В.Л. Бронников

 

Известный китаевед П. И. Кафаров (архимандрит Палладий), работая со средневековой хроникой «Юань ши», случайно наткнулся на информацию о том, что еще в XIV в. в Китае проживало множество русских, уведенных в плен монголами. Под Пекином существовало целое русское поселение. Исследователь серьезно занялся изучением источника, и в результате его изысканий в 1863 г. появилась статья «Китайские вести из Рима (отрывок из письма редактору)» [Кафаров, 1863, с. 367–370]. После смерти автора работа была переиздана под названием «Русское поселение в Китае в первой половине XIV в.» [Кафаров, 1894, c. 65–67]. Кроме того, им же на эту тему была написана статья «Старинные следы христианства в Китае по китайским источникам» [Кафаров, 1877, c. 1–50]. Вскоре к изучению этого вопроса присоединились А. И. Иванов, Э. В. Бретшнейдер, П. С. Адоратский и другие. Итак, что же удалось установить исследователям за последние 150 лет?
После нашествия монголов множество русских было уведено «в полон». Наиболее ценными пленниками считались воины и золотых дел мастера, судьба остальных же не сильно волновала монголов: они могли использоваться как живые щиты в открытом бою, их бросали в атаку в первых рядах при штурме городов [Иванов, 1914, c. 16].
А. И. Иванов, тщательно проанализировав сообщения летописи «Юань ши», пришел к выводу, что первоначально гвардия монгольских ханов состояла только из монголов, однако со временем в её состав стали включаться представители покоренных народов: кипчаки, карлуки, асы и т. д. Представители мусульманских народов часто становились командирами отрядов, а охраной пограничных пунктов занимались асы, вся артиллерия находилась в ведении мусульман, кроме того была организована целая мусульманская флотилия [Иванов, 1914, c. 16–17]. И. И. Серебренников и В. Н. Усов также подчеркивали, что на службе юаньских императоров было множество представителей Центральной Азии, Персии и Европы: «Обращение к выходцам из разных стран, по всей видимости, позволяло новым правителям легче держать в узде многочисленных ханьцев, следуя принципу “разделяй и властвуй”» [Серебренников, 1944, с. 2; Усов, 2002, с. 72].
На факт увода военнопленных указывал и И. М. Попов, говоря, что захвачены в плен были «десятки тысяч русских воинов» (!), чтобы из молодых людей сформировать гвардию для ханов [Попов, 2004, c. 41]. Как считал историк Э. В. Бретшнейдер, помимо отправки дани, Русь обязана была поставлять в Монгольскую империю ратников [Бретшнейдер, 1894, c. 68].
По мнению Э. В. Бретшнейдера, И. И. Серебренникова, Л. Н. Гумилева, Г. В. Вернадского и С. Н. Маркова, русских воинов впервые стали использовать в качестве боевой силы уже при Хубилае, но в этот период они еще не составляли самостоятельной боевой единицы, а включались в состав монгольских частей. Уже в этот период, по мнению, русские могли участвовать в завоевательных походах монголов и, как предполагал С. Н. Марков достичь самого Цейлона [Бретшнейдер, 1894, c. 68; Серебренников, 1944, с. 2; Марков, 1957, c. 221; Гумилев, 1970, c. 399; Вернадский, 1997, c. 94–95]. Так, Г. В. Вернадский полагал, что существование русских, аланских и кипчакских отрядов в Китае во второй половине XIII в. подтверждается тем, что в это время отношения между Ордой и великим ханом были наиболее близкими. Первую партию русских военнопленных, по предположению исследователя, мог отправить хан Берке, признававший верховную власть Хубилая. Г. В. Вернадского, добавив при этом, что поставки воинов прекратились с разрывом отношений между ханами в 1260 г. [Вернадский, 1927, c. 82]. Л. Н. Гумилев был согласен с этим замечанием [Гумилев, 1970, c. 399]. И. И. Серебренников выдвинул тезис, что именно в период правления Хубилая численность русского полка достигла максимума, около 10 000 человек [Серебренников, 1944, с. 2]. Значительное увеличение количества русского контингента произошло при императорах Тэмуре (1294–1307) и Буянту (1311–1320), когда под контроль Китая перешла значительная часть Центральной Азии. Русские в это время распределялись по многочисленным туменам [Вернадский, 1997, c. 94–95]. О том, что русские формирования существовали до 1330 г., говорит список управлений (сы) в составе учрежденной императорской гвардии (лун-и шивэй), учрежденной «в двенадцатой луне начального года девиза Тянь-ли», то есть 1–30 января 1329 г. Среди прочих там фигурирует и русский охранный полк из гвардии свиты императора «всюду верные» [Китайская династийная история…, 2009, c. 216]. А. Н. Вершинский поднял вопрос, почему ничего не известно о русских ратниках в период между правлениями первых золотоордынских ханов и 1330 г. По его мнению, решение заключается в том, что «с 1297 г. по шестидесятые годы XIV в. летописи не отмечают татарских походов на русские княжества. За исключением одного — в пору правления хана Узбека» [Вершинский, 1994, с. 41]. С. С. Балмасов также считает, что первые русские солдаты в Китае были в течение 50 лет частично ассимилированы, частично перебиты в завоевательных походах на Индию и Индонезию [Балмасов, 2007, с. 9]. И. И. Серебренников указал, что у нас нет свидетельств, что русские участвовали в походах на Японию или южный Китай — информация об участии в этих походах алан есть в книге Марко Поло, на основании чего мы можем предположить, что ратники из далекой Руси также могли принимать участие в этих завоеваниях [Серебренников, 1944, с. 2].
Л. Н. Гумилев предположил, что помимо военнопленных в состав полка могли входить также и добровольцы. Он указывал, что на Русь постоянно отправлялись баскаки или таньмачи, которые занимались вербовкой русских в ряды императорской армии: «Само собой разумеется, что монгольский офицер принимал только добровольцев, потому что находился среди своих солдат один и в противном случае сразу был бы убит. Монголы умели привязывать к себе добровольно подчиняющихся. Марко Поло объяснял это так: “...народ видит, что правление хорошее, царь милостив, и шел к нему охотно”. Может быть, по этой, а может, и по другим причинам монголы находили достаточно людей для пополнения армии во всех областях своего улуса». Причиной добровольной вербовки русских в армию монголов исследователь считал религиозную терпимость в Монгольской империи и репрессии против остатков язычества на Руси. «Но кто были те русские, которые запросто покидали родную землю и шли служить завоевателям? — писал он. — Казалось бы, при вечевом строе северных городов и при постоянном наборе в дружины в южных княжествах каждый энергичный юноша мог найти себе место в жизни. Так-то оно так, да не совсем! И в городах, и в княжеских усадьбах стояли златоглавые церкви. Священники и монахи строго наблюдали, чтобы лица, почтенные доверием князя, не участвовали в игрищах, не приносили жертв лесным бесам и не колдовали при помощи волхвов. Кроме того, они учитывали посещение служб и выполнение церковных обрядов, так что фактический язычник, лишь числившийся крещеным, не мог надеяться на то, что он продвинется по служебной лестнице, ни у князя, ни в вечевом городе. А монголов исповедание веры не интересовало, за исключением, конечно, тех случаев, когда иноверец принимал участие в политике, руководимой общинами, уже сложившимися в Великой степи. Но там были несториане, буддисты, мусульмане, а православные — русские, осетины, крещеные половцы — были вынуждены держаться хана, кормившего и защищавшего их. Поэтому они умножили экстерриториальную армию Хубилая и его наследников, покорили им Южный Китай, Бирму и Аннам, героически, хотя и неудачно, сражались в Японии и на Яве и обеспечили победу дома Юань в гражданской войне против несторианских монгольских принцев Ариг-буги и Наяна. Вероятно, среди тропических джунглей они вспоминали родные березовые перелески и степи, покрытые душистой полынью, но возврат на родину был труден, долог и, главное, бесперспективен. Далекая земля поглотила пришельцев, чем оказались развязанными руки у епископов, игуменов и князей, избавившихся от потенциальных, но тем более страшных соперников» [Гумилев, 1970, c. 399]. Сейчас В. Г. Дацышен отстаивает версию, что были русские наемники, завербовавшиеся в монгольскую армию добровольно [Дацышен, 2004, с. 24–25]. А. Н. Вершинский так охарактеризовал позицию Л. Н. Гумилева: «Вряд ли «диссидентскими» настроениями «призывников» удастся объяснить многотысячные пополнения ордынских войск. Видимо, мотивы были самые различные. Одни подчинялись насилию — во время карательных походов монголов. Другие — в мирные годы — и впрямь «эмигрировали» в Орду, не найдя общего языка с «родной» властью. Наконец, третьи шли служить общепризнанному повелителю — «царю», как называли на Руси золотоордынского хана, чтобы избежать более унизительной, с их точки зрения, службы нелегитимному «чужому» князю, силой одолевшему их прежнего повелителя. Последняя причина представляется нам весьма существенной в контексте событий в двадцатые годы XIV в.». И далее «Могли ли составить элитную часть в Пекине пленники, то есть люди, взятые насильно и потому ненавидящие своих поработителей? Хорош правитель, который набирает многотысячную личную охрану из враждебно настроенных к нему парней! Логичнее допускать, что это действительно добровольцы. Но своей воли для ухода на чужбину недостаточно, требуется приговор сельской общины либо городской ремесленной «сотни», разрешение боярина или князя. Конечно, отщепенца (то есть отщепившегося от общества — отступника, раскольника, еретика) держать не станут, наконец, можно сбежать — от непосильной работы, от унижений, от грозящего наказания. Однако зачем ордынцам с их железной дисциплиной и круговой порукой не умеющие или не желающие подчиняться?! Да и не собрать за счет «инакомыслящих» и беглых большой силы». Значит, сделал вывод автор, это были все-таки пленные, что можно объяснить разорительными походами на Русь, пришедшими как раз на этот период: так за вторую половину XIII в. было совершено 14–15 крупных вторжений, главное из которых «Дюденева рать» по своим масштабам была сопоставима с нашествием Батыя [Вершинский, 1994, с. 40–41]. В. Н. Усов привел общее количество набегов (расчет С. М. Соловьева) — 42, одной из главных целей которых был захват пленных [Усов, 2002, с. 72]. К похожим выводам пришел и И. И. Серебренников, он указал, что в плен были взяты неграмотные крестьяне, поэтому в отличие от алан, татар или выходцев из Западной Европы, добровольно завербовавшихся на китайскую службу, никто не смог сильно продвинуться по службе и занять гражданскую или военную должность [Серебренников, 1944, с. 2]. В китайской историографии, однако, считается, что пленные составляли лишь часть гвардейцев. Су Фэнлинь отмечает: «Есть люди, которые предполагают, что эти русские солдаты, возможно, были из пленных, захваченных монгольскими войсками в ходе завоевания России, а потом они ханам Золотой Орды в качестве рабов были преподнесены императорскому двору в Пекине. Конечно, нельзя исключать и такую возможность: великий князь Московский или великий князь Тверской для получения высочайшего приказа на управление всей Русью (ярлыка. — В. Б.), ублажили монгольских правителей тем, что по собственной инициативе послали туда для их войск русских солдат» [Су Фэнлинь, 2000, с. 17].
В Китае из русских было создано воинское формирование, названное «Охранное войско из русских, прославляющее (по замечанию П. И. Кафарова, в значении «показавшее всему миру») преданность» (кит. 宣忠斡罗思卫亲军). Палладий считал, что обычай давать воинским формированиям пышные наименования китайцы заимствовали у монголов [Кафаров, 1894, c. 66; Вернадский, 1997, c. 95; Самойлов, 2013, c. 16]. Кроме русского, были созданы также полки из асов (Асу, Асы, Аланьасы) и кипчаков (Кипча, Киньча). Таких пленных, захваченных в результате западных походов, а затем ставших служить в гвардии Поднебесной называли «сему». Все три полка вошли в одно формирование в составе пекинской гвардии. Каждый из этих трех полков имел своё управление, документацию. Бойцы Асу сохранили и христианские имена Негулай (Николай), Елия (Илия), Коурги (Георгий), Димидир (Димитрий) [Кафаров, 1877, c. 47; Кафаров, 1894, c. 66; Алексеев, 1932, c. XLI; Скачков, 1966, 153; Скачков, 1977, c. 14; Вершинский, 1994, с. 39; Китай средневековый, 2002, с. 13; Самойлов, 2000, c. 223]. П. Е. Скачков сделал очень смелое предположение, что именно от названия солдат полка (олосы, алосы, улосы) произошло китайское название России — Олосы [Скачков, 1966, с. 153]. Примечательно, что русские, как и аланы или кипчаки не относились китайцами к европейским народам, которые обозначались страной «Да-цин» или «народы западного океана». Китайцы считали русских близкими к киргизам или другим народностям северной Азии [Паркер, 1903, с. 177].
Что касается гвардии (сувей) в состав которой вошел русский полк, то она подчинялась напрямую императору, первоначально дислоцировалась в столице империи и занималась главным образом охраной государя и его резиденции. Подразделения гвардии назывались полки (вей). Всего в 1271–1337 гг. было создано 34 вей разной численности, как правило, из представителей одной этнической группы: монголов, маньчжуров, корейцев, но большая часть из китайцев или «сему» [Китай средневековый, 2002, с. 13].
Поселены русские гвардейцы были к северу от Пекина, новой столицы империи Юань со времен Хубилая. По-китайски город именовался Даду («Великая столица»), по-тюркски Ханбалык («Обитель хана»). В создании военного поселения, по словам Г. В. Вернадского, нет ничего необычного, так, например, при династии Мин были созданы аналогичные военные поселения (только уже из китайцев) в южной Маньчжурии, при династии Цин — в восточном Туркестане [Вернадский, 1934, c. 96]. Су Фэнлинь считает, что ратники были на привилегированном положении, о чем, по его мнению, говорит наименование русских воинов в «Юань ши» «волосы циньцзюнь», так как термином «циньцзюнь» называли только элитные гвардейские формирования. Исходя из данного тезиса, китайский историк пишет: «Так как эти русские воины, проживая в Пекине, испытывали к себе обращение не как с рабами, они не только пользовались полной свободой личности, могли заниматься земледелием, рыбной ловлей, охотой, пасти скот, но и часто их жаловали “одеждой и продовольствием”», давали деньги. [Cу Фэнлинь, 2000, с. 17–18]. Другой китайский автор Ли Сингэн также, обращая внимания на подарки властей полку («серебро, одежда и другие предметы обихода») и помощь в занятии сельским хозяйством (были подарены земля, быки, инвентарь), говорил о привилегированном положении русских солдат [Ли Сингэн, URL: http://russian.china.org.cn/russian/56089.htm].
П. И. Кафаров, Г. В. Вернадский и П. Е. Скачков, проанализировав сообщение летописи «Юань ши», не сумели точно определить местоположение русского поселения, так как на него указывает лишь хозяйственный уклад населения (охота и земледелие) [Кафаров, 1894, c. 66; Ермашев, 1951, c. 20; Скачков, 1977, c. 15; Вернадский, 1997, с. 95; Дацышен, 2004, с. 24]. Палладий, однако, предположил, что полк мог располагаться между Великой китайской стеной и Пекинской равниной, с чем были согласны В. Н. Усов и Н. Е. Спижевой. В другом сочинении он уточняет, что русский поселок, возможно, находился на окраине собственно Китая или в горной меже, отделяющей Китай от Монголии [Кафаров, 1877, c. 50; Кафаров, 1894, c. 66; Усов, 2002, с. 73; Спижевой, 2013, с. 70]. И. И. Серебренников считал, что все иноземные гвардейские полки были расквартированы в Пекине или в его окрестностях. В другом месте этот автор указал, что в книге В. Г. Шкловского есть информация о десяти тысячах русских, охранявших город Кайюма (по его мнению, предместье Ханбалыка). На самом деле в тексте написано «Камбалу», то есть Ханбалык. Часть же русских была поселена на землях к северу от столицы [Серебренников, 1944, с. 2]. П. Е. Скачков в своем позднем сочинении указал, что полк располагался «на севере Пекина» [Скачков, 1966, с. 153]. Разрешить эту загадку пробовал С. Н. Марков: он обратил внимание на сообщение Марко Поло о том, что охотничьи владения Хубилая располагались в провинции Бао-дин-фу. Начальником охотников и псарей великого хана был Баян (упоминания о нем также есть в книге Марко Поло), в распоряжении которого находилось 10 000 ловчих и 5000 меделянских собак (меделянки — это порода догов, выведенная для травли медведей), а также множество беркутов, кречетов и соколов. Исследователь полагал, что этот Баян и стал командиром русского полка, так как пленные были обязаны заниматься охотой и рыболовством, а их командир имел звание темника. Таким образом, автор локализовал расположение полка в двух днях пути к северо-западу от Пекина, на территории охотничьих угодий Хубилая и его приемников в Модун хотоне (Лесном городке). «Именно на Пекинской равнине, по берегам рек, текущих к морю, в болотистых низинах великий хан и устраивал свои охотничьи забавы. К небу устремлялись беркуты, соколы и кречеты, сверкающие прикрепленными к лапам серебряными бляхами» [Марков, 1957, c. 221; URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 19].
Об организации военного поселения говорится в 100 цзюане, в разделе «Трактаты»: «Военные поселения “Всюду верной гвардии свиты”: в двенадцатой луне начального года Чжи-шунь (9 января – 7 февраля 1331 г.) император Вэнь-цзун дал повеление собрать целиком 10 000 русских, дать землю 100 цин (1 цин = 6,67 га. — В. Б.) и учредить военные поселения темничества охранной императорской гвардии, основываясь на самых существенных прецедентах [касательно] гвардий» [Китайская династийная история…, 2009, c. 216]. Военнопоселенцы, по мнению П. И. Кафарова и В. Н. Усова, не жили в лагере постоянно, а время от времени перемещались и во время этих передвижений занимались охотой и рыболовством для доставки ко двору императора [Кафаров, 1894, c. 66; Усов, 2002, с. 73]. По мнению В. В. Мавродина, русских поселений у самого Пекина было несколько, и существовали они до тридцатых годов XIV в. [Мавродин, 1951, c. 299].
Русский отряд, охранявший богдыхана, впервые упомянут в 24 главе «Юань ши» за 1330 г. (первый год правления под девизом «Чжишунь») [Кафаров, 1877, c. 49; Бретшнейдер, 1894, c. 68; Курц, URL: http://sinologist.com.ua/uk/китаєзнавчий-цикл-праць-бориса-курца/; Вершинский, 1994, с. 39; Самойлов, 2013, c. 16], однако П. И. Кафаров указывал, что точно установить дату организации полка невозможно, но полк был организован императором Тутемуром (правил 1328–1333 гг.) [Кафаров, 1877, c. 49; Кафаров, 1894, c. 66]. С. Н. Марков и Л. Н. Гумилев считали, что «отряд» был основан в 1330 г. как подразделение пекинской гвардии взошедшего на престол внука Хубилая хана Тутемура (Венцуна, посмертное имя Джаяду). В настоящее время такой датировки придерживаются А. Ш. Кадырбаев, С.С. Балмасов, В. Н. Усов и И. М. Попов [Марков, 1957, c. 221; URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 19; Гумилев, 1970, c. 400; Китай средневековый, 2002, с. 13; Усов, 2002, с. 73; Попов, 2004, c. 42; Балмасов, 2007, с. 10; Кадырбаев, 2011, c. 368]. Во главе русского полка был поставлен темник (ван ху). По мнению Палладия, это говорит о том, что подразделение было организовано по монгольским традициям. Полк находился в непосредственном подчинении «главного заведования высшего военного совета» в Пекине [Кафаров, 1877, c. 49; Кафаров, 1894, c. 66; Бретшнейдер, 1894, c. 68; Марков, 1957, c. 221; Вернадский, 1997, c. 95; Усов, 2002, с. 73; Балмасов, 2007, с. 10; Спижевой, 2013, с. 70; Ли Сингэн]. В 1331 г. темничество было упразднено, и «учреждено командирство с пожалованием серебряной печати», то есть русский отряд, по мнению П. И. Кафарова и В. Н. Усова, был присоединен к ханским. Г. В. Вернадский указал, что значение изменения титула, то есть, превращение темника в «командира русских войск Охранников Жизни», не ясно. Оно может означать как сокращение численности, так и то (что, по мнению исследователя, более вероятно, поскольку имеются сведения об увеличении контингента на 600 человек), что численность превысила тумен, и пришлось организовывать новую боевую единицу. [Кафаров, 1877, c. 50; 1894, c. 66; Вернадский, 1997, с. 95; Усов, 2002, с. 73].
В этом же году к полку было приписано еще 600 солдат, «неизвестно откуда явившихся», которые, как указано в источнике, были отправлены по домам (эта формулировка смутила Палладия, и он не знал, как это объяснить) для того, чтобы к первому числу седьмой луны, то есть после окончания летней жары, они вернулись в лагерь [Кафаров, 1877, c. 50; Кафаров, 1894, c. 66; Скачков, 1977, c. 15]. Более подробно описывал это событие Г. В. Вернадский, который указывал, что в 1331 г. князь Сатун (брат канцлера Эль-Тимура) подарил императору 16 приведенных в плен русских семей, за что и получил 107 инготов (тинге) серебра и 5000 тинге бумажными деньгами [Вернадский, 1997, c. 95].
В том же 1331 г. был издан указ о том, что поступившие в это время на пограничную службу в провинцию Ляоян, в состав которой входили Южная Маньчжурия и часть Кореи, солдаты из Асу и Русского полка должны получить хлебное жалованье и земледельческие орудия. Этот указ напрямую свидетельствует о том, что русские поселения имелись не только под Пекином, но и в северной части империи [Кафаров, 1894, c. 66; Вернадский, 1997, c. 95].
В 1332 г. в Пекин трижды доставлялись партии русских пленных. По мнению Г. В. Вернадского, набранные до этого момента гвардейцы были преимущественно добровольцами, с тридцатых же годов набираться стали и военнопленные. Этому способствовали и отношения сложившиеся на тот период между Китаем и Золотой Ордой: хан Узбек признавал верховенство китайского императора и сам имел земельные наделы на территории Поднебесной, с которых получал доход, для укрепления союза он постоянно присылал в империю пленных русских и асов. В первой луне 170 русских были доставлены князем Дином (Чжань-чи, по мнению Г. В. Вернадского, здесь речь идет о чагатайском принце Джинши, С.С. Балмасов полагает, что это какой-то вассальный среднеазиатский князек Джанчи), который получил за это 72 ингота (дина, фунта) серебром и 5000 тинге (динов) бумажными деньгами. В это же время 1000 русских получили платье и хлеб. В седьмую луну Эль-Темуром императору в Пекин было доставлено 2500 (по словам П. И. Кафарова) или 1500 (по словам Э. В. Бертшнейдера) русских князем Яньтемуром (Иентимуром). В восьмую луну доставлены были 30 взрослых и 103 подростка князем Аргиянили. В этом же году русский тысячник был пожалован за службу тысячей шелковых и тысячей полотняных тканей [Кафаров, 1877, c. 50; Кафаров, 1894, c. 67; Бретшнейдер, 1894, c. 68; Иванов, 1914, c. 22; Вернадский, 1934, c. 96; Вернадский, 1997, c. 95–96; Скачков, 1977, c. 15; Усов, 2002, с. 73; Дацышен, 2004, c. 25; Балмасов, 2007, с. 10]. Однако, по словам П. И. Кафарова, «Юань ши» не содержит сведений о других случаях доставки русских пленных, и для изучения этого вопроса надо будет задействовать золотоордынские источники [Кафаров, 1894, c. 67]. Э. Паркер первый поднял вопрос, хотя и не смог найти логичного объяснения, почему такие большие пополнения русского формирования приходятся на период упадка империи Юань, когда династия уже «не могла иметь политического влияния на Россию» [Паркер, 1903, с. 178]. А. И. Иванов заметил, что русские пленные, скорее всего, просто очень ценились китайскими элитами, и те старались постоянно пополнять гвардию именно выходцами из русских княжеств. Кроме того, в этот период экономические и политические связи между улусами значительно ослабли, что осложняло доставку больших партий пленников из России в Китай [Иванов, 1914, c. 21].
С. Н. Марков пробовал разобраться, почему такой мощный приток русских пленных пришелся на период заката монгольского господства в Китае. По его мнению, это напрямую связано с тверским восстанием в 1327 г., после подавления которого, тысячи жителей Твери, Кашина и Торжка (этот город относился к Новгородскому княжеству, но тоже подвергся разорению) были уведены в плен в Золотую Орду, а из неё по пути Отар—Алмалык—Лобнор—Пекин пополнили состав охранного русского полка, располагавшегося в двух днях езды от Пекина. [Марков, 1957, c. 221]. Эту же идею поддерживали также Г.В. Вернадский и А.Н. Вершинский [Вернадский, 1997, c. 96; Вершинский, 1994, с. 42]. С.Н. Марков, также сославшись на мнение «некоторых историков», указал, что полком в это время командовал некий князь Григорий [Марков, 1957, c. 221]. Интересно, почему автор не назвал своего источника? Можно предположить, что эту идею он подчерпнул из трудов историка-эмигранта И.И. Серебренникова, бывшего министра продовольствия в правительстве А.В. Колчака, хотя в советской историографии данный тезис тоже упоминался в книге В.Г. Шкловского [Шкловский, 1936, с. 158]. В доказательство верности нашего мнения можно указать, что С. Н. Марков в более позднем сочинении упомянул опять же без ссылки на источник о возможном восстании полка (см. ниже) против императоров Юань, что также встречается лишь в работах И. И. Серебренникова [Серебренников, 1944, с. 2].
Как мы считаем, увеличение численности русского полка связано с общим усилением влиянием гвардии в позднеюаньскую эпоху, так как власти могли опираться только на неё. Яркая иллюстрация тому: постоянный рост численности «сувей»: в 1260 г. при Хубилае 6 500 человек, в 1352 г. — 100 000 человек, но при этом падала её боевая мощь, так как увеличивалась численность китайских наемников [Китай средневековый, 2002, с. 13].
В последний раз Русский полк упоминается в «Юань ши» в 1334 г. в 138 главе, посвященной жизнеописанию Баяна. В этом году гвардию, состоявшую из полков русских, киньча (кипчаков, половцев) и монголов, возглавил временщик Баян [Кафаров, 1877, c. 50; Кафаров, 1894, c. 67; Бретшнейдер, 1894, c. 68; Скачков, 1977, c. 15; Усов, 2002, с. 73; Спижевой, 2013, с. 70].
А. Н. Вершинский пробовал подсчитать, сколько на дорогу до Поднебесной уходило для партии военнопленных: «Неспешный путь занимал около года. А с возможными задержками — с комплектованием команд, с передачей рекрутов от одного хана другому — и поболе двух». Как раз за два с лишним года до организации полка произошло восстание в Твери [Вершинский, 1994, с. 41].
П. И. Кафаров и А. И. Иванов подчеркивали, что сообщения «Юань ши» скудны и не дают четкого представления о положении военнопоселенцев в Китае [Кафаров, 1894, с. 67; Иванов, 1914, c. 21]. В 24 главе есть информация, что русским гвардейцам были даны земледельческие орудия, чтобы обеспечивать себя едой. Г. В. Вернадский также считал, что снабжаться гвардейцы могли одеждой, семенами, быками. Занимались они также охотой (по мнению Г.В. Вернадского, И.И. Серебренникова и Н. А. Самойлова, это была их обязанность) и рыболовством. Всю добытую дичь (птиц, зверей и рыбу) русские доставляли ко двору [Кафаров, 1877, c. 49; Бретшнейдер, 1894, 68; Курц, URL: http://sinologist.com.ua/uk/китаєзнавчий-цикл-праць-бориса-курца/; Серебренников, 1944, с. 2; Рабич, 1956, c. 56; Марков, 1957, c. 221; Скачков, 1966, с. 153; Вершинский, 1994, с. 39; Самойлов, 2013, c. 16; Спижевой, 2013, с. 70]. П. И. Кафаров отмечал, что военнопоселенцы специально уходили из лагеря в горы, леса, на реки и озера для охоты и рыболовства. «Кто не будет охотиться и доставлять дичину, тот будет повинен суду», — перевел он пассаж из «Юаньши». С таким вариантом перевода был согласен Н. А. Самойлов, который подчеркивал, что к обязанностям полка относилась охота и поставки дичи ко двору, а земледельческие орудия были даны солдатам для самообеспечения [Кафаров, 1877, c. 49; Кафаров, 1894, 66; Самойлов, 2000, c. 224]. Однако А. И. Иванов указал на ошибку в переводе Палладия: на самом деле под суд должны были идти не солдаты русского полка, а люди, которые охотились на специально отведенных для полка территориях, а также те русские солдаты, которые били дичь на этих землях для себя [Иванов, 1914, c. 22.]. Э. Паркер указывал, что главная функция русского полка вплоть до 1340 г. была охрана императорского дворца [Паркер, 1903, с. 178]. По мнению С. Н. Маркова, кроме названных выше функций (землепашество, охота, рыбная ловля), полк нес ещё и гарнизонную службу в Пекине [Марков, 1957, c. 221; URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 19]. Ещё больше функций выделил В. Г. Щебеньков, указав, что этот отряд охранял дворец и участвовал в карательных акциях против мятежных князей [Щебеньков, 1960, с. 99]. С. С. Балмасов полагает, что полк и в тридцатые годы XIV в. использовался в боевых действиях, сражаясь на юге Китая «где продолжалось монгольское завоевание», кроме того, солдаты снабжали императора рыбой, дичью и хлебом [Балмасов, 2007, с. 10]. Китайский исследователь Ли Сингэн, обращая внимание на характер полка, как военного поселения, считал его основной функцией охрану границ. Другим занятием солдат было сельское хозяйство (автор не говорит, что это было их обязанностью), в этом их постоянно поддерживало правительство, снабжая быками, семенами, инвентарем [Ли Сингэн, URL: http://russian.china.org.cn/russian/56089.htm].
Что касается рода войск и вооружения, имевшегося на вооружении гвардии, то сохранились как описания «Юань ши», так и многочисленные статуэтки солдат дворцовой гвардии. Относительно вооружения гвардейцев в «Юань ши» указано, что все воины несут «лук и колчан со стрелами», но, скорее всего, «это может быть архаичная формула, а не действительное описание». Известно, что на вооружении были мечи. Руки и лица были отмечены татуировками (эта практика берет начало еще при династии Сун, она была направлена на борьбу с дезертирством). Одеты солдаты были в длинные халаты и мягкие шапочки. Как правило, все веи (кроме набранных в более поздний период из китайцев) составляли конницу [Китай средневековый, 2002, с. 8, 13]. Если говорить об охране императорской резиденции, то, по словам С. Н. Маркова, «в 1330 году в ханских чертогах ежедневно несли службу четыреста человек, составлявших охрану властелина. Возле него неотлучно находились два телохранителя. Они держали в руках нефритовые топоры с выпуклыми лезвиями, добытые в древних погребениях Китая» [Марков, URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 19].
Оценить численность русских гвардейцев также весьма непросто [Скачков, 1977, c. 15.]. П. С. Адоратский, к примеру, указывал, что в плен были уведены тысячи русских военнопленных [Адоратский, 1886, c. 260]. Первым предположение, что русский полк включал 10 000 человек, высказал французский синолог и миссионер Л. Вьеже (Вигер), основываясь, очевидно, на сообщении «Юань ши», согласно которому полк возглавлялся темником (для сравнения им приведена численность других иностранных формирований: 30 000 алан (в том числе 1 000 личная охрана хана), 20 000 китайских наемников, корпус грузин (georgins) и крымчаков (crimeans)), американский исследователь Р. Джильбер поддержал это мнение [Gilbert, 1932, p. 151], с ними был вполне согласен В. Г. Щебеньков, В. Г. Шкловский и И. И. Серебренников [Шкловский, 1936, с. 158; Серебренников, 1944, с. 2; Щебеньков, 1960, c. 99]. А. Н. Вершинский и С. С. Балмасов считают, что численность в 10 000 человек вполне вероятна, о чем говорит, во-первых, командование полком темника, во-вторых, тот факт, что за два года было доставлено 3000 солдат пополнения. Эти исследователи думают, что это был очень большой контингент, так как крупный русский город выставлял 3000–5000 человек ополчения, в европейском походе Бату-хана принимало участие 55 000–65 000 воинов. Кроме того эта численность сопоставима с количеством воинов двух аланских корпусов (30 000 гвардейцев). Кроме того, как заметил С. С. Балмасов, если численность полка постоянно составляла около 10 000, значит, за всю историю этого формирования в нем служило несколько десятков тысяч человек [Вершинский, 1994, с. 41; Балмасов, 2007, с. 9–10]. По мнению А. Ш. Кадырбаева, русская гвардия могла состоять из 10 000 человек, однако под Ханбалыком на поселении жило всего около сотни гвардейцев [Кадырбаев, 2011, c. 377].
Приняв предположение о том, что численность полка составляла 10 000 человек, попробуем оценить это количества по отношению к общей численности армии Юань. Эта информация была засекречена, но некоторые цифры нам известны из письменных источников: элитой юаньской армии были монголы, в 1259 г. действовало 90 туменов (такая внушительная сумма получается, так как все мужчины от 15 до 70 лет считались воинами и входили в воинское формирование, на практике тумен состоял из 3000–7000 человек); гарнизон самого крупного города империи Ханьчжоу составлял 30 000 человек, при этом известно, что меньшие по численности гарнизоны были в сотнях городов; экспедиционные армии составляли 10 000–30 000 человек (китайцы стали мобилизовываться с 1235 г.); при осаде Сян-яна в 1268 г. мобилизовалось 50 000 ополчение; в 1283 г. на службе было 83 600 солдат «синь-фу» (формирования из пленных солдат Сун); наконец, наибольшую численность называл Марко Поло, указывая, что в кампании 1287 г. принимало участие 360 000 солдат, «хотя это может оказаться и преувеличением, следует учитывать проблемы с логистикой, неизбежно возникающие при снабжении столь многочисленной армии во враждебных пограничных районах» [Китай средневековый, 2002, с. 15]. Таким образом, если принять среднюю численность тумена за 5000, получается 450 000 монгольских воинов, прибавим экспедиционный корпус 30 000 китайских ополченцев, 80 000 солдат «синь-фу» и 100 000 гвардейцев. Итого империя Юань располагала войском из 660 000 человек без учета гарнизонов городов. Таким образом, получается, что численность вей «элосов» составляла всего около 1,5–2 % от общего количества воинов Поднебесной. Однако, если принять во внимание мнение, что в конце правления династии Юань императоры могли полагаться лишь на гвардию, то соотношение повышается до 10 %. Кроме того надо учесть еще и тот факт, что значительную часть гвардии в это период стали составлять не очень лояльные режиму китайцы, и становится ясно, почему властители Поднебесной старались так сильно увеличить численность «Охранного русского полка, прославившегося своей верноподданностью».
Точная судьба русских гвардейцев после падения династии Юань неизвестна, так как вряд ли кто-то из служивших в полку мог спастись и вернуться на родину, а в источниках периода новой династии Мин русские не упоминаются. Абсолютно фантастической и голословной в этом плане представляется точка зрения М. С. Боднарского о том, что русские, принимавшие участие в завоеваниях монголов, познакомились с Китаем, потом часть из них перебралась в Индию, а из неё некоторые сумели вернуться на родину и рассказать об увиденных ими землях [Боднарский, 1947, c. 18].
С. С. Балмасов считает, что русский отряд со временем просто был ассимилирован [Балмасов, 2007, с. 10]. По мнению П. И. Кафарова, И. И. Серебренникова, П. Е. Скачкова, А. Н. Вершинского и В. Н. Усова в 1368 г. (через 34 г. после последнего упоминания в летописи), когда династия Юань была свергнута, Русский полк должен был сражаться с повстанцами, а затем последние гвардейцы могли последовать за свергнутыми монгольскими ханами и расселился «где-нибудь на окраине Монгольской степи или в Маньчжурии», впоследствии, «вероятно, они (русские. — В. Б.) смешались с населением Монголии или Маньчжурии, где еще прежде квартировали асы, соратники русских» [Кафаров, 1877, с. 50; 1894, c. 67; Серебренников, 1944, с. 2; Скачков, 1966, с. 153; Скачков, 1977, с. 15; Вершинский, 1994, с. 39; Усов, 2002, с. 73].
И. И. Серебренников выдвинул и другое предположение. По его мнению, полк мог восстать против императора и уйти в Маньчжурию. В подтверждении своей теории он указал, что в архиве Русской Духовной Миссии имеются документы об одном из таких восстаний, на основе которых была написана статья «Бэй Гуань», автор которой подписался псевдонимом Р. «в одной из тяньцзинских русских газет». Автор привел начало этой статьи: «Русские в Пекине появились давно. Как и везде в древние времена в монгольском нашествии русские города “вырубались”, то есть население их поголовно рубилось, а все остальное предавалось огню. Обыкновенно, жизнь сохранить удавалось не многим из тех “мастеров рукодельных”, которые были искусны в выделке оружия, украшений, сбруи, мехов и прочем.
Позднее, когда монголы убедились на опыте, что победа им не всегда дается легко и что у противника, кроме храбрости, есть и собственная военная сноровка, то пленных не уничтожали, а формировали на них полки и отправляли на далекие рубежи.
Один из таких полков попал в Пекин и взбунтовался.
Огромного роста “северные варвары” оказались неуживчивыми и большей частью разбежались. Есть указания, что многие из бежавших добрались до моря и, захватив несколько судов, доплыли до устья Ляо-хэ, поднялись вверх по этой реке и скрылись в пределах нынешней Маньчжурии, где современные исследователи находят в самых глухих углях следы быта аборигенов, удивительно напоминающие русский уклад». Примечательно, что этот Р. указал источники своей работы «Историческая записка архимандрита Софрония Грибовского» и «Записки архимандрита Петра Каменского об албазинцах». Ни в том, ни в другом сочинении подобный сюжет не описывается. И. И. Серебренников, не смотря на подозрительность такого источника, все-таки допускал возможность описываемых событий. Косвенным доказательством, по его мнению, может служить сообщение востоковеда А. В. Гребенщикова о том, что в русском и маньчжурском языках «довольно большое количество слов общих по смыслу и содержанию». Это может объясняться или тем, что эти слова через тюркские или монгольские языки перешли из маньчжурского в русский «или, может быть, потому, что когда-то и маньчжуры, и русские имели тесное общение между собой и русские привнесли к ним некоторые слова». По мнению автора, ситуация могла быть следующая: отряд русских (неизвестно в каком году и в каком количестве) бежал со службы в Маньчжурию, скорее всего, к берегу Печелийского залива, там они захватили рыбацкие судна, и, двигаясь на север, дошли до устья реки Ляо. Далее они стали двигаться по Ляо-хэ, и, возможно, «им удалось пробраться к Амуру, где были глухие и малозаселенные места и они, расположившись там на жительство, впоследствии оманьчжурились» [Серебренников, 1944, с. 2].
С. Н. Марков повторил идею (правда, не указав, ссылку на источник), что невозможно судить о лояльности «элосов» к тираническому правлению последнего юаньского императора Шунь-ди, поэтому, также можно считать, что гвардейцы участвовали в мятеже против своего повелителя [Марков, URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 19].
Специально вопросом о дальнейшей судьбе полка занимался П. С. Адоратский. Он считал, что потомки русских гвардейцев компактно проживали вместе, и во второй половине XIX в. их потомки жили в провинции Сычуань. В доказательство он привел мнение живущих в Китае русских-албазинцев, которые считали некоторых выходцев из провинции Сычуань своими «собратьями», кроме того, упоминания о каких-то русских имеются и в китайских источниках первой половины XVII в. (ссылка не приводится), пока ещё первые русские путешественники не достигли границ Поднебесной. Исследователь даже сумел восстановить историю одного из таких «собратьев»-албазинцев. Его звали Улангэли, хотя автор и предполагал, что этот человек мог оказаться не русским, а бурятом, например, Ангалай-ли, это имя может означать «Красный огонь» (по-бурятски улаан — красный, гал — огонь). Он был мусульманином, но перебрался в Россию и принял православие, после этого совершил какое-то преступление, и ему пришлось бежать с товарищами в Пекин, где и поступил на службу и стал получать жалование. В Китае его называли Боцитуньчжи. По мнению служивых албазинцев, этот человек был их соотечественником, пользовался их всеобщим уважением, поэтому во всех их списках и документах его имя значится главным [Адоратский, 1886, с. 260].
С аргументацией П. С. Адоратского был согласен П. Е. Скачков, в настоящее время эту точку зрения разделяет Н. А. Самойлов [Скачков, 1977, c. 15; Самойлов, 2000, c. 224; 2013, c. 17].
Другое предположение о возможной дальнейшей судьбе полка выдвинул, но не раскрыл С. Н. Марков: «Не здесь ли скрыта и вековая загадка Беловодья? Вспомните, как еще лет сто назад бородатые алтайские кержаки искали свою страну обетованную в пределах Западного Китая, в Монголии, пробирались к озеру Лобнор? Какие жизненные корни имела старая сказка о заповедном Беловодье, о звоне русских колоколов в самой глубине Центральной Азии? Может быть, привлекательная для русских раскольников легенда была основана на вполне жизненных событиях далекого прошлого?» [Марков, URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php, с. 20]
В провинции Шаньси (г. Тюймикан) в 1544 г. русских, следовавших в посольстве татарского феодала Карао (прибывшего из Крыма, Бухары или Казани) встретил португальский пират Ф.-М. Пинто, путешествовавший по Китаю в 1537–1558 гг. По мнению Э. Паркера, В. Г. Щебенькова и А. Н. Вершинского это были потомки русских военнопленных [Паркер, 1903, с. 178–179; Щебеньков, 1958, c. 2; Щебеньков, 1960, c. 99; Вершинский, 1994, с. 39]. Можно сделать предположение, что таким образом русские сохранили национальную самобытность, на это, в частности, на примере солдат из полка Асу, сохранивших христианские имена, а значит, возможно, и религию, указывал П. И. Кафаров [Кафаров, 1894, c. 67]. П. С. Адоратский так же предполагал, что потомки русских военнопленных забыли веру предков. «Но первые русские дружины, лишенные нравственной и религиозной связи с родиной, с течением времени затерялись на дальнем востоке», — писал он. Такой же позиции придерживался и А. И. Иванов. [Адоратский, 1886, c. 260; Иванов, 1914, c. 22]. В настоящее время В. Г. Дацышен полагает, что при полках асов и олосов постоянно находились представители православного духовенства, которые смогли помочь солдатам сохранить чистоту веры даже после разгрома империи Юань и ухода на северные границы. В качестве доказательства автор использует то, что отдельные китайские общины в XVI и XVII вв. переходили в католицизм, так как воспринимали его как что-то знакомое. По мнению исследователя, это были потомки русских гвардейцев [Дацышен, 2007, c. 47]. С. С. Балмасов указывает, что в тексте речь идет о свите какого-то хана. Это говорит лишь о том, что подобные русскому полку в Китае формирования, возможно, были и в других местах, например, в Средней Азии, значит, это были не потомки русских гвардейцев, а слуги или охрана среднеазиатского хана [Балмасов, 2007, с. 10].
Изучением рассказа Ф.-М. Пинто о русских послах специально занимался М. П. Алексеев. Китайцы за пиратство захватили португальца и отправили на исправительные работы в Шаньси, однако монголы совершили набег на эти территории и освободили морского разбойника. Вместе со своими освободителями он переправился в город Тюймикан (исследователь был согласен с точкой зрения английского историка Дж. Бэддли, что подразумевается город Kweino-chang), в который приезжали представители разных стран. М. П. Алексеев привел перевод этого фрагмента: «Другой был правитель могорский, государство которого находится в самом сердце страны около Хорасана, области, близкой к Персии и царству Делийскому и Хиторскому, и государь называемый Каран, который, как мы узнали здесь, имеет границы своих владений в горах Гонкалидана, вместе с людьми, которых местные жители называют московитами (Moscovites) и несколько человек которых мы видели в этом городе. Они белокуры, хорошо сложены, одеты в широкие штаны, дорожные плащи с широкими рукавами и шапки, подобно фламандцам и немцам, причем более знатные из них были одеты в кафтаны, подбитые соболями и другими мехами. Все они носили большие и широкие сабли, и мы заметили, что в своем языке они употребляли и некоторые латинские слова, и что даже зевая, они трижды повторяли: «Dominus! Dominus! Dominus!» Это показалось нам скорее по-язычески, чем по-христиански; что же еще хуже было в них — это содомский грех, которому они были очень подвержены» [Алексеев, 1936, c. 55]. М. П. Алексеев считал, что эта история является ошибкой автора, который имел минимум информации о «Москобии», возможно, полученной от китайцев, и принял за русских немцев [Алексеев, 1932, c. 301. Алексеев, 1936, c. 56.]. Так, Ф.-М. Пинто согласился следовать в Тюймикан в составе посольства «татарского короля к королю Кохинхины» вниз по течению реки. На третий день пути монголы достигли города Puxanguim, в котором обратили внимание на зубчатые башни и стены, рвы, каменные мосты и орудия особой конструкции из дерева в виде насосов. «Когда я спросил у посланников, кто изобрёл этот способ стрельбы? Они отвечали нам — люди, называемые Alimanis, из страны, называемой Muscoo, прибывшие сюда через озеро соленой воды, очень глубокое и обширное, на девятивесельной лодке, в обществе женщины-вдовы, владелицы местности, называемой Guaytor, которую, как говорили, король датский изгнал из её страны». Далее бывший пират отметил, что «прадед нынешнего татарского короля женил трех её сыновей на своих родственницах, и что от них именно произошли главные знатные фамилии этого государства». По замечанию М. П. Алексеева, на Руси в XV в. первые пушечных дел мастера были немцами, и поэтому «приезд в Китай «alimanis» из страны «Muscoo» сам по себе не представляет ничего поражающего» [Алексеев, 1936, c. 56].
По мнению В. Г. Щебенькова, какие-то минимальные воспоминания о русских пленных в Китае сохранялись и на Руси вплоть до XVII в. В доказательство он приводит сообщение Ф. И. Байкова, русского посла, бывшего в Китае в 1656 г., которые он высказал в своем «статейном списке»: «А сказывают, что затем деды наши и отцы в Китайское царство с Темир-Аксаком, а памятухов де ныне у нас про то нет, только де домышляем по письмам» [Статейный список посла Ф.И. Байкова в Цинскую империю, 1969, c. 181; Щебеньков, 1960, c. 100]. Эту точку зрения поддерживал и П. Е. Скачков [Скачков, 1966, с. 152; Скачков, 1977, c. 14].
Однако при рассмотрении вариантов этого пассажа целиком, не вырывая из контекста, становится ясно, что речь идет не о русских военнопленных. Так, в первоначальном варианте статейного списка, написанного Ф. И. Байковым во время его путешествия в Китай, то есть между 25 июня 1654 г. и 31 июля 1657 г. читаем: «И бусорманя веруют свою бусурманскую веру, а говорить по-своему мало помнят. А сказывают, что зашли деды наши и отцы в Китайское царство с Темир-Аксаком, и памятухов де ныне у нас про то нет, только де домышляем по письмам» [Статейный список посла Ф.И. Байкова в Цинскую империю, 1969, c. 180]. Во втором варианте, написанном уже в Москве, сказано: «И бусурман в Китае много, а веруют свою бусурманскую веру, а говорить по-своему мало умеют. А сказывают, что зашли отцы наши и деды в Китайское царство с Темир-Аксаком, а памятухов де у нас про то нет, только де писано в наших книгах» [Второй вариант статейного списка, оформленный Ф. И. Байковым в Москве, 1969, c. 190]. В комментариях к тексту академик В. С. Мясников отметил: «Речь идет, вероятно, о бегстве мусульманского населения из Средней Азии и Восточного Туркестана в Китай при завоеваниях Тимура. В начале правления Минской династии Тимур, устремив свои походы на запад, временно поддерживал с Китаем дружественные отношения. Однако уже в 1405 г. при императоре Чэнцзу (девиз годов правления Юнлэ, 1403–1424) Тимур решает предпринять поход на восток против Минской империи» [Мясников, 1969, c. 550].
Как удалось показать, до сих пор в данной теме возникает больше вопросов, чем ответов. С чем же это связано? В первую очередь, с тем, что прямым источником, описывающим историю полка, до сих пор является только не слишком информативная в данном случае хроника «Юань ши». Китайский исследователь Су Фэнлинь справедливо замечает: «Из каких земель России прибыли эти русские солдаты? Как они прибыли? Как и где обосновались? Есть ли среди них те, которые вновь вернулись в Россию? В “Истории династии Юань” записей об этом нет никаких» [Су Фэнлинь, 2000, с. 17]. Значит, большая часть информации относится только к выводам исследователей. По нашему мнению, единственным способом пролить свет на судьбу русских гвардейцев является привлечение новых китайских источников.

I. Источники
1. Китайская династийная история «Юань ши ([Официальная] история [династии] Юань)» // Золотая Орда в источниках. М., 2009. Т. III. С. 123–251.
2. Статейный список посла Ф.И. Байкова в Цинскую империю (25 июня 1654–31 июля 1657 г.) // Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1969. T. I. С. 169–181.
3. Второй вариант статейного списка, оформленный Ф.И. Байковым в Москве (позднее августа 1658 г.) // Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1969. T. I. С. 181–191.
II. Литература
1. Адоратский П.С. Отец Иакинф Бичурин. Исторический этюд // Православный собеседник. Казань, 1886. Март. С. 245–278.
2. Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей XIII–XVII вв. Иркутск, 1932. Т. I. Ч. I. 368 c.
3. Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей (2-ая половина XVII в.). Иркутск, 1936. Т. I. Ч. II. 152 с.
4. Балмасов С.С. Русские на китайско-монгольской военной службе в XIII–XVI вв. // Белоэмигранты на военной службе в Китае. М., 2007. С. 9–10.
5. Беляев И.Д. Географические сведения на Руси // Записки Императорского Русского географического общества. СПб., 1852. Кн. VI. С. 1–264.
6. Боднарский М.С. Очерки по истории русского землеведения. М., 1947. 291 с.
7. Бретшнейдер Э.В. Русь и Асы на военной службе в Китае // Живая старина. СПб., 1894. Вып. 1. С. 67–73.
8. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. М.–Тверь, 1997. 476 с.
9. Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Прага, 1927. Ч. I. 264 с.
10. Вернадский Г.В. Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени. Берлин, 1934. 189 с.
11. Вершинский А.Н. Стража императора Китая // Техника – молодёжи. 1994. № 4. С. 38–42.
12. Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного царства. М., 1970. 432 с.
13. Дацышен В.Г. История русско-китайских отношений (1618–1917 гг.). Благовещенск, 2004. 275 с.
14. Ермашев И.И. Свет над Китаем. М., 1951. 623 с.
15. Иванов А.И. Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юаньши // Записки разряда военной археологии и археографии императорского Русского военно-исторического общества. Пг., 1914. Т. III. С. 15–22.
16. Кадырбаев А.Ш. Христиане в Китае в эпоху монгольского владычества (XIII–XIV вв.) // Общество и государство в Китае: XLI научная конференция. М., 2011. С. 368–379.
17. Кафаров П.И. Китайские вести из Рима (отрывок из письма к редактору) // Духовная беседа. СПб., 1863. Т. 18. № 27. С. 367–370.
18. Кафаров П.И. Русское поселение в Китае в первой половине XIV в. // Живая старина. СПб., 1894. Вып. 1. С. 65–67.
19. Кафаров П.И. Старинные следы христианства в Китае по китайским источникам // Восточный сборник. СПб., 1877. Т. I. С. 1–50.
20. Китай средневековый: 1260–1520 // Новый солдат. 2002. № 153. С. 2–28.
21. Курц Б.Г. Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII столетиях // Китаєзнавчий цикл праць Бориса Курца. URL: http://sinologist.com.ua/uk/китаєзнавчий-цикл-праць-бориса-курца/.
22. Ли Сингэн. Первые россияне в Китае – Начало российской эмиграции в Китае. URL: http://russian.china.org.cn/russian/56089.htm
23. Мавродин В.В. Образование единого русского государства. Л., 1951. 327 с.
24. Марков С.Н. В Китае при Иване Калите // Москва. 1957. № 8. С. 220–221.
25. Марков С.Н. Земной круг. URL: http://profilib.com/chtenie/118891/sergey-markov-zemnoy-krug.php
26. Мясников В. С. Комментарии к I тому // Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1969. T. I. С. 525–571.
27. Паркер Э. Китай, его история, политика и торговля с древнейших времен до наших дней. СПб., 1903. 569 с.
28. Попов И.М. Россия и Китай: 300 лет на грани войны. М., 2004. 511 с.
29. Рабич Г. К вопросу о русско-китайских отношениях XIII–XVII вв. // Сборник студенческих работ Среднеазиатского государственного университета им. В.И. Ленина. Ташкент, 1956. Вып. XV. С. 51–60.
30. Самойлов Н.А. Россия и Китай // Россия и Восток. СПб., 2000. С. 217–290.
31. Самойлов Н.А. От баланса к колониализму. Российско-китайские отношения от их зарождения до 1917 г. // Россия и Китай: четыре века взаимодействия. История, современное состояние и перспективы развития российско-китайских отношений. М., 2013. С. 15–118.
32. Серебренников И.И. Русские в Маньчжурии в Средние века // Заря. 1944. 19 октября. С. 2.
33. Скачков П.Е. История изучения Китая в России в XVII и XVIII вв. // Международные связи России в XVII–XVIII вв. (экономика, политика и культура). М., 1966. С. 152–180.
34. Скачков П.Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. 505 с.
35. Спижевой Н. Е. Русский полк в Пекинской гвардии // Ориентир. 2013. № 3. С. 70– 72.
36. Cу Фэнлинь История культурных отношений Китая с Россией до середины XIX в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2000. 70 с.
37. Усов В. Н. Встреча двух цивилизаций // Дельфирс. 2002. № 1 (29). С. 71–76.
38. Шкловский В.Б. Марко Поло. М., 1936. 352 с.
39. Щебеньков В.Г. История многовековой дружбы советского и китайского народов. Владивосток, 1958. 22 с.
40. Щебеньков В.Г. Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1960. 239 с.
41. Gilbert R. What’s wrong with China? N.Y., 1932. 315 p.