Роднев С.М.

Введение

В начале XIII века Монгольская империя была одной из самых сильных держав в Европе. Как известно нам из истории нашего государства оно тоже не стало исключением в завоевательных походах монголо-татар. Почти 300 лет наше государство находилось в составе тогдашнего пережитка Монгольской империи Золотой Орды. Это, безусловно, было тяжким испытанием для нашего народа, которое он с честью выстоял. Но что, же им помогло преодолеть тяготы завоевания. Конечно же, вера. Это то, бесценное оружие, которое всегда выручало в трудные времена. Оно помогало не бросаться в панику, а здраво мыслить, поднимать патриотический дух, да и что уж тут говорить каждый человек на земле верит во что-то или в кого-то и никто не может ему этого запретить. Но как мы знаем из мировой истории в средние века вопрос веры был очень острым и все господствующие державы насильно заставляли завоеванные страны отказаться от своих верований и принимать веру завоевателей. А будет ли эта вера правильной. К сожалению, на этот вопрос и по сей день нет ответа, да и сам религиозный вопрос не потерял свою актуальность, а порой принимает облик вооруженных конфликтов ряда стран. Также происходило и в средневековье. Но если мы поищем в архивах, библиотеках, воспользуемся интернетом то не найдем описания ярко выраженной монгольской религии. Неужели ее не было? Ответ конечно была, но она была настолько трудно понятной для обычного человека что рад сверхдержав того времени называли монголов неверными язычниками и тому подобными словами. Меня этот вопрос очень заинтересовал, и я решил попробовать в силу своих способностей разобрать и возможно понять суть монгольской религии и определить сильна ли эта религия в своих убеждениях и духовных ценностях. За ответом на свой вопрос я решил обратиться к материалам историка-социолога Роджера Бэкона, который сравнивал монгольскую религию с религиями мирового масштаба.

Монголы в системе Роджера Бэкона

Роджер Бэкон сравнивал монгольскую религию с христианством, иудаизмом, католицизмом и другими мировыми религиями. Он, человек с широким взглядом на мир, описывает ре­лигиозную ситуацию в Евразии. Это было время наивысшего могуще­ства Монгольской империи. С позиции католиков и мусульман, монго­лы проявляли удивительную веротерпимость. При монгольских дворах были вынуждены мирно сосуществовать буддисты, даосы, мусульмане, несториане, католики и православные, наряду с монгольскими про­рицателями и другими специализированными магами. Напряжение находило выход в религиозных диспутах. Такая ситуация порождала иллюзии. Многие наблюдатели, выдавая желаемое за действительное, полагали, что монгольские правители склонны принять ту или иную из мировых религий. Это был естественный, но ошибочный взгляд на вещи, и опирался он на признание безусловной ценности той религи­озной доктрины, которую исповедовал наблюдатель. Религиозная идентичность, с позиции конкурирующих групп, была важным, если не решающим критерием для различения «своих» на фоне «чужих» в пестрой мозаике империи. У монголов же был другой критерий идентичности, ставящий правящую группу выше религиоз­ных пристрастий. Эта группа создала империю и расширяла границы своего жизненного пространства, а ее лидер получил небесный ман­дат. Иными словами, самоидентичность монголов была связана с почитанием Вечного Неба и исполнением предписаний Ясы. Остается откры­тым вопрос, почему монголы не обратились ни к одной из мировых религий, с которыми столкнулись? Частично ответ на этот вопрос заключается в том, как монголы рассматривали сами себя. На мой взгляд, доктрина Вечного Неба дает полный, а не частичный ответ на вопрос, почему монголы отвергли все мировые религии в качестве государственного вероучения. У них уже была собственная импер­ская религия. В документах XIII в. Вечное Небо всегда сопряжено со стремлением к светской власти.

Главной темой Ясы была необходимость поддержания единства правящего рода и объединение Монгольской империи под властью одного правителя. То, что было важно для мусульман и католиков, не было таковым для монголов. Религией монголов, условно говоря, была жажда власти. Конструкция Монгольской империи формально походила на Христианскую республику во главе с папой римским и им­ператором и Всемирный Халифат во главе с наместником Пророка. Однако войны монголов не были религиозными войнами, что очень скоро усвоили на латинском Западе. Роджер Бэкон создал классификацию мировых религиозных уче­ний, где монголы фигурируют вместе с буддистами, мусульманами, христианами и иудеями. Если в христианской картине мира социо­культурные коды Роджера Бэкона выглядят хотя бы естественно, то современная постановка этой проблемы вызывает недоумение. А возможно ли вообще говорить о религиозной идентичности? Ведь трудно сравнивать религии, в том числе и монгольскую, так как каждая религия имеет свои ценности и представление о мире и каждая из них имеет не мало последователей и объединяет целые государства. Ведь если мы посмотрим то у каждой религии есть вполне адекватные цели для того чтобы существовать и быть признанной в нашем мире. На этот вопрос не так легко ответить. Речь не идет о том, чтобы снова разворачивать дискуссию о термине монгол или пытаться выяс­нить, когда это этническое определение было использовано впервые. Мы считаем необходимым подчеркнуть, что определение монгол и, соответственно, монголин использовалось в начале XIII в. для обозначения политической общности, которая в 1206 г. уже состояла из нескольких этнически и лингвистически разных групп. Кроме того, характерной чертой этой общности была искусственно созданная социально-военная структура».

Ответить на поставленный вопрос нетрудно, если мы согласимся рассматривать идентичность монголов как культурно-политическую, а не узко религиозную институцию.В таком случае, для решения про­блемы мы можем привлечь надежные материалы, например, воинские пояса конца XII — первой половины XIII в. Анализ этих артефактов, вкупе с изложением основных принципов формирования чингизидской правящей элиты, проведен М. Г. Крамаровским.Налицо группа, ясно демонстрирующая внешние и внутренние знаки различия, которые одновременно вы­ступают идентификационными кодами. Следующими материалами, указывающими на наличие социокультурных кодов, являются данные письменных источников и миниатюр о мужской прическе. Мужчины Монгольской империи обязаны были носить сложный тип прически. Требование одинаковой укладки волос на голове распространялось на всех мужчин, находящихся на службе, независимо от их этниче­ского происхождения и социального статуса. Прическа Чингис-хана не отличалась от прически рядового воина в его армии. Имперская мода выполняла функцию социального регулятора, очерчивая границу между «своими» и «чужими», и одновременно оставляла открытой возможность для вхождения новых групп в культурное пространство империи. Монгольская идентичность была сконструирована и использовалась в символической унификации новообразованной империи. С позиции Роджера Бэкона, монголы не этническая, а религиозно­политическая общность. Империя была открытой системой, ориен­тированной на включение и адаптацию новых групп. «Монголами» становились все, кто обрел свое место в новой иерархии власти. В чем же, на взгляд Роджера Бэкона, заключалось монгольское «религиозное учение»? Он полагает, что монголы почитают единого всемогущего Бога. Стремятся же они к могуществу и господству.

Мнение о религии монголов других известных историков

По мнению П. О. Рыкина, в «Тайной истории монголов» термин монгол играл роль не этнонима, а своего рода классификацион­ной категории, куда включаются группы, провозгласившие Чингиса ханом. С именем «монгольской» идентичности произошла занима­тельная трансформация: став обозначением обширной державы, раскинувшейся «от восхода солнца до его захода», термин монгол приобрел престижные коннотации и превратился в нечто вроде ста­тусного индикатора, обладание которым давало право на пользование определенными «корпоративными привилегиями». В результате получается, что монголы, подобно христианам, веруют в единого Бога, но совершенно не заботятся о будущей жизни, горя желанием повелевать над миром.

Не все были готовы столь радикально обновить свой взгляд на религиозную ситуацию в мире. Например, венгерскому архидиакону Фоме Сплитскому трудно выйти за пределы традиционной для Сре­диземноморья схемы, при этом его позиция выдает полную неопреде­ленность.То же самое утверждает персидский историк Джувайни: «В со­гласии с Ясой и обычаем монголов каждый, кто покоряется и под­чиняется им, получает безопасность и освобождается от ужаса и не­милости их жестокости. Кроме того, они не препятствуют никакой вере и никакой религии — как можно говорить о препятствии? — они даже поощряют их; и свидетельство этого утверждения — слова Мухаммада (да будет мир с ним!): „Истинно, Аллах укрепит свою религию через народ, у которого не будет никаких богатств". Они освободили наиболее ученых из приверженцев каждой религии от любых налогов и от тягот податей; их священная собственность и наследство, которое они оставили для всеобщего употребления, принадлежащие им крестьяне и земледельцы также объявлены осво­божденными от налогов; и никто не может поносить их, особенно имамов веры Мухаммада и особенно теперь, во времена правления Менгу-каана,* когда несколько принцев дома Чингис-хана, его дети и внуки, объединили достоинства ислама с властью над миром; и так велико число их последователей и приверженцев, которые украсили себя драгоценностями благодати веры, что их невозможно сосчитать и исчислить» (Джувайни.I. 11).Джувайни выдает желаемое за действительное, когда полагает, что возможно объединить «достоинства ислама с властью над ми­ром». Единство империи и благополучие правящего дома диктовали соблюдение Ясы, а Яса устанавливала приоритет имперских законов над религиозными законами. На практике мусульман устраивал за­кон о свободе их вероисповедания, но не устраивало то, что такая же свобода дана и другим конфессиям.Возникает вопрос: все ли наблюдатели осознавали новизну момен­та и, второе, как они, признавая собственную веру сверхценностью, определяли ценность монгольской доктрины? Немногие понимали существо вопроса. Но те, кто понимал, а в их число входит и Роджер Бэкон, рисуют поразительную картину.Странность в том, что политоним «тартары» (под которым следует понимать «монголы») был воспринят западными интеллектуалами как этнорелигиозная идентификация. С позиции внешних наблюдателей, монгольская элита выглядит как военно-религиозный орден, что от­части соответствует сословной корпоративности гвардии великого хана.И наоборот, было бы наивностью полагать, что монгольская элита не понимала существа разногласий между духовной и светской вла­стью на Западе.Итак, таковы основные религиозные учения. Первое — учение язычников, менее всего знающих о Боге. Они не имеют священ­нослужителей, но кто угодно по своей собственной воле может из­мыслить себе бога и поклоняться ему и приносить жертвы так, как ему вздумается. Далее следуют идолопоклонники, у которых есть священнослужители и общие места для молитв; и, как у христиан, у них есть большие колокола, которыми они пользуются во время служб, а также определенные молитвы и жертвоприношения. И они полагают, что существует много богов, но никто из них не всемогущ. На третьей ступени находятся тартары, которые поклоняются и по­читают единого всемогущего Бога. Но, тем не менее, они чтут огонь и домашний порог. Ведь они проносят и проводят через огонь вещи умерших, посланцев и другое, чтобы они очистились. Ибо их закон учит, что все очищается огнем.Отметим первое расхождение: если в тексте письма единственным владыкой земли назван Чингис-хан и такова заповедь вечного Бога, то в пересказе Роджера Бэкона господином мира назван отправитель послания, т. е. сам хан Менгу, а повеление или санкция Бога даже не упоминается.Обратную картину мы находим у персидского историка Джувай­ни. Он совершенно игнорирует то обстоятельство, чтоЧингис-хан почитал Вечное Небо. Джувайни пишет о толерантности, диктуемой Ясой, и поразитель­ным образом умалчивает о доктрине небесного избрания Чингис­хана, которая признавала право на существование всех конфессий при условии признания с их стороны главенства монгольского хана: «В начальную пору его владычества, когда к нему присоединялись монгольские племена, он отменил дурные обычаи, которые соблю­дались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием. Среди тех установ­лений есть многое, которые согласуется с шариатом. В указах, что рассылал он во все страны, призывая народы к повиновению, он никогда не прибегал к запугиванию и угрозам, что было обычаем царей-тиранов древности, которые угрожали своим недругам захватом их земель и мощью своего вооружения и припасов.Что означает утверждение Джувайни, что Чингис-хан не был приверженцем никакой веры и не следовал никакому исповеданию? Это означает, что Джувайни воспринимает Чингис-хана в религиоз­ной системе координат, причем система эта — ислам. Быть верую­щим на практике означало признавать духовный авторитет халифа. Чингис-хан следовал другой религиозно-политической доктрине, но с точки зрения ислама этой доктрины просто не существует. Пози­ция Джувайни свидетельствует о серьезном конфликте, который не смел выплеснуться наружу.Для меня удивительно было обнаружить в новейших научных исследованиях, видимо, бессознательное присутствие жреческого взгляда на ситуацию. «Четыре первых великих хана Монгольской им­перии оставались язычниками», — утверждает известный специалист А. М. Хазанов²⁷. На самом деле первый из ханов был объявлен из­бранником Вечного Неба; это не то же самое, что язычник. Осталь­ные были наследниками его харизмы. Язычники не устраивают ре­лигиозных диспутов между представителями мировых религий. Идея диспутов — это идея диалогов, во всем отличная от монорелигиозных практик. Монголы принимали разнообразие мирового религиозного опыта без попытки придать одной из доктрин исключительное положение.В 1245 г. папа Иннокентий IV отправил первую дипломатическую миссию к великому хану монголов. Миссию возглавил францисканец Иоанн де ПланоКарпини, чье донесение хорошо известно в мировой и отечественной науке¹³¹. Донесение его спутника брата Бенедикта Поляка, сохранившееся в рукописи XV в., опубликовано Г. Д. Пейнте­ром в 1965 г.¹³² В 1967 г. немецкий филолог О. Оннерфорс подготовил второе, исправленное, издание этого текста¹³³. Сейчас доступен и перевод донесения брата Бенедикта на русский язык¹³⁴.

Брат Бенедикт был переводчиком миссии, и, очевидно, что именно он, в силу своих обязанностей, владел всей полнотой информации. В донесении брата Бенедикта материалы миссии представлены в том виде, в каком они были получены от осведомленных в делах империи людей, тогда как в отчете брата Иоанна сведения обработаны и струк­турированы в соответствии с запросами западного читателя.

Новый взгляд на историю путешествия миссии предполагает вы­яснение источников ее информации. Конкретный вопрос звучит так: с представителями каких групп на территории империи францисканцы находились в наиболее тесном общении. Дело в том, что папских посланников интересовала не этнографическая реальность кочевого быта, а тайны Монгольской империи. Поэтому совсем не важно, что они увидели своими глазами, важно то, что они услышали от тех, кто знал эти тайны. Кстати сказать, увидели они не так уж и много, да и это немногое потребовало разъяснений. Подобно тому, как франци­сканцы путешествовали по дорогам империи в сопровождении двух монгольских вестников, знавших маршрут и обеспечивавших их всем необходимым, так и для постижения скрытых механизмов функцио­нирования империи им понадобился «навигатор», и, скорее всего, не один. Несомненным достоинством участников миссии было умение находить весьма осведомленных людей, и статус личных посланников папы сыграл в этом не последнюю роль. Письмо папы послужило своеобразным «пропуском» в тайные сферы имперской жизни. До­несения запечатлели даже те диалоги, смысл которых до конца не был ясен францисканцам. Это обстоятельство позволяет высказать осторожную гипотезу о том, что послы выступили не столько в роли аналитиков, сколько в качестве посредников между римской курией и ханским двором, и главной их задачей был сбор информации.

Сведения о монгольских запретах, сообщаемые францисканцами, относятся к числу неподцающихся расшифровке известий, и исследо­ватели, как правило, их не комментируют. По крайней мере, в трех последних изданиях книги брата Иоанна (итальянском¹³⁵, немецком¹³⁶ и польском¹³⁷) этот раздел оставлен без внимания. Насколько мне известно, и рассказ египетских послов не получил должного разъ­яснения. Все дело в отсутствии кода, с помощью которого можно раскрыть содержание этих сведений. Францисканцы, как и египетские послы, зафиксировали запреты, не обрисовав культурный контекст, что препятствует адекватному восприятию и анализу описанной ими ситуации. Наша задача — восстановить культурный контекст, или, иными словами, ответить на вопрос: почему было запрещено совер­шать те или иные действия и чьи интересы затрагивало нарушение предписаний. Католики и мусульмане соприкоснулись с неведомым им монгольским мифом, в таком же положении находятся и нынеш­ние исследователи, изчающие отчеты дипломатов.

Деликатность ситуации в том, что сфера магических запретов, в силу понятных причин, была закрыта от обсуждения каких-либо ее нюансов. Монголам же были известны и сами запреты и наказа­ние за их нарушение. Функционировавшая система табу выглядела как сумма предписаний. Сторонним наблюдателям, в роли которых выступают западные и восточные дипломаты, известна именно эта сторона дела. Выглядят запреты загадочно, и на первый взгляд, кажется, не имеют отношения к дипломатическому этикету. Лама Г. Гомбоев, исследовавший в 1859 г. сообщение брата Иоанна, касаю­щееся монгольских обычаев, все запреты отнес к области суеверий¹³⁸. Вполне может быть, что в середине XIX в. многие из описанных францисканцами запретов превратились в бытовые суеверия. Одна­ко, проблема заключается в другом: почему в XIII в. пренебрежение этими «обычаями» влекло наказание смертью и почему иностранных послов, прибывающих ко двору великого хана, строго предупрежда­ли о соблюдении правил, смысл которых не поддается уразумению. На смерть Чагатая поэт СедидА‘вар сочинил стихи, в которых со­держится иносказательный намек: «Тот, из страха перед которым никто не входил в воду, потонул в необозримом океане [смерти]»¹³⁹. Ниже мы подробно рассмотрим запрет о вхождении в воду. Чагатай, третий сын Чингис-хана, считался истинным хранителем традиций, запечатленных в Ясе. Как видим, речь идет о более серьезных вещах, чем «суеверия».В донесении брата Бенедикта Поляка, сохранившемся в пересказе брата Ц. де Бридиа, монгольские запреты восприняты как широко известные предписания, следование которым позволяет избежать со­вершения «грехов». Стройный перечень запретов наводит на мысль, что с францисканцами общался человек из придворного окружения, в чьи обязанности входило предостеречь иноземных послов от тех или иных «ошибок».

Вывод на основе анализа

На основе всего этого трудно сделать окончательный вывод о религиозном положении монголов, но есть ряд положительного в этой ситуации. Во первых нельзя откровенно называть монголов язычниками, так как они не преследовали их целей. Во вторых монголы не побудили ни одного крупного военного конфликта за вероисповедание. Также всем завоеванным землям они не навязывали свою веру, а старались создать условия для мирного существования людей разных религиозных, политических и жизненных взглядов. Стоит отметить и своего рода конституцию принятую Чингис-ханом пускай она была крайне жестока, но если посмотреть с другой стороны это был вполне способный свод законов, по которому жили люди разных вер и национальностей. Вообще Монголия довольно загадочная страна, но этим она и интересна. Ведь это были простые племена, воюющие между собой, но нашелся человек который, не смотря на все разногласия, объединил, создал сильное, жизнеспособное, организованное государство, которое мы до сих пор помним и говорим о нем. Вопрос религии достаточно коварный и местами трудно восприимчивый, но с другой стороны это одна из самых интересных религий средневековья, которая существовала и в наше время у неё возможно, есть последователи.

Заключение

В заключении хочется отметить, что Монголия и Монгольская империя выступала во времена своего расцвета довольно передовым и новаторским государством. Религия не является исключением в этом ряду. Она очень замысловата, а местами даже не понятна для нашего привычного воображения, но от этого она не теряет актуальность в наши дни, так как она достаточно мало изучена. Её идеи весьма интересны и возможно новаторски даже для нашего времени. Лично мне было очень интересно узнать о таком аспекте жизни монголов как религия, потому что в школе религии да и вообще истории Монгольской империи уделяется мало внимания. Возможно и сейчас мои познания не глубоки в этой сфере, но я продолжу изучение этого вопроса и возможно пойму и проникнусь смыслом их религий, так как для меня это неимоверно интересно и познавательно.

Список используемых источников

1. Юрченко А. Г.Ю83 Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). Книга- конспект. — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2012. — 368 с.: ил.ISBN 978-5-91852-051-2
2. ХрапачевскийP. П. Военная держава Чингис-хана. М., 2004. С. 476.
3. Галиахметова Г. Г. Ислам в Золотой Орде: традиции религиозного опыта. Казань, 2007. С. 69-70.
4. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. С. 202, 205, 223, 245, 397, 406; Т. II. С. 17, 19, 264-265; Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия//Сочинения. М., 1963. Т. I. С. 136, 159.
5. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. С. 16.
6. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. С. 367, 379, 476, 507.
7. Бертельс Е. Э. Пери//Культура и искусство народов Средней Азии в древности и средневековье. Л., 1979. С. 124. Ср.: Бертельс А. Е. Худо-жественный образ в искусстве Ирана IX-XV вв. (Слово, изображение). М., 1997. С. 141-153.

• Доходчиво и интересно о нашем прошлом