Гребенкина Е.С.

Введение

Мне исполнилось 15 лет, я учусь в 9 классе МБОУ «Средней общеобразовательной школы» № 46, заканчиваю изучение истории своей Родины по концентрической школьной программе.

Тему: «Переломные моменты в жизни простых людей XX века» я выбрала потому, что мне интересно, как, совершенно простые люди, выживали в эти непростые годы, какова их роль в судьбе моей Родины, тем более что события XX века коснулись непосредственно моих предков. В данной работе я затрону наиболее значимые событии прошлого столетия: раскулачивание, репрессии, Великая Отечественная война. Устные рассказы моей прабабушки (Матющенко Марии Тихоновны 1928 г.р.) подтолкнули меня к воссозданию повседневности прошлых лет не только моих предков, но и всего народа, их судьбы, место в сложное противоречивое историческое время. Их отношение к прошлому, настоящему, к XX веку, который наполнен грандиозными по значимости событиями, изменившими миллионы и миллионы людских судеб.

Таким образом, цель моей работы – историческая память повседневной жизни простого человека, семьи в XX веке. Вовсе не для того, чтобы повторять ошибки прошлого, а чтобы просчитать их и не допустить в настоящем и будущем. В данной работе будут упомянуты некоторые этапы жизни моих предков, жителей Воронежской области, которые касаются не только моих родственников, но и как маленькое зеркало отражают грани жизни нашей страны.

Коллективизация и раскулачивание семей

Мои предки, как и большинство людей, жили до определённого момента неплохо. Поэтому они оказались не готовы к тем переменам, которые стали возможными благодаря грандиозному перелому, который принесли с собой в Россию революция, советская власть, Великая Отечественная война, т. е. исторические события XX века. По обычаям и традициям, спокойно и размеренно жили семьи простых людей до революции 1917 года, а после по всей стране, началась решительная ломка привычного образа жизни для крестьян. «Большевики, стремившиеся к скорейшему построению небывалого общества, попытались разом переделать страну, в кратчайшие сроки, привить всем её жителям новое сознание, быстро внедрить ранее неизвестные формы культуры и быта, новые коллективные формы хозяйств в деревне»[1]. Но такой «кавалерийский наскок» и особенно насильственное насаждение колхозов не всем нравился.

К концу 1920-х годов Советский Союз всё ещё оставался преимущественно аграрной страной, в которой численность сельского населения была выше городской, а сельскохозяйственная продукция и природные ресурсы - наиболее рентабельными частями государственного экспорта. Одной из первых ударных волн коллективизации стала политика «раскулачивания». Целью, которой было: запугать крестьян, создать материальную базу для колхозов из конфискованного имущества крестьян, записанных в кулаки, обеспечить трудовыми ресурсами малоосвоенные районы Европейского Севера и Сибири.

Как об этом свидетельствуют ставшие ныне доступными архивы, насильственная коллективизация стала настоящей войной, объявленной советским государством крестьянству. Более двух миллионов крестьян были депортированы, из них миллион восемьсот тысяч только в 1930-1931 гг.; сотни тысяч умерли в ссылке. Эта война отнюдь не закончилась в 1929-1930 гг.; она длилась, по крайней мере, до середины 30-х гг. (окончательно коллективизация завершилась в 1957 г.), достигнув кульминации в 1932-1933 гг., отмеченных ужасающим голодом, спровоцированным властями, чтобы сломить сопротивление крестьянства. На специальную комиссию Политбюро под председательством Молотова было возложено проведение практических мер по этой «ликвидации».

Комиссия определила три категории кулаков: первые - это «те, кто принимал участие в контрреволюционной деятельности», они должны быть арестованы и отправлены на исправительные работы в лагеря ОГПУ или расстреляны в случае оказания сопротивления, семьи их должны быть высланы, а вещи конфискованы.

Кулаки второй категории, определенные как «не проявившие себя как контрреволюционеры, но все-таки являющиеся сверх эксплуататорами, склонными помогать контрреволюции», должны быть арестованы и сосланы вместе со своими семьями в отдаленные регионы страны.

Наконец, кулаки третьей категории, определенные как «в принципе лояльные к режиму» должны быть выселены из прежних мест обитания и устроены на жительство «вне зон коллективных хозяйств, на худородных землях, требующих возделывания». Операции проводились непосредственно комиссиями и бригадами по раскулачиванию. Список кулаков первой категории, в котором было шестьдесят тысяч отцов семейств согласно «подлежащему обнародованию плану» был в ведении исключительно органов ОГПУ. Что касается списков кулаков других категорий, то они были подготовлены на месте согласно рекомендациям «активистов» деревни. Кто были эти активисты? Один из близких соратников Сталина Орджоникидзе так говорил об этом: «Поскольку в деревне нет партийных борцов, мы туда направим по одному молодому коммунисту в село, у него будут двое или трое помощников из бедных крестьян, и вот этот актив и решит все деревенские вопросы: коллективизацию, раскулачивание»[2]. Главная цель была такая: необходимо обобществить как можно больше хозяйств, арестовать сопротивляющихся кулаков. Подобная практика открыла путь злоупотреблениям. Как определить, кто такой кулак?

В самом общем смысле «кулак» – это зажиточный крестьянин, сельская буржуазия. Часто это уважаемый, состоятельный член сельской общины. Отрицательные черты к облику крестьянина-кулака добавляет непременное «использование наёмного труда» (батраков и деревенской бедноты) для собственных сельскохозяйственных нужд. Сама эта «эксплуатация» (часто экономически выгодная как нанимателю, так и наёмному рабочему) осуждалась главным образом с этических и нравственных позиций. Первые годы советской власти были отмечены многочисленными выступлениями комитетов бедноты («комбедов»), снабжённых достаточными полномочиями для того, чтобы громить кулацкие хозяйства. Созданные для помощи государству в «изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев» комбеды подчёркивали классовый антагонизм в обществе, который, во многом, благодаря усилиям советской власти, разрешался преимущественно с оружием в руках. В то же время, для первого периода масштабного «наступления на кулачество» (1927-1929 гг.) было характерно строгое разделение крестьян на «кулаков, середняков и бедняков», причём идеологический и в буквальном смысле физический удар должен был быть нанесён именно по «кулакам» – зажиточным деревенским «эксплуататорам». Но как свидетельствуют исторические факты, под раскулачивание попали не только «эксплуататоры», но и зажиточные крестьяне, не использовавшие наёмный труд. Таковым был и дед моей прабабушки - Винокуров Филипп Алексеевич (1870 – 1948), житель села Гвоздёвка Воронежской области. У него было шестеро сыновей (один из которых отец Марии Тихоновны – Тихон Филиппович) и две дочери. Как известно в то время землю давали на сыновей. Поэтому земли было достаточно, да и рабочих рук в семье хватало. Имели 8 коров, 20 овец, 6 лошадей, до 10 свиней, гусей, курей. Была своя крупорушка. По меркам своего времени и по своему социальному статусу семья была вполне благополучной. Узнав, что создаётся колхоз в Гвоздёвке, Филипп Алексеевич выделил своих сыновей и дочерей в отдельные хозяйства, прикупив им дома с усадьбами. Сам остался в бревенчатом доме с женой, оставив себе крупорушку, лошадь, корову и птицу. Выделить сыновей из хозяйства своего успел, но не уберёг от раскулачивания. И вот грянули перемены. Семья Филиппа Алексеевича Винокурова также попала под раскулачивание: дом его разломали и свезли в колхоз, крупорушку, лошадь, корову забрали. «И остался мой дед «гол как Сокол». К сыновьям ни к кому не пошёл, а выкопал себе землянку на своей оставшейся земле, сложил печку и так жил до смерти, до 1948 года»[3]. Отцу Марии Тихоновны Тихону Филипповичу при разделе досталась корова, лошадь, овцы, куры, гуси. Но он один из первых вступил в колхоз и у него отобрали активисты только лошадь.

Мать Марии Тихоновны Винокурова (Орловская) Татьяна Семёновна рассказывала ей: «Молодые люди в кожанках… начали круто и жестоко. Составили списки кулаков – тех, у кого была пара взрослых быков, лошадь, корова, свиньи, овцы, хата, рубленная… Их – то и стали раскулачивать в первую очередь… Отца моего Орловского Семёна Михайловича внесли в эти списки. Пришли в дом активисты и стали из него выносить вещи. Случайно из узла выпал платок с бахромой. Я спрятала его под кофту. Дом наш сломали. Лошадей и быков забрали на колхозный двор». И тут же добавляет: «Слава Богу, что всю семью «кулачили» на месте без выселки из села»[4].Документы и рассказы очевидцев свидетельствуют о том, что раскулачивание проводилось, действительно, чрезвычайными методами. Подтверждается документами, и рассказ Татьяны Семёновны о применении чрезвычайных мер при раскулачивании: «Так, в селе Русская Гвоздёвка (ныне село Рамонского района) районные уполномоченные создали вооружённые ночные патрули из состава бедняцкого актива. По сообщению очевидца, зафиксированному в архивном документе у жителей села сложилось впечатление, и даже убеждение, что в Гвоздёвке военное положение»[5]. Думаю, в подобных условиях не могло быть объективности комиссий по раскулачиванию, созданных при сельсоветах. Более того документы сообщают о массовом произволе членов таких комиссий: «Было допущено мародёрство и присвоение имущества»[6]. Административное давление при создании колхозов и бесконтрольное использование власти их создателями оттолкнули крестьян от идеи коллективизации. Мария Тихоновна говорит, что из села, «побросав всё имущество, многие жители убежали, кто куда»[7]. «В ЦЧО же только за 1930-1933 годы на постоянное жительство перебралось в город более 200 тысяч селян (по стране 10 млн.). И этот отток катастрофически усиливался, прибавляя уже не пахарей, а едаков. Голод пошёл гулять по Черноземью. Он унёс, как свидетельствуют сегодня, ранее засекреченные данные, почти 200 тысяч жизней. С оттоком сельского населения в города могло быть куда хуже, если бы этим видом миграции не был своевременно установлен надлежащий контроль. В декабре 1932 года постановлением ЦИК и СНК СССР ввелась паспортная система. Более чем 100-миллионному сельскому населению страны (кроме работников совхозов) вид на жительство не выдавался»[8].

События первой половины 30-х размыли эту границу – традиционное крестьянство было уничтожено – а на смену ему должно было прийти колхозное хозяйство. Разгром кулачества, а затем и крестьянства в целом был продиктован одновременно и экономическими, и идеологическими причинами. К моменту свёртывания НЭПа в сельском хозяйстве наблюдался серьёзный кризис хлебозаготовок (государство получало недостаточное количество хлеба традиционным путём «продналога»). По многочисленным свидетельствам жителей больших городов, продовольственная ситуация в них к 1929 году, когда вернулись карточки почти на все продовольственные товары, была даже хуже, чем в годы военного коммунизма и Гражданской войны. Форсированная модернизация предполагала строительство новой экономики за счёт наиболее конкурентоспособного советского «товара» – хлеба, максимального удешевления рабочей силы (исправительно-трудовые лагеря), мощной пропаганды и агитации. В идеологическом отношении «раскулачивание» – понятие схоластическое, в постсоветской историографии применяется также термин «раскрестьянивание», так как в самом скором времени под определение «кулак» мог попасть любой крестьянин, по той или иной причине неугодный власти.

Период «сплошной коллективизации» (1930-1932) покончил с «кулаком» как в терминологическом, так и в буквальном смысле. Власть в СССР уничтожала традиционный крестьянский уклад вместе с его носителями. К концу 1931 года в северные районы СССР было переселено около 2,5 миллионов человек (в том числе члены семей «кулаков», осуждённых по первому пункту указа «о ликвидации кулачества как класса», т.е. расстрелянных). Новое сельское хозяйство в стране социализма должно было быть исключительно колхозным.

В соответствии со ст. 7 Закона РФ от 18.10.1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» многие люди получили компенсацию за раскулачивание.

Жизнь в годы Великой Отечественной войны

(из воспоминаний Матющенко Марии Тихоновны)

Существует огромное количество литературы по истории Великой Отечественной войны в целом и по стране. Но я хочу рассказать, как пришлось выживать в эти страшные годы моим предкам, жителям Воронежской области. Свидетелем истории является моя прабабушка Мария Тихоновна.

Война! В спешном порядке мобилизуют мужчин. В селе Гвоздёвка, где проживала и до сих пор проживает моя прабабушка Мария Тихоновна, забрали всех мужчин, в том числе и её отца Тихона Филипповича. В её памяти остались слова песни, с которой мужчины уходили на войну: «До свиданья, отец и мать. Ухожу я в окопы воевать». Всё домашнее хозяйство взваливается на плечи женщин и детей.

Работа в колхозе «Заветы Ильича» не останавливается, практически весь тяжёлый труд ручной, техники мало, да и работать на ней некому. От зари до зари трудятся женщины, старики и быстро повзрослевшие дети. Работают за трудодни, «палочки», чтобы осенью получить определённое количество зерна, зимой смолоть муки и кормить свою семью. Но зерна уже получают меньше, так как всё идёт на фронт. Прабабушка говорит, что «война, конечно, не приведи Господи, это очень страшно, но общее горе сблизило людей, обиженных советской властью, раскулачиванием и репрессиями. Работать люди стали лучше, не покладая рук. У каждого в душе жила надежда на скорую победу, на мирную жизнь».[9]

13 апреля 1942 г. вышло постановление правительства «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней». Согласно ему, каждый колхозник старше 16 лет должен был теперь отработать для различных краев и областей (по группам) 100, 120 и 150 трудодней, а подростки (от 12 до 16 лет) – 50.

По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1942 г колхозники, не выполнявшие норму, несли уголовную ответственность и могли быть преданы суду, а также карались исправительно-трудовыми работами на срок до 6 месяцев с удержанием из оплаты до 25 процентов трудодней. Но это удержание производилось не в пользу государства, а в пользу колхоза. Такое решение способствовало заинтересованности колхоза в том, чтобы данное преступление не утаивалось, и позволяло ему удержанными фондами лучше обеспечить нуждающихся.

Когда сельхозработы наконец заканчивались, и наступала зима, «высвободившуюся» рабочую силу немедленно привлекали к различным другим «временным» работам. За весь этот непосильный труд государство вознаграждало их дополнительными трудоднями и почетными грамотами.

Весна. В колхозе в разгаре полевые работы, в мае всё посеяно и посажено. Но страшные вести идут с фронта: советские войска отступают. Немцы прорвали линию обороны у Горшечного, наступают через Дон у Семилук на Воронеж. Село Гвоздёвка, Лебяжье, Каверье оказались на передовой линии фронта под немцем.

В доме Марии Тихоновны поселяются немцы, а их выгоняют из дома. Мать с детьми ютятся в чуланчике. Немцы гонят подростков и стариков копать окопы. На правой стороне Дона находятся немцы, на левой – советские войска. Стрельба, рвутся снаряды. Однажды корова убежала к Дону, там её и застрелили. Жизнь превратилась в ад. Немцы всех жителей выгоняют из села. Они уходят, забирают с собой самое необходимое и заселяют Кулагин лог, который находится в 2 км. от села Гвоздёвка и 1,5 км. от хутора Панково. Родственники объединяются, строят шалаши и так живут неделю. Но продукты вскоре закончились, дети голодные, да и все хотят есть. Мать Марии Тихоновны, Татьяна Семёновна, вместе со своей сестрой и стареньким отцом Орловским Семёном Михайловичем отправляются в деревню, чтобы накопать на своём огороде картошки. Но в деревне немцы их схватили, сестёр посадили в чулан, а деда куда-то увели. В чулане сёстры просидели более суток, затем их выпустили. Один немец ударил Татьяну Семёновну, мать Марии Тихоновны, по голове резиновой дубинкой. Она упала и потеряла сознание. Когда очнулась, сестра сидела возле неё, а немцев рядом уже не было. У Татьяны Семёновны сильно болела голова и она оглохла. Сестра помогла ей подняться. Они ни с чем пришли в лог, спрашивают про деда, а он не возвращался назад. Чтобы утолить голод собирали траву в логу: «козельки», «конский щавель» ели их и запивали водой, которой здесь было много, так как в логу бил ключ.

Про деда Орловского Семёна Михайловича семья узнаёт от других жителей, которые тоже ходили в село за продуктами. Говорили, что деда пытали, били, думая, что он партизан. Потом заставили копать себе могилу на чужом огороде, дед выкопал. Жители говорили по-разному: кто говорил, что его живым закопали немцы в этой яме, а кто, что немцы его сначала застрелили. Но самое страшное, что он не вернулся назад, значит, его убили фашисты.

В деревню Татьяна Семёновна не могла идти – боялась, да и у неё очень сильно болела голова. Чем кормить семью? Родственники помогали друг другу, чем могли. Ночью выходили из лога и отправлялись на поле за колосками пшеницы или ячменя. Но это было небезопасно. Немцы ездили между сёлами, да и стрельба не прекращалась, шли бои. «Было очень страшно», - вспоминает Мария Тихоновна. А Татьяна Семёновна переживала и волновалась за своего отца. Она не верила тому, что ей рассказывали жители. И снова решила пойти в село, узнать про него и накопать картошки. Но для этого, по приказу немцев, нужно было взять пропуск у старосты. Татьяна Семёновна ушла в село. А в это время в Кулагином логу появляются немцы на лошадях: «шнель, шнель», всех выгоняют из шалашей, землянок и гонят по направлению села Медвежье. Мария Тихоновна схватила сестру и братьев и поспешила в толпу. Самого маленького шестилетнего перепуганного Васю несла на руках. Дети плакали, рядом не было мамы, отставали, а вместе с ними отставала и старенькая слепая бабушка (свекровь тёти Марии Тихоновны). Немцы постоянно кричали на них, подгоняли, шлёпали плётками. На дворе уже вечерело, когда они подходили к селу Медвежье. «Немцы темноты боялись, боялись партизан, может, поэтому они бросили нас подгонять»[10], - говорит задумчиво прабабушка. Они совсем отстали от толпы. Остальных немцы так и погнали дальше. Мария Тихоновна вместе с сестрой Аней, братьями и старенькой бабушкой заночевали в скирде соломы в поле. А утром, проснувшись, решили вернуться назад, ведь мамы так и нет. Неизвестно где она. Пошли назад, а Татьяна Семёновна бежит им навстречу. Она искала их. Вместе решили идти на хутор Панково.

Когда пришли туда, староста, из русских, сказал им, чтобы они уходили в Русскую Гвоздёвку, здесь им оставаться нечего. Рабочих рук у них нет, дети маленькие, а немцам нужны работники. Они повернулись и пошли в Русскую Гвоздёвку. К вечеру голодные, уставшие добрались до села. Постучали в крайний дом, в нём жили старики. Те пустили их переночевать. А рано утром немцы всех жителей Русской Гвоздёвки повыгнали из домов и погнали через село Медвежье, Перлёвку на Землянск. Там, тех, кто был с маленькими детьми, посадили на машины «душегубки» и повезли на станцию Курбатово. Взрослое население гнали пешком до самой станции. Это километров 40-50. Недалеко от вокзала всех загнали, как скот, за загороженную колючей проволокой местность. Кругом стояли вышки, с которых немцы наблюдали за пленными. Охраняли лагерь собаками. Людей набралось очень много. Там были и односельчане из Панской Гвоздёвки и родственники. Очень страшно. Никто не знал, для чего собрали сюда людей и что с ними хотят сделать. «Произошёл там один такой случай: всех мужчин выстроили в линию и расстреливали через одного. Дядя мой и его сын стояли рядом. Дядя остался жив, а его сына расстреляли. Принудительных работ не было. Все просто сидели. Часто были бомбёжки, многие умирали от голода, страха, болезней. Еды не было. Хлеба не давали. Люди, которые взяли с собой что-либо из еды, делились. За колючей проволокой пробыли недолго, вскоре всех посадили на машину и с другими пленными повезли к поезду. Загнали всех в вагоны, привезли на станцию Валуйки. Там всех высадили».[11] Далее Мария Тихоновна вспоминает, что они попали в какое-то село (название забыла) недалеко от станции Валуйки. Там заболел её младший брат Вася, которому было шесть лет, проболел недолго, врачей не было, братик умер. Зимовали они даже не в доме, а в землянке. Голодали, ходили по домам, просили милостыню. «Маму, меня немцы гоняли на работу в поле убирать зерно, а младшие ходили побираться по окрестным сёлам. Шла жестокая война, ежедневно взрослые и дети жили под страхом голода и смерти».[12] После освобождения пленников не кормили. И если кто из жителей посёлка приближался к лагерю, чтобы передать хлеба, картошку, молоко пленникам, их расстреливали. «Одна женщина сошла с ума, и всё время пела песни и насыпала в сапоги землю с камнями и щебёнкой. Её окружили немцы и потешались над больным человеком. На глазах пленников расстреливали тех, кто пытался бежать. А однажды когда немцы загрузили вагоны людьми, налетели самолёты и начали бомбить вагоны. Снаряд попал в цистерну с горючим. Загорелся весь состав. Вагоны с людьми были закрыты. Девочку семи лет, видимо родители, вытолкнули в окно. Она осталась жива, только сломала ногу, а трёхгодовалый мальчик повис в окне, за что-то зацепился. Все слышали и видели, как он горел живым, кричал, звал маму на помощь, но никто не смог ему помочь. Разве такое забудешь? (Слёзы бегут у Марии Тихоновны по щекам). Его крик до сих пор стоит у меня в ушах».[13] По рассказу прабабушки я соприкоснулась с теми злодеяниями, которые происходили на нашей земле в годы Великой Отечественной войны. Тем из малолетних узников, кому посчастливилось выжить, пройдя через ад и кошмар пересыльного лагеря, сейчас, как и моей прабабушке за 70 лет. Можно лишь поражаться, как у бывших малолетних узников на всё хватило сил, не на разовый, а по сути, на жизненный подвиг – выстоять. Выстаивать им пришлось и после войны.

И хотя в пересылочном концлагере Курбатова не было газовых камер, камер пыток - это был самый настоящий лагерь для уничтожения советских людей, детей.

После освобождения Валуек, весной 1943 года семья пешком вернулась домой. Страшная картина предстала их взору: всё разбито, разграблено, исковеркано. Везде кровь, трупы, сожженные хаты, груды металла. При виде этого сердце разрывалось на части от горя и отчаяния. В доме, в котором они жили до войны, жить было невозможно. Всё разбито: ни дверей, ни окон. Родственники, по линии Марии Тихоновны, поселились в небольшом домике покойного дедушки Орловского Семёна Михайловича. Было тесно, так как было много родственников. Спали на нарах, что остались от немцев. Голодали, копали мёрзлую картошку, ели лебеду, пекли из конского щавеля и картошки лепёшки. Но и этой еды было недостаточно, постоянно хотелось есть. Стали восстанавливать колхоз «Заветы Ильича».За семенным фондом ходили на элеватор в п. Латное, Семилукского р-на. Дорога была страшная через пойму реки Дон. Шли гуськом по одной дорожке, кругом всё заминировано и лежали, как скопы, раздувшиеся трупы немцев и наших солдат. Весной, когда разлился Дон, вода всё смыла. «Бабы и мы, 14-16 летние девчонки, а кто и постарше, помоложе, на себе таскали просо и рожь 40-45 километров. Весна, грязь. Хорошей обуви ни у кого не было: резиновые галоши, старые, рваные, кирзовые сапоги. Ноги натирали в кровь».[14] Мария Тихоновна тоже ходила за семенами и не раз. Начались весенние полевые работы. Всё делалось вручную: копали, сажали, сеяли, затем пололи, поливали овощи, осенью убирали урожай. Работали с утра до ночи не за деньги, а снова за «палочки», то есть за трудодни. С 1943 по 1945 год Мария Тихоновна работала вместе со взрослыми и наравне с ними. Летом – на полях, а зимой – в коровниках и телятниках. Выходных не было. Да и какие выходные, ведь ещё шла война, и надо было кормить не только себя, но и фронт. Жили впроголодь, зимой не хватало дров. Топили печку только тогда, когда готовили еду. На топку шли корни кукурузы, подсолнечника. Заели всех вши. Нечем было их вывести, мыла практически не было. Использовался дуст. Летом было легче, можно было искупаться в Дону, была другая сложность: везде мины, снаряды, не разорвавшиеся бомбы. Много взрослых и детей погибло от взрывов. Каждая семья испытала потерю близких людей. Войны на территории села не было, но по-прежнему люди испытывали страх и ужас. Уходя из дома в поле, на речку, никто не знал, вернётся ли он домой или нет?!!

Наконец, настал долгожданный день Победы!!! Все обнимались, целовались и плакали от счастья! Это была действительно «радость со слезами на глазах». Радость вперемежку с горем. Горе от потери близких, родных, а радость – что закончились страдания, унижения, кровь, смерть, что жизнь, наконец-то наладится.

Послевоенная жизнь

Возвращались с войны мужчины, рабочих рук становилось всё больше и больше на селе. На поля вызывали теперь сапёров, они убирали мины и снаряды. Стало безопасней работать. Жизнь повеселела. По вечерам и праздникам устраивали гулянья с гармошкой, песнями, частушками и плясками. В 1946 году вернулся и отец Марии Тихоновны Тихон Филиппович. Воевал в Польше.

Трудно жилось и после войны. Кругом разруха, голод. Сразу после войны были карточки. На неё можно было взять хлеб, 2 кг мяса или рыбы на месяц, 400 г жиров, 1,5 кг крупы или макарон. Однако чаще всего эти продукты (кроме хлеба) отсутствовали. После денежной реформы стало возможным купить всё, но не всем это было по карману. Можно сравнить доходы и цены. Средняя зарплата в 1948 г. составляла 480 руб. (в деревне), учителя получали 75 руб. в месяц. Цены после денежной реформы 1947 года: хлеб пшеничный 4-8 руб., сахар 13,5-16 руб., мясо 28-32 руб., рыба 10,5 руб., молоко (1 л) 2,5-5 руб., яйца 10-18 руб., ситец (1 м) 10-11 руб., спички 20 коп., костюм мужской 430-450 руб., мыло 4 руб., туфли женские 260-280 руб., мужские 260-280 руб., галоши резиновые 45 руб.

В зимнее время людям часто нечего было обуть, одеть.

Б. Слуцкий о житье – бытье советского человека в послевоенном времени писал:

В том веке я не помню вех,

Но вся эпоха в слове «плохо».[15]

И это, действительно было так, но люди трудились без устали. Хотелось всё быстрее восстановить, появилось желание жить хорошо. Жизнь после такой страшной войны казалось людям праздником. Испытав на себе все лишения военных лет, они стремились забыть о плохом. Желание вернуть утраченное подсказывало самый простой ответ на вопрос: «Как жить после войны?» - как до войны – и ещё лучше.… К мирной жизни не вернулось более 27 млн. человек. В том числе дядя Марии Тихоновны Тимофей Филиппович с сыном Василием, многие односельчане, оставшиеся в живых, рассуждали так: «А мы живы!!! Могу жить дальше. Коли пережили эту страшную войну, то всё остальное как-нибудь преодолеем. Такие настроения были массовыми. И в тяжелые 1946 – 1947 годы нормой были трудовые подвиги и свершения».[16]

Невероятно трудная, тяжёлая жизнь моей прабабушки и её семьи как в зеркале отражает многострадальную судьбу моей Родины. Мария Тихоновна всё выдержала, вынесла все невзгоды на своих хрупких плечах, как и большинство жителей моей страны, с которыми не всегда государство было справедливым. Сейчас ей 85 лет. Но я удивляюсь благородству её души, её доброте, любви к людям. Не ожесточилось её сердце, душа, перенёсшая все эти жизненные невзгоды.

Заключение

Таким образом, Мария Тихоновна, её семья, родные, знакомые – творцы вековой истории нашего государства. Много было сделано их руками. Они в невероятно трудных условиях поднимали экономику страны. Вынесли голод, холод, плен, многие ещё в детстве испытали на себе что такое фашизм, что нёс он людям Земли, что такое война. Они подняли страну из руин. Но государство не всегда по отношению к ним было справедливо: раскулачивание, репрессии, тяжёлые условия труда и быта в деревне. Горжусь, что мои предки принимали в укреплении государства самое активное участие. Они порядочные неравнодушные, упорные и волевые люди.

Своим поведением, трудолюбием Мария Тихоновна, её семья показывают, как надо жить, любить Родину, преодолевать препятствия, как люди должны относиться друг к другу, беречь свои семьи.

Жизнь её семьи – это живая история, которая даёт нам возможность понять прошлое нашей Родины, сравнить с настоящим, перенести всё лучшее в будущее, извлечь поучительные уроки.

В XX веке было много не только героического, положительного, но и негативного.

Я считаю, что и на ошибках предыдущего поколения все должны учиться жить, а поэтому нельзя пренебрегать и негативом в истории Отечества, чтобы не повторить ошибки вновь. Историк В.О. Ключевский советовал: «Изучение нашего прошлого небесполезно – и с отрицательной стороны. Оно оставило нам мало пригодных идеалов, но много поучительных уроков, мало умственных приобретений и нравственных заветов, но такой обильный запас ошибок и пороков, что нам достаточно не думать и не поступать, как наши предки, якобы стать умнее и порядочнее, чем мы теперь».[17]

Невольно вспоминаются слова предостережения русского писателя, автора книги «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына: «Если опыт XX века не послужит человечеству должным уроком, то в будущем кровавый смерч рискует повториться с новой силой».[18]

Не должно наше поколение допустить необоснованных репрессий, раскулачивания, гибели безвинных людей, детей, террора и фашизма, пленения насилия над личностью, а для этого, думаю, мы обязаны изучать уроки прошлого.

Список литературы

1. Беседы с Матющенко Марией Тихоновной.
2. Газета «Воронежский Курьер», ст. Петропавловского Вл. «Чрезвычайщина», 2010 г., №2.02, стр.3.
3. Государственный архив Воронежской области, ф. 1013, оп. 1, д. 313, л.38.
4. Данилов А.А., Косулина Л.Г. «История России XX век», М. «Просвящение». 1998г., с. 152.
5. Журнал «Преподавание истории в школе», Москва, изд., «Школа-Прогресс», № 4, 1999 г., стр.51.
6. Ключевский В.О., соч.Т.IX, с. 359.
7. Левантовский А.А., Щетинов Н.А., «Россия в XX веке», м. «Посвящение», 2003, стр. 207-211.
8. Соловейчик С.А., еженедельное приложение к газете «Первое сентября», «История», 1997 г., №29, с. 5,; 1998г., №26, с. 8-9.

• Переломные точки русской истории