Масловский С.А.

Русское краеведение

Данную исследовательскую работы мы построили на контрасте советской действительности военных лет и «фасадной» жизни, выраженной в разнообразных лозунгах. Этим шагом мы стремились создать эффект «погружения» в советскую военную действительность и одновременно продемонстрировать сложность и неоднозначность происходивших событий.

«Партия сказала надо!»: перебазирование промышленности и настроения эвакуированных специалистов

Война – это катастрофа для страны, но это еще большая катастрофа для человека. Она несет разрушения, гибель близких людей, потерю крова, многочисленные страдания. В XX веке на долю нашего государства выпали великие испытания – мировые войны, революции, распад страны, масштабные социальные катастрофы. Множество раз население России подвергалось суровым испытаниям. Важным событием в истории нашей страны, каждой российской семьи стала Великая Отечественная война. Яркой страницей истории войны была эвакуация специалистов заводов и фабрик. Эвакуация вовлекла в свой поток сотни тысяч людских судеб, спасла сотни жизней, но одновременно и стала суровым испытанием гуманности и совести.

Один из руководителей московского завода «Электросвет» вспоминал: «никому из нас не хотелось эвакуироваться, несмотря на то, что положение в Москве становилось все более напряженным и угрожающим, что в связи с близостью фронта возрастают производственные затруднения. Никому из рабочих не хотелось покинуть Москву, в которой прожили лучшие годы своей жизни, где получили образование, где имели возможность пользоваться лучшими благами советской культуры. Переселение в чужой город, в непривычную, а тем более в неуютную обстановку составляло для каждого большую трагедию» [12, л. 1-2].

Рабочие крупных предприятий принимали эвакуацию, как «понижение» в должности. Многие из них стремились любыми путями избежать эвакуации. Но выбора у рабочих не было, перемещаться с предприятиями на восток предстояло всем вопреки воле и желаниям.

Народный комиссар в сталинском правительстве, А. И. Микоян, вспоминая осенние дни 1941 г. писал: «около 10 утра решил проехать на машине по Москве и заехать на автозавод им. Сталина. Подъезжая к заводу, вижу: около заводских ворот стоят толпы рабочих. Похоже, что идет неорганизованный митинг. У самого входа на территорию завода стоит Лихачев, ругается. Я спросил, что происходит, почему собралось столько народу. Лихачев ответил, что рабочие хотят пройти в цеха работать, а он не может их туда пустить, т.к. завод заминирован. Рабочие узнали меня. Кто-то выступил вперед и спросил, почему их не пускают на завод. Послышались вопросы: - Что происходит в Москве? – Почему правительство удрало? – Где секретарь парткома завода и секретарь комитета комсомола? – Почему никто ничего не объясняет? – Почему не пускают на завод?» [37, с. 35].

Покидать родные города, срываться с родных мест не хотели москвичи, ленинградцы, киевляне, харьковчане. Многими оставление завода и родного города воспринимались как личная трагедия. П. Ф. Тараничев, директор завода «Красный пролетарий», писал: «обхожу опустевшие цехи. Первый механический, сборочный — гордость завода. Всегда полные жизни, движения, машинного гула, такого приятного слуху заводского человека, цехи теперь стояли пустынные, осиротевшие, молчаливые. Тяжело было на душе. И тут я почувствовал, что чья-то рука дружески легла на мое плечо. Я обернулся — отец! А он, кузнец завода им. Калинина, воспитавший большую рабочую семью, узнав об эвакуации, пришел, чтобы попрощаться.

— Что, Петр, тяжело? — спросил он.

— Нелегко, батя, — ответил я, — сам знаешь, полжизни тут прошло, каждый винтик родным кажется.

— Помяни мое слово, скоро вернешься, — сказал отец на прощание, обнимая меня. — В добрый путь!» [38, c. 23].

Жителей крупных столичных городов СССР, отправлявшихся в эвакуацию на Урал, более всего тревожил жилищный вопрос. Комфорт и вольготность столичной жизни многим пришлось сменить на холодные и чужие съемные квартиры, бараки и каморки, землянки и времянки. По количеству и качеству жилья уральские города намного уступали столицам союзных республик. Накануне войны крупные города Урала изменили свой архитектурный облик, но, несмотря на высокие темпы жилищного строительства, квадратных метров для населения Челябинской области катастрофически не хватало. Люди жили в бараках, землянках и общежитиях.

«Квартирный вопрос их испортил»: жилищный вопрос и повседневная жизнь эвакуированных

Эвакуированных, «стихийно» прибывающих в города Южного Урала, расселяли в ближайших населенных пунктах. Сложнее было организовать расселение специалистов, прибывавших вместе с предприятиями. Специально для инженеров и рабочих, западных и южных районов, заводы и фабрики Челябинской области должны были выстроить самые простые жилые помещения. Директор Челябинского металлургического завода Я. И. Сокол, вспоминал: «жилья у нас не было, семьи прибывших работников размещались во всех прилегающих к Челябинску населенных пунктах в радиусе до 20 км. Мы стремились хоть как-нибудь устроить их на первое время, сразу же начали строить бараки. Конечно, это были тесные помещения, в каждом из которых размещалось до 100 чел. Некоторым приходилось жить и в больших брезентовых палатках. Сооружались не только производственные здания завода, полностью строился и поселок – жилые дома, административные, социально-культурные и бытовые здания. Уже в июне 1942 г. появились первые жилые дома из камня и кирпича, первый ряд этих домов строился на шоссе. Однако темпы жилищного строительства были медленными. Не было строительных машин и механизмов. Работы, как правило, велись вручную, тачки, носилки, примитивные краны – основные орудия труда строителей в то время. А основной вид транспорта – лошади» [14, л. 7.].

Для того чтобы обеспечить людей жильем, в суровых климатических условиях, руководители уральских предприятий приступили к строительству жилищ упрощенного типа. Только в 1941 г. было построено 2 тыс. м² жилой площади, которая была предоставлена рабочим эвакуированных предприятий [40, с. 33]. Но и строительство упрощенного жилья не смогло выправить положение, жилищные условия эвакуированных рабочих и служащих на Южном Урале в конце 1941 г. оставались крайне сложными. Проведенные расчеты потребности жилья показали, что в г. Челябинске в жилье нуждались 56 тыс. чел., в Магнитогорске – 14 тыс. чел., в Златоусте – 13 тыс. чел., в Миассе – 5 тыс. чел. При всем этом, нормой считалось предоставление жилой площади из расчета 4 м² на человека.

Директора эвакуированных заводов Челябинской области в 1942 – 1943 гг. силами предприятий решали «квартирный вопрос». Кировский, Уральский автомобильный, Челябинский кузнечнопрессовый заводы построили 90 тыс. м². жилья. Эти меры позволили на какое-то время снять остроту жилищного вопроса в Челябинске и Миассе [40, с. 36].

Правительство Советского Союза и лично И. В. Сталин каждый месяц давали народным комиссариатам (так назывались до 1946 г. министерства) поручения улучшить снабжение рабочих жильем. Однако, реальная ситуация на Урале была далека от кабинетных поручений. Народные комиссариаты в 1942 г. собирались обеспечить землянками и бараками 76 тыс. человек, что составляло около 40% от потребности [7, л. 22]. Но большая строительная программа по восстановлению эвакуированных заводов не позволяла строителям развернуть массовое жилищное строительство. В итоге, строительное ведомство должно было возвести в г. Челябинске жилые дома упрощенного типа на 10 тыс. человек, но оно ограничилось лишь строительством 9 землянок [42, с. 198].

Вариантов расселения, прибывших в эвакуацию на Южный Урал специалистов, существовало, по крайней мере, четыре:

1. Заселение в отдельную квартиру, комнату в общежитии или коммунальной квартире. Подобную «заботу» о себе ощущали в основном руководящие работники предприятий, рабочие-орденоносцы, передовики производства. Главный металлург Кировского завода Я. Е. Гольдштейн вспоминал: «к ночи я возвращаюсь на эвакопункт с ордером в руках. Мне выделена комната в интернате. Интернат метрах в четырехстах от эвакопункта, на той же улице. Комендант открывает дверь, и мы стоим совершенно счастливые. Перед нами только что отремонтированная комната. Стены и потолок неправдоподобной чистоты, пол – свежеокрашенный, оранжево-красный, сияет так, что страшно ступать на него. С потолка свисает лампочка в 150 ватт. Жить можно! Отсутствие мебели не пугает, тем более, что комендант втаскивает скамейку, обычную дворовую скамейку, и обещает утром разыскать две кровати» [34, с. 129].

2. Расселение в жилых строениях упрощенного типа. В 1943 г. партийное начальство Челябинской области в годовом отчете указывало, что в составе жилого фонда городов преобладали временные сооружения - бараки, дома-крыши, землянки, причем многие из них пришли в ветхость. Из-за недостатка жилой площади большое количество эвакуированных рабочих вынуждено жить в общежитиях одиночками, в отрыве от своих семей [23, Л. 31]. Качество этих жилых помещений было на нижайшем уровне. К примеру, в Златоусте, бараки строились зимой, были «очень грязные, полные клопов»; площадка у бараков в дождь превращалась в непроходимое болото. Повсюду находился мусор, уборные не очищались месяцами, в бараках, где проживали молодые мужчины, было развито воровство, пропадали вещи, продукты, продовольственные карточки [26, л. 62].

3. «Подселение» эвакуированных рабочих к местным жителям. Этот вариант был одним из самых распространенных типов размещения. Эвакуированные рабочие, подселенные в городские квартиры, обязаны были оплачивать ее на общих основаниях. Те, которым повезло менее, вселялись по личной договоренности к уральским домовладельцам, оплачивая 50-100 руб. в месяц за семью [4, л.114].

4. Размещение людей в «красных уголках», подвалах, клубах – неприспособленных для жилья помещениях. Завод «Калибр», прибывший из Москвы разместил своих рабочих в школах Челябинска. Условия жизни в этих «жилых» помещениях были катастрофическими. В одной комнате проживало по шесть семей, рабочие после тяжелой трудовой смены вынуждены были в коридоре готовить обед, стирать и сушить белье [1, л. 32].

Острота «квартирного вопроса» беспокоила не только рядовых граждан, ее заложниками были и представители советского «дворянства» - стахановцы, орденоносцы, партийные деятели. Например, стахановец Царев, награжденный по указу Верховного Совета СССР, «проживал с семьей в бывшем амбаре без окон, где было чрезвычайно холодно и сыро даже в летнее время. Бывший научный сотрудник Харьковского электротехнического института, жена командира-фронтовика Бикитова, жила с ребенком в общей комнате в полуподвале, где проживало еще 2 семьи. Всего в этой комнате проживало 10 человек, в соседней комнате (проходной) располагалась хозяйка, больная туберкулезом [25, л. 61].»

В победном 1945 г. ситуация с жильем не только не улучшилась, но и стала еще более сложной. Жилищное строительство в промышленных городах Челябинской области производилось с отставанием от плана. В Магнитогорске в 1945 г. проживало 220 тыс. чел., значительная часть населения вынуждена была «существовать» в бараках, большинство из которых были ровесниками города. Три десятка тысяч рабочих продолжали жить в общежитиях с двухъярусными койками. Отсутствие элементарных бытовых условий провоцировало бегство промышленного населения из города [6, л. 74].

Тяжелыми были жилищно-бытовые условия в столице – Челябинске. Промышленное строительство, восстановление десятков эвакуированных предприятий поглощало львиную долю расходов. Промышленное строительство, на протяжении войны, велось в ущерб строительству жилищному. Приток большого количества людей из западных и южных районов превратил жилищный вопрос в «головную боль» городских властей. Согласно архивным данным, обеспеченность жильем в Челябинске составляла 3,2 м²жилой площади на человека. [3, л. 117].

Ситуация с жильем в Миассе была настолько тяжелой, что испытывая большой недостаток в пополнении кадров, автозавод вынужден был отказываться от значительной части молодых рабочих, окончивших РУ и ФЗО, т.к. обеспечить их жильем не представлялось возможным. Отсутствие жилой площади также лишало завод возможности приема взрослых семейных рабочих, служащих и инженеров со стороны, т.к. основным условием для их устройства на завод являлось предоставление квартир [33, л. 47].

Все эти бытовые недостатки, жилищная неустроенность, приводили к бегству квалифицированных эвакуированных рабочих из промышленных городов и рабочих поселков. Только из Златоуста осенью 1942 г. ушло 2 тыс. чел. тульских рабочих. Оставшиеся туляки «сидели на чемоданах», большинство стремилось вернуться домой, в свои квартиры. Оставаться в зиму на Златоустовских холодных квартирах рабочие не планировали [27, л. 63].

«В городском саду играет»: тяготы войны и досуг эвакуированных специалистов

Проблемы с жильем осложнялись и дополнительными проблемами. В Тракторозаводском районе Челябинска отсутствовало похоронное бюро. Для того чтобы вырыть могилу эвакуированным приходилось платить 250-300 руб. Единственное кладбище в районе было закрыто, трупы свозили на городское кладбище за 10 км. от рабочего поселка. Обеспечить мылом всех рабочих в первые годы войны, руководили эвакуированных предприятий не могли [22, л. 61].

Добраться от дома до работы и обратно было довольно затруднительно. Трудящиеся предприятий Златоуста ежедневно проходили 10-12 км. пешком для того, чтобы добраться к месту работы [27, л. 63]. Сотрудник конструкторского бюро Кировского завода С. Федоренко вспоминал: «массы людей утром и вечером двигались на смену (на перегруженном транспорте, вплоть до крыш трамвая). Нескончаемые потоки вливались в заводские проходные. В толпах рабочих можно было увидеть и узбекские халаты, и солдатские шинели, много женщин и подростков, часто слышалась нерусская речь. Экипажи танкистов-солдат принимали участие в сборке машин, на которых отправлялись в эшелонах на фронт» [43 с. 335].

Экономя силы и средства на общественный транспорт, рабочие эвакуированных предприятий Челябинской области проводили ночи в заводских корпусах. Оставались в цехах, в основном, трудящиеся, живущие далеко от завода, или рабочие у которых отсутствовала обувь, были среди ночующих в цехах и криминальные элементы [11, л. 65].

Отдушиной для эвакуированных в суровых буднях военной повседневности была возможность творческой самодеятельности – участие в работе театральных кружков и творческих коллективов, подготовка праздничных выступлений и стенных газет – все это воспринималось с большим удовольствием. Большой популярностью в военные годы пользовались лекции и многотиражные газеты, издаваемые заводской администрацией. Челябинский обком ВКП (б), стремясь повысить культурный уровень трудящихся, подготовил постановление «Об издании многотиражек на эвакуированных предприятиях». Управлению пропаганды и агитации обкома предложено было выпускать газеты со следующим названием - «За боевые темпы», «Сталинская вахта», «За сталинские темпы», «Все для победы» [15, л. 75].

Некоторые заводы помимо оборудования смогли вывезти и дополнительное снаряжение. Так, завод № 132 эвакуированный в рабочий поселок Сим, вывез с собой всю аппаратуру для оборудования мощного радиоузла, который мог обслуживать не только завод, но и весь поселок. Также администрации удалось вывезти библиотеку, книжный фонд которой по техническим и общественным дисциплинам составлял несколько тысяч томов, а также оборудованную, по последнему слову техники, типографию. По прибытии на Урал заводская администрация приступила к строительству рабочего клуба на 500 мест. Был разбит заводской парк. Ежедневно демонстрировались художественные фильмы, которые предваряло 30-минутное выступление агитаторов по различным темам. Рабочие завода № 132, по меркам военного времени, работали на предприятии «высокой культуры» [18, л. 47-48].

В информационных сводках обкома отмечалось, что интерес к докладам и лекциям у рабочих эвакуированных заводов «очень большой». Платные лекции, проводимые отделом агитации и пропаганды Копейского ГК ВКП (б) стабильно хорошо посещались рабочими заводов. Четыре лекции, которые были организованы во Дворце культуры угольщиков, посетило свыше 800 рабочих. Лекции читались, в основном, по теме: «Текущий момент Великой Отечественной войны» [18, л. 41-42].

В годы войны профсоюзные организации предприятий брали на себя обязанность по созданию культурного досуга для рабочих. Под патронажем профсоюзной организации оборонных предприятий Челябинской области работало 3 самостоятельных коллектива: концертная бригада, группа народных танцев и джаз-оркестр. Концертная бригада состояла из 17 чел. (руководители Сероштан и Колыян). В программе концертной бригады были «номера пения, декламация, рассказы и пляски, ими были подготовлены интересные, содержательные выступления» [18, л. 27].

«Кто не работает, тот не ест»: система распределения и продовольственное снабжение эвакуированных

Важнейшей из проблем в устройстве эвакуированных специалистов была организация питания. Особую важность решение этой проблемы приобретало на эвакуированных заводах. Эвакуированные специалисты не имели продовольственных запасов, поэтому для них заводская столовая была единственным источником выживания. 18 июля 1941 г. правительство СССР ввело карточки на некоторые продовольственные и промышленные товары. По высшей категории снабжались рабочие и служащие производственных предприятий оборонной, топливной, химической, и некоторых других отраслей промышленности [53, л. 99].

Организация питания эвакуированных рабочих ложилась на плечи дирекции эвакуированных предприятий, профсоюзных и партийных организаций заводов. Инициативу в вопросе снабжения проявляли и сами трудящиеся. Например, работники московского завода «Электросвет», эвакуированного в г. Ашу, 4 марта 1942 г., организовали собрание, с участием директора и его заместителей. Рабочие потребовали от администрации организовать нормальные жилищно-бытовые условия, открыть на территории завода магазин, нарезать участки для огородов, определить порядок снабжения рабочих промышленными и продовольственными товарами. Дирекция предприятия выполнила требования рабочих в короткие сроки [13, л. 9].

С марта 1942 г. по решению правительства начали воссоздаваться отделы рабочего снабжения – ОРСы заводов оборонной промышленности и других важных предприятий. Задачи ОРСа заключались в торговом, бытовом обслуживании и питании занятых на предприятии рабочих, инженерно-технических работников и служащих, а также членов их семей. ОРСы являлись самостоятельными отделами предприятий, имели свои расчетные счета в Госбанке и пользовались банковским кредитом. Отделы снабжения имели совхозы и подсобные хозяйства, огороды, теплицы и парники, организовывали вылов рыбы и производство различных товаров, вели заготовки и закупки. ОРСам передавались находившиеся на территории завода магазины, столовые, производственные и бытовые предприятия, торговые склады, а также обслуживающий их транспорт. В магазины и столовые ОРСов доступ был только по пропускам [36, с. 59].

На ряде эвакуированных предприятий отделы снабжения помогли наладить централизованную систему питания и поставки продуктов. Так, например, было на заводе «Калибр», рабочие и служащие которого питались в заводской столовой, получали один обед в день [29, л. 77].

В подавляющем же большинстве случаев ОРСы были лишь прикрытием для воровства работников службы снабжения. Сеть заводских столовых Кировского завода оставляла желать лучшего: «в столовых была обнаружена грязь, обеды подавались очень низкого качества, задолго перед открытием столовых у касс выстраивались большие очереди, происходили драки, во время обеда по столовым бродили грязные, оборванные люди из числа ночующих в цехах, из состава заключенных и вырывали у обедающих тарелки, чтобы доесть остатки, царил полный произвол, бесхозяйственность и воровство» [5, л. 11-15].

Позорный случай воровства у рабочих был открыт в Златоусте. Директор завода М. Ф. Крамер (эвакуирован из г. Днепропетровска) обворовывал своих сотрудников на протяжении всех военных лет. Директор и начальник ОРСа Ф. П. Либин на протяжении длительного времени получали продовольственные товары из центральных фондов, распределяли между узким кругом и брали себе сверх всякой потребности. За 11 месяцев 1943-1944 гг. «начальники» украли у рабочих и государства 4 тонны масла, 8 тонн крупы, 3 тонны сахара, 2 тонны хлеба, 7,5 тонн картофеля. Лично директор получил 15 килограмм конфет, 10 банок джема, 6 килограмм шоколада [2, л. 125-127].

Процесс жилищного и продовольственного снабжения работников эвакуированных предприятий был неиссякаемым источником для разного рода хищений и экономических махинаций. Банальные недовесы в столовых, крупные хищения материальных ресурсов и продовольствия – вот неполный список этих злоупотреблений. Воровство в среде рабочих и инженеров было ответом на несовершенства советской системы снабжения. Рабочие воровали для того, чтобы выжить, инженеры для того, чтобы жить хорошо.

Для борьбы с подобными случаями правительство устраивало многочисленные проверки, комиссии, результативность которых была неоднозначной. Собирая материал на руководителей предприятий, карательные органы не спешили давать им ход. В период войны директоров, как правило, не подвергали наказанию в том случае, если они обеспечивали высокие производственные показатели, но после окончания войны многие лишились должностей. Преследованию подвергся, упоминавшийся выше М. Ф. Крамер, лишился должности директор-нарком И. М. Зальцман и др.

Несмотря на значительные недостатки, заводская система снабжения выполнила свои задачи. Рабочие, прикрепленные к заводским столовым, раздаточным пунктам и магазинам были застрахованы от голодной смерти. При этом, продовольственный набор рабочего не отличался роскошью, он содержал минимальный набор продуктов, необходимый для поддержания работоспособности человека. Примерная стоимость обедов составляла от 1 руб. 50 коп. до 2 руб. 50 коп для рабочих, и от 3 руб. до 4 руб. для ИТР [19, л. 61]. При средней заработной плате рабочего эвакуированного предприятия в 450-500 руб. [8, л. 170] в месяц, затраты на обеды составляли примерно 1/3.

Продовольствие было важным рычагом управления советской системы управления. Оно выступало побудительным мотивом в перевыполнении государственных планов и элементом системы наказания в случае срыва этих планов. Директор Кировского завода С. Н. Махонин в 1942 г. предупреждал рабочих и инженеров: «по заводу издан приказ, где установлено, что второе питание давать тем, кто выполняет нормы, а не потому, что человек есть хочет. Фонды сейчас ограничены, мы не все достали, но если сравнивать с заводом № 78 и др. заводами, мы на Кировском заводе питаемся лучше, чем на тех заводах. Чем является талон на ДП (дополнительное питание). Он является стимулом на перевыполнение задания. У нас получается начальник пишет – давать мастеру второй талон питания только потому, что он мастер! А зачем давать, если у него на учете плохо. Будем лучше кормить, будем ухаживать за тем, кто хорошо работает. Нам надо план выполнять» [21, л. 16].

Нарушение трудовой дисциплины и снижение количества выпускаемой продукции влекло за собой неотвратимое наказание – лишение продовольственного пайка. Постановление правительства СССР от 18.10.42 г. за № 1709 разрешало директорам промышленных предприятий регулировать размеры продовольственного пайка. Руководители промышленных предприятий организовывали для рабочих, выполняющих и перевыполняющих нормы: первоочередную продажу промышленных товаров, дополнительное горячее питание за счет ресурсов подсобных хозяйств, снабжение товарами широкого потребления, дешевый и быстрый ремонт обуви и предметов домашнего обихода и т.д. Трудящимся, совершившим прогул, подавались обеды по заниженным нормам. Хлебная норма сокращалась на 200 гр. ежедневно [32, л. 122].

Активно пользовался этим «продовольственным» рычагом директор Кировского завода И. М. Зальцман. Очевидцы отмечали, что весьма эффективно и своеобразно Зальцман «расшивал» узкие места в цехах, направляясь туда, прихватывал с собой заместителя по труду и зарплате Ф. Тилиса. Тот «шел не с пустыми руками, а с портфелем, набитым деньгами, талонами на водку, табак, сахар, консервы, эти «аргументы» действовали всегда безотказно. Быстро и сверхбыстро ремонтировался захандривший станок, куда быстрее росло число отштампованных в смену коленчатых валов, ускорялись темпы сборки». Однако этот метод стимулирования имел и негативную сторону – развращал рабочих, приучал работать с оглядкой в тилисовскую кормушку [34, с. 138].

Кроме основных методов воспитания трудовой дисциплины в виде принуждения, существовали и меры материального поощрения, но в примитивной форме. Материальное поощрение вырождалось в пищевые подачки, а главным стимулом в работе должен был быть страх наказания голодом. Во время войны практика премирования на производстве воплотила подобные идеи в жизнь почти полностью [46, с. 340].

В жизни советского тыла существовало две категории: «свои» (привилегированные) и «товарищи» (непривилегированные) трудящиеся. Заводское общество было своего рода уникальной моделью советской страны, поэтому и здесь существовали своя «номенклатура» и рядовые сотрудники.

Питание руководящих кадров было своего рода «визитной карточкой» закрытого слоя. Лучшие продукты питания, лучшие условия жизни, высшая степень ответственности. Высокая ответственность компенсировалась высокими благами. К примеру, на Кировском заводе «жизнь заводчан: рабочих, служащих, инженеров в военные годы полностью определялась той ступенькой должностей, положения и уважения, на которой они находились. Руководящий состав жил относительно хорошо: американская помощь продовольствием, заботы партии доходили в виде продовольственных пайков, вещевых подарков, отрезов на костюмы. Водка и папиросы – без ограничения. Рабочий класс, также пользовался повышенным вниманием и различного рода поощрениями, было трудно, но жить было можно. В тяжелом положении были одинокие женщины с детьми – вдовы и солдатки, и в трагическом – трудармейцы (трудовая армия – трудовые колонны, объединявшие заключенных и спецпереселенцев) и так называемые нацмены, особенно узбеки, которых большими партиями привозили на завод для работы на тяжелом, подсобном производстве – чаще всего в литейных цехах» [34, с. 161].

На каждом эвакуированном заводе, кроме столовых для рабочих, существовали столовые для инженеров, мастеров, высшего технического персонала, заводоуправления. Все эти столовые получали продуктов значительно больше, чем по установленным нормам, в то время, как столовые для рабочих, продуктов получали значительно меньше установленных норм. На Кировском заводе рабочие столовые получили масла по 0,94 кг. на человека, вместо 1,8 по норме, а столовые высшего технического персонала – получили по 5 кг. вместо 2 кг. по норме. Мясо-рыбу рабочие столовые получили по 5 кг. на человека, вместо 6 кг. по норме, столовые для инженеров получили по 12 кг, вместо 6 кг. по норме, а столовые высшего технического персонала получили по 26 кг. на человека, вместо 6 по норме [5, л. 11-15].

Дополнительным источником продовольственного снабжения эвакуированных специалистов было индивидуальное огородничество. На Урале, в связи с большим сосредоточением эвакуированных, развитие огородничества стало необходимой мерой. В Челябинской области рабочие и служащие в 1944 г. обрабатывали почти 515 тыс. га земли и содержали 163 тыс. коров в личном пользовании [52, с. 175].

«Все для фронта!: условия труда и медицинское обслуживание эвакуированных

Эвакуированные специалисты вынуждены были трудиться в помещениях мало пригодных для трудовой деятельности. Предприятия, прибывшие в эвакуацию, размещались в основном в неприспособленных гаражах, сараях, амбарах, складах, переоборудованных для размещения станков. Крайне низкая освещенность рабочего места вела к травмам. В большинстве случаев искусственное освещение цехов совершенно отсутствовало, печного отопления не было, электропроводка и установленная арматура не отвечали техническим условиям [20, л. 62-66].

Территории заводов и фабрик Челябинской области были засорены промышленным и строительным мусором, межцеховые пространства были слабо освещены. Из-за плохой освещенности в 1945 г. на Магнитогорском металлургическом комбинате было зарегистрировано 130 несчастных случаев. Торжественные субботники, ставшие вновь, после военного «затишья» частью повседневной рабочей жизни на ММК в 1944 – 1945 гг. помогли очистить территорию завода от мусора, хлама, кирпича, стружек и металлолома годами копившихся на территории завода. Было вывезено строительного мусора 22523 вагона, и окалины – 17720 вагонов [20, л. 62-66].

Директорский корпус эвакуированных предприятий нес ответственность и за организацию медицинского обслуживания рабочих. Высокий травматизм на предприятиях в военное время и производственные отравления естественным образом ставили вопрос об организации сети лечебных учреждений на эвакуированных заводах. С начала войны сеть лечебных учреждений Челябинской области выросла. Количество поликлиник и здравпунктов увеличилось с 8 тыс. в 1941 г. до 9 тыс. в 1943 г. [31, л. 19]. Медикам военного времени в условиях огромной скученности населения и постоянных передвижений удалось избежать массовых эпидемий, «объять» медицинской помощью максимальное число предприятий.

Сами же медики трудились в исключительно тяжелых условиях. Медицинские учреждения в основном размещались в бараках, большая часть этих помещений была изношена и требовала замены – в Магнитогорске, Коркино и других городах. В некоторых районах области постоянное медицинское обслуживание наладить так и не удалось. В крупном рабочем поселке Уральского (г. Миасс) автомобильного завода не было больницы и заболевших возили за 10 км. Не были обеспечены больничными зданиями угольные районы Коркино и Копейска [24, л. 36].

Эвакуация предприятий увлекала за собой в основном рабочих и инженеров, вспомогательный персонал и социальные службы не перемещались. Поэтому, по прибытии на Урал руководителям предприятий приходилось заниматься воссозданием поликлиник и санаториев для рабочих. В этих условиях работа медицинских служб вызывала нарекания. Рабочие завода «Калибр» жаловались властям на работу Челябинской центральной поликлиники. Эвакуированным отказывали в приеме, выдавали фальшивые больничные листы. Вместе с тем, рабочие завода отмечали чуткое отношение к коллективу со стороны «товарищей по несчастью», эвакуированного в Челябинск Киевского медицинского института, который оказывал первую помощь [29, л. 77].

Крупнейшее танковое предприятие СССР – Кировский завод в Челябинске ежедневно не мог досчитаться 1,6 тыс. заболевших рабочих. Основная проблема заключалась в недостатке кадров для заводской больницы. Кадровая ситуация в медицинской службе завода стояла настолько остро, что директор И. М. Зальцман вынужден был периодически обращаться в правительство с просьбой «забронировать» врачей для медико-санитарной части [10, л. 21-22].

«Понаехали тут»: социальные конфликты в уральском тылу

Власти уральского региона в период войны должны были решить еще одну важную задачу – наладитьвзаимоотношения между местным населением и эвакуированными. Приезжие местным населением воспринимались как «чужие», что сопровождалось конфликтными ситуациями на бытовой почве. Отношения между эвакуированными, подселенным к местным жителям, и владельцами жилых домов были различными. Дочь одного из ответственных работников доменного производства магнитогорского комбината М. Е. Подвальная (в девичестве Додик), вспоминала: «расселили нас в коттеджах, построенных до войны немцами. Соседи, украинцы и русские принесли, кто, что мог: одеяла и телогрейки, яйца, молоко, пельмени. Мы жили с соседями одной семьей, отец купил патефон, учились танцевать, нас называли эвакуированными, но не обидно, а с жалостью, все помогали [35].» Но подобная ситуация была скорее исключением, чем правилом в первые годы войны.

При работе с документами нами были найдены интересные материалы об отношениях уральцев и приезжих. Приведем их частично, «в доме Лариной А. П. по Центральной № 22 г. живут две женщины с завода. Ларина не разрешает проживающей Лесниковой стирать, мыть пол, обустраивать комнату, вместе с Лесниковой проживают двое детей (оба работают). Хозяйка выбрасывает личные вещи эвакуированной, всячески выживает. В кухне и комнате грязь, и все же Ларина Лесникову вечером 19.06. выжила тем, что разломала русскую печь» [9, л. 126-127]

Эвакуированных специалистов, прикрепленных к частным владениям, владельцы домов выживали под различными, порой надуманными предлогами: собирались продать дом, приезжали родственники, нужна летняя кухня и т.д. Администрация предприятий, как правило, в конфликте своих работников с местным населением не вмешивалась. Подобное попустительство приводило порой к случаям физического давления. 25 апреля 1942 г. в г. Нязепетровске владелец дома Луненин подрался со своим соседом Скриванником (эвакуирован из Пскова), потому что тот курил во дворе, оба прибежали после драки в поселковый совет жаловаться друг на друга. Городские власти и партийные организации на жалобы, поступающие от эвакуированных, реагировали неохотно, помощь, которую городские власти, оказывали им, с большим трудом можно назвать эффективной [9, л. 126-127].

Органы милиции, потерявшие часть кадров в результате мобилизации в армию, занятые борьбой с мелким воровством и диверсиями, такой вопрос как конфликты между местными и приезжими на бытовой почте считали второстепенными. Опорные пункты милиции и отделения прокуратуры были завалены заявлениями. Как правило, органы милиции на такую «бытовуху» не реагировали [9, л. 126-128].

Конфликты на бытовой почве дополнялись сложными производственными отношениями. Главный металлург Кировского завода Я. Е. Гольдштейн вспоминал: на заводе собралась масса разнородного народа, старожилы косятся на приезжих, ленинградцы, считают себя «белой костью», а исконных челябинцев – лапотниками [34, с. 128].

Заключение

В результате исследовательской деятельности нам удалось установить, что условия жизни в уральском тылу были очень напряженными. Местные власти в короткие сроки должны были разрешить важную социальную проблему. Она включала в себя решение жилищного вопроса, организацию системы общественного питания и медицинской помощи.

Эвакуация воспринималась в среде квалифицированных специалистов неоднозначно. Большая часть специалистов (жителей крупных городов) воспринимала эвакуацию как вынужденную и крайне драматичную меру. Опасения жителей центральных регионов по поводу неустроенности на Урале оправдались в первые же дни после прибытия в эвакуацию. Это стало дополнительным фактором в ухудшении психологического климата на производстве.

Приезжих расселяли в бараках и землянках, общежитиях и школах, подселяли к местному населению. Однако решить в полной мере жилищный вопрос местным властям так и не удалось. Большинство рабочих проживали на съемных квартирах, в общежитиях и бараках, малопригодных для нормальной жизни. Часто «квартирный вопрос» провоцировал конфликты с местным населением.

Трудности, сопровождавшие процесс устройства, были вызваны условиями военного времени и специфическими чертами советской системы. Решение важных социальных задач одновременно сопровождалась и грубыми ошибками. Эвакуированные были прикреплены к заводской системе общественного питания, многим специалистам эта система продовольственного обеспечения помогла не умереть голодной смертью. Одновременно государственное распределение было источником разного рода махинаций и финансовых преступлений, часто отделы рабочего снабжения становились рассадником преступности и административного произвола.

Исходя из наличных фактов, воспоминаний и свидетельств очевидцев, можно утверждать, что устройство эвакуированных проходило проблематично. Но вместе с тем, организовать жизнь для огромной массы специалистов по-другому, в условиях войны, было невозможно. Региональные власти и руководители предприятий использовали все наличные ресурсы, но жизненный уровень населения оставался на протяжении войны очень низким. После 1945 г. многие эвакуированные специалисты устремились домой, родные города в их глазах были символом довоенного благополучия и стабильности, но и ситуация в западных районах, пострадавших от боевых действий, была не немного лучше.

Научная новизна исследования состоит в том, что впервые на материалах отдельного региона в комплексе были исследованы социальные проблемы вынужденных переселенцев. Этот опыт как негативный, так и позитивный может быть использован государством в планировании стратегии трудовой миграции, а также для оказания помощи населению, пострадавшему от стихийных бедствий или террористических актов.

Список использованной литературы и источников

Архивные источники

1. ГАРФ[1]. Ф. А-259 с.ч. Оп. 40. Д. 3536. Л. 32.
2. ГАРФ. Ф. Р-8300. Оп. 18. Д. 36. Л. 125-127.
3. РГАСПИ[2]. Ф. 17. Оп. 122. Д. 114. Л. 117.
4. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 120. Л. 114.
5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 370. Л. 11-15.
6. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 370. Л. 74
7. РГАЭ[3]. Ф. 4372. Оп. 42. Д. 808. Л. 22.
8. РГАЭ. Ф. 8115. Оп. 2. Д. 1456. Л. 170.
9. ОГАЧО[4]. Ф. П-124. Оп. 1. Д. 267. Л. 126-127.
10. ОГАЧО. Ф. П-124. Оп. 1. Д. 285. Л. 21-22.
11. ОГАЧО. Ф. П-124. Оп. 1. Д. 285. Л. 65.
12. ОГАЧО. Ф. К-288. Оп. 3. Д. 2. Л. 1-2.
13. ОГАЧО. Ф. К-288. Оп. 3. Д. 2. Л. 9.
14. ОГАЧО. Ф. К-288. Оп. 3. Д. 10. Л. 7.
15. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 6. Д. 1. Л. 75.
16. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 6. Д. 239. Л. 27.
17. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 6. Д. 239. Л. 41-42.
18. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 6. Д. 239. Л. 47-48.
19. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 6. Д. 239. Л. 61.
20. ОГАЧО. П-915. Оп. 1. Д. 11. Л. 62-66.
21. ОГАЧО. Ф. Р-792. Оп. 5. Д. 532 а. Л. 16.
22. ОГАЧО. Ф. Р-792. Оп. 14. Д. 128. Л. 61
23. ОГАЧО. Ф. Р-804. Оп. 14-с. Д. 1. Л. 31.
24. ОГАЧО. Ф. Р-804. Оп. 14-с. Д. 1. Л. 36.
25. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 61.
26. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 62.
27. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 63.
28. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 63.
29. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 77.
30. ОГАЧО. Ф. Р-1142. Оп. 1. Д. 106. Л. 77.
31. ОГАЧО. Ф. Р-1595. Оп. 1. Д. 45. Л. 19
32. ОГАЧО. Ф. Р-1640. Оп. 1. Д. 11. Л. 122.
33. ОГАЧО. Ф. Р-1640. Оп. 1. Д. 75. Л. 47.

Источники личного происхождения

1. Гольдштейн Я. Е. Откровенно говоря. Воспоминания, размышления / Я.Е. Гольдштейн. – Челябинск: Рифей, 1995. – 413 с.
2. Интервью с М. Е. Подвальной. 29 июля 2011 г. Интервьюер Масловский С. А.
3. Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны / А. В. Любимов. – М.: Экономика, 1968. – 231 с.
4. Микоян А. И. В Совете по эвакуации / Микоян А. И. // Военно-исторический журнал. – 1989. – № 3. – С. 31-38.
5. Тараничев П. Ф. Рубежи краснопролетарцев / П. Ф. Тараничев // Кузница Победы: Подвиг тыла в годы Великой Отечественной войны. Очерки и воспоминания. – М.: Политиздат, 1980. – С. 19-34.

Литература

1. Агарышев П. Г. Промышленность Челябинской области в годы Великой Отечественной войны / П. Г. Агарышев // Победа Октябрьской революции на Урале и успехи социалистического строительства за 50 лет Советской власти: материалы научной сессии преподавателей кафедр истории КПСС вузов Урала, посвященной 50-летию Великой Октябрьской соц. революции / под ред. Ф.П. Быстрых. - Свердловск, 1968. – С. 68-70.
2. Большаков А. В. Жилищно-бытовые условия рабочих и служащих в годы Великой Отечественной войны (1941 - 1945) /А. В. Большаков // Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма (1937 - 1945). Свердловск, 1981. – С 25-34.
3. Быстрова И. В. Советский военно-промышленный комплекс / И. В. Быстрова // Свободная мысль. – 1997. – № 6. – С. 30-44.
4. Быстрова И. В. Советский военно-промышленный комплекс: проблемы становления и развития (1930-1980-е гг.) / И. В. Быстрова. – М.: ИРИ РАН, 2006. – 704 с.
5. Карташов Н. Командармы индустрии: архив южноуральского журналиста / Н. Карташов – М. : Дело, 2004. – 335 с.
6. Куманев Г. А. Перебазирование производительных сил на Восток СССР в 1941 – 1942 гг. / Г. А. Куманев // Военно-исторический журнал. – 1963. – № 2. – С. 114-117.
7. Лихоманов М. И. Партийное руководство эвакуацией в период Великой Отечественной войны 1941 – 1942 гг. / М.И. Лихоманов, Л.Т. Позина, Е.И. Финогенов. – Л.: ЛГУ, 1985. – 169 с.
8. Лончинская Л. Я. Трудовая мотивация населения в годы Великой Отечественной войны / Л. Я. Лончинская // Мобилизационная модель экономики: исторический опыт России XX века: сборник материалов всероссийской научной конференции / под ред. Г. А. Гончарова, С. А. Баканова. – Челябинск: Энциклопедия, 2009. – С. 340.
9. Митрофанова А. В. Рабочий класс Советского Союза в первый период Великой Отечественной войны (1941 – 1942) / А. В. Митрофанова. – М.: АН СССР, 1960. – 485 с.
10. Палецких Н. П. Социальная политика на Урале в период Великой Отечественной войны / Н.П. Палецких. - Челябинск, 1995. - 184 с.
11. Парамонов В. Н. Изменения в составе работников промышленности РСФСР в 1941 – 1945 гг. / В. Н. Парамонов // Исторические исследования: сборник научных трудов. Выпуск 4. – Самара: Изд-во СамГУ, 2002. – С. 70-89.
12. Потемкина М. Н. Эвакуация в годы Великой Отечественной войны на Урале: люди и судьбы / М.Н. Потемкина. – Магнитогорск: МаГУ, 2002. – 264 с.
13. Прохоров А. П. Эвакуация промышленности на Восток (из опыта советской модели управления) / А. П. Прохоров // Россия и современный мир. – 2002. – № 4. – С. 115-121.
14. Якунцов Н. А. Рабочий класс Урала в годы Великой Отечественной войны (Партийное руководство решением проблемы кадров) / Н. А. Якунцов. – Иркутск: Изд-во Ир-кут. ун-та, 1987. – 200 с.
15. Якушевский А. С. Экономика на службе фронту / А. С. Якушевский // Великая Отечественная война. 1941 – 1945 гг. Военно-исторические очерки. Книга четвертая. Народ и война. М.: Наука, 1999. – 365 с.

[1] Копии документов ГАРФ предоставлены научным руководителем

[2] Копии документов РГАСПИ предоставлены научным руководителем

[3] Копии документов РГАЭ предоставлены научным руководителем

[4] Объединенный государственный архив Челябинской области

• Русское краеведение