Леонов И.А.

Великая Отечественная война вошла в мировую историю как самая крупномасштабная и кровопролитная за все время существования человечества. Бремя этой войны легло на плечи советского государства и его  граждан, своими трудовыми и ратными подвигами завоевавших победу  борьбе с нацистской Германией. В официальной истории эти подвиги возведены в ряд аксиом, создана иллюзорная картина единения общества перед лицом врага, в то время как факты противоположного характера замалчиваются или трактуются как предательство и измена. Данное же исследование посвящено анализу фактов антисоветского характера и содержания.

Крах советской идеологии позволил исследователям открыто взглянуть на преступления советской власти, трагедию Гражданской войны и эпоху репрессий. Несмотря на давно назревшую необходимость пересмотра истории в рамках национальных приоритетов, государственные чиновники разных уровней заявляют о недопустимости подобных действий, препятствуя, таким образом, развитию исторической мысли.

Антисоветские разговоры – наиболее часто встречающийся вид политических преступлений на территории Читинской области. Они исходят от разных категорий лиц, представителей разных профессий, но зачастую связанных либо наличием репрессированных и эмигрировавших родственников, либо белогвардейским прошлым.

Антисоветские разговоры

Антисоветские разговоры по содержанию  разделены нами на пять групп:

1. Обвинения в адрес советского правительства

2. Пораженческие настроения

3. Поддержка вражеского государства

4. Недовольства в связи с проведением подписок на военный заем

5. Недовольства в связи с дефицитом продовольствия

Обвинения в адрес советского правительства. В период первых двух лет войны прямые или косвенные обвинения в адрес правительства и лично И. Сталина не прекращались. Так уже в первые недели войны дали знать о себе такого рода настроения: в читинском депо на собрании рабочих в связи с указами Президиума ВС СССР от 22.06.1941(О военном положении) и 4.07.1941(О выработке военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны) выступил рабочий Штанов. Он заявил: «Этот указ нас не касается, Советское правительство изменило нашему народу»[5, л. 28]. Козыкин, работник Васильевского прииска (Карымский район), среди других рабочих заявил: «Сталин не русский человек, подвел наш народ, заставил воевать с немцами. Советская власть отдала всю пшеницу и не могла откупиться от немцев, вот и пришлось воевать. Нужно всю партию разбить и коммунистов перебить»[5, л. 87]. Тракторист Исаков, житель нерчинского района, в пьяном виде перед группой колхозников выступил со словами: «Советская власть грабит население, скоро наступит этому конец, немцы наступают – граждане! Уничтожайте ценности, громите клубы, избы-читальни»[5, л. 89]. Сторож нерчинской МТС Подшивалов в ходе разговора с рабочими, заявил: «Советская власть грабит население, забирает последний кров, вот придут немцы, установят другой порядок, тогда за все расплатимся»[5, л. 90].

Тяжелое положение сельских жителей и рабочих не могло улучшиться в годы войны, поскольку именно здесь, вдалеке от фронта, ковалась победа. Однако не все граждане были настроены отдать для победы все свои силы, например, рабочий совхоза «Металлист», прочтя указ ВС СССР о предоставлении права директорам заводов и предприятий оставлять рабочих на сверхурочных работах в военное время, выразил недовольство: «Зачем мы завоевывали власть и вообще, зачем мы воюем, когда заставляют работать, как в старое время»[4,  л. 72]. Бригадир колхоза «Заветы Ленина» села Жиндо 2-е сказал: «Колхозники дошли при советской власти до безвыходного положения. Никто им не виноват, сами хвалят и держатся за советскую власть, вот она их и довела до такой жизни»[15, л. 35].

Не скупились на обвинения в адрес власти и представители партии. Так, член ВКП(б) Чурин Н.А. в связи с плохим проведением подписки Госзайма на его участке, обвинил правительство в неэкономном расходовании средств[1, л. 34-35]. А управляющий КУК-Журзолото (Сковородинский район) Огиенко выразил недовольство проведением внешней политики: «Наше правительство совершенно безголовое, недавно Финляндии дали 200 тонн пшеницы, а сейчас на нашем хлебе нас же бьют»[5, л. 88].

Справедливое недовольство граждан вызывали действия карательного характера по отношению к населению. Главный бухгалтер читинского райторга Шестаков сказал помощнику по кадрам Голушкину: «В Советском Союзе очень жесткий карательный закон против рабочих и служащих, их садят в тюрьмы за пустяковые дела. Ни в одной капиталистической стране таких законов нет против рабочих. Этими законами только обостряют рабочий класс против советской власти»[5, л. 28].

Пораженческие настроения можно охарактеризовать как один из видов  преступлений военного времени, связанных с неверием в успешное окончание войны. Факты подобного содержания были также широко распространены на территории Забайкалья. В селе Тунгокочен на собрании домохозяек Ушакова П.Ю. выступила с такой речью: «Советская власть довела до того, что наши гибнут на фронтах, нам тоже очевидно придется погибнуть»[1, л. 9]. Трудопереселенец Окладников вел агитацию о слабости Советского Союза и жестокости правительства к рабочему классу[9, л. 119]; ремонтный рабочий Татаркин среди рабочих и вовсе заявил: «Мы мало получаем, работать сверхурочно я никогда не останусь и советую вам не работать»[10, л. 26].

Доведением политической информации до населения занималось советское Информбюро, однако это был не единственный источник новостей в нашем регионе, о чем свидетельствуют следующие факты. Начальник отделения паровозного хозяйства станции Шилка Терехин в беседе с командирами узла заявил: «Без Америки фашистов нам не победить. Наш посол трижды был у Рузвельта и просил о помощи»[5, л. 28]. Фгизуканов Исаак Вусанович, стрелок 2-го дивизиона Войск внутренней охраны республики (ВОХР), в разговоре с группой товарищей – стрелков высказал, что Сталин в своей речи от 3.07.1941 г. лжет, что советских войск погибло больше, чем немецких, а Гитлер, в свою очередь, говорит правду. В заключении Фгизуканов добавил: «Вот пойдет Япония войной, тогда советской власти будет конец»[9, л. 127].

Неверие в победу у ряда граждан основывалось на оценке мощи германской военной машины, уже завоевавшей пол-Европы. Старатель прииска Ольдой (Сковородинский район) Н.И. Евсеев среди группы старателей высказал следующее: «Велико ли было государство Финляндии, а в войне с ним наши продвигались по одному сантиметру, Германия – страна технически усовершенствована и теперь сметет с земли наши города, и если она победит СССР, то жизнь изменится к лучшему»[961, л. 88]; жители Зейского района Ивашкевич и Плотников выразили уверенность, что Германия быстро расправится с Советским Союзом в силу своей военной мощи[10, л. 57]. 1 июля 1941 года помощник начальника вагонного депо Чита по военной работе, некто Химич, член ВКП(б), в личной беседе сказал электромеханику Реутскому: «Вот тебе договор, который был заключен с Германией, теперь нам шею набили, а когда оккупируют, тогда нам покажут, как строить социализм и коммунизм»[10, л. 26]; Лапшеков, житель Александровского Завода, 70 лет, среди группы женщин заявил, что «от Москвы останется одна пыль»[10, л. 67].

Гражданин Лепов в разговоре со своим коллегой Малкиным выразил уверенность в грядущем поражении страны фразой «скоро нам капут», а также отметил превосходство германской техники и армии. В заключении он сказал: «Для меня все равно, хоть какая власть, хоть советская, хоть немецкая, мне все равно копаться в грязи»[10, л. 78]. О беспомощности Красной армии заявил милиционер Велоглазов, сравнив успешное взятие города Котельниково с чередой неудач на начальном этапе войны[13, л. 71]. Сапожников, работник оловянинского клуба, среди  группы людей сеял неверие в мощь Красной армии и советского народа, говоря: «Я первый не буду воевать, все бесполезно»[10, л. 26].

Как отмечает в своей информационной записке №13 заведующий сектором информации Читинского обкома ВКП(б) Скисавецкий, стали проявлять активность «контрреволюционно-поповские элементы», предсказывающие победу германского Рейха над СССР. Например, житель Чернышевского района Дмитрий Петрович Михалев в разговоре с рабочими сказал: «Я кулак, баптист, не верю советской власти…У нас весь народ пересудили, судят и ссылают, а поэтому никто не пойдет воевать так как весь народ обозлен на советскую власть». 29.06.1941 года этот же Михалев в присутствии нескольких человек снова выразил убеждение, что «народ не пойдет воевать с немцами и немец победит»[1, л. 28]. Машинист электростанции курорта Олентуй Дятлов, в беседе с учительницей Пляскиной, сравнил Германию с белым, а Советский Союз с красным конем и предрек победу белого коня над красным[5, л. 117]. Трудопереселенка Арановская Ю.В.(г. Зея) на политбеседе заявила, что «все идет по библии», и что советская власть в этой войне будет уничтожена[5, л. 117].

Некоторые граждане сознательно решили не участвовать в военных действиях на фронте, о чем имели неосторожность заявить во всеуслышание: Пешков Василий Федорович, колхозник колхоза «Пахарь», среди колхозников сказал, что «воевать он не будет, а если возьмут, то он перейдет в плен»[9, л. 28]. Братья Щетинины, Федот и Степан, заявили: «Если будет мобилизация, мы дезертируем, в тайге места хватит»[10,л.26].

Еще ряд фактов пораженческого характера мы встретили в информационной записке отдела агитации и пропаганды Зейского РК ВКП(б). Сообщается о нескольких случаях антисоветских выступлений: бухгалтер прииска Октябрьский Пархоменко высказал: «Советский рубль бесценный, на него ничего не купишь»; кузнец зейской МТС Быков, сказал: «Дурак тот, кто подал заявление добровольно пойти в армию, он хочет попасть на красную доску»[10, л. 57].

Поддержка вражеского государства в период войны трактуется как измена. Пойти на это может заставить искренняя ненависть к собственному государству, правящему режиму, репрессивным методам его правления. Фактов такого характера значительно меньше, однако полностью отрицать их наличие не представляется возможным.
Часть населения связывала с немцами свои надежды на перемены в стране, прекращение репрессий, освобождение заключенных и возвращение эмигрировавших родственников. На читке сообщения информбюро грузчик станции Карымская Батеев высказал: «Если власть сменится, может лучше будет»[5, л. 87], работник Ленинского шахтоуправления Ф.К. Дербин в ходе разговора с рабочим Дудко сказал: «Хорошо, что Германия объявила войну, скоро встречусь со своим братом, который за границей»[5, л. 27], гражданин Бабежко, чернорабочий станции Кадала, выразил свою радость по поводу нападения на Советский Союз, а также предположил, что его репрессированного отца скоро могут освободить[10, л. 78]. Жительница села Маньково Данбаева, имеющая репрессированного отца, идя с митинга, заявила: «Немец знает, за что воюет, он хочет освободить наших отцов»[5, л. 90].

Негодование заведующего сектором информации Скисавецкого вызвал факт «ротозейства» и «благодушия» со стороны группы колхозников, к которым подошел неизвестный прохожий и высказал следующее: «Началась война, советская власть будет уничтожена. Скоро мы заживем по-настоящему»[5, л. 90]. Колхозники никаких мер к задержанию неизвестного не приняли.

Открыто симпатизировали Германии старатель Октябрьского прииска А.Г. Барышневский, заявивший, что «власть Гитлера хороша»[5, л. 116], рабочий читинской пекарни №1 Шленский пожелал, чтоб в Москве было установлено «фашистское» правительство[7, л. 23], рабочий станции Петровский Завод Покуйко заявил перед группой других рабочих: «Вот и хорошо, что Германия напала на Советский Союз»[10, л. 26]. Трактористка Забелина (Акшинский район) выразила надежду, что немцы придут в ее село[9, л. 89], начальник цеха дарасунского отдела Оловотранса Штром, в беседе с работниками мастерских, заявил, что «еще недолго коммунисты будут командовать нами, скоро придет Гитлер, тогда мы ими будем командовать»[6, л. 11]. Наконец, наиболее показательный случай произошел в селе Олинске, где некто Логунова заявила группе женщин: «Скоро придут немцы, я сама буду выдавать коммунистов и выкалывать им глаза»[5, л. 89].

Факты недовольства в связи с проведением подписок на военный заем фиксируются с 1942 года. Часть граждан отреагировали на данную государственную инициативу отрицательно, например навалоотбойщик Беляев заявил: «Если хотите, подписывайте меня на 50 рублей, больше не дам ни копейки. Советская власть также крепка, как моя рваная фуфайка»[14, л. 87]. Токарь колесного цеха ПВРЗ (г. Чита) Качковский вовсе отказался подписываться и заявил: «Мне и с немцами не хуже жить будет».  Фомкин Г.Н., плотник склада топлива от подписки также отказался и заявил, что «рабочих кормят один раз в сутки одной лапшой, держат голодных хуже, чем собак»[14, л. 103]. Остапенко, старший кондуктор кондукторского резерва станции Могзон, подписался на 100 рублей, причем заявил: «В 1914 году я сам был на фронте и знал, за что воевал, а за что сейчас воюют, не знаю, что ко мне пристали, я бросил вам 100 рублей и хватит». Главный конструктор этого же резерва Поджидаев при отказе от подписки обвинил правительство в нерациональном расходовании денежных средств, подобное же заявление сделал Смирнов, фрезеровщик депо Могзон[14, л. 95].

1942 год принес и без того небогатым рабочим и колхозникам забайкалья новую проблему – дефицит продовольственных товаров. Работник Верх-Амурзолота Сафонов в узком кругу произнес: «Раньше тоже были войны, а этих лохмотьев не просили, а сейчас с каждым днем все дай и дай, я им ничего не дам». Его дочь заявила: «Скоро война кончится, немцы победят и всех распустят по домой, тогда не будет этих сборов и норм, а то совсем заморили»[14, л. 198]. Наконец, спецпереселенец Павлов при подписке на заем заявил: «Я был в Германии 6 месяцев в плену, и так не голодовал, как голодую при советской власти»[14, л. 123].

Недовольства в связи с дефицитом продовольствия – достаточно часто встречавшийся факт. В ходе работы с архивными материалами нам удалось обнаружить не только искомые антисоветские настроения, но и свидетельства бедственного положения некоторых колхозов, где люди в буквальном смысле умирали от истощения[15, л. 112]. Сложившаяся обстановка не могла положительно влиять на настроения граждан.

Общую оценку состояния забайкальских колхозов дал председатель колхоза имени Чкалова, член ВКП(б) Подшивалов. Он сказал: «Никогда наши колхозы не будут богатыми, в колхозах царит исключительная бедность, как в потемкинской деревне»[6, л. 10]. Зафиксирован ряд свидетельств о тяжелой жизни в колхозах, так гражданин Бабежко заявил: «В настоящее время очень тяжело жить в колхозе, хлеб и скот забирают для военного запаса, а ты как хочешь, оставайся и живи»[10, л. 78]; жительница Усть-Карского района Пономарева Е.Г. жаловалась на жизнь: «До чего дожили при советской власти, хлеба и того нет, а руководители района не беспокоятся, чтобы снабдить нас хлебом»[15, л. 24]; Шункова Анна Лукинична, жительница села Бейтоново, посетовала: «Раньше батраки у хозяев мяса не поедали, а сейчас сами хозяева и не видим мяса. Какая это жизнь в колхозе, конечно не жизнь, а мука»[15, л. 41(об.)]. Колхозница колхоза имени 17-го партсъезда и вовсе открыто пожелала, чтоб немцы разбомбили ее ненавистный колхоз[15, л. 35].

Состояние ряда приграничных колхозов, по признанию самих партийных работников, было очень тяжелое. Доведенная до крайности колхозница Шемякина Е.Н. заявила: «Чего мне работать в колхозе, мне в этом году все равно сдыхать, одежды зимней нет, а в сельпо ничего не привозят, в колхозе тоже нет»[15, л. 24]. Урывская Ольга Павловна (село Орловка) заявила: «Я целое лето работала и ничего не получаю, мне хлеба не дают в течение 10 дней. Муж воюет на фронте, а я сижу голодная, побью всех детей, а сама утоплюсь»[15, л. 41(об)]. Жизнью на грани смерти назвал житель села Шонуй свое существование. Притом отметил, что жизнь все равно приходиться хвалить, как бы тяжела она не была[15, л. 36].

Колхозник села Менза Бузин Е.Ф. пожелал, чтоб колхозный скот вымер, поскольку работа с ним не приносит никакой пользы – все, от масла до шерсти, отдается государству[15, л. 37].
Ряд колхозников надеялись на смену власти, ждали вступления Японии в войну. С возможными политическими переменами они ассоциировали и перемены социальные, т.е. улучшение продовольственного состояния. Сторож райисполкома Жаворонкова, например, высказала: «Надоели эти сборы, хотя бы скорее что-нибудь, может опять бы возвратилась старая власть, пожили бы немного, а то просто заморили»[14, л. 198]. Щербакова Анна Андреевна, заявила: «Хотя бы скорей Япония пришла, тогда бы лучше стало жить, а то, наверное, с голоду помрем в этом колхозе на этой норме»[15, л.41 (об)]. Колхозница Аршинина в связи с отсутствием хлеба в колхозе, сказала: «Лучше бы скорее Гитлер пришел и этих тахторских руководителей перебил, а то сидят, ничего не руководят и нас с голоду морят. Вот у меня двое детей, на их стало страшно смотреть, они от голоду совсем истощали, а если придешь просить хлеба, на тебя же накричат и жаловаться некуда»[15, л. 104]. Кочергин В.П., житель рудника Гурбанжа, при получении хлеба со склада выразил недовольство размером пайка и пожелал, чтоб скорее произошел «переворот»[10, л. 67].

Действия местных администраций по обеспечению фронта продовольствием приводили к парадоксальным ситуациям, когда склады были полны, а колхозники ничего не получали, так Бронникова П.Н. (с. Могойтуй) заявила: «Зачем мы так работаем, все равно нам за это ничего не дадут, даже хлебом не кормят, а в кладовой колхоза есть хлеб, мясо, картошка, а нам нет ничего – работаем в пустую»[15, л. 108]. Еще имели место быть ряд фактов следующего содержания: гражданин Лисица, работник 2-го лесопункта Горкинского ЛТХ, накануне митинга заявил, что всевозможные митинги его уже замучили, а «жрать нечего»[10, л. 26]; и жена сторожа Самойлова на станции Атамановка среди домохозяек заявила: «Не успели начать войну, как уже и нет хлеба»[10, л. 26]. Колхозник Поддубный, житель села Орловка, в своем письме на прииск Ольдой написал: «Если вы едите готовый хлеб из магазина, то не думайте уезжать из Ольдоя. Вы не видели еще голодовки, как голодуют колхозники в Орловке»[15, л. 42].

Так отразилось продовольственное состояние на настроениях граждан Читинской области. Тем более, людям, жившим во времена императорской России, было с чем сравнивать: колхозник Потехин Ф.Ф., житель села Могойтуй, высказал: «Бывало при царе зайдешь в магазин – всего было полно, от товара полки ломились, и все было дешево, а сейчас рад бы отдать любые деньги, но что купишь, когда в магазинах голые полки. Раньше придешь с несколькими рублями и наберешь вязанку товару, а теперь нужно тысячи, да и взять нечего»[15, л. 108].
Рассмотренный вид политических преступлений – антисоветские разговоры – не однороден по своему характеру. Благодаря выделению пяти групп, объединенных общим содержанием, удалось проанализировать имеющиеся факты антисоветских разговоров в контексте выбранной нами темы. Количество представленных фактов свидетельствует о масштабности данного явления, о невозможности представить полноценную историческую картину забайкальского общества периода войны без рассмотрения вышеуказанных свидетельств эпохи.

Распространение антисоветских слухов

Данный вид преступлений достаточно обширно представлен в нашем исследовании. Органы НКВД неслучайно обращали пристальное внимание на факты распространения антисоветских слухов: слухи напрямую могли повлиять на настрой населения, его желание трудиться и отдавать все для фронта. Как уже говорилось ранее, у забайкальцев помимо Информбюро СССР, очевидно, были и другие источники информации.

Мы не ставили перед собой задачу дать оценку достоверности распространяемой определенными гражданами информации, – некоторая из них просто абсурдна, такая как распространяла проживающая в Кадале Мордовина, что якобы немцы дошли до Новосибирска[4, л. 72]. Достоверность определенной части слухов просто невозможно проверить. Так, в письме погибшему бойцу РККА от родственницы говорилось, что в селе Обор «колхозники, находящиеся на лесозаготовках, ничего не зарабатывают и проедают свое последнее, забивают последний скот для покупки муки, все село, начиная от школьников 2-го класса, беспрерывно пьянствует»[1, л. 30]. Безусловно, письма подобного содержания не могли положительно сказаться на моральном состоянии солдата.

Недоверие к официальным сообщениям Информбюро – широко распространенный факт. Работник Петровскстроя заявил: «Наши газеты и радио передают, что германские солдаты переходят на нашу сторону, это все преувеличивают, только поднимают настроение в массах, верить этому нельзя и надеяться, что внутри Германии вспыхнет революция, это нам только морочат головы»[4, л. 72]. В депо Хилок во время читки газет некто Боброва заявила о том, что советские газеты врут, «на самом деле фашисты наших бьют, а не мы их»[5, л. 116]. Инженер – разведчик по цветным металлам, приехавший из Москвы в Балей, выразил недоверие к газетным сообщениям, заявив, что «в газетах пишут о зверствах немцев для мобилизации общественного мнения»[5, л. 118]. Бузин Е.Ф., житель села Менза, распространял слухи, что в армию берут женщин, урожай очень плохой и положение страны – критическое. Он же выразил недоверие к сообщениям о «зверствах» немцев: «Газеты врут об издевательствах над оккупированным населением немцами. Никакого издевательства со стороны немцев нет, села они не сжигают, с русскими военнопленными обращаются хорошо, а газетам верить не нужно»[15, л. 37].

Недоверие граждан вызывали официальные сообщения о количестве потерь со стороны СССР. Жительница Кадалы Журавлева Е. говорила, якобы советских солдат убито 2 миллиона, и скоро в магазинах закончатся  продукты и промтовары[5, л. 24]. Рабочий Сизых В.А. распространял слухи о непобедимости германской армии, огромных потерях в рядах Красной армии, и в частности сказал: «За 3-4 июля красноармейцев побито 15000 человек, а германских только 2000 человек»[9, л. 28].  Работник леспромхоза Зюльзинского участка (Нерчинский район) Федоров распространял слухи о том, что немцы взяли Москву, Красная армия несет большие потери, «раненых бойцов посылают снова в бой, до тех пор, пока не получит 12 ран, в госпиталь не направляют»[5, л. 88]. Жительница Зейского района Афанасьева распускала слух, якобы потери РККА составляют 4 миллиона[10, л. 57].

Заместитель начальника ВОХР по политчасти Леонтьев среди командного и рядового состава «сеял панику, выказывал пораженческую позицию по отношению к Красной армии, восхвалял германскую армию, клеветал на коммунистическую партию Германии[9, л. 128]. Колхозник села Жиндо распространял слухи, якобы в госпитале Петровск-Забайкальска плохо организованно питание раненых красноармейцев. «Сварят воды, высыпят туда горсть муки и вот этой болтушкой кормят, а советские руководители считают, что раненые красноармейцы питаются нормально»[15, л. 36]. Гражданин Дерябин пустил слух, что армии Литовской, Латвийской и Эстонской республик перешли на сторону Германии и воюют против Советского Союза[9, л. 119].

Следующие инциденты заслуживают особого внимания, так как связаны они с деятельностью подпольного русскоязычного радио, вещавшего, по всей видимости, из Харбина. Эта радиоволна сообщала слушателям альтернативные сводки сражений, опирающиеся, в первую очередь, на немецкие источники. Возможно, именно с этим связаны многочисленные факты распространения «антисоветских слухов». Так, гражданка  Штейсвергер заявила, что слышала по радио, якобы германская армия заняла Смоленск.  Однако на тот момент Смоленск еще не был захвачен Германией[9, л. 127]. Кузнец Казановского приискового управления Макаров утверждал, что слышал по радио выступление Гитлера, и что советское правительство само развязало эту войну[5, л. 116]. Нами было обнаружено свидетельство, косвенно подтверждающее существование антисоветской радиоволны. Оно относится к изъятию радиоприемников у населения южных приграничных территорий Забайкалья. Подробное же рассмотрение столь интересной темы – задача отдельного исследования.

Еще ряд фактов в корне противоречат общепринятой версии террора немцев по отношению к населению оккупированных территорий и пленным советским солдатам. Житель села Покровка (Могочинский район) утверждал, что «в Усть-Карск прибыл раненый красноармеец, который рассказывал, что он находился в плену в Германии: там никаких продовольственных затруднений нет, русских пленных не бьют»[15, л. 27]. Наконец, колхозница села Усть-Урлук  Осипова А.З. высказала: «Пришедший с фронта С. говорит, что русские красноармейцы более чем наполовину уходят к немцам в плен. Когда русские войска забирали обратно из немецкой оккупации населенные пункты, то население этих сел плакали, потому что им не хочется возвращаться обратно в подчинение советской власти, населению было хорошо жить под властью немцев»[15, л. 35].

Деятельность антисоветских элементов в данной сфере сводилась к нескольким основополагающим факторам: проявление публичного недоверия к газетным сообщениям, распространение альтернативных сводок  сражений между РККА и Вермахтом, отрицание государственной политики разжигания ненависти к врагу и сообщение информации противоположного характера. Чрезвычайный интерес представляет именно последняя форма антисоветских слухов, якобы немецкие солдаты, вопреки газетным сообщениям, не «зверствуют» на захваченных территориях. На данную тему долгое время было возложено табу, однако пример существования Локотского округа, по крайней мере, говорит о лояльности немцев к антисоветски настроенному русскоязычному населению.

Саботаж, вредительство

Последняя группа фактов, которую мы рассматриваем в данном исследовании, это действия антисоветского характера - саботаж и вредительство. Необходимо признать: такая форма антисоветской деятельности требовала определенного мужества. Показателен в данном случае следующий пример: жители Борзинского района тракторист Гантимуров и колхозники Прокопьев и Бакшеев занимались разрушением колхоза, а именно: «выводили трактора и комбайны из строя путем размораживания радиаторов, сыпали в масло песок, в результате чего имели место факты плавки подшипников в тракторах и комбайнах, уничтожали колхозную сбрую». А также избивали колхозников и подрывали авторитет руководителей[6, л. 11]. Все трое имели репрессированных или эмигрировавших родственников, что отчасти поясняет их поведение.

В канун нового 1942 года был произведен массовый сбор новогодних подарков для солдат и командиров РККА. По признанию секретаря Петровск-Забайкальского райкома Гусева, организация сборов прошла «как в городе, так и в отдельных колхозах далеко не благополучно». Например, жители Петровск-Забайкальского Федоров И.К. и Матвеев Л.Ф. выгнали из дому активисток по сбору новогодних подарков Колобову, Уцину и Безлуцкую и  накричали на них различной бранью[1, л. 6].

В селе Ульзутуево работник железнодорожного транспорта Николаев застрелил лошадь, чтобы не сдавать в фонд РККА[5, л. 87]. Жительницы Читы Рябчук и Лисовская и вовсе организовали мошенническую деятельность, собирая деньги с населения под видом фонда обороны и присваивая их себе[5, л. 115].

Дважды в рассматриваемый нами период был зафиксирован факт  надругательства над портретом И.В. Сталина. Уборщица клуба станции Талдан Китаева ключом повредила висевший в фойе портрет вождя и сорвала край текста его речи, где говорится о провале плана молниеносной войны[3, л. 107]. Железнодорожник, старший сигналист Климчук, работая в ночную смену, сознательно разбил и сжег портрет Сталина[10, л. 78].

Имеются ряд свидетельств об уклонении призывников от военной службе, а также фактов дезертирства из рядов Красной армии. Так, призывники Панов и Брилев, работники совхоза «Металлист», отрубили себе по пальцу у правых рук, не желая воевать с «зарвавшимися псами – германскими фашистами»[4, л. 72]; военнообязанный села Каштак Лобов отрубил себе два пальца правой руки после получения повестки из райвоенкомата[5, л. 90]. Граждане, дезертировавшие из рядов РККА, были обнаружены в селе Верхний Нарым и на шахте «Кули». В селе Верхний Нарым находился и вел «контрреволюционные разговоры» скрывающийся красноармеец Козлов И.П.[5, л. 117]; младший лейтенант Гершевенко Алексей Максимович под видом контуженного пробрался в Читинскую область и устроился на работу в шахту «Кули». Провокатор Бакланов Б.С., при переводе на работу из Иркутска в Улан-Удэ, самовольно доехал до станции Зубарево и носил там форму летчика-лейтенанта[11, л. 46].

Наконец, факты нападения на представителей партии и партийных организаций зафиксированы дважды: трудопереселенцы братья Очкуровы и Долгополовы избили комсомольцев Трясунова и Самохвалова, при этом заявили: «Вам была свободная дорога, а сейчас мы вам дадим дорогу»[9, л. 118]. И житель села Копунь Музгин сначала в столовой, а затем на улице напал на уполномоченного обкома ВКП(б)  Зарайченко, «ударил его табуреткой, и затем колом, пытался давить за горло и ударить топором», при этом кричал: «Гады коммунисты, вас надо истреблять»[6, л. 15].

Данная группа преступлений, как было указано, связана с прямыми действиями антисоветского характера. Между словом и делом всегда существует грань; если антисоветские разговоры в силу своей массовости кое-где могли остаться незамеченными, то после попыток саботажа и вредительских действий вряд ли было возможно избежать наказания, причем наказания высшей меры. Что касается дезертирства и уклонения от военной службы, то здесь стоит признать: количество подобных инцидентов ничтожно мало по сравнению с количеством забайкальцев, добровольно ушедших на фронт. Мы, в свою очередь, не ставили перед собой цель, дать какую-либо оценку действиям граждан, уклонявшихся от призыва или дезертировавших из рядов Красной армии; в период войны имели место и более вопиющие случаи, связанные с переходом советских солдат на службу Германии.

Выявленные факты антисоветской деятельности объединены нами в три группы преступлений: антисоветские разговоры, распространение антисоветских слухов, а также саботаж и вредительство. Каждая из этих групп имеет характерные особенности, на основании которых они были сформированы. В количественном отношении группы неравноценны, выстроены в порядке убывания числа зафиксированных фактов. Антисоветские разговоры как самая массовая группа преступлений разделена на пять подгрупп, остальные группы рассмотрены в общем контексте.

Опираясь на сведения архивных материалов, мы выяснили, что наряду с широким патриотическим подъемом в ходе Великой Отечественной войны наблюдался подъем реваншистских «белых» идей, провозглашавших свержение советского правительства и восстановление прежнего, дореволюционного уклада жизни. Волна антисоветских настроений охватила большую часть территории Читинской области, все социальные слои и возрастные группы. Общее количество репрессированных (по данным Читинского областного суда) по политическим и государственным преступлениям за первые два года войны составляет 1349 человек. Наиболее активными участниками антисоветской деятельности являлись бывшие «кулаки», белогвардейский элемент, а также  родственники репрессированных и эмигрировавших граждан[2, л. 13]. Необходимо отметить, что антисоветские настроения отнюдь не превалировали в общественном сознании, но были частью общественных противоречий, частью идеологического фронта, противостоявшего  советскому государству. Антигосударственные настроения подпитывал и эмигрировавший белогвардейский элемент, поддерживаемый антисоветски настроенной Японией. Таким образом, у советской власти в Забайкалье были как внешние, так и внутренние враги общего, российского происхождения.

Благодаря исследованным архивным документам мы вправе утверждать, что забайкальское общество не было единодушно как в оценке происходящих событий, так и в своем к ним отношении.

Библиография

1. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 943
2. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 944
3. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 945
4. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 949
5. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 961
6. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 971
7. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 977
8. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп 1. Д.№ 978
9. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 988
10. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 990
11. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 1230
12. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 1243
13. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 1245
14. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 1270
15. ГКУ ГАЗК Ф.П-3. Оп.1. Д.№ 1496

• Переломные точки русской истории