печататься на Родине, на призрачную возможность вернуться, более того, оно сохранило жизнь матери писателя [Козлов, Бондарева 2010].
Эмиграция преподала жёсткий и отчасти жестокий урок жизни творческому человеку. Прожив на карантинном основании в армейском лагере в Богом забытом Галлиполи, откуда, сбежав от муштры, Георгий Иванович ушёл в Константинополь, ставшим местом встречи с семьёй его двоюродной сестры и балерины Авроры. Встреча имела важное значение, ибо Аврора всячески помогала «милому Гайто», именно она смогла его пристроить в 1922 году в русскую гимназию, расположенную в турецкой столице. Сам же этот город древних императоров и Святой Софии вдохновил писателя на рассказ «Гостиница грядущего», который был опубликован в Праге в 1926 году (журнал «Своими путями»), а в 1923 году гимназию перевели в болгарский Шумен. Именно в этом городе и было окончено среднее образование писателя.
После отгремевшего выпускного Георгий Иванович перебирается в Париж, который вынуждает его опробовать ряд «чёрных» профессий (чего только не сделаешь, чтобы выжить!), подробно описанных в романе «Ночные дороги», по своим пессимистическим настроениям близкого к творениям Луи Селина и Генри Миллера. Это были и разгрузка барж в Сен-Дени, и мойка локомотивов, когда писателю приходилось зимой поливать металл ледяной водой, когда самого его нередко окатывало с ног до головы, когда неимоверно стучали зубы, а всё это происходило под проливными дождями [Орлова 2003].
Позже писатель устроился на завод «Ситроен» сверлильщиком. Не сказать, чтобы это было занятное предприятие, но необходимо было срочно заменить нансеновские корочки на желанный французский паспорт – «cart d’identite». В 1928 году новоиспечённый гражданин Франции стал работать таксистом, чем и занимался до далёкого тогда для него 1952 года, при этом вырывая для себя клочки времени на литературную деятельность и на посещение курсов в Сорбонне [Козлов, Бондарева 2010] . Так наш герой и сел за руль, погружаясь в фантасмагорический мир своих будущих персонажей, которым часто и нужно было, чтобы этот странноватый иностранец катил вперёд, а пока катил – слушал десятки историй жизни, представляемых в самых разных тонах и оттенках. Так Георгий Иванович до 1952 года вечерами погружался в «мерзость» человеческой жизни, пока не получил хороший гонорар за роман «Возвращение Будды».
В 1953 году Гайто получает приглашение вести передачу на новом американском радио «Освобождение», вещавшем из Мюнхена, что и стало поводом переезда Гамзатова с семьёй (он женился на Фаине Дмитриевне Ламзаки в 1936 году), однако через пять лет он вернулся обратно, но уже в стане корреспондента радио «Свобода». Но и на этом переезды не закончились, ведь в 1967 году Георгий Иванович вновь был вынужден перебраться в Германию, чтобы возглавить там русскую службу данной радиостанции, став для слушателей Георгием Черкасовым, ведущим литературных передач-вечеров.
Годы Второй мировой не смогли не затронуть ни души Георгия Ивановича, ни его чуткого сердца, требующего справедливости. Так, в 1943 году, он с женой вступил в ряды Сопротивления. Чета всячески помогала беглым русским военнопленным и скрывавшимся от нацистов евреям. Они были нашему герою близки, эти спасённые души, ведь Георгий Иванович прекрасно знал и помнил свою жизнь, полную гонений, причём с лёгкой руки самой жизни, выстроившей так извилисто его путь. Своеобразным итогом войны для семьи Газдановых стала документальная повесть «На французской земле».
Что ещё? Газданов пробивал себе путь всегда самостоятельно, он был даже членом масонской ложи, занимая к концу жизни одну из довольно высоких позиций в запутанной иерархической лестнице «франкмасонства» [Серков 2001]. А что до ответа М. Горького на просьбу вернуться на Родину, так Гайто его не получил, ибо автор письма умер, так и не закончив ответа. Только позже в архиве Алексея Михайловича было найдено черновые наброски: «Желанию Вашему возвратиться на родину сочувствую и готов помочь Вам, чем могу. Человек Вы даровитый и здесь найдёте работу по душе, а в этом скрыта радость жизни» [Горький 1949].
Он часто натыкался на критику со стороны старшего поколения (Г.В. Адамович назвал его статью «О молодой эмигрантской литературе» неисправимой «гимназической писаревщиной» [Зверев 2011]), он не виделся часто с З.Н. Гиппиус на заседаниях «Зелёной лампы», где та всегда с важным видом старалась услышать (у неё были проблемы со слухом, но она никому не признавалась, не покупала слуховых аппаратов) качественные выступления и преподнести сдержанную, но более положительную критику [Козлов, Бондарева 2010], он не был в софитах русской эмиграции, но он творил, и это главное.
Как я писал выше, Гайто Газданов умер от рака лёгких, этот диагноз прозаик переносил стойко, даже близкие люди не знали, как ему было тяжело. Писатель умер 5 декабря 1971 года в Мюнхене, но при этом похоронен Георгий Иванович был на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, навсегда оставшись наедине с Парижем, подарившем ему руль, а с ним и литературу. До русского же читателя его творчество дошло лишь к XXI веку.
Список использованной литературы
1. Вахтангов Е.Б. Материалы и статьи/ Е.Б. Вахтангов – М.: изд. Всероссийского театрального общества, 1959. – 468 с.
2. Газданов Г. Вечер у Клэр/ Г. Газданов – М.: Азбука-классика, 2016. – 352 с.
3. Горький М. Собрание сочинений в 30-ти томах. Том 29/ М. Горький – М.: ГОСЛИТИЗДАТ, 1949. – 671 с.
4. Громов В.А. Михаил Чехов/ В.А. Громов – М.: Искусство, 1970. – 216 с.,илл.
5. Зверев А.М. Повседневная жизнь русского литературного Парижа. 1920-1940/ А.М. Зверев – М.: Молодая гвардия, 2011. – 384 с.
6. Камболов Т. Т. Экзистенциалистские мотивы в творчестве Гайто Газданова // Дарьял. – 2003. – №3. – с. 236-251.
7. Кнебель М.О. Вся жизнь/ М.О. Кнебель – М.: изд. Всероссийского театрального общества, 1967. – 500 с.
8. Орлова О.М. Газданов/ О.М. Орлова – М.: Молодая гвардия, 2003. – 275 с., илл.
9. Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова/ Д. Рейфилд, пер. О. Макарова – М.: КоЛибри, 2015. – 896 с.
10. Русское зарубежье. Великие соотечественники / сост. Л.В. Козлов, Р.Г. Гагкуев: предисловие А.А. Авдеев; худ. оформ. О.В. Корытов. – М.: Дрофа, 2010. – 294 [2] c.: ил.
11. Серков А.И. Русское масонство. 1731-2000. Энциклопедический словарь/ А.И. Серков – М.: РОССПЭН, 2001. – 1224 с., илл.
12. Соболев Ю.В. МХАТ и его студии// Вестник театра. – 1921. – №91/92. – с. 11-24.
13. Станиславский К.С. Полное собрание сочинений в восьми томах. Том 8. Письма 1918-1938/ К.С. Станиславский – М.: Книга по Требованию, 2012. – 440 с.
14. Сушко Ю.М. Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха/ Ю.М. Сушко – М.: Эксмо, 2012. – 242 с.
15. Чехов А.П. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Том 24. Письма 1895-1897/ А.П. Чехов – М.: Наука, 1977. – 218 с.
16. Чехов М. А. Путь актёра: Жизнь и встречи / Михаил Чехов. – М.: АСТ, 2007. – 554 [6] с.
17. Чехов М.А. Воспоминания. Письма/ М.А. Чехов – М.: Локид, 2001. – 668 c.
18. Шиянов М.В. Через тернии к звёздам Голливуда: [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://www.ng.ru/ng_religii/2006-07-19/8_ternii.html – Загл. с экрана. (15.07.2016).
19. Шраер М.Д. Бунин и Набоков. История соперничества/ М.Д. Шраер – М.: Альпина нон-фикшн, 2014. – 222 с.
20. Юрский С.Ю. Попытка думать/ С.Ю. Юрский – М.: Вагриус, 2003. – 240 с.