Д.И. Холодяков
 

Штабной вагон, в котором перед огромной картой на стене стояли двое – Михаил Сергеевич Кедров , член коллегии Наркомата по военным делам РСФСР, комиссар по демобилизации русской армии, командующий Северным фронтом, и Анатолий Ильич Геккер , комиссар Беломорского военного округа – спешил в Москву. Кедров торопился на V Всероссийский Съезд Советов, уже зная, что резолюция готова и Съезд должен её утвердить: принятие Конституции РСФСР и, самое главное, Съезд должен был официально одобрить идею применения против противников советской власти массового террора. А Геккер ехал в Вологду – появление всё новых отрядов бывших союзников, англичан и французов, на нашем севере, в Мурманске и Архангельске, требовало надёжного тыла, объединения всех сил, и так не очень-то мощных, и оба это понимали очень хорошо . Причём оба чувствовали, что опасны не те несколько тысяч англичан, французов, американцев и сербов, которые высадились на севере под весьма хрупким прикрытием договорённости о том, что они будут только охранять огромные запасы военного снаряжения, оружия и боеприпасов, поставленных союзниками ещё для царской армии, от возможного нападения германских войск, помогавших финнам подавлять выступление финских красногвардейцев. Опаснее было другое: появление союзных войск на территории России подстёгивало всех противников Советской власти, побуждало к решительным действиям , к открытой борьбе с большевиками.
Кедров устало опустился на диван салон-вагона, помассировал пальцами виски. Спать приходилось не больше четырёх часов, дела и проблемы шли сплошным потоком. Но именно поэтому он так ценил эти нечастые минуты общения с товарищами, а Геккер был надёжным товарищем. Кедров был старше Геккера на 10 лет, но они оба получили отличное образование, оба происходили из благополучных, обеспеченных семей, были людьми одного круга, и оба осознанно пришли в революцию. Нет, они не были друзьями, скорее, единомышленниками, но им было легко друг с другом.
Сам Кедров вышел из старинной дворянской семьи, корни которой уходили во времена Ивана Грозного, но отец его пренебрёг сословными предрассудками и занялся юриспруденцией, что для дворянина, занесённого в шестую книгу дворянства, было весьма смело. Но оказалось, что он сделал верный выбор. К нему обращались с самыми «деликатными» вопросами люди весьма известные, с положением в обществе, ведь он был дворянин, которому можно доверить семейные неурядицы, он ровня, а не «судейский крючкотвор», поэтому вскоре появилась солидная клиентура, а затем и такой же солидный достаток. Это позволило отцу всерьёз заняться будущим любимого сына. Образование Михаил получил самое блестящее, вот только начав тот же путь, что прошёл отец, он неожиданно для семьи круто изменил свою жизнь: классическая гимназия, юридический факультет Московского университета, где он проучился два года, а затем исключение за участие в студенческих беспорядках. Отец добился перевода Михаила в Ярославский Демидовский лицей, который давал высшее юридическое образование. Но сын выводы не сделал: именно там Михаил вступил в РСДРП, стал большевиком, там же был арестован «за проведение антиправительственной сходки студентов». Отец, несмотря на все революционные устремления наследника, любил сына, поэтому Михаил получил свою долю наследства – более ста тысяч рублей золотом – и все эти деньги отдал в партийную большевистскую кассу.
Молодых сил хватало на всё: «…стал юристом, слушал лекции по медицине в Берне и Лозанне, окончил консерваторский курс по классу рояля, был слушателем лекций в институте восточных языков, причём в эмиграции Кедров подружился с Лениным, часто в бытность Ленина в Берне играл ему. Музыкальные таланты Кедрова Ленин очень ценил („замечательно играет!") . Все эти «увлечения не мешали подпольной работе: в 1905 году занимался доставкой оружия из-за границы для рабочих дружин» .
С ноября 1917 года Кедров член коллегии Наркомата по военным делам РСФСР, ему поручены вопросы демобилизации русской царской армии, и инициативный большевик запомнился Л. Троцкому. Когда возникла проблема в связи с высадкой хоть бывших, но всё же союзников по Антанте на русском севере, в Мурманске и Архангельске, Троцкий, народный комиссар по военным делам, отправляет Кедрова именно туда – сейчас это самый напряжённый участок. Ситуация сложилась непростая: в апреле 1918 года Германия по просьбе финского правительства направила значительные силы в Финляндию, чтобы помочь разгромить финскую Красную гвардию, и возникла угроза, что немцы, успешно выбившие красногвардейцев и из прибалтийских государств, и из Финляндии, захватят железную дорогу из Мурманск в Петроград, а также единственный незамерзающий российский порт Мурманск.
В таких трудных обстоятельствах большевики вынуждены были смириться с тем, что английское и французское правительства решили отправить свои войска на север России. Главным поводом стали 600 тыс. тонн военных грузов, которые были завезены союзниками по Антанте в Россию на север еще до революции, именно они могли, по мнению союзников, быть захвачены немцами. Поэтому 6 июля 1918 г. было подписано «Временное соглашение» представителей союзников с мурманским Советом, интервенция приобретала тем самым легитимность – «интервенции по приглашению» .
Большевикам необходимо было решить сразу несколько задач: вывезти в центр страны огромные запасы вооружения и военного имущества, поставленного союзниками через эти порты для русской армии, но при этом не обострять отношения с англо-французскими отрядами, не доводить до открытых столкновений, но вместе с тем не позволять им откровенно хозяйничать, одновременно начать формировать части для Северного фронта, которых так мало, что первоначально они именуются даже не фронтом, а Северо-восточной завесой. И всем этим занимается Кедров.
Троцкий особенно ценил решительность и беспощадность Кедрова в борьбе за подлинно революционную дисциплину, способность «действовать по-большевистски». Своей базой Кедров сделал Вологду, с неё и начал борьбу с врагами: «В 1918 году в Вологду приехал начальник Северного фронта М. С. Кедров. Первым его распоряжением по укреплению фронта и тыла был расстрел заложников. Двести человек было расстреляно в Вологде, городе, где население в это время было шестнадцать тысяч человек…» – вспоминал коренной вологжанин В.Т. Шаламов. Позже именно близость к Троцкому погубит Кедрова, он будет арестован и расстрелян по личному указанию Л.П. Берия.
Кедров искренне считал, что успехи на фронте могут быть достигнуты только при проведении беспощадного и всеобъемлющего террора в нашем тылу против контрреволюционеров, саботажников и тех, кто может стать такими, причём он был уверен, что в это революционное время не может быть людей посторонних, каждый, не поддерживающий большевиков, тем самым помогает врагам революции. Поэтому уже летом 1918 года, еще до официального объявления большевиками Красного террора, на Русском Севере начались массовые казни и акции устрашения. Именно в это время и появился знаменитый «поезд Кедрова», состоящий из двух салон-вагонов и трёх теплушек с бойцами сопровождения и охраны, и там, куда он прибывал, начиналось жёсткое расследование, причём Кедров был одинаково беспощаден и к обывателям, не желающим служить революции, и к местному руководству, недостаточно решительно выполняющему распоряжения центра. Такой же поезд вскоре появился у Троцкого, Сталина, Фрунзе…
Эрудит Кедров с воодушевлением повторял слова немецкого философа Эрнста Юнгера: «Имеет значение только то, ради чего ведётся борьба, а не то, как именно она ведётся! Поэтому наша высшая мораль состоит в смелом преодолении традиционных запретов во благо народа» .
Кедров умел не только уничтожать врагов, он был прекрасным оратором, а внешность его приковывала к себе внимание слушателей на многочисленных митингах: "Внешность Кедрова была весьма примечательной. Высокий, всегда держащийся прямо, с красивым, смуглым лицом и большими чёрными, горящими, как угли, глазами, он казался мне воплощением мятежного, бунтарского духа. Его чёрные, как вороново крыло, волосы всегда были взлохмачены. Необыкновенно выразительные глаза Кедрова постоянно как бы искрились, он был и логичен, и эмоционален» . Очевидно, в нём сказался и облик, и характер прабабки-цыганки, которую увел из табора прадед-офицер .
Пока поезд отмерял вёрсты от Котласа к Вологде, в которой располагал свой штаб и комиссар Беломорского военного округа Анатолий Ильич Геккер, два человека, ответственные перед Лениным и Троцким за Северный фронт, неспешно беседовали. Адъютант внёс поднос с чайником, двумя стаканами, кусочками сахара и крупно нарезанными бутербродами. Кедров взял подстаканник и вдруг произнёс, продолжая начатую мысль:
- Вот смотри, Анатолий Ильич, даже эти подстаканники – это тоже наследие проклятой империи! Ты знаешь, что в вагонах первого класса подстаканники для «их высокоблагородий» были серебряные, во втором классе для людей достаточно обеспеченных они были мельхиоровые, а в третьем классе, в общих вагонах, простой народ бегал на станциях со своими чайниками за кипятком и пил потом чай из собственных жестяных кружек? Вот она, вся Российская империя в этом вагонном чаепитии! Сколько же нам ещё сломать предстоит, пока мы не изменим, перевернём, уничтожим эту многовековую косную систему! И нас же обвиняют в том, что мы разрушаем государство! А ты задумывался, что собой представляет это великое государство? Мы не будем говорить о верхнем слое – сами из него вышли и знаем его лучше других!
Геккер кивнул, соглашаясь с собеседником. Родился Анатолий Ильич в Тифлисе, в семье военного врача, служившего в 13-й лейб-гренадерском Эриванском Царя Михаила Феодоровича полку, входившем в Кавказскую гренадерскую дивизию. Часть была весьма привилегированная, полк – один из старейших в русской армии. Корни семьи по отцовской линии уходили в Петровские времена, предок приехал в Россию из Швейцарии, и с тех пор все мужчины служили. Образование Анатолий получил прекрасное: его отдали в Первую Тифлисскую гимназию, это было одно из лучших учебных заведений России. С самого создания гимназия была прекрасно обеспечена учебниками и художественной литературой, фонд библиотеки составлял свыше 15 тысяч книг, многие на иностранных языках, а преподавание было выше всяческих похвал, гимназисты любили учителей, которые вместе с ними ставили спектакли, организовали оркестр. В своё время эту гимназию закончили Илья Чавчавадзе, Николай Бараташвили, Владимир Немирович-Данченко, Сергей Витте, и все они тепло отзывались о ней.
«Кроме общеобразовательных предметов, в гимназии были уроки музыки и танцев, гимнастики и фехтования; служили православный и армяно-григорианский священники, римско-католический и лютеранский пасторы, иудейский и магометанский законоучители.
В гимназии могли учиться все желающие, однако количество учащихся ограничивалось высокой оплатой и хорошим уровнем знания русского языка» .
Гимназистам России было запрещено посещать концерты и спектакли в городских театрах, но директор гимназии демонстративно не замечал знакомые лица гимназистов на спектаклях знаменитого Театра грузинского дворянства, а если растерявшийся гимназист в антракте по привычке вытягивался и здоровался, директор отвечал, глядя поверх головы: «Не имею чести Вас знать, Вы меня с кем-то путаете» . А вот посещать Кавказский музей, Тифлисскую публичную библиотеку гимназистов просто обязывали.
После окончания гимназии Анатолий учился во Владимирском военном училище в Санкт-Петербурге (1907-1909), служил в 102 пехотном Вятском полку командиром роты, а затем неожиданно перевёлся в Корпус пограничной стражи. Пограничная служба на окраинах империи в то время была нелегкой и часто носила характер боевых схваток. «Например, за 1894—1913 годы пограничники имели 3595 вооруженных столкновений, в результате которых погибло 177 и ранено 369 военнослужащих. В свою очередь воины уничтожили 1302 и ранили 1702 злоумышленника. В эти годы отмечено около 240 тысяч случаев задержаний контрабанды на сумму свыше 7 млн. рублей» . Очевидно, характер предка, бросившего благополучную Швейцарию и оказавшегося в России, подталкивал Анатолия на решительные, даже опасные поступки, да и фамилия заставляла соответствовать (по-немецки Gecker – переводится с немецкого не только как щёголь, но и как озорник, скандалист!) Солдаты своего командира любили и уважали.
Первую мировую войну Геккер начал на Румынском фронте, командовал ротой, батальоном. Направлен был на ускоренные курсы Академии Генерального штаба, вернувшись, стал начальником штаба полка. «В 1917 вступил в партию большевиков, активно участвовал в революционном движении. В сентябре 1917 избран солдатами делегатом съезда Всероссийского армейского союза от Румынского фронта, в декабре того же года избран начальником штаба 33-го армейского корпуса, а затем 8-й армии, в январе 1918 — ее командир» . Как член партии, пользовался особым доверием Троцкого: коммунист с высшим военным образованием – таких в 1918 году в Красной Армии было немного, поэтому назначен начальником штаба Украинского фронта, затем направлен после боёв с украинской Радой в Донбассе на север, комиссаром Беломорского военного округа, где ожидались не менее тяжёлые бои с интервентами, нужно было готовить резервистов, материальную часть, думать о продовольствии. (Это особое доверие Троцкого впоследствии погубило А.И. Геккера – был арестован в 1937 году, приговорён к смерти и в тот же день расстрелян).
Кедров поставил подстаканник и продолжал:
- Наши западники восхищались Столыпиным, который начал поворачивать Россию на западный путь развития… но ведь капиталистический уклад развивался под контролем феодального, по сути, государства, изначально предназначенного держать и не пущать! У нас никогда не было механизма разрешения противоречий, они просто загонялись внутрь путём репрессий и подавления личности. А когда болезнь не лечат… ты же сын доктора, понимаешь! У нас средняя продолжительность жизни у мужчин – 32, у женщин – 34 года! Наш мужик хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, о пирогах и понятия не имеет каждая третья семья. У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку — соси… Дети питаются хуже, чем телята. Голод, как по часам, случается раз в десять лет: 1891, 1901, 1911…
И Россия подошла к взрыву: Прибалтика отделилась и заявила о самостоятельности, Польша, Украина и Белоруссия слышать не хотят о «единой и неделимой», Кавказ откололся и начал воевать, вся Средняя Азия полыхает… Значит, требуется самая жёсткая конструкция власти, которая одна и может остановить распад! Страна не может жить и управляться принципами деревенской, общинной демократии: раздал землю по едокам, посеял, собрал хлеб, пива наварил…помнишь, как там дальше в былине?
Геккер улыбнулся и процитировал:
- «Ай, спасибо тебе, Микула Селянинович!»
- Вот именно!
Кедров взволнованно продолжил:
- То, чем Россия всегда гордилась – как же, мы всю Европу нашим хлебом кормим! – это и есть причина разорения страны! Конкурировать с Америкой или Канадой, тоже производящими хлеб, Россия может только за счёт более низких цен, а это означает, что нужно держать своих мужиков в вечной нищете, платя им за зерно гроши! Именно эта нищета обогащает бюджет, торгашей, но губит деревню. Ведь тебе, сыну врача, известно, что у нас из пяти новорожденных только двое доживают по семи лет! Это же катастрофа! И происходит это потому, что для низких цен на хлеб нужно держать мужика полуголодным, иначе, если дать ему за пшеницу настоящую цену, импорт хлеба будет невыгоден! Возникает замкнутый круг: нищие крестьяне производят зерно, которое за гроши уходит в Европу, давая какую-то прибыль торгашам, а безденежный мужик не способен стать потребителем промышленных товаров, не может купить не только плуг и сеялку, но просто керосин и железную лопату! Лучина в начале ХХ века! Тогда производство тоже в застое, значит, нужно платить те же гроши и рабочему, который тоже становится нищим потребителем, а для пополнения бюджета нужно выжимать налоги с нищего крестьянина… и завертелось колесо!
- Теперь ещё безотраднее: предприятия на грани закрытия, огромные массы горожан и солдат элементарно остаются без хлеба, с окраин бежит русское население, испуганное националистическими лозунгами местной власти, вооружённые люмпены грабят не только прохожих – поезда уже останавливают! Вывод один: взорвать всю эту систему! Именно поэтому значительная часть населения выступает за такую власть, которая наведёт порядок и даст пусть минимальный, но зато гарантированный жизненный уровень. И мы им дадим социальную защиту, то есть чёткую систему поддержки, распределения, пайков, да, пайков в конце концов, и нас поддержат все, потому что в условиях западной системы демократии и рынка наверх смогли бы пробиться лишь немногие, остальные оказались бы перед угрозой голодной смерти, а мы отбросим старую элиту и создадим новую из числа своих верных сторонников! Да, в прошлом был Ломоносов, ещё несколько самородков, которые смогли всё преодолеть, а мы будем отбирать молодёжь из деревни и городских слобод, давая им возможность попасть в университеты, но это будут наши, коммунистические университеты, наши, проверенные ломоносовы, поэтому мы, партия большевиков, выступаем от имени обездоленных, а их миллионы! Мы откроем им путь не только к образованию, но и к реализации себя в общественной жизни. И если для этого нам потребуется встать на путь террора, уничтожения всех, кто нас не принимает, мы не побоимся этого пути! Террор наш – это и средство удержать власть и возможность решить самые острые проблемы, но это и наша цель – мы оставляем только тех, кто идёт за нами, и мы победим! За нами пойдут!
Геккер усмехнулся:
- Пока не очень идут!
- Ничего, самых упорных мы уберём, а остальных повернём!
Адъютант приоткрыл дверь в салон и сообщил: «Прибываем. Через десять минут Вологда».
Геккер распрощался с Кедровым. Михаил Сергеевич сделал двухдневную остановку в Ярославле, где застал самый настоящий паралич власти: «…шло не только столкновение большевиков с левыми эсерами. Все ответственные партийные работники были заняты горячей фракционной борьбой, имевшей место в обоих исполкомах, в городском и губернском, в особенности на губернском съезде советов… в этой склоке ответственные работники дошли до обвинений друг друга в жульничестве и мошенничестве, в преступлениях уголовного характера… коммунисты губернского исполнительного комитета выступили против городского комитета партии… вместо сплочённой и плодотворной работы – грызня в верхах» .
Кедров попытался объяснить, что подобная ситуация делает ярославскую организацию РКП (б) «совершенно небоеспособной, не имеющей влияния на губернские и городские власти» , но экстренно по телефону был вызван на V Съезд. Он покинул Ярославль в уверенности, что единственная проблема городской власти – выяснение городских и губернских властей, кто более революционен. Кедров глубоко заблуждался, но это выяснилось не сразу.

Именно в это время полковник Перхуров заканчивал последние приготовления к восстанию в Ярославле.
Брестский мир с Германией и он, Перхуров, как боевой офицер, и офицерство России восприняли как предательство, поэтому сотрудничество с англичанами и французами стало продолжением общей борьбы против общего врага. В Москве демобилизованный Перхуров встретился с Савинковым . Савинков намеревался объединить офицерские силы Москвы и вообще центра России без различия партий на единой патриотической основе. Для этого он связался с полковником А.П. Перхуровым, который впоследствии осуществлял непосредственное руководство ярославским мятежом.
Замысел восстания отводил Ярославлю далеко не первое место, хотя это был крупный губернский город, мост через Волгу связывал Москву с восточными и северным губерниями – и всё же главным центром борьбы должен был стать Рыбинск, где накоплены были ещё царской армией гигантские запасы вооружения, боеприпасов, амуниции, снаряжения, а также Муром, где после демобилизации царской армии осели сотни офицеров. «В Ярославле, Рыбинске и Костроме у нас были свои организации, довольно многочисленные, приблизительно 300 – 400 человек, - давал показания на суде в Москве Б.В.Савинков. – Так как я полагал, что Рыбинск – центральный пункт, то я считал возможным быть именно в Рыбинске» . Но в Рыбинске и Муроме белые восстания были мгновенно подавлены, а вот в Ярославле неожиданно выступление офицеров нашло достаточно широкую поддержку.
Первоначальный успех восстания можно объяснить и тем, что был выбран чрезвычайно удачный момент: всё городское и губернское руководство уехало на Съезд Советов, и тем, что практически ни одна городская властная структура не сумела организовать отпор офицерским группам, более того, многие воинские части переходили на сторону восставших, как это сделала городская милиция, или занимали нейтральную позицию, как І Советский полк, откровенно выжидавший, кто будет брать верх.
Поэтому сотня офицеров, вооружённая револьверами, захватила без всякого сопротивления охраны военные склады на окраине города, (охрана просто сложила оружие!), а затем, получив винтовки и патроны, взяла под свой контроль центр города, банк, почту, телеграф, телефонную станцию, электростанцию, волжские пристани с пароходами, заволжскую часть города с железнодорожными мастерскими и станцией Урочь. Рано утром арестовали всё большевистское руководство, оставшееся в городе, расположившееся в доме губернатора, и при этом погибли только два человека, два большевика, возглавлявшие губернское руководство. Это было, нужно признать, и невероятное везение, и тот волевой порыв, когда побеждают именно те, кто готов идти до конца.
В это же время были взяты два пушечных бронеавтомобиля и несколько грузовиков, как позже выяснилось, именно эта техника в умелых руках боевых офицеров способна была делать чудеса: при подавляющем численном превосходстве красных сил появление броневиков и грузовиков, на которые были установлены пулемёты, опрокидывало очередную атаку красных.
Кроме офицеров, непосредственно занятых в подготовке восстания (не больше 100 – 120 человек), сразу же поддержали полковника Перхурова практически все руководители и рядовые городской милиции, так как она была сформирована ещё до большевистского переворота в октябре 1917 года, а командные посты занимали противники большевизации страны, например, сам начальник ярославской милиции первым перешёл на сторону восставших и погиб в бою.
В Ярославле со 120 тысячами населения было почти 10 тысяч учащихся и студентов средних и высших учебных заведений, лицеисты пришли на помощь тем, кого посчитали борцами с диктатурой. То ли юношеский максимализм, то ли умелое воздействие на молодёжь боевого офицера, призвавшего этих мальчишек к оружию, то ли вечное стремление молодых противопоставить себя власти? Но ярославцы зафиксировали: «Лицеисты, сразу после Октября, обнаружили настроение, явно враждебное октябрьскому строю, и открыто выносили на своих общестуденческих собраниях протесты против насилий, чинимых большевиками над демократией», - отмечал современник событий.
Часть рабочих железнодорожных мастерских была приведена в штаб восставших с окраин и традиционно выделявшихся городских слобод посланными к ним агитаторами, и это не случайно. Многие рабочие критически относились к большевистскому перевороту. Член Губернского продовольственного комитета Громов жаловался, вспоминая зиму и весну 1918 года: «… узнавали, что член партии, член Совета, то не заговаривайся иди, а то в лицо нахаркают и в худшем случае изобьют. Меня в начале 1918 г. избили в складе Губпродкома, и еще хорошо скоро подоспели красногвардейцы, а то бы и на тот свет, как говорят, отправился».
По другим свидетельствам ярославцев, «красногвардейцам положительно нельзя было появиться в корпусах» крупнейшего промышленного предприятия города - Корзинкинской Большой мануфактуры.
Там же, на фабрике Корзинкина, а также «на митингах железнодорожников и у нефтяников» большевиков освистывали.
Ярославль уже однажды поднимался против большевиков, пытавшихся захватить власть в городе. В конце января 1918 года в Ярославле произошли массовые народные антибольшевистские волнения, причём активную роль играли представители духовенства. Волнения были подавлены силой оружия, имелись жертвы. Позднее эти события получили название в воспоминаниях советских наблюдателей как «первое восстание» и «поповский мятеж».
Таким образом, можем сказать, что офицеры полковника Перхурова встретили в лице горожан не просто сочувствующих, но и горячих сторонников. Об этом говорит запись очевидца, найденная автором данной работы в Ярославском архиве: «Я помню, что в 1-ый день в 7 часов утра со всех ворот выглядывали довольные лица, они уже знали о случившемся, и в их глазах светилась надежда на избавление от большевиков».
Автору этой работы удалось найти в областном архиве ещё один документ, озаглавленный «Анкета для воспоминаний о белогвардейском мятеже в Ярославле». Она раздавалась участникам и свидетелям событий 1918 года, так как в городе готовился сборник материалов к годовщине «мятежа». Автор выбрал только вопросы и ответы, имеющие непосредственное отношение к теме:
«3. Какие наблюдали отношения к Советской власти со стороны разных слоёв населения, рабочих, крестьян, солдат, интеллигенции, купцов (торговцев, носильщиков и т.д.)
Ответ (Все ответы рукописные, орфография сохранена): Было не сочувствие к советской власти настроение противоположное советской власти.
9. Как проходили выборы в Советы, на съезды и т.д.
Ответ: проводили в советы комунисты с большим трудом.
19. Как относилась безпартийная масса к белогвардейцам
Ответ: сначала относилась хорошо, но перед концом мятежа отрицательно.
Далее надпись чернилами:
Писал Комаров мастер 3го участка тяги». [Орфография сохранена – Авт.]
Этот документ – ещё один штрих в общей картине Ярославля, не принимающего большевиков. Отсюда ощущение долгожданности восстания. Поэтому неудивительно, что согласно показаниям на суде в 1922 году военного руководителя восстания полковника А.П. Перхурова, к вечеру первого дня восстания на сторону добровольцев встало, влившись в их ряды, около шести тысяч человек. Из них до 2,5 тысяч были вооружены. В качестве активных энтузиастов восстания называются студенты, гимназисты, чистильщики сапог, фруктовщики, ремесленники.
Восставших поддержали и крестьяне некоторых ближних волостей, из Диева-Городища, Серенова, Толгоболя, Яковлевского и других сёл.
Сельское население было недовольно продовольственной диктатурой большевиков, реквизициями и наступившим голодом. Газета «Правда» писала в июле 1918 г.: «Вести, идущие из Ярославской губернии, рисуют положение деревенской бедноты в самых мрачных красках – хлеба нет, население голодает». Учитывая обстановку в деревне, участники восстания рассчитывали на массовую поддержку крестьянства .
В это же время прокатилась волна выступлений крестьян и в Ярославской, и в других, соседних губерниях. Можно говорить о случайности, совпадении, но, скорее всего, действовали сразу два фактора: и явное ухудшение положения крестьян после реквизиций зерна, запретов торговли, и антисоветская агитация.
« За несколько дней до начала ярославского восстания возникли волнения крестьян в Карашской и Щенниковской волостях Ростовского уезда, а также в Мышкинском уезде Крупное выступление крестьян произошло и в Пошехонском уезде, где вели агитацию среди сельского населения агенты А.П. Перхурова – офицеры Н. Виноградов, П. Троицкий, М. Воскресенский и др. 10 июля 1918 г. в с. Белое Пошехонского уезда вспыхнуло крестьянское восстание, к которому примкнул ряд районов, в том числе Холмская, Николо-Раменская, Займищевская, Копринская, а также Грушковская волости. В Грушковской волости к восстанию присоединились члены местного волисполкома. 10 июля в селе Белом собралось около тысячи восставших, из которых было сформировано 11 отрядов. При этом ружья имелись приблизительно у 100 участников восстания. Вооруженное выступление происходило при поддержке местного духовенства» .
Кроме того, восставших безоговорочно поддержало духовенство, многие священники служили молебны о даровании Божьей помощи и победы борцам с безбожниками. Так, в заволжском селе Яковлевское священник отец Николай (Любомудров) прочитал проповедь и отслужил молебен, за что впоследствии был расстрелян, могилу его верующие сохраняли в тайне до 90-х годов ХХ века, когда отец Николай был канонизирован, Яковлевско-Благовещенский храм сохраняет мощи священномученика Николая. В сентябре 1918 года, после разгрома восстания и подсчёта жертв среди священнослужителей, на Поместный Собор Русской православной церкви был прислан список, включавший 13 священников и монахов, погибших от рук красногвардейцев и чекистов в ходе подавления ярославского восстания.
Можно сделать выводы, что население и города, и волостей, столкнувшись с прямым насилием, подавлением личности, начавшимися уже арестами, обысками, конфискациями, самоуправством комиссаров, готово было открыто высказать своё неприятие большевиков, поэтому восстание опиралось на значительную поддержку и устойчивые антикоммунистические настроения широких слоев населения в Ярославле и в губернии в целом. Это и обеспечило быстрое перерастание военного заговора в достаточно широкое движение, сделав Ярославское восстание крупнейшим вооруженным выступлением против советской власти в Центральной России. Это был весьма показательный сигнал для большевиков, которые его правильно поняли и сделали необходимые выводы.
Возникшие под его руководством вооружённые силы полковник Перхуров назвал «Ярославским отрядом Северной добровольческой армии», и численность отряда достигала 6 тысяч человек, но это были те, кто в искреннем порыве и подъёме духа пришёл записываться в добровольцы и даже получил оружие, но через несколько дней боёв под непрерывным артиллерийским обстрелом, громившим город, тихонько вернулся к семьям. Эйфория прошла, начались суровые будни.
Таким образом, добровольцы овладели центром города и значительной частью городских слобод, начали налаживать связь с уездами, но получили ощутимое сопротивление на грузовой станции Всполье, где находились склады с оружием и продовольствием. Захватить её восставшие не смогли, как не смогли прервать телефонно-телеграфную связь красных с Москвой. Участник событий большевик А.Флягин вспоминает, как некий человек вместе с группой людей пробирался к станции, но был остановлен, его люди схвачены, а он сам пытался предъявить какие-то документы, но признан подозрительным, обезоружен и застрелен, причём Флягин приводит детали: «Он остановился и стал убеждать, что он свой… Мы усомнились в этом, видя такую породистую фигуру. Он стал нам казать какую-то справку о том, кто он такой, но бельё, которое у него было под гимнастёркой, не вязалось с его внешним одеянием, уж очень оно бело было.» Поразительно: полковника подвела привычка менять бельё, слишком чистое, оно показалось подозрительным – расстреляли, отряд его разогнали, станция Всполье с телеграфно-телефонной связью с Москвой и складами оружия и боеприпасов осталась в руках большевиков. Возможно, сорвавшаяся попытка захватить склады и станцию объясняется тем, что Всполье охранялось не деморализованными солдатами, остатками старой армии, мечтавшими отправиться по домам после Брестского мира, не рабочими дружинами, а традиционно хорошо обученной и вооружённой железнодорожной стражей ещё царских времён – они службу знали! Причём эти служаки ухитрились отбить и вторую попытку добровольцев захватить станцию и узел связи: был подбит и захвачен атаковавший Всполье броневик добровольцев и рассеяна пехотная поддержка. Позже будет ясно, что эта случайная стычка совершенно по-новому развернула события: белые остались без артиллерии и снарядов!
И всё-таки среди уцелевшего руководства города царила настоящая паника, и это понятно: практически весь город в руках белых, остались рабочие казармы на окраине, вокзал и грузовой двор на станции Всполье, забитый вагонами. В Москву по прямой телеграфной линии Северной железной дороги была отправлена паническая телеграмма о том, что «…в Ярославле офицерством захвачена власть, арестованы и убиты многие советские и партийные работники, вне власти контрреволюционной банды остался только жел. дор. станция Ярославль и Ярославская мануфактура…» На эту телеграмму отреагировал лично Троцкий, убеждённый ярославскими делегатами на Съезде, что в Ярославле никакого восстания нет, ведь они только что выехали оттуда! Троцкий «указал лично арестовать за провокацию лиц, кои распространяют подобные сведения» . Таким образом, терялось время, неразбериха и даже паника увеличивались. Военный комиссар Ярославского округа В.П. Аркадьев, один из немногих уцелевших руководителей губернии, оказался не на высоте положения: вместо приказов и чётких указаний он «призвал к борьбе и уехал в Иваново-Вознесенск, затем вернулся и приказал расстреливать всех попов, потом уехал в Ростов, потом телеграфировал в Москву о катастрофическом положении… делегаты Съезда, прибывшие в Ярославль, застали полнейший хаос…» .
Пока разъезжал по городам Аркадьев (то ли в надежде, что всё само наладится, то ли ждал кого-то более решительного), приехал из Иванова с полком командир Дмитровский, приказал, «…увидя хаос, открыть сильный огонь и пустить пехоту, но оказалось не так, войска – сознательная часть утомлена, а другая не дисциплинирована. Нет определённой задачи, – жалуется в Москву член исполнительного комитета Северной железной дороги на станции Всполье в окрестностях Ярославля И.В. Парфёнов и требует: – Нужно сюда прислать экстренно опытных руководителей с сильной волей!» Воли у самого ярославского руководства не хватает.
Кроме потери грузовой станции ещё одна неудача белых в этот момент состояла в том, что не удалось перенести восстание за реку Которосль, впадающую в Волгу в центре города, а именно в Закоторослье находились Главные железнодорожные мастерские с большим количеством рабочих, огромные корпуса и казармы рабочих самой крупной в городе текстильной фабрики Корзинкина, там же дислоцировался I Советский полк, вначале объявивший о нейтралитете, а потом всё же мобилизованный красными и участвовавший в боях на их стороне, а также располагался железнодорожный вокзал Ярославль Московский, который стал центром всех красных частей, как местных, так и перебрасываемых из Москвы, Рыбинска, Ростова, Вологды.
Как оказалось позже, ещё одной бедой для восставших стала потеря захваченного ими железнодорожного моста через Волгу. Именно по этому мосту пошла красным помощь войсками из Вологды, Данилова, Буя, Костромы, и именно от моста, с высоты волжского берега и насыпи повёл огонь вооружённый тяжёлыми орудиями бронепоезд красных, с которым справиться у Перхурова сил не было. Бронепоезд прибыл в Ярославль уже на следующий день, но никто не собирался ставить ему задачи, и тогда командир бронепоезда просто открыл огонь по городу. Бронепоезд имел два крупнокалиберных морских орудия. Командир Ремезюк телеграфирует в Москву: «Ярославль горит от наших снарядов. Белогвардейцы почти не отвечают. Пошехонская, Спасская, Любимская, Цыганская, Рождественская и Никитская (улицы) сгорели дотла». Этот же командир сообщает в Москву: «Каждый день, так новый командующий, если можно так выразиться, абсолютно ни о чем не осведомлен. За это время даже не установлена связь с отрядами. В общем, положение в деле организации никуда. Поэтому я бы просил временно назначить руководителя и прислать сюда пехоты…»
Пока начальство ищет, кто возьмёт на себя ответственность за руководство событиями, сами коммунисты лучше руководства понимают, что необходимы решительные действия. Правда, сначала это была чистая импровизация: «Казаданов привёз 4-дюймовое орудие… пустили первый снаряд, имея целью Спасский монастырь. Но к великому нашему удивлению попали в часовню Кадетского корпуса. Второй был меток, и мы угодили в купол монастыря» . Другой решительный коммунист, командир Новгородского отряда А.П. Поляков вспоминает: «Был срочно командирован с Новгородским батальоном в Ярославль. В городе 6 июля была слышна стрельба, я приказал одной роте захватить склады, а сам пошёл к казармам. Меня остановили белые офицеры, спросили, какую я власть признаю, я ответил, что только советскую, меня спросили, офицер ли я, ответил, что был офицером, тогда мне предложили дать слово офицера, что я не буду сопротивляться, и меня отпустят, я такое слово дал, но в этот момент подошла моя рота, я выстрелил из нагана и убил белого офицера, а затем послал роту на охрану станции» . Что же, можно возмущаться, что офицер дал слово и тут же его не только нарушил, но и застрелил того, кто сохранил ему жизнь, но, наверно, стоит отнестись к событию иначе: Поляков быстрее других понял, что наступает совершенно иное время, когда не действуют прежние категории, такие, как офицерская честь, фронтовое товарищество, честное слово, и остаются только два понятия: мы и они, красные и белые. Поэтому Поляков продолжает рассказ: «Мне доложили, что на станции нашли 12 новеньких 3-дюймовых орудий и вагоны со снарядами. Я приказал открыть огонь, мои красноармейцы отказались, говоря, что там есть мирные граждане, я сам лично пустил 4 снаряда в центр города, после чего красноармейцы начали обстреливать город» . Поляков объясняет: «Белых было, по моим сведениям, 3 – 4 тысячи, а у меня батальон в составе 3-х рот и кавалерийский эскадрон» . С точки зрения гуманизма стрельба по городу в направлении «мне сказали беженцы, что у белоэсеров там штаб» невозможна, но Поляков по-военному рассчитал: если он промедлит, то третьей атаки на станцию он не выдержит, а за спиной у него «сотни тонн продовольствия в складах, набитых сахаром, хлебом, сотни тонн консервов, снаряды и орудия в вагонах» , достанься всё это белым – неизвестно, как бы повернулись события: «Фронт моих частей был широк, а в резерве при штабе не оставалось почти ничего» . Недостаток частей восполнялся артиллерией: «Чтобы показать, что наша сила прибывает, а не убывает, даю распоряжение стрелять всеми батареями…» Москва получает неутешительные телеграммы: «Сначала имели успех, затем ввиду утомления и упадка духа местами отошли на прежние позиции. Бои идут несколько дней. Шлите отряд 1000 штыков, желательно латышей» .
Очевидно, руководство осознало опасность мятежа в крупном губернском городе в самом центре, рядом с Москвой. Стало ясно, что местными силами с мятежом не справиться. Полякову приказано сдать командование Иванову, прибывшему с большим отрядом из Иваново-Вознесенска, но через три дня Иванова сменяет назначенный Троцким Ю.С. Гузарский, бывший офицер царской армии.
Именно Троцкий впоследствии создаст институт «военспецов», то есть бывших офицеров, решивших служить в Красной Армии, когда убедится, что только специалисты могут действительно руководить войсками. Все те комиссары, которые пытались справиться с ярославскими мятежниками, оказались бессильны против неорганизованной массы красноармейцев, вовсе не рвущихся на бой с отчаянными офицерами-фронтовиками, но бессильны были эти командиры и против прекрасно организованных секторов обороны Ярославля, которые возглавили опытные вояки, прошедшие германскую войну. Троцкий делает ставку на специалистов: он поручает командование операцией по подавлению мятежа офицеру царской армии, перешедшему на сторону большевиков, Юрию Станиславовичу Гузарскому . Гузарский начал войну в 13 драгунском полку, участник Брусиловского прорыва, в октябре 1917 года солдаты выбрали его в революционный комитет корпуса. «Стал большевиком. Воевал под началом известного Муравьёва, расстрелянного за бонапартизм. Именно его Троцкий отправляет подавлять восстание в Ярославль» .
А вот общее руководство созданным Ярославским фронтом поручается комиссару Беломорского военного округа А.И. Геккеру. В Ярославль, Вологду, Рыбинск посылаются телеграммы: «Командующим всеми силами, действующими в районе Ярославля и Рыбинска, назначается Геккер. Наркомвоен 11 июля 1918 г. Троцкий» . Геккер известен Троцкому лично, за него поручился Кедров, это фронтовик, которого уважала солдатская масса, он сможет!
Геккер начал с анализа обстановки. Поскольку добровольцам удалось захватить железнодорожный мост через Волгу, фронт оказался разорванным Волгой, поэтому даже связь, телефонная и телеграфная, между Северным и Южным фронтами осуществлялась через Рыбинск, а иногда даже через Петроград! Геккер признал подобное положение совершенно нетерпимым и потребовал отбить мост у белых. Для этого использовали тяжёлый бронепоезд № 2 «Победа или смерть» под командованием 23-летнего матроса Василия Мартыновича Ремезюка (в некоторых документах – Ремизюка). В начале июля бронепоезд должен был идти на юг, на фронт, но после восстания его отправили в Ярославль. 8 июля бронепоезд прибыл, сразу же включившись в бессмысленное разрушение города, его командир Ремезюк телеграфирует в Москву: «Ярославль горит от наших снарядов. Белогвардейцы почти не отвечают. Пошехонская, Спасская, Любимская, Цыганская, Рождественская и Никитская (улицы) сгорели дотла» . Сам командир бронепоезда буквально взбешён сложившейся ситуацией: «На броневой поезд они надеялись как на каменную гору. Все 3 дня моя команда работала без сна, за это время у меня выбыли из строя лучшие люди, 1 пулемет, один инструктор артил. ранен и пулеметчик боевой убит, ранена сестра милосердия, ранены машинист и помощник, и 6 человек пулеметчиков и артиллерист» . То есть получается, что командование Ярославским фронтом ожидало, что пожары и обстрел города заставят белых разбежаться, но те только яростнее сопротивлялись, а Ремезюк доносит в Москву: «Каждый день приходится выбивать эти банды, потому, что после артиллерийского обстрела наша пехота наступать и не думает, наступают только тогда, когда пригрозил расстреливать командиров, а при энергичном действии всего командного состава можно все ликвидировать за один день» .
Геккер, приняв командование, потребовал прекратить бессмысленный обстрел, который можно было оправдать в первые дни боёв, когда нужно было связать руки штабу восставших. Сейчас подобный разгром Геккер приказывает остановить и собрать силы для захвата железнодорожного моста через Волгу. На помощь бронепоезду Ремезюка послан ещё один только что прибывший бронепоезд, которым командовала единственная в истории женщина-командир бронепоезда, Людмила Георгиевна Мокиевская . Судьба её одновременно уникальна и типична для этого времени.
Её мать, дворянка из старинного рода, влюбилась в профессионального подпольщика-народовольца, который умер в ссылке, не увидев дочь, ребёнок получил фамилию матери и отчество по деду. С золотой медалью Людмила окончила гимназию, поступила в Петербурге в психоневрологический институт, состояла в студенческих революционных кружках. Затем стала профессиональным революционером, в 1917 году направлена на Украину, назначена комиссаром, а затем командиром бронепоезда. Участвует в боях с Калединым. Воюет с немцами. В июле после ремонта бронепоезд брошен на подавление Ярославского мятежа. Характеристика командира Мокиевской гласит: «Товарищ Мокиевская, командуя бронированным поездом №3, проявила выдающиеся боевые качества. Постоянно держала команду в строгом порядке, все боевые распоряжения выполняла неукоснительно с полным самообладанием» .
Бойцы её бронепоезда откровенно гордились своим командиром. Уже после её гибели в бою экипаж вспоминал:
- Кто мы были? Простые заводские парни. Мы на мордобой как на праздник ходили, к нам не подступись. От наших выражений, бывало, стекла дрожали. Она с нас мусор смела, не только командовала, но и лекции читала, культуру прививала.
- Вы посмотрите на меня: в плечах до сих пор косая сажень, рост - метр восемьдесят, а она маленькая, стройненькая, интеллигентная, кажется, дунь неосторожно – с ног сшибешь... Ан нет! Крепкий орешек! Перемолола нас, и не грубостью, добром…
- Первое время мы еще пробовали прикладываться к самогонке, но скоро пришлось забыть, как она и пахнет.
- Умела порядок навести. Мы уважали ее, гордились своим командиром, даже побаивались, стыдно перед ней было .
Оба бронепоезда (бронепоезд Ремезюка был тяжёлым, вооружён 6-дюймовыми морскими орудиями) ударили по наспех сооружённым позициям белых у волжского моста. Геккер потребовал решительной атаки и был прав – сил белых у моста было немного, поэтому, когда один из бронепоездов открыл ураганный огонь из всех орудий, а другой высадил десант, остатки офицеров отошли в город, мост был захвачен полностью и насовсем, единственную попытку отбить позиции бронепоезд легко подавил. Полковник Перхуров смирился с потерей моста, у него было убеждение, что вот-вот подойдёт с севера помощь .
Теперь нужно было завершать намеченные планы. Геккер, оставив за собой общее руководство, поручил Гузарскому город. Как фронтовик и боевой офицер, Геккер прекрасно понимал, что оборонять подготовленные и укреплённые позиции в городе можно до тех пор, пока есть воля, патроны и бойцы, поэтому сначала необходимо уничтожить оторванную от основных сил группировку белых в Заволжье, на себя он взял северную группировку, а южную оставил Гузарскому, поручив ему не громить город обстрелами по площадям, о организовать прорыв в Ярославль. Врага он решил бить по частям.
Северную группировку войск восставших возглавлял генерал Карл Ян Гоппер . Это был человек, который всего добился сам: десятый ребёнок в бедной латышской семьи, Карл начал службу рядовым, личным мужеством и упорством достиг офицерского, а потом генеральского чина, воевал, трижды ранен, неоднократно награждён, не принял большевиков сразу и решительно выступил на стороне Перхурова. Получил под начало отряд офицеров с заданием: перекрыть дороги к Ярославлю с севера, из Заволжья, от Костромы и Вологды. Ему удалось не только оказать упорное сопротивление красным войскам, но и привлечь на свою сторону крестьян, вооружить и выставить несколько сотен добровольцев. Причём он понял важность агитации и на грузовиках (пока они были на ходу) отправлял в окрестные сёла группы офицеров и ящики с винтовками, которые раздавались мужикам, а агитаторы объясняли, что Ярославль восстал против реквизиций, налогов, запрета торговли, против власти комиссаров. Мужики эту позицию прекрасно понимали, шли в его отряд и с охотой выполнили его задание: сняли и увезли в лес 2 км железнодорожных путей, чтобы нарушить подвоз подкреплений к красным. .
Геккер сознавал, что группа Гоппера будет занозой, поэтому сыграл на профессиональном опыте генерала: отряд красноармейцев численностью до 500 человек отправил в наступление по основной дороге из Вологды, где их встретил офицерско-крестьянский фронт Гоппера, но ещё два отряда приказал провести просёлками, перелесками. Гоппер тоже учёл такую возможность, оставил на флангах резерв, но Бог отвернулся от упорного латыша – «какой-то офицер приказал снять заставу с фланга и перебросить её против наступающих в лоб красных» . Раздёрганная оборона белых не выдержала, отступали до самой Волги, от разгрома спасла короткая ночь, за время которой Гоппер сумел переправить остатки своих бойцов в Ярославль, а крестьяне просто разошлись.
Геккер ещё раз убедился, что мужик может воевать, только скованный железной армейской дисциплиной, это же подтверждают донесения командиров отрядов, посланных им в окрестные деревни: «В 3 час. 15 мин. занята деревня Песочное, противник бежал, оружия оставлено достаточно: 275 винтовок при 5 пулемётах» . Другой командир доносит: «Взято село Диево-Городище. Из расспросов местных жителей выяснено, что регулярных войск не было, а были одни местные жители, навербованные организаторами из Ярославля из местных офицеров. Взято 2 пулемёта «Люис» с лентами, около 120 винтовок, ящик с ручными гранатами, 106 ящиков сыра, 5 пленных белогвардейцев, из которых организатор расстрелян» . Таким образом, становится ясно, что надежда белых на помощь деревни не обоснована: да, крестьяне берут винтовки, даже идут в отряды к добровольцам, но при первой же опасности тихо расходятся, то унося винтовки с собой, то просто их бросая. Геккер сделал вывод: мечты о том, что социалистическому государству армия не нужна, а вооружённый народ сам себя защитит: «…замена полиции и армии, как отделенных от народа и противопоставленных народу учреждений, прямым вооружением всего народа; государственный порядок при такой власти охраняют сами вооруженные рабочие и крестьяне, сам вооруженный народ» – это утопия. Понял это и Ленин, назначая Троцкого наркомом по военным и морским делам, требуя в максимально короткие сроки создать регулярную армию.
После разгрома основных сил и бегства крестьян генерал Гоппер с кучкой бойцов прикрывал переправу, потом ушёл в леса, намереваясь пробиться в Самару. Судьба генерала не баловала: в дороге заболел тифом, но бойцы группы не бросили, вынесли на носилках. Воевал генерал у Колчака, командовал дивизией, отступал до Владивостока, сумел вернуться в Латвию, служил, потом вышел в отставку. В 1940 году, когда Советская власть пришла в Латвию, был арестован НКВД, опознан, расстрелян в числе других «врагов народа». По просьбе родственников братская могила была эксгумирована, тело генерала опознали по портсигару и уцелевшему ордеру на арест, найденному в кармане мундира. Убит был двумя выстрелами в затылок, руки связаны .
А Геккер наконец мог обратить внимание на то, что происходило в городе и в Южной группе, которой командовал Гузарский. Теперь он познакомился с его деятельностью обстоятельно.
Если в первые дни восстания красные части, не имея общего руководства и какого-либо плана действий, пытались на свой страх и риск атаковать оборону восставших в разных местах по принципу «а вдруг здесь получится?», то скоро стало ясно, что этот путь бессмыслен, и тогда в Москву посыпались отчаянные телеграммы Гузарского, который ничего лучшего не придумал, как по-прежнему громить город артиллерией и бросать прибывающие части в штыковые атаки на офицерские опорные пункты, на пулемёты. Так, например, прибывший интернациональный отряд китайских добровольцев погиб в бессмысленной атаке на пулемётную засаду. Участник боёв Громов на суде над Перхуровым свидетельствовал: «Китайцы были посланы 5-м Всероссийским съездом Советов, и у них потери были в 90%» . А Гузарский телеграфирует:
– «Организация никуда. Прошу прислать военного руководителя и 500 пехоты» .
– «Положение очевидное и безнадёжное. Люди измучены, работа падает» .
– «Творится нечто ужасное. Мы совершенно выбились из сил. Порядок действий в бою – это нечто невозможное. Шлите 1000 штыков, желательно латышей, для штурма» .
– «Раненых хорошо 200, убитых неизвестно, настроение апатичное» .
– «Для ликвидации белых потребуется ещё 500 человек латышских стрелков или интернациональных отрядов. Дисциплина у белых самая строгая» .
Наконец Москва повышает голос: «Тов. Гузарский. Требую от Вас сообщить, берётесь ли Вы за Вашей ответственностью очистить Ярославль с теми силами, какие у Вас есть, в какие именно сроки. Дальнейшей канители потерпеть нельзя». Подпись была такая, прочитав которую, нужно было немедленно бросаться в бой: Наркомвоен Троцкий.
Гузарский отвечает: «Подтверждаю необходимость присылки: во-первых, стойкого однородного отряда тысячу человек, тяжёлых шестидюймовых гаубичных гранат три вагона, зажигательных один вагон» .
Геккер был взбешён подобным командованием и паникой, которая звучала в телеграммах Гузарского. Сам он видел один путь к победе: не беспорядочный огонь по городу из тяжёлых орудий, а тщательная разведка, подавление пулемётов белых и одновременная атака с нескольких направлений с прорывом к центру города, к штабу белых, местонахождение которого было прекрасно известно. А дальнейшее уничтожение беззащитного от ударов города тяжёлой артиллерией, даже бомбардировками с воздуха Геккер считал бессмысленным – это был наш город, который нужно было привести в повиновение, но не разрушать.
Гузарский всё-таки убедил Москву, что на местные части и на отряды из Костромы, Иваново-Вознесенска, Вологды, Пошехонья надежда слабая. Очевидно, у бойцов ещё не сформировалось убеждение, что перед ними не просто русские, такие же, как они, а враги, к которым нужно быть безжалостным ! Поэтому для начального этапа гражданской войны показательно, что главную роль в подавлении восстания сыграли 3-й венгерский интернациональный полк, 8-й латышский стрелковый полк, 1-й варшавский революционный полк, отряды китайских наемников, 2-й рижский латышский стрелковый полк, части 1-го устьдвинского латышского стрелкового полка . Но Геккер придавал особое значение идеологическому воздействию на противника, тем более что артиллерийский огонь по городу убеждал, что Москва настроена решительно. Командующий распорядился отправить в город «агитаторов с целью вызвать среди них дезорганизацию и внушить им сознание необходимости поддержки Советской власти» .
Командующий Южным, теперь единственным фронтом Гузарский явно чувствует себя увереннее, имея за плечами Геккера, и докладывает в Москву: «Противник зажат в кольцо трёх кварталов, ураганный огонь нашей артиллерии принёс громадный урон противнику… могли бы химическими снарядами задушить всех в течение нескольких часов, но ввиду мирных жителей к этому пока не прибегаем» , – хотя незадолго до этого Гузарский запрашивал Москву о возможности присылки химических снарядов.
Геккеру доложили, что полковник Перхуров покинул Ярославль, прорвавшись рано утром вместе с горстью офицеров на пароходе. Перебежчик, сообщивший об этом, сказал, что полковник собирался поднимать крестьян, чтобы идти на выручку Ярославлю. Геккер понял, что начинается агония: никаких крестьян Перхуров не поднимет, а сопротивляться дальше у белых в городе уже не было сил. Нужен последний, решающий удар. Поэтому, когда интернациональные части были готовы войти в умирающий город, чтобы окончательно сломить, на Ярославль посыпались листовки: второй налёт самолёты, присланные из Москвы, провели в качестве агитационного. Геккер обращался напрямую к жителям: «Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов со дня объявления сего оставить город… По истечении 24 часов пощады не будет никому, по городу будет открыт самый беспощадный ураганный артиллерийский огонь из тяжёлых орудий, и также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, предателями и врагами революции, рабочих и беднейших крестьян» .
Начался исход. Горожане после двух недель обстрелов поверили в то, что обещали листовки, поэтому к местам сбора потянулись потоки людей.
Начальник Новгородского отряда, подавлявшего восстание, в воспоминаниях пишет: «Масса появилась беженцев, у меня был организован концлагерь для ненадёжных, но красноармейцы по дороге по рукам судили того или иного беженца, если руки похожи на рабочие, то вели в концлагерь, а непохожие на рабочих, то таковых расстреливали» .
«То тут, то там разыгрывались целые трагедии и драмы… Огромные толпы народа, состоящие из разнообразных слоёв населения, окружённые кольцом часовых из красноармейцев, стояли в очереди для регистрации» . Сама регистрация и сортировка были весьма просты: если кто-то указывал на одного из присутствующих как на мятежника, его уводили за насыпь. «На другой день нас повели в сад к столу для регистрации. Когда подходили к столу, то спрашивали, где находился в это время, т.е. с 6 по 22 июля и не знает ли кого из присутствующих участников мятежа. Я, конечно, сказал, где был…» – вспоминает в 1924 году ярославец И. Костылев и продолжает: «Но удостоверение выдавали не всем. Кто был подозрителен, того отправляли за ж.д. насыпь для расплаты» . А потом простодушно заканчивает: «И мне выдали удостоверение, которое хранится у меня по сие время» . И понятно, что это удостоверение напуганный расправами ярославец будет хранить всю жизнь.
Но главные события разыгрались в городе. По документам нельзя сказать, как относился Геккер к тому, что происходило в центре Ярославля после того, как туда вошли красные войска. Здесь полностью командовал Гузарский – это был его звёздный час. Забылись те дни, когда он умолял Москву присылать людей, бронепоезда, подкрепления, но главное – снаряды, снаряды! Теперь он прикрикнул на лейтенанта германской армии Балка, возглавлявшего комиссию по возвращению немецких военнопленных на родину. Именно ему, немецкому офицеру-фронтовику, решил сдаться штаб белых, чтобы сохранить лицо: не красным сдаёмся, а старым, уважаемым, достойным врагам, с которыми мы, в отличие от большевиков, мир не заключали! Балк пообещал безопасность, но результат был предсказуемый – Гузарский просто забирает офицеров у немцев и телеграфирует в Москву: «Сведения 21 час в Ярославле всё спокойно, расстреляно 41 чел. штаб белогвардейцев…» Подобное отношение к пленным не было открытием Гузарского. «Белогвардейское восстание в Ярославле должно быть подавлено беспощадными мерами, – писал председатель Всероссийского бюро военных комиссаров К. Юренев. – Пленных расстреливать; ничто не должно останавливать или замедлять суровой кары народной – против известных поработителей. Террор применительно к местной буржуазии и ее прихвостням, поднимающим головы перед лицом приближающихся французских империалистов, должен быть беспощадным» .
Москва инструктирует: «Не присылайте пленных в Москву, так как это загромождает путь, расстреливайте на месте, не разбираясь, кто он». Ответ: «Захваченных с оружием расстреливаем на месте, а остальных забирает Чрезвычайная Следственная Комиссия из Москвы» .
Автор данной работы нашёл в Ярославском архиве отдельные воспоминания тех, кто участвовал в Чрезвычайной Комиссии:
«Комиссия выделила из массы арестованных 350 ч–к в большинстве бывших офицеров… вся эта банда по постановлению комиссии расстреляна. Но ещё до этого вскоре после занятия города и задержания в театре 57 ч–к было растреляно [так в тексте – авт.]» .
«Особенно тяжело и трудно было работать в пунктах при станции Всполье… чуть ли не ежеминутно приводились толпы арестованных, из которых нужно было выделить наиболее подозрительных» .
Геккер не испытывал сомнений в том, было ли законным подобное ведение дел. Он телеграфирует руководителю комиссии совнаркома по ревизии военного хозяйства М.С. Кедрову: «Ярославль ликвидирован, белые разоружены, штаб предан полевому суду. Власть в городе мною передана ревкому и окружному комиссару. Я получил из Москвы указание ввиду ликвидации мятежа ехать к месту службы, упрочив проездом положение в Вологде» . Профессионал! Вызвали, приказали исправить положение. Проанализировал ситуацию, отдал необходимые приказы, получил донесения, внёс поправки, добился результатов, доложил о выполнении. Это Гузарский в эйфории победы, забыв о тех, кто её обеспечил, 21 июля в половине двенадцатого вечера высокомерно телеграфировал в Москву: «Передайте Троцкому, что вся канитель ликвидирована. Белогвардейский штаб арестован. Я удивлен телеграммами от имени Троцкого, которые приписываю интригам всех приезжих гастролеров, которые ни в чем не помогают, но зато подкапываются под меня» . Восстание, с которым он не смог справиться, это канитель? Геккер и другие командиры – гастролёры, которые ещё и мешали ему? А главное, легкомысленная, пренебрежительная фраза: Троцкому передайте… Лев Давыдович вскоре напомнит Гузарскому, кто есть кто: Гузарский назначен командиром 15 дивизии, 15 января 1919 года будет вызван в штаб армии, «обвинён в нарушении присяги и дезорганизации хорошо налаженной операции» , арестован и расстрелян, пятеро командиров полков попытаются вмешаться, выяснить, зачем и почему… Троцкий прикажет расстрелять и их, а дивизию бросит в бой. Время митингов и революционных диспутов прошло, нужно выполнять приказы и умирать там, куда направили.
Вечером состав с вагоном, где ехал к месту назначения Анатолий Ильич Геккер, теперь уже не командующий Ярославским фронтом, а снова комиссар Беломорского военного округа, медленно отошёл от вокзала Ярославль Московский. Геккер разглядывал проплывающий город, вернее, то, что от него осталось. До самого моста через Волгу видны были только руины, закопчённые стены и воронки от тяжёлых снарядов.
Было ли тяжело Геккеру? Да. Он видел старинный русский город, который жестоко пострадал в боях. Погибли люди. Как фронтовик, Геккер прекрасно сознавал, что делает тяжёлый снаряд, попадая в деревянный дом, а таких домов в городе было две трети. Он читал отчёт коменданта Ярославского округа: ««В окончательном подсчёте Ярославль имел честь скушать 75 000 снарядов за 16 дней» .
Жертвы были не просто многочисленны, но фронтовик Геккер не понимал слов «ужасны, чрезмерны». Важно было другое: цель достигнута? Он вспомнил, как ему доложили о том, что к заставе 8-го латышского полка вышел со стороны офицерской позиции человек с белым флагом. Командир взвода поторопился открыть огонь, человек был убит, его тело доставили в штаб, на нём нашли письмо, подписанное членами Городской думы Ярославля. Позже Геккеру доложили, что это был прежний городской голова С.А.Суворов, старый социал-демократ, умница, потомственный интеллигент, пользовавшийся в городе огромным уважением, он вышел из центра к красному командованию с белым флагом как парламентёр с письмом-призывом не разрушать город, а его просто застрелили . Геккер услышал, как командир оправдывается: он не знал, что это уважаемый человек, он думал, что это белый, раз у него белый флаг, он не хотел… Геккер прервал бессмысленные и жалкие слова и приказал объявить бойцу, открывшему огонь, благодарность за революционную бдительность и меткость. Это враги, которые решили попробовать нашу новую власть на прочность. Это офицеры, купцы, фабриканты или дураки, их поддержавшие. Ты любишь офицеров? А дураков? Нет? Тогда почему ты смущаешься, что выполнил свой долг? Геккер пожал бойцу руку и отправил на пост.
Была ещё одна проблема, которая начинала беспокоить некоторых командиров и бойцов: офицеры регулярно размещали пулемёты на колокольнях. Так, Геккеру доложили, что на колокольне храма Владимирской Божьей матери на Божедомке несколько дней сдерживает наступление пулемёт, укладывая одну за другой красные цепи. Геккер распорядился подтянуть на прямую наводку орудие и прекратить вражеский огонь: «Затем церковь была красноармейцами окружена и с таковой с пулемётом был снят офицер, а из церкви поп. Священник был на месте расстрелян красноармейцами». Геккер объявил бойцам благодарность .
Да, это была проблема: святые отцы проклинали, вставали на пути, просто укоризненно обращались к красногвардейцам. Так в первый же день группа красногвардейцев притащила на Тугову гору артиллерийское орудие и открыли огонь по Ярославлю – с этой высоты центр города был прекрасно виден. В течение следующих нескольких дней здесь были установлены ещё орудия, а несколько бойцов попытались затащить пулемёт на колокольню храма. «Священник возмутился действиями солдат, начал проклинать, грозил карами небесными, и тогда красногвардейцы расправились с отцом Николаем. По рассказам прихожан, которые в тот день были на службе, священника схватили и решили расстрелять. Его заставили самого рыть себе могилу. Настоятель просил не стрелять ему в лицо. Пули попали в грудь, священник был ещё жив, когда его сбросили в яму. Отец Николай продолжал креститься и молился» . Геккер задумался: нужно было что-то противопоставить этому упорству, что-то такое, что отвернуло бы людей от подобных священнослужителей . Нужно обязательно доложить об этом Троцкому, пусть направит на мысль художников!
Человеческое, доброе, милосердное закончилось, подумал Геккер. В Ярославле столкнулись не просто белые и красные – это был конфликт людей с совершенно разными представлениями о чести, достоинстве, Родине. Любили ли офицеры Россию? Любим ли мы её? И оба раза можно ответить утвердительно, только мы разные России любим! Ярославль должен стать примером того, что будет, если попытаться выступить против Советской власти. Если даже кто-то и решится взять винтовку, то пятеро его близких должны в ужасе вцепиться в него с криком: «Ты что, хочешь, чтобы было, как в Ярославле?»

Теперь победа зависит только от того, сумеем мы объяснить этим мужикам, что жалеть врага – преступление? Геккер уже знал от Кедрова, что в эти же дни в Екатеринбурге казнена вся царская семья. Это был сигнал: теперь нет обратного пути, теперь только война до полной победы. Или гибель. Но мы, подумал Геккер, сумеем объяснить массам, что только решительная борьба приведёт к строительству справедливого общества!
Геккер вдруг сел на вагонной полке. А ведь мы тоже все обречены, подумал он. И я, и Кедров, и Троцкий, и другие товарищи. Мы сделаем своё дело, кровавое, жестокое, порой совершенно бесчеловечное, но для всего человечества необходимое. А потом мы должны будем уйти, потому что слишком хорошо знаем, сколько не только крови, но и глупости, трусости, бездарности было при установлении нашей, народной, Советской власти. Мы не годимся для легенды о Великой революции, поэтому мы сделаем своё дело и исчезнем, а наши последователи напишут эпос о победе народа над тёмными силами! И это справедливо, потому что мы живём не для себя, а для нашего дела! Разве не так же было с Великой французской революцией? Да, они провозгласили: «Liberté, égalité, fraternité ou la mort» . А потом Дантон призвал казнить короля и королеву, потом Робеспьер казнил Дантона, потом директория казнила Робеспьера, потом пришёл Наполеон, разогнал всех пушками, прошёл по Европе, пролил реки крови и стал великим. У современников во Франции эта революция осталась в памяти как катастрофа: разруха, голод, бессмысленный и непредсказуемый террор, когда не знаешь, кто будет следующим врагом нации и пойдёт на гильотину, тысячи казнённых, утопленные баржи с врагами революции и народа…
А потом пришли два историка: Тьер и Минье – которые объяснили французам, что революция была неизбежной и великой, что именно она установила в мире новый, прогрессивный порядок, свободу, равенство и братство! Если бы эти слова слышала французская крестьянка, у которой в р-р-еволюционную, а потом в великую импер-р- раторскую армию брали одного за другим сначала старшего, потом среднего, а потом младшего, шестнадцатилетнего…Да она прокляла бы этих великих учёных и Великую революцию, но прошло время, и революция вдохновляет новых идеалистов! А крестьянки уже нарожали новых сыновей…
Геккер посмотрел в окно: последние обгорелые полуразрушенные дома пригорода Ярославля уплывали назад, в прошлое, а впереди был путь. Новый, трудный, жестокий, светлый, единственно возможный. Великий путь к счастью всего народа, и Геккер пройдёт его до конца, и иного пути нет!

Использованные документы Государственного архива Ярославской области

ЦДНИ ГАЯО. Ф.394. Оп.5. Д.83. Л.22
ЦДНИ ГАЯО. Ф.394. Оп.5. Д.38. Л.68-70; Громов А. Воспоминания о Ярославском мятеже // Из истории ярославского белогвардейского мятежа. Сб.2. Ярославль, 1922.
ГА ЯО Ф. Р-849. Оп.1 Л.25
ГА ЯО Ф. Р-849 Оп. 1 Л.10
ГА ЯО Оп.8. Д.2798; ГАЯО. Ф.Р-601 с. Оп.2 с. Д.2798. Л.52. Ф.Р-601.
ГА ОЯ. Ф. 9431. Оп. 1. Д. 278. Л. 418.
ФГА ЯО Ф. 394. Оп. 1. Д. 53. Л. 26–28. 15.
ГА ЯО Воспоминания участников подавления Ярославского белогвардейского мятежа.
ГА ЯО Ф. Ч-849 Оп.1. Л. 84
ГА РФ. Ф 9431. Оп. 1. Л. 243.
Ф. Р – 849, оп. 1. Л.43-44
ФГА ЯО – ЦДНИ. Ф. 394. Оп.1. Д. 75. Л. 11 - 22.
ФГА ЯО – ЦДНИ Ф. 394 Оп. 1 Д. 64 Л. 6 – 10 об.
ЯИАМЗ. № 29105. 1 л.

Интернет ресурсы
http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1649913
http://aidatiflis7.livejournal.com/12838.html
http://fanread.ru/book/10717750/?page=12

Использованная литература
1. Р.В. Балашов Пламя над Волгой. Ликвидация белогвардейского мятежа летом 1918 года. Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1984.
2. Библиотека россиеведения. Выпуск № 2. Ярославское восстание. Июль 1918. Москва: «Посев», 1998
Все мы Христовы : Священнослужители и миряне земли Ярославской, пострадавшие в годы гонений за веру православную, 1918-1953: краткие биографические сведения. Ч. 1 : А-Л / предисл. и сост. Еп. Вениамин [и др.]. - Рыбинск : Рыбинск. Дом печати, 2012.
Гутман. Е. И. Командир бронепоезда [Л. Мокиевская-Зубок] // Без них мы не победили бы. Сборник. М., 1975
Генкин Л. Б. Ярославские рабочие в годы гражданской войны и интервенции. Ярославль, 1958
Гринберг М. Ленин и музыка .М., 1967.
. Мясников В. Геккер и Гоппер. Золотое кольцо. 1992, 1 октября.
Жизнь и смерть Гузарского. Золотое кольцо. 1993, 2 апреля.
Выполняя приказ. Золотое кольцо. 1995, 16 сентября.
. Самойло А.А. На службе революции // За Советский Север: К сорокалетию освобождения Севера от интервентов и белогвардейцев: Сборник документов и воспоминаний. Вологда, 1960.
Сбойчаков М.И., Цыбов С.И., Чистяков Н.Ф. Михаил Сергеевич Кедров. М., 1969.
Черушев Н.С., Черушев Ю.Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные): 1937—1941. Биографический словарь. М., 2012.
. Ярославское восстание. 1918 / Под общ. ред .акад. А.Н.Яковлева; сост.Е.А.Ермолин, В.Н.Козляков. – М.: МФД: Материк, 2007.
Ярославская ГубЧК: начало пути. Т. 1. Сборник документов и материалов по истории органов государственной безопасности Ярославской области. М., 2010.

При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»

Go to top