Капусткин М.В.
В жизнь всё большего числа людей на нашей планете прочно входят городские ритмы. В поисках комфортного быта и ценных знаний многие их тех, кто вырос в крестьянских семьях, покидают родные края, ощущая при этом смешанные чувства.
Ведь сколь бы радужными ни казались открывающиеся перспективы, раз за разом приходится переселенцам сомневаться в них, словно отказывать самим себе, решившимся на личный эксперимент, в воле и терпении, без которых нельзя преодолеть разлуку и гнетущее одиночество, уныние от труб заводов и серых мостовых.
Вместе с тем нечто сходное могло бы овладеть и обыкновенным горожанином- ремесленником, мастеровым, торговцем- пришлось бы ему однажды вернуться в родной, практически полностью опустошённый город. Пепел и руины, наблюдаемые повсюду, заставляют отчаяться даже самого трудолюбивого умельца- так безжизненно, пустынно выглядит простирающаяся равнина, и частью её стало славное торжище, величественный ансамбль деревянных купав, застигнутая жестокостью красота. Немало бед от чужеземных и братских походов испытали русские стольные, но ещё чаще далёкие от крупнейших поселений города в укрытой лесами глубинке. На архитектурном облике немалого числа из них до сих пор свободно просматриваются следы исключительно безжалостного разорения, какое принято безлично называть, вспоминая о напрасной, алчущей страха в сердцах окружающих порче общего наследия, вандализмом, а вне науки – именовать «Батыевым нашествием».
Прежде всего с ним как с великим несчастьем для православного мира наступал упадок уникальной коммунальной культуры ремесленных и ярмарочных центров. Будучи внуком кровожадного и властолюбивого предводителя монгольских орд Чингисхана, хан Батый, которого летописцы, возвещающие о нагрянувшей в виде его степных полчищ каре, определяют «безбожным же, лживым и немилосердным царём Батыем» [4, 36], не пренебрегал самыми суровыми средствами наказания «непокорных». На страницах одного из немногих литературных свидетельств, подробно рассказывающих об ордынском вторжении на Русь в 1237-1238 гг.- «Повести о разорении Рязани Батыем»- читаем следующее: «…И стал воевать [Батый-прим. авт.] Рязанскую землю, веля убивать, рубить и жечь без милости. И град Пронск, и град Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей побил без милосердия. И текла кровь христианская, как река сильная, грех ради наших» [4, 38]. Хотя и до установления двухсотлетнего татаро-монгольского ига древнерусские княжества страдали от варварских разграбления со стороны половцев, печенегов или хазар (о раздорах с первыми сообщается в «В слове о полку Игореве», а о последних вспоминаем из строк в «Песне о вещем Олеге» А.С.Пушкина), масштаб ран, нанесённых воинственными азиатами, был исключителен. Не зря всё же в отечественной истории их господству на Русской равнине отводится целая эпоха, продолжавшаяся с 30-х гг. 13-го столетия вплоть до конца 15-го. Не знали ни многочисленные князья, ни обыкновенный люд свирепой мощи сродни той, что прокатилась по полям и сёлам, не останавливаясь ни перед какими преградами. Будь то горы или реки, холода или неприступные укрепления- против прирождённых конников и их стрел теряли смысл любые попытки защититься иначе, как спасаться бегством. Потому и усматривали авторы летописных источников в явлении неведомых народов, «безбожных моавитян, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда пришли» [3, 122], закономерное наказание за грехи правителей, сеявших смерть в соседних вотчинах своей враждой друг с другом. И страдали от гнева иноземных победителей не только жители, но и столь нетипичные для завоёвывавших их кочевников городские пространства. В ходе одного только похода хана Батыя были полностью или частично стёрты с лица земли сотни больших, как и доныне не известных поселений. По подсчетам археологов, из известных по раскопкам 74 городов Руси XII - XIII вв. 49 были разорены Батыем, причем в 14 жизнь не возобновилась, а 15 превратились в села. [5] Шедевры деревянного зодчества, просторные площади перед ними, а в сердце любого, чуть больше среднего очага христианской веры и просвещения- повторяющая притчу о сотворении из хаоса порядка церковь- всё, что в настоящем принадлежит сокровищнице народного духа предавалось скверне. Действуя решительно и убедительно, новые правители не оставляли после себя почти ничего, только обгорелые стены, стоящие в густом дыму. Сравнять древние крепости с землёй значило и в то время, и десятилетия спустя дать своеобразное послание, заблаговременный ультиматум остальным старожилам. Население ключевых городов готовилось к длительной осаде, менее богатых, следовательно, имевших лишь призрачный шанс пережить надвигавшийся ужас- запасалось хлебом и жизненно необходимыми орудиями боя, материалом для починки могучих, но раз за разом уступавших таранам противника стен. Духовная трагедия в конце концов сопровождала вещественные утраты, ведь в особенности русские города воплощали в себе гармонию человеческого, рукотворного и естественного, природного. В отличие от европейских, в них получил свою совершенную форму общинно-патриархальный уклад, в котором дополняли друг друга любовь к ближнему как к части большой семьи и внутреннее понимание собственной подчинённости божественным заветам. Вероятно, в них черпали силы и обретали опору мужества простые обыватели, сопротивлявшиеся тысячекратно превосходящим недругам (в тексте «Повести о разорении Рязани Батыем», определённо, преувеличенно, но показательно отмечается фактор такой существенной разницы в численности дружин: «…Один рязанец бился с тысячей, а два - с десятью тысячами» [4, 41]). Несомненно же то, что сопричастность нравственному типу окружающих, разделение единых сакральных символов, разделение искреннее и наблюдаемое во всей истории русской цивилизации объединяло и в преддверии лишений, и сплачивало после них. Тогда вернувшимся в родные края,ещё памятные пестротой продававшихся здесь бойкими купцами товаров, предстояло выбирать между равно не желанными вариантами: отправляться в иные территории или заново возводить былые города-терема с их посадами, с оплакиваемыми всем миром святынями.
Да, в подавляющем большинстве случаев отсутствие элементарных строительных средств, непригодность опустевшего пепелища для созидания чего-то устойчивого просто не позволяли взяться за работу. Но там, где общая скорбь, роднившая поколения перед безысходностью, уступала сознанию долга перед павшими, где можно было найти подходящие инструменты и ресурсы, немедленно приступали к восстановлению. Причём после чудовищного разорения, учинённого ордынцами, становление и развитие архитектуры, искусств, торговли шло зачастую ещё быстрее, чем в первые годы со дня основания. Среди причин стоит выделить две основные: удачное географическое расположение подвергнутых уничтожению городов и то обстоятельство, что завоеватели, воздерживаясь от дальнейших ущербных действий, предпочли денежные и натуральные сборы систематическому разграблению. Даже если признавать, что далеко не все ханские наместники и сборщики податей- баскаки- довольствовались объявленным размерами дани, её уплата всё же гарантировала спокойное течение процесса возрождения культуры и производства в городах. Следует учитывать и фактор опыта татаро-монголов по управлению экономическими отношениями на захваченных территориях. Так как до обращения на Запад их племена подчинили своему влиянию Китай, Центральную и Среднюю Азию, Причерноморье, то они уже обладали представлением о выгодах стабильного владычества над районами, имевшими превосходный потенциал динамичного роста и процветания. В этой связи население древнерусских городов получало своего рода согласие на воссоздание прежних сосредоточений духовной жизни и ремёсел с их многочисленными слободскими предместьями, формирующими по сей день классический образ тихого провинциального музея под открытым небом.
Такими заповедными напоминаниями о состоявшемся здесь в далёком прошлом чуде- реальности повторного появления посреди выжженных ландшафтов пока деревянных, но совсем скоро и каменных строений городского лабиринта, остаются, несмотря на влияние современного дисгармоничного способа застройки десятки центров Черноземья, Золотого Кольца, Северо-запада: Москва, Рязань, Калуга, Владимир, Суздаль; Торжок, Козельск, Коломна, предстающие в ряду общеизвестных как раз в рамках первого этапа татаро-монгольских нашествий. На примере каждого удаётся открыть совершенно особый план национальной истории, в которой удивительным и вместе с тем будничным образом сочетаются постоянная связь с картинами прошлого и мысли о будущем. Посещая эти и другие традиционные для туристов маршруты, сложно представить себе их полное исчезновение, произошедшее отнюдь не в библейские времена. Тем не менее в хрониках татаро-монгольского пришествия они присутствуют как места встречи двух неповторимых исторических миров, один из которых приобрёл первоначальное доминирующее положение за счёт физического перевеса и организующей силы, а второй в итоге оказался монолитнее этнически, а значит и духовно.
Рязань, взятая после недолгой осады 21 декабря 1237 года практически моментальным наскоком, пожалуй, наиболее полно иллюстрирует феномен интенсивного возрождения отечественных торговых городов из руин. Искренне горюет безымянный автор «Повести о разорении Рязани Батыем» о запустении и гибели в ней: «Был город Рязань, и земля была Рязанская, и исчезло богатство ее, и отошла слава ее, и нельзя было увидеть в ней никаких благ ее — только дым, земля и пепел. А церкви все погорели, и великая церковь внутри изгорела и почернела. И нетолько этот град пленен был, ной иные многие. Не стало во граде ни пения, ни звона; вместо радости — плач непрестанный». [4, 41] В этом отрывке отражён результат привычного для новых властителей отношения к покорённым племенам и странам, к обосновавшимся в них оседлым инородцам и их материальному наследию. Короткое соболезнование о поражении Рязани описывает те же чувства, что отличают настроение составителей большинства сказаний об упадке русских очагов городского быта и зажиточных селений. К примеру, В известном житии Михаила Черниговского так описывается состояние княжества после «Батыева погрома»: «Села отъ того нечестиваго Батыева пленениа запустеша и ныне лесомъ зарастоша, точию знамениа имень имъ памятию отъ рода в родъ предпосылаются». Автор «Повести о граде Курске» дает картину полного запустения Курской земли, которая после нашествия Батыя «разорена сущу бывшу» и «от многих лет запустения великим лесом поростоша и многим зверем обиталище бывша». [5] И всё-таки самое главное сходство в эпизодах истории и Чернигова, и Рязани, и остальных заново отстроенных городов феодальной Руси заключается не в этих сценах свершившегося насилия, но прежде всего в возвращении к их обветшалым стенам горожан, сумевших избежать и пленения, и истребления, и придавшим дикой панораме сплошных разрушений прежнее, цивилизационное содержание посредством труда и созидательной добродетели.
И однако нельзя не подчеркнуть действительно тяжёлые последствия попадания в плен и смерти на поле боя искусных ремесленников, зодчих, кустарей, способности которых были столь значительны, что восстановление жилого и рабочего пространства городских поселений заняло бы не десятилетия, а всего лишь годы. Анализируя художественную и монументальную ценность «Повести о разорении Рязани Батыем», гениальный исследователь культуры Древней Руси Д.С. Лихачёв приводит сведения о том, сколь пёстрым являлось сообщество мастеров и подмастерий Рязани незадолго до рокового пришествия кочевников:
В тесных и дымных рязанских избах работали златокузнецы, косторезы, эмальеры, резчики по камню, создававшие и то самое «узорочие», о котором говорит «Повесть о разорении Рязани Батыем». [2, 147] Завоевание города и окрестностей едва ли смогла пережить десятая часть из них. Но Рязань не померкла в веках, как Помпеи, Карфаген, Троя или многочисленные аграрные посёлки в России и за рубежом, обезлюдевшие в условиях тенденций глобализации. В целом, уже к началу 14-го века в районе старой крепости вновь возникли надёжно и добротно сделанные цеховые и жилые строения, неутомимыми ваятелями было создано несколько нарядных церквей, а благодаря близости к понёсшему сравнительно меньший урон Переяславлю здесь оживляется торговля- верное указание на исключительно благоприятное расположение Рязани. Несколько позже она всё-таки утратила статус ведущего города княжества в споре с Переяславлем, в чём нет ничего странного, ведь масштабы потерь и, как следствие, быстрота восстановления изначально были несопоставимы. Но и сама попытка возведения Рязани в границах, когда-то избранных решившимися поселиться в лесистой да болотистой местности на берегу Оки предками, научила потомков многому. В ней однозначно просматривается психологическое преодоление болезненно воспринятой трагедии ига, сплотившей и заставившей осмыслить важность призывов к возрождению- городских ансамблей, религиозных связей и великой идеи объединения ради освобождения от бремени угнетателей. Возвращение в летопись малой Родины и всего Отечества города, казавшегося навсегда потерянным для последующих поколений, служит подтверждением этого лейтмотива развития русской цивилизации в течение двух столетий. А если соотнести деяния той эпохи коммунального Ренессанса с сегодняшней ситуацией в государстве, то нам особенно стоит ценить нравственные ориентиры неизвестных строителей в той мере, в какой мы стремимся к обновлению собственной страны в контексте патриотического гуманизма.
На примере Рязани доказывает свою значимость единство людей всех групп, призваний, но также народа и власти. В «Повести о разорении Рязани Батыем» заслуженно отмечается роль, которую в деле преодоления общего несчастия, воззвания к мужеству и кропотливому воссозданию отъятого огнём сыграл рязанский князь, «благоверный» Ингварь Ингваревич, который, «названный во святом крещении Козьмой», «обновил землю Рязанскую, и церкви поставил, и монастыри построил, и пришельцев утешил, и людей собрал». [4, 43] В том числе и ввиду умелой организации, необходимой и в военных предприятиях, и в спокойную пору, открываются до сих пор нашим взорам следы очередного расцвета городской среды, достигнутого к середине 14-го века. К слову, у него есть и геральдическое отражение.
На признанной официальной версии герба областного центра рядом с олицетворяющим доблесть и справедливость воином изображён грифон-феникс, легенда о мистическом воскрешении которого из собственного пепла знакома практически каждому. Говоря о его взаимосвязи с моментами истории рязанского княжества, краевед М.Шелковенко пишет: «Огонь - это так же символ очищения, обновления, преображения, божественной энергии, интеллектуального озарения, просветления и откровения». [10] И все ассоциации из данного ряда применимы к драматичному прошлому города на Оке.
Летописи повествуют о таком же постепенном восстановлении Владимира и Суздаля, Мурома и Углича. Во Владимире, одним из первых принявших удар кочевников, через полвека после Батыева триумфа активно развивались торговля и градостроительство. Свой вклад в реставрацию сгоревших церквей и посадов внесли князья Ярослав Всеволодович и его сын, мудрый защитник рубежей русских Александр Ярославич, прозванный впоследствии Невским. При них пребывавший в развалинах могучий град очень быстро включился в борьбу за лидирующий статус, оспариваемый среди прочего Москвой и Тверью. И здесь ещё более впечатляющее, чем в районе древней Рязани стремительное восстановление коммунального быта обеспечивалось достоинствами размещения на пересечении оживлённых маршрутов продуктового и культурного обмена. О скопившихся у местного населения за несколько десятилетий внушительных богатствах косвенно узнаём из сказания летописца о следующем разорении, случившемся ближе к окончанию 13-го века. В 1293 году действовавшая целиком в духе батыевых орд «Дюденева рать» подступила к воротам города и достаточно легко взяла его. В тот год татаро-монголы «церкви пограбиша, и дно чюдное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты черные, и сосуды священыя, и всяко узорочье пограбиша». [8] Таким образом, и в заметно более влиятельном Владимире усилиями трудолюбивых горожан-ремесленников, духовенства и радетельных правителей в кратчайшие сроки наличествовали все условия для нового обретения величия и экономической мощи, что давало возможность получить решающее преимущество в конкуренции с другими городами-претендентами на роль осевых в процессе собирания разрозненных окраин. Но как из-за понесённого при повторных набегах урона, так и тактических просчётов молодых преемников, сменивших Александра Ярославича на престоле, обескровленный Владимир не преуспел в подрыве влияния эффектно и эффективно интриговавших московских князей.
Не ведавшие пощады ни детям, ни к старикам, жестокосердые воители Батыя, подобно гуннам в Западной Европе (сравнение приемлемо и потому, что переселявшиеся с Востока племена кочевников воспринимались обывателями как «бич божий») учинили страшное насилие и в Киеве. «Мать городов Земли русской» в относительно недавнем прошлом всё ещё рассчитывала подняться после экономического и политического упадка первых десятилетий 13-го века, однако покорение Батыем положило мгновенный конец планам киевских князей. Исходя из результатов археологических раскопок, в том числе на территории первопоселений в черте Райковецкого городища столицы современной Украины, установлено, что после взятия города сотнями хана 6 декабря 1240 года из 50 тысяч киевлян уцелели приблизительно 2 тысячи, которых захватчики превратили в рабов. Из 8 тыс. дворов было восстановлено лишь 200, из 40 каменных церквей и сооружений сохранилось пять-шесть, да и то в полуразрушенном состоянии. Катастрофические разрушения были столь велики, что прибывший полгода спустя в Киев князь Михаил Всеволодович не поселился здесь, а «…живяше под Киевом на острове». [6]
Вопреки отчаянию тех жителей, кто предпочли отправиться в северные княжества, немногочисленные оставшиеся крестьяне и ремесленники не дали священному для тысяч православных центру закатиться. В первую очередь из пепла возрождали культовые строения, окружавшие главный район заселения Киева- Подол. [7] Так постепенно были приведены к максимально близкому к оригинальному облику Киевская София, Кирилловский монастырь, полностью восстановлены стены и убранство особо трепетно реставрировавшейся Киево-Печерской Лавры. Огромный труд, проделанный зодчими, каменщиками, иконописцами, с одной стороны, не был вознаграждён хозяйственным процветанием в следующие несколько столетий, однако, с другой- предопределил сохранение за древнейшим центром славянской цивилизации уникального значения для всего ортодоксального сообщества феодальной Руси.
Рассматривая выдающийся смысл героических моментов периода Батыева разорения, невозможно не остановиться на малых поселениях, для которых время уготовило такие же суровые испытания на прочность. Городок Козельск, сегодня относящийся к районным центрам Калужской области, подвергся беспримерным погромам, будучи не просто разрушенным до основания, но и наречённым за необоримость духа местных защитников «злым городом» самим злопамятным ханом, ведь здесь погибло три сына темников, и не нашли их среди множества мертвых. [9] Если принять к сведению скромность занимаемого пространства и присутствие в том же районе промысловых столиц, оставленных ордынцами без внимания, городу не сулило ничего, кроме как навсегда затеряться в анналах истории. Факт же говорит сам за себя: Козельск, проделав долгий путь к восстановлению, хоть и лишившись былой славы живших здесь купцов и мастеров, вновь попал на карты после почти двух веков воссоздания, столь же долгих, сколь и сам период иноземного владычества. Сокрытый в лесах и крайне небезопасный для соседствовавших с дикими зверями людей, он не оскудел на их решимость и усердие, дополнив коллекцию счастливых примеров коммунального подъёма малых провинциальных центров: Торжка, Мурома, Переяславля, Углича и десятков других на всей Русской равнине.
У истории любого народа, как у древнеримского бога Януса, можно распознать два лица: одно обращено ко вчерашнему, другое- к завтрашнему. Для российской действительности, суммирующей воспоминания о знаменательных победах и мрачных лихолетьях, прославивших страну прорывах, так часто смешивающихся с кризисом доверия и возвращающими нас на круги своя смутами, типично искать точку опоры в идеалах минувшего, чтобы двигаться в направлении прогресса. Весь вопрос лишь в том, в какой степени тиражируемые ориентиры отвечают гармонии материального благополучия и духовного достоинства наций, религий, народностей проживающих на гигантском пространстве между двумя полюсами мирового порядка – между демократичной Европой и более традиционной, архаичной Азией. В настоящем мы пассивно наблюдаем за пустотой интересов и безыдейностью бытия, приближаясь к точке духовного невозврата. И абсолютно тот же результат грозил русскому государству после установления 240-летнего господства татаро-монголов. Однако именно тогда, пусть и не столь стремительно, был дан импульс возрождению, позитивному пониманию религиозной и чисто человеческой общности. Полностью прав выдающийся писатель и историк Н.М. Карамзин, утверждавший, что «нашествие Батыево испровергло Россию. Могла гаснуть и последняя искра жизни; к счастию, не угасла: имя, бытие сохранилось; открылся только новый порядок вещей, горестный для человечества, особенно при первом взоре: дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целости». [1, 244] Взвешенный интерпретатор, Карамзин блестяще оценил последствия поражения русского феодального общества, развивая критический анализ в соответствии с отмеченной двуликостью факта.
Годы не изживают, а помогают осознать ошибки: картины восстановленных посреди обломков и диких полей городов родной земли, великославных и затерянных в глухой провинции, лучше прочего показывают, в чём состоит подлинная сила человеческого единства. Невольно отданные на растерзание огню, они вернулись в культуру народа и стали частью его бесценного материального, но в первую очередь- идеально-гуманистического достояния. Будущее его, как и ответа на вопрос о рисках отчуждения друг от друга зависят от того, насколько ответственно реликвии предков унаследуют нынешние и последующие поколения. Мы вправе ощущать гордость за деяния прошлых эпох. Верится, что в созвучии с ней и с верой в себя и в живущего рядом- в селе, в пригороде, в городе- наши свершения будут питать исток её преумножения.
Библиография
При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»