Колесникова С.Ю.

Переломные точки русской истории

История русской православной церкви на всем протяжении своего существования была неразрывно связана с отечественной историей. С течением времени церковь превратилась в одного из главных исполнителей намечаемых преобразований власти; особенно это проявлялось в сфере образования и нравственного воспитания народа. Царствование Александра II не было в этом смысле исключением. Важнейшие реформы 50-60-х гг. XIX в. не мыслились без участия духовенства, что заставило правящую элиту обратить на проблемы церкви свое внимание. Одним из главнейших вопросов, стоявших перед церковью в конце 50-60-х гг. XIX в., несомненно, был вопрос о реформировании духовной школы.

Проблема духовного образования в России остается актуальной до настоящего времени, в силу того, что переосмысление исторического опыта духовных школ представляется необходимым для создания современной системы духовно-учебных заведений.

Саратовская духовная семинария была открыта 26 октября 1830 г.[1]. Дореволюционная ее история неоднократно привлекала внимания исследователей. Историками разрабатывались несколько тем: открытие семинарии и первые годы ее существования, учёба в семинарии Николая Гавриловича Чернышевского в 40-е гг. XIX в., ее история в начале XX в. на фоне общего кризиса духовного образования[2]. Таким образом, история семинарии во второй половине XIX в., и в частности, в царствование Александра II, оставалась вне поля зрения исследователей. Период второй половины 50-х – начала 70-х гг. мы можем считать переходным в истории духовных семинарий: наравне со старыми проектами, задуманными еще в николаевское царствование и продолжающими развиваться по инерции, возникали новые, которые через несколько лет могли исчезнуть, «не дожив» до нового устава; вместе с тем, некоторые нововведения находили своих сторонников, набирали силу и впоследствии воплощались в указах. Данный период очень интересен с точки зрения влияния, какое оказывали общественные дискуссии и проекты реформ на ход учебно-воспитательного процесса в Саратовской семинарии.

Данное исследование основано на широком круге источников. В первую очередь нужно сказать об источниках законодательного характера; в работе использованы тексты двух уставов православных духовных семинарий – 1814[3] и 1867 гг.[4]. Немалую ценность для исследования представляет периодика, представленная «Саратовскими епархиальными ведомостями» (1865-1905 гг., 1913-1918 гг.). Большое значение для данной работы имело обращение к воспоминаниям одного из ректоров Саратовской семинарии архиепископа Никанора (Бровковича)[5], которые содержат исключительные по ценности материалы, освещающие некоторые аспекты учебно-воспитательного процесса в семинарии конца 50-х – начала 60-х гг. В основу же данного исследования легли впервые вводимые в научный оборот материалы, сохранившиеся в фонде 12 (Саратовская духовная семинария) Государственного архива Саратовской области.

ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ СОСТАВ. Центральным лицом, задействованным в учебно-воспитательном процессе в любом учебном заведении, в том числе и в семинарии, является преподаватель, главная цель которого, согласно семинарскому уставу 1814 г., состояла в том, «чтобы способствовать к раскрытию собственных сил и деятельности разума в воспитанниках»[6]. Переходный период, а именно таким для Саратовской семинарии был период конца 50-х – начала 70-х гг. XIX в., налагал на каждого наставника большую ответственность. В то время, когда проекты реформ духовно-учебных заведений еще только обсуждались на разных уровнях власти, и никому не было известно, чья точка зрения, в конце концов, возобладает; когда одни указы уже устарели, а другие еще не вступили в силу, в отсутствии четких указаний от вышестоящих инстанций от личных и профессиональных качеств наставников напрямую зависела судьба их воспитанников.

Необходимо обратиться к анализу документов (в большинстве своем, официального характера), содержащих сведения о преподавателях Саратовской семинарии, в большинстве своем они располагают лишь отрывочными сведениями; главным же и самым информативным источником являются формулярные списки[7]. Из них мы можем извлечь данные, касающиеся практически всех аспектов жизни наставников: происхождение, уровень образования, владение собственностью, семейное положение и пр. Проанализировав их, мы сможем лучше представить себе ту роль, которую играли преподаватели в учебном процессе. За рассматриваемый период изучена деятельность 48 членов семинарской корпорации. Сформировать исчерпывающий список педагогического состава не представляется возможным из-за неполноты и отрывочности источников, однако, мы можем составить обобщенный портрет семинарского наставника, выявив наиболее характерные черты жизни и деятельности.

Согласно «Штату духовных семинарий» в ней существовали должности ректора, инспектора, его помощников, профессоров, эконома, библиотекаря, секретаря правления, врача[8]: все они совмещали административные обязанности с преподаванием; даже врач, помимо служения в семинарской больнице, читал курс медицины (вплоть до отмены в 1866 г.[9]). Круг их обязанностей регламентировался, прежде всего, Уставом духовных семинарий, который дополнялся указами и инструкциями Духовно-Учебного Управления при Святейшем Синоде (а после его упразднения в 1867 г. – Учебного Комитета)[10], а также предписаниями Казанской духовной академии (последние учитывали местную специфику преподавания)[11].

Главным по учебной части и начальником «прочих частей управления и всех чиновников»[12] был ректор семинарии. Согласно уставу 1814 г., он определялся епархиальным архиереем с согласия академического правления, должен был присутствовать в консистории, «делать распоряжения, наставления, увещания», принимать на рассмотрение конспекты профессоров, составлять план публичных испытаний и надзирать за успехами учеников. В уставе же 1867 г. круг обязанностей ректора очерчивался более четко: он избирался на общем собрании из двух кандидатов (или из трех, поскольку епархиальный архиерей мог добавить своего кандидата, если его не устраивали двое первых), а затем утверждался Синодом; ректор председательствовал в правлении семинарии, мог преподавать один из богословских предметов, и в конце каждого учебного года составлял отчет по учебной и нравственной части, который предоставлял на рассмотрение епархиального архиерея[13].

В период с 1856 по 1871 гг. в Саратовской семинарии должность ректора поочередно занимали архимандриты Сергий (Назаретский), Никанор (Бровкович), Варфоломей (Левитский) и профессор, протоиерей Иоанн Васильевич Смельский. Одним из самых ярких ректоров был архимандрит Никанор, который получил назначение в Саратовскую семинарию определением Синода от 1 декабря 1857 г.[14]. В воспоминаниях он описывал причину своего назначения следующим образом: «В Саратов-же из Риги меня послали не только, как способного, но и как светского. Саратовский епископ Иоанникий <…> просил переменить своего ректора Сергия на более ловкого и светского; так как в эту пору в Саратове засели католики с своим епископом Фердинандом Каном[15], совсем светским и ректором семинарии Иосифом Жельвовичем <…>. Они-то с своею братией и заполонили внимание всего Саратовского общества, не только католического, но и православного. С ними-то на турнир и послали меня, как светского»[16]. На посту ректора архимандрит Никанор проявил себя как человек деятельный и энергичный, умело сочетая административную деятельность с преподаванием и занятиями наукой. Как он сам писал впоследствии: «на Саратов пала самая кипучая пора моей деятельности»[17]. Не ограничиваясь одним руководством, он преподавал математику, писание, риторику, естественные науки, занимался составлением истории саратовского раскола[18].

Первые выборы ректора по новым правилам произошли в 1869 г. - им стал Иоанн Смельский, выпускник Казанской академии. Сохранившиеся в архиве отказы от баллотировки других кандидатов на должность и подробный отчет о самой процедуре дают основания полагать, что выборы не были простой формальностью. В отличие от предыдущих ректоров, которые перемещались в Саратов из других городов и семинарий, он получил место в Саратовской семинарии еще в 1852 г. и преподавал словесность, историю, немецкий, успел побывать и помощником инспектора, и экономом, и секретарем правления[19].

Круг непосредственных обязанностей наставников включал в себя преподавание предметов, составление конспектов и отчетов, принятие экзаменов; также им полагалось писать «ученые труды»[20] (в большинстве своем наставники писали проповеди и поучения). Из 48 человек[21], служащих в семинарии, 46 происходили из духовного сословия: это были сыновья причетников, священников, диаконов из самых разных губерний. В основной своей массе это выпускники семинарий и какой-либо одной из четырех академий (Московской, Санкт-Петербургской, Киевской, Казанской). Большинство служивших в Саратовской семинарии были выпускниками Казанской академии[22].

Учась в академии, они проходили курс богословских, философских, исторических, физико-математических наук, а также изучали древние и новые иностранные языки. По богословским и общеобразовательным предметам не было серьезных различий в преподавании в разных академиях, а вот языки (помимо обязательных для всех латинского и греческого) могли изучать различные. Например, выпускники Санкт-Петербургской академии чаще всего хорошо владели новыми языками – французским, немецким и даже английским, который в XIX веке очень редко выбирался для изучения[23]; студенты же Казанской академии делали упор на изучение турецко-татарского, монголо-калмыцкого и арабского языков[24]. По окончании курса конференции академий присуждали выпускникам на основании успехов за время обучения и выпускного сочинения, ученые степени кандидата (2-й разряд) или магистра (1-й разряд). В Саратовской семинарии из 36 человек, закончивших академический курс, степень имели 32[25].

После выхода из академии, выпускник обычно определялся в семинарию преподавателем по одному определенному классу наук и начинал служебную карьеру. За время службы наставник мог преподавать разные предметы и занимать разнообразные должности. Для примера, рассмотрим деятельность одного из преподавателей – Ильи Ивановича Лавровского, которая представляется типичной для того времени. По окончании Пензенской семинарии и Киевской духовной академии в 1849 г., с причислением к первому разряду воспитанников, он был определен в Саратовскую семинарию учителем по классу физико-математических наук. Преподавал логику, психологию и латинский язык в среднем отделении с 19 сентября 1850 по 12 февраля 1851 г. Занимался с учениками низшего отделения практическим землемерием с 24 апреля по 13 октября 1851 г. 16 августа был перемещен на должность смотрителя Вольского духовного училища, где впоследствии преподавал латинский, затем греческий (с 25 октября 1852 по 27 февраля 1853 г.), затем снова латинский. В память войны 1853-1856 гг. был награжден бронзовой медалью на Владимирской ленте (27 июня 1857 г.). За усердную службу был пожалован кавалером ордена Св. Анны 3-й степени. Затем был перемещен в семинарию на должность преподавателя физико-математических наук (в октябре 1863 г.). Исправлял должность помощника инспектора семинарии, затем преподавал логику и психологию, после чего снова был назначен на должность помощника инспектора и определен членом семинарского правления[26].

Из приведенного отрывка мы можем сделать вывод, что наставники могли преподавать самые различные предметы в течение своей службы, причем назначения свои они получали, зачастую, на весьма короткие сроки. Столь частые перемещения преподавателей происходили из-за того, что несколько кафедр практически постоянно оставались вакантными[27], и необходимо было срочно заполнить лакуны. Наставники не спешили занимать вакантные места в силу разных причин, одна из которых – низкий оклад жалованья по сравнению со светскими учебными заведениями и даже с другими семинариями. Саратовская семинария входила в число 16 семинарий, имеющих от 250 до 350 учеников[28] и к 60-м гг. XIX в. приобрела устойчивую репутацию «бурсацкой»[29].

Часто за «отлично-усердную и беспорочную службу» наставников жаловали бархатной фиолетовой скуфьей, набедренником, камилавкой,орденом или медалью в память прошедшей войны 1853-1856 гг., а также награждали благодарностью или благословением Святейшего Синода, архиерея или правления[30]. Иногда практиковалась выдача денег из остаточных семинарских сумм[31], некоторые наставники получали пособия[32]. Для многих преподавателей оклад был единственным средством существования, большинство не имело ни родовой, ни благоприобретенной собственности. Из 48 человек собственностью в виде дома, сада или участка земли обладали 7 человек. У одного из наставников, Михаила Ивановича Смирнова, в личном деле обозначена следующая недвижимость: «каменный двухэтажный дом и такой же флигель и деревянный на каменном фундаменте двухэтажный дом в г. Саратове и два фруктовых сада с землею в количестве 60 десятин, находящихся в селе Вязовке», но это случай из ряда вон выходящий[33].

Помимо выпускников духовных академий, в семинарии преподавали пять человек, закончившие высшие светские учебные заведения. Еще в 1840 г. в программу обучения были включены новые предметы: сельское хозяйство, естественная история и основы медицины[34]. В связи с этим возникла необходимость в учителях, способных на должном уровне преподавать эти предметы. Трое наставников Саратовской семинарии были выпускниками Горы-Горецкого[35]земледельческого института.

ИЗМЕНЕНИЯ В СОСТАВЕ УЧЕБНОЙ ЧАСТИ. В 1858 г. император Александр II, во время своей поездки по России, посетил Ярославскую, Вологодскую, Нижегородскую и Литовскую семинарии. С этого времени вопрос о необходимости преобразований духовно-учебных заведений был поставлен официально. В конце 1859 г. была проведена экстренная ревизия духовных школ князем Урусовым[36]. Последний за 1860-1861 гг. успел посетить заведения одиннадцати епархий, после чего предоставил отчет, который являлся ценным материалом для соображений при пересмотре уставов. По его мнению, недостатки в постановке учебно-воспитательного дела были следующие: 1) нехватка средств к нравственному воспитанию учащихся: в духовно-учебных заведениях более стремятся к обучению, нежели к воспитанию; 2) множество учебных предметов и их антипедагогическое распределение между наставниками; 3) несовершенство методов учения, господство схоластических и механических приемов; 4) недостаток учебников и несовершенство существующих руководств; 5) чрезмерное многолюдство классов; 6) частые перемены наставников и др.[37].

Учебный процесс – явление многоаспектное, и вследствие этого требует привлечения большого числа источников. Надо отметить, что основная часть документов, раскрывающих разные аспекты учебного процесса, создавалась в свое время не для «внутреннего» семинарского пользования, а была связующим звеном с вышестоящими инстанциями. Основную массу информации о постановке учебного дела в Саратовской семинарии мы можем извлечь из официальной переписки последней с Казанской академией и с Духовно-Учебным управлением при Синоде. Эта переписка охватывает как общие вопросы, так и самые незначительные мелочи повседневной жизни семинарии. Предметы учебного курса[38] в Саратовской семинарии для удобства изложения можно поделить на несколько групп: 1) Священное писание, богословия (догматическое, нравственное, пастырское и собеседовательное – гомилетика), патрология, библейская герменевтика, историческое обозрение богослужебных книг и каноническое право; 2) истории (библейская, русской церкви, гражданская); 3) опытная психология, логика и обзор философских учений; 4) физика, алгебра, геометрия и пасхалия; 5) словесность; 6) естественная история, сельское хозяйство, медицина; 7) языки (латинский, греческий, французский, немецкий, татарский, еврейский); 8) учение о вероисповеданиях и миссионерские предметы.

Священное писание занимало центральное место в учебном курсе, оно изучалось «через последовательное чтение текста с кратким объяснением»[39]. Надо отметить, что самих текстов писания в семинарии не всегда хватало: когда в 1861 г. преосвященный Евфимий ходатайствовал перед Духовно-Учебным управлением о выдаче ученикам богословского отделения на руки по одному экземпляру библии на славянском языке (требовалось 70 книг), его инициатива была отклонена, поскольку семинария таким количеством книг просто не располагала[40]. Обычная практика состояла в чтении книг в классах, а для самостоятельного изучения ученикам выдавались записки. Тем не менее, семинарская библиотека располагала некоторым количеством учебных пособий и журналов, таких как «Христианское чтение», «Воскресное чтение», «Православный собеседник», «Труды Казанской духовной академии»[41]. Пастырское богословие занимало значительное место в семинарском курсе; задачей данного предмета было раскрыть высоту и ответственность пастырского служения. При чтении уроков обращалось «особое внимание на указание надежнейших способов действования на русских раскольников»[42]. Не в пример другим предметам, ученики располагали достаточным количеством учебных пособий, журналов и рукописей, среди которых были «Книга о должностях пресвитеров приходских», «Пастырское богословие» архимандрита Антония и архимандрита Кирилла, журнал «Творения Св. отцов»[43].

Библейская герменевтика была не только одним из самых интересных, но и самым трудным курсом для семинаристов. Ученики практиковались в толковании священных текстов, рассматривали «виды буквального смысла» и «виды тайного смысла», анализировали исторические обстоятельства создания текстов[44]. Преподаванию истории, как церковной, так и гражданской, уделялось, по обыкновению, много внимания. Изучали историю по периодам, обращая особенное внимание на события, связанные с распространением христианства, деятельности подвижников, страданиях православных на захваченных территориях[45].

По математическим наукам недостатка в учебных материалах не было, в распоряжении учеников было много различных задачников и учебников; семинария располагала физическим кабинетом, находящимся в отдельной комнате[46]. Другое дело, что математика и физика у семинаристов была не в чести. Согласно одному из отчетов, написанному еще в 40-х гг., «заниматься физико-математическими науками буквально никто не хотел. Класс этих несчастных в то время наук превращался бог знает во что»[47]; надо отметить, что с тех пор отношение семинаристов к математике не изменилось. Курс словесности читался достаточно широко, начиная от памятников эпической поэзии и заканчивая современными писателями, такими как В. Гюго, Ж. Санд, Ч. Диккенс. По части русской литературы изучались произведения как светских, так и духовных писателей; семинаристы читали Аксакова, Гоголя, Тургенева, стихи Пушкина, Кольцова, Державина и пр.

Предметы практического порядка – медицина, естественная история и сельское хозяйство, а также примыкавшие к ним курсы ботаники и минералогии, находились в семинарии на особом учете – отчеты и конспекты наставников о преподавании этих предметов посылались в правление Казанской академии отдельно от общего отчета[48]. Преподавание медицины происходило согласно инструкции Духовно-учебного управления[49] и возлагалось на врача семинарской больницы. Ученикам очень кратко излагались сведения о существующих болезнях, например: «об обмирании от удара молнии», «о ядовитых ранах» и т. д. Применить свои знания на практике они могли в больнице при семинарии: «в присутствии врача ученики занимались осматриванием больных, назначали им соответственные лекарства, приставляли пиявки и перевязывали»[50]. Учебная программа по сельскому хозяйству делилась на две части: теоретическую и практическую. По части теории ученикам рассказывали о различных видах почв, об удобрениях, об уходе за растениями, полеводстве, огородничестве и т. д. Для практических занятий в 1853 г. на заднем дворе семинарии был устроен огород размером в 600 квадратных сажен. Пятилетний опыт показал несостоятельность затеи: «огород требовал больших издержек, не доставляя никаких выгод»[51]; особенно дорого обходился полив, который производили, привозя воду из Волги в бочках. В итоге, в 1858 г. приняли решение разводить на огороде деревья, более приспособленные к сухому климату[52].

Особое внимание уделялось изучению миссионерских предметов. Надо отметить тот факт, что одной из главных причин открытия Саратовской духовной семинарии, исследователи считают усиление раскола в губернии[53]. Политика Николая I по отношению к старообрядцам базировалась на карательных методах; ярким примером такой политики может послужить эпизод насильственного приведения в единоверие Иргизского Средне-Никольского монастыря. На фоне подъема 1850-х гг. в обществе созрела необходимость поиска новых решений существующих проблем, в том числе и проблемы взаимоотношения власти и староверов. В 1854-55 гг. Саратовскую губернию посетил известный ученый А.И. Артемьев, который подсчитал количество старообрядцев в крае: по его подсчетам, их количество составляло 100364 человека[54]. Особые миссионерские службы существовали и ранее (одна из таких была учреждена при Саратовской епархии в 1833 году), но их деятельность носила эпизодический характер. В 1853 году решено было открывать миссионерские отделения для приготовления деятелей против раскола; подобное отделение открылось в Саратовской семинарии 28 апреля 1856 года[55]. Для семинарий Казанского Духовно-учебного округа архиепископом Григорием был составлен особый проект, учитывающий местную специфику. «Проект миссионерского образования» был прислан в Саратов, где был принят в качестве руководства к преподаванию[56]. Миссионерское отделение находилось под усиленным контролем со стороны властей, о чём свидетельствует постоянная переписка правления семинарии с Казанской Духовной Академией и Святейшим Синодом. Особенное внимание уделялось изучению книг и рукописей, уважаемых раскольниками. Они поступали в семинарию различными способами: выписывались из консистории и из духовно-учебного управления, либо изымались у старообрядцев. В качестве учебных пособий использовались и «Журналы собеседований священников с раскольниками», составляемые благочинными каждого уезда губернии. Из них воспитанники черпали ценную информацию о современном положении раскольников, живущих непосредственно на территории Саратовской губернии[57]. К личным качествам будущих миссионеров предъявлялись высокие требования: они должные были обладать достаточным образованием, терпением, быть снисходительными и внимательными, ни в коем случае не использовать «бранных и сатирических» выражений по отношению к старообрядцам, и действовать на них преимущественно силой убеждения.

По уставу 1867 г. миссионерские отделения ликвидировались, отныне учение о расколе должно было преподаваться сообразно «с местными потребностями епархии»[58], т. е. сделалось необязательным. В Саратовской семинарии миссионерские предметы продолжали преподавать на средства Братства Св. Креста (из-за небольшого вознаграждения – 1р. 50 коп. за урок, или по каким-либо другим причинам желающих преподавать учение о расколе в семинарии долго не находилось)[59].

Важной частью учебного процесса были экзамены, проводившиеся два раза в год, в декабре и в июле (выпускные), на которых присутствовали градское духовенство и именитые люди города. Испытания проводились комиссиями по заранее составленному плану. По каждому предмету назначалась отдельная комиссия из трех преподавателей. После окончания экзаменов составлялся разрядный список учеников. При определении разряда учитывалось несколько пунктов: годовая отметка, экзаменационная отметка, оценка по поведению и сочинения, написанные в течение года.

Проанализировав учебный курс в Саратовской семинарии, нельзя не согласиться, что выводы, представленные в отчете князя Урусова, соответствуют действительности: множество учебных предметов, недостаток учебников, частая смена наставников и другие недостатки оказались на лицо и в Саратове. В конце 1859 г. по поступившим из губерний мнений архиереев и ректоров, после обработки в Синоде, был отпечатан «Свод мнений епархиальных архиереев и ректоров о преобразованиях, необходимых для духовной школы». «Свод мнений…» явился хорошей основой для последующей работы, совершить которую был призван специальный комитет во главе с архиепископом Херсонским Дмитрием (Муретовым), учрежденный 22 февраля 1860 г. В 1862 г. было принято решение передать труды комитета (журналы заседаний, итоговый проект устава, донесения и пр.) на рассмотрение местных семинарских начальств, вследствие чего 31 марта 1863 г. в Саратовской семинарии была создана «комиссия для рассмотрения положений комитета и составления отзыва о них»[60] в составе шести человек. Редакцию комитетских трудов и составление мнения о них возложили на профессора Смельского. В своем отзыве он предлагал сократить курс обучения с двенадцатилетнего до десятилетнего, полагал не обязательным преподавание древних языков в низшем отделении и обращал особенное внимание на методику преподавания всеобщей гражданской истории – считал, что историю для ее лучшего понимания нужно преподавать не как науку, а в форме рассказов, при этом соединив их с изучением политической географии[61].

Доставление отзывов затянулось на несколько лет – они стали поступать лишь в 1864-1865 гг. Между тем, бедственное положение духовно-учебных заведений указывало властям на необходимость преобразований; особенно сильна была материальная нужда, увеличивающаяся с каждым годом. Инфляция и рост цен опережали финансовые возможности Духовно-Учебного управления, дефицит бюджета которого возрастал год от года: 1858 г. – 56 774 руб., 1859 г. – 153 422 руб., 1861 г. – 109 412 руб.[62]. В феврале 1862 г. обер-прокурор Толстой был отправлен в отставку и на его место был назначен харьковский военный губернатор генерал-майор А.П. Ахматов. В 1863 г. Ахматов лично ревизовал несколько семинарий, посетил он и Саратовскую семинарию[63]. К его приезду членами правления семинарии был составлен отчёт – «Краткие сведения о состоянии учебных заведений Саратовской епархии»[64]. В отчете говорилось о плохом материальном состоянии учебного заведения – не хватает денег на ремонт здания, покупку учебников и т. п. Наставники семинарии намеревались подать прошение Ахматову, в котором хотели просить его о назначении единовременного пособия: «<…> недостаточность семинарских окладов особенно чувствительна для нас, наставников Саратовской семинарии, так как в Саратове, при быстром развитии в нем народонаселения, торговли и промышленности, цены на все жизненные припасы и работы, в сравнении с другими губернскими городами, вдвое и втрое выше»[65]. Незадолго до этого, ректор семинарии охарактеризовал Ахматову существующую ситуацию и получил ответ, что «денег в ведомстве Св. Синода нет и потому, если наставники подадут ему прошение, то он поставлен будет в неприятную необходимость отказать в просьбе»[66].

В июне 1865 г. на место Ахматова был назначен граф Дмитрий Андреевич Толстой. В марте 1866 г. императору был представлен доклад, в котором выражалась надежда на получение пособия из государственного казначейства. В докладе указывалась невозможность полностью уравнять духовные школы со светскими, но возможно было назначить пособие в 1, 5 млн. руб., отпуская эту сумму по 300 тыс. в год в течение пяти лет, начиная с 1867 г.[67]. Доклад этот был утвержден 14 марта 1866 г., и таким образом разрешалась проблема о материальных средствах для преобразований[68].

В марте 1866 г. был учрежден новый Комитет для окончательного рассмотрения мнений и составления нового проекта устава духовных семинарий[69]. Властью был учтен опыт работы комитета 1860-1862 гг., поэтому обсуждение вопросов шло быстрыми темпами, и преобразования не заставили долго ждать. 27 февраля 1866 г. по указу Синода из семинарской программы были исключены сельское хозяйство, медицина и естественная история и введен курс педагогики[70]. После окончания работы Комитета 1866 г. был одобрен Святейшим Синодом и утвержден императором 14 мая 1867 г. новый устав духовных семинарий[71]. Окружные академические правления, которые ранее контролировали учебный процесс в семинариях, упразднялись. Реформирование семинарий началось после принятия устава и должно было закончиться в 1871 г.

Согласно новому уставу прежние три отделения семинарии (риторики, философии и богословия) должны были заменить шесть классов с годичным курсом каждый. В Саратовской семинарии разделение на классы произошло в 1869 г. В отчетах преподавателями отмечаются плюсы этого нововведения, поскольку вследствие этого разделения «число учеников в каждом классе стало меньше, и уровень развития учеников каждого класса стал однообразнее»[72].

После реформы 1867 г. в семинарию можно было принимать молодых людей «православного исповедания из всех сословий»[73]. На практике, по-прежнему, подавляющее количество учащихся были детьми священников, дьячков и пономарей. Ученики из других сословий упоминаются в отчетах с начала 70-х гг.: «в семинарию поступило 75 учеников, 1 сын отставного кандидата, 1 – вольноотпущенного крестьянина»[74].

Учебный курс, согласно новому уставу, должен был состоять из следующих предметов: Св. Писание, русская словесность с историей литературы, греческий и латинский языки, французский или немецкий (по выбору), математика, физика, гражданская история, логика, психология, обзор философских учений, история церкви, литургика, гомилетика, богословия (основное, догматическое, нравственное), практическое руководство для пастырей и педагогика[75].

Преподавание учебных предметов должно было производиться на основании учебников и программ, утвержденных Синодом. Таковые, как и прежде, имелись не по всем предметам, и здесь многое зависело от инициативы и компетенции того или иного наставника. Определенные трудности, как и прежде, возникали с курсами психологии и обзора философских учений. В качестве примера можно привести конспекты лекций двух преподавателей. Один пишет: «Большинство учеников не подготовлены и не развиты, не понимают философской терминологии, <…> учебника нет, поэтому я руководствовался записками прежних преподавателей; сочинений не давал, так как бывший ректор Варфоломей сказал, что давать их совершенно не обязательно»[76]. Другой наставник в своем отчете приводит список литературы, которой он пользовался при подготовке к уроку: помимо сочинений современных авторов (Надеждина, Новицкого, Жерюзе), он упоминает работы Винклера, Карпе и Канца на латинском языке. Надо отметить, что в его списке также фигурируют работы А.И. Галича, который за книгу «История философских систем» в свое время был отдан под суд по обвинению в «неверии, безбожии, в святотатственном нападении на божественность откровения»[77]. Таким образом, в отсутствии утвержденной программы, уровень знаний учеников напрямую зависел от кругозора их учителя. Очень много зависело от личности преподавателя и в отношении курса истории. По инициативе наставника, помимо обязательных «Кратких очерков…» Иловайского и «Начертания русской истории» Устрялова, для библиотеки были выписаны «Записки о Московии» Герберштейна, «Домашний быт русских царей» Забелина, «Учебная книга русской истории» Соловьева, сочинения Костомарова и Карамзина[78].

Согласно уставу в учебном курсе по-прежнему много места отводилось иностранным языкам. Изучение одного из новых языков, французского или немецкого, становилось обязательным в Саратовской семинарии с 1869 г. Поначалу французский преподавал иеромонах Евсевий, поскольку не находилось других желающих (надо сказать, что отсутствие желания объяснялось отнюдь не незнанием языка, а низким окладом – 85 р. 80 коп. в год)[79]. В конце концов, вести курс французского согласился домашний учитель, г. Дюран, сам родом француз. После испытания его признали пригодным для преподавания, но он не был утвержден в должности архиереем, поскольку не смог предоставить документа об образовании. Затем французский преподавал кандидат филологического факультета Николай Попов, который через некоторое время был уволен «за неявку из отпуска на вакациальное время более четырех месяцев»[80].

Надо отметить, что после введения устава изменилась к лучшему система оценки успехов учеников. Ранее их успехи оценивались в выражениях: «хорошо», «очень хорошо», «порядочно», «не худо», и полностью зависели от фантазии преподавателя. Отчеты об успеваемости составлялись в таких выражениях: «<…> наукам обучались все ученики высшего отделения семинарии и успели лучшие – очень хорошо, средние – хорошо, низшие – достаточно»[81]. Читая подобные отчеты, сложно представить себе, каков был уровень образования семинаристов на самом деле. Согласно новым правилам устанавливалась пятибалльная шкала отметок. Решающей же оценкой при определении разряда, как и прежде, была отметка по поведению.

ОРГАНИЗАЦИЯ ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА.Вопрос воспитания и дисциплины оставался ключевым для духовных школ на всем протяжении истории их существования. Это касалось как семинаристов, так и наставников. Как известно, разряд играл в жизни выпускника немаловажную роль и напрямую влиял на последующую карьеру; так вот, при составлении разрядного списка последнее слово оставалось за баллом по поведению[82]. В личных делах преподавателей, рядом со сведениями о родителях, имеющейся собственности и служебной деятельности, неизменно присутствовала графа № 9 под названием «Какого поведения и в должности исправен ли?». Чаще всего, данную графу заполняли одной и той же фразой: «характера хорошего, исправного и благонадежного»[83].

Организация воспитательного процесса регламентировалась уставом духовных семинарий и возлагалась на инспектора, который избирался правлением. Отделение устава «О нравственном управлении» содержало в себе несколько пунктов: о предметах и способах надзора, о пределах власти инспектора, о поощрениях и наказаниях. Инспектор должен был следить за точным соблюдением расписания уроков и молитв, проверять, какие книги читают семинаристы, присутствуют ли они на воскресных и праздничных богослужениях, следить за одеждой, столом и физическим состоянием учеников, кто и когда посещает семинаристов во внеурочное время.

На учеников, живших на квартирах, нужно было обращать самое пристальное внимание. Нанимать квартиры желательно было у «обывателей с честным именем и преимущественно у духовных», они должны были находиться неподалеку от семинарии и вмещать от семи до десяти человек. Инспектор обязан был составлять еженедельные донесения епархиальному архиерею и ежемесячные отчеты ректору. Надо отметить, что воспитательный процесс был менее подвержен изменениям по сравнению с учебным процессом. Внимание нравственному и физическому воспитанию семинаристов всегда уделялось больше, несмотря на это, состояние воспитательной части, в сравнении с учебной, было несколько хуже. Когда в Саратов в 1858 г., получив назначение на ректорский пост, приехал архимандрит Никанор, ему вменили в обязанность составить отзыв о замеченных им недостатках, который впоследствии обсуждался в семинарском правлении, и способствовал принятию некоторых решений. Большую часть своего отзыва архимандрит Никанор посвятил именно плачевному, по его мнению, состоянию воспитательного дела.

В начале отзыва он отмечает, что «обязанности помощников инспектора недостаточно определены»[84]. В самом деле, инструкция для инспектора и помощников давала им большую свободу в интерпретации поступков семинаристов. Семинарское правление в ответ на замечание представило академическому правлению записку, в которой обязывала инспектора и помощников заботиться, «чтобы с одной стороны воспитанники, имеющие денежные средства, не допускали в стрижке волос, в частях и покрое платья и во внешних своих приемах, излишних притязаний подражания моде, некрасивых в духовном юношестве, с другой. Чтобы воспитанники бедные и при бедности нерадивые, по возможности не допускали в своем внешнем виде грубости, неряшества, которые делают их в глазах других детьми жалкими»[85]. Также было признано правлением, что семинаристы, по обыкновению, ведут сидячий образ жизни, и постановлено очищать воздух в комнатах при помощи вентиляторов. На помощников инспектора возложили обязанность выводить воспитанников на прогулку за город, «так как семинарские дворы, и недовольно обширны и постоянно наполненные животными испарениями, не представляют воспитанникам больших удобств для целебной прогулки»[86].

Архимандрит Никанор в своем отзыве указывал на неприглядный быт семинаристов, на что семинарское правление с сожалением констатировало, что «некоторые принадлежности, нужные для семинарского быта, в семинарии обветшали до негодности к употреблению, а некоторыми она и не была достаточно обзаведена. До сих пор семинарская столовая не имеет казенных ложек; воспитанники кушают своими собственными ложками, приносимыми в карманах платья»[87]. Таким образом, из отзыва ректора и указаний семинарского правления ясно видны недостатки по воспитательной части.

Сам архимандрит Никанор, будучи на посту ректора Саратовской семинарии, старался делать все возможное для улучшения ситуации; так он писал в своей автобиографии: «В Саратове-ли, везде-ли (т .е. в Риге и Витебске) за утренней молитвой прочитывалась глава из библии, которую я же и объяснял. <…> Я – horribiledictu[88], - в Риге и Витебске сам учил всю семинарию гимнастике; сам же и ломался. В Саратове начал было; но против этого высказался Обер-прокурор, благочестивый граф Александр Петрович Толстой. Да, в Риге, Витебске и Саратове я становился в церкви самолично с воспитанниками, когда не служил и управлял общим пением. <…> В Саратове я езжал и по квартирам»[89].

Воспитанников семинарии старались воспитывать согласно будущему назначению: в них развивали и утверждали «чувства любви и преданности к православной церкви христианской и своему Отечеству, повиновения и долга»[90]. Для утверждения доброй нравственности предпринимались следующие меры: присутствие при богослужении, при утренних и вечерних молитвах, чтение Священного Писания и разных назидательных книг и церковное пение. Две трети учеников жило обычно на городских квартирах, некоторые у родственников, а большая часть в квартирах, нанимаемых у причетников и мещан. Квартир удобных было мало, таковые занимались не многими учениками, у которых «родители посостоятельнее», а большинство учеников, по бедности их родителей, жили обычно в квартирах тесных и отдаленных от семинарии в разных частях города, преимущественно в его беднейшей части[91]. За дороговизной квартир воспитанники помещались в нижних этажах домов, которые всегда почти были сырыми. Хозяева квартир старались поместить как можно больше учеников в одну квартиру, многие семинаристы спали на полу[92].

Казеннокоштные семинаристы также находились не в лучших условиях. Спальные комнаты в верхнем этаже здания семинарии представляли «достаточную площадь для казенных воспитанников, но низки, а классные - в среднем этаже, высоки, но недостаточно обширны». Воспитанники семинарии, как казеннокоштные, так и жившие на квартирах, часто страдали от болезней, в основном, простудного и ревматического характера – перемежающимися лихорадками, катаром дыхательных путей и «ревматическими страданиями»; часты были случаи смерти от холеры или тифозной горячки[93]. Лихорадки являлись следствием местности, в которой расположена семинария – она стояла близко к речному берегу, и по спаду воды оставались болотистые испарения (в Саратове появилась даже болотная лихорадка). Также, неподалеку от семинарии на прилегающих к берегу улицах было много складов сушеной рыбы[94].

По окончании каждого месяца, старшины представляли инспектору ведомость о поведении учеников; инспектор каждый месяц составлял особую ведомость об учениках, которую заносил в заведенную в Правлении книгу поведения[95]. Среди проступков семинаристов преобладали уклонения от хождения в классы и от богослужения, несвоевременный приход в класс и к богослужению, самовольный уход воспитанника в театр, несмотря на отказ инспектора в разрешении, уход из дома без позволения и несвоевременное возвращение домой после отлучки, грубость по отношению к начальству, а также пьянство и воровство. Не приехавших вовремя с вакаций штрафовали на 50 коп. за каждый просроченный день; деньги обращались в пользу попечительства о бедных духовного звания[96]. В отчетах инспекторов отмечается тот факт, что поведение учеников, живших в казенном помещении не отличалось от поведения живших на вольнонаемных квартирах[97].

Меры, употребляемые семинарским правлением в качестве наказания, состояли в карцерном заключении, стоянии в столовой во время обеда, в одном лишении обеда, оставлении во внеклассной комнате в свободные часы и в выговоре ректора и инспектора перед воспитанниками. Особенно злостных нарушителей, замеченных в «грубости, лживости и нетрезвости», исключали[98]. Не менее тщательно инспектор следил и за преподавателями, фиксируя буквально по минутам время захода и выхода их из аудитории во время урока[99].

В 1867 г., в связи с утверждением нового устава, в Саратовскую семинарию была прислана специальная инструкция для инспекторов и помощников, она была «приспособлена только к переходному состоянию семинарии, еще не имеющей полного преобразования»[100]. Обращает на себя внимание тот факт, что в инструкции для инспектора целая глава из десяти параграфов была посвящена взаимоотношениям последнего с преподавателями.

Надо отметить, что с середины 60-х гг. быт семинаристов становился немного разнообразнее. С октября 1870 г. было введено преподавание церковного пения на епархиальные средства, а с января 1871 г. уроки гимнастики. Ученики могли делать упражнения на открытом воздухе, в непогоду – «в широком коридоре, заменяющим для воспитанников рекреационный зал, где, как и на дворе семинарии были устроены гимнастические приборы»; для «упражнения в шведской гимнастике» были приобретены гири[101]. Дозволено было устраивать в семинарии литературные[102] и музыкальные вечера[103].

Выводы. Подготовка реформы профессиональных учебных заведений церкви началась в конце 50-х гг.; после рассмотрения многочисленных проектов, длительных дискуссий в прессе и в правительственных кругах, с участием как духовных, так и светских лиц, заседаний двух комитетов (1860 и 1866 гг.), был утвержден новый устав духовных семинарий 1867 г. Он подчинил семинарии власти епархиальных архиереев и создавал семинарские правления, наделенные достаточно широкими правами, вводил разделение на одногодичные классы и изменял принцип обеспечения: содержание преподавателей брала на себя казна, а остальные расходы полностью ложились на местные епархиальные доходы; также, следуя общей концепции духовных реформ, закон открывал двери духовно-учебных заведений для всех сословий. Новый семинарский устав предполагалось вводить постепенно, в течение пяти лет, поскольку единовременная финансовая поддержка реформы во всех учебных округах была невозможна. В этой связи нам представлялось необходимым обратиться к изучению регионального аспекта указанных проблем. На примере Саратовской духовной семинарии стало возможным более детально представить картину событий и проследить, в какой степени решения, принимавшиеся высшими органами управления церковью, влияли на деятельность провинциального учебного заведения.

В Саратовской семинарии учебно-воспитательный процесс проходил в русле правительственной образовательной политики. Семинария принимала участие в обсуждении, как проектов реформ, так и самого устава. Состав учебного курса подвергался изменениям на протяжении периода. С 1856 г. в Саратовской семинарии успешно функционировало миссионерское отделение, готовившее воспитанников к миссионерской деятельности и бравшее на себя часть воспитательных функций; но, к сожалению, после введения устава оно было упразднено, и накопленный опыт преподавания миссионерских предметов больше не находил себе применения. После долгих дискуссий из семинарского курса были исключены медицина, сельское хозяйство и естественная история. Отмена этих предметов была несомненным плюсом, поскольку поверхностное изучение этих дисциплин не превращало семинаристов в квалифицированных медиков и агрономов, зато ограничивало возможности в достаточной мере овладеть специальностью. Учебный курс в Саратовской семинарии, после реформы 1867 г., более не был перегружен предметами, однако дублирование некоторых частей отдельных дисциплин, сохранялось. На протяжении всего периода наставниками Саратовской семинарии делались попытки к преодолению механистического заучивания материалов воспитанниками. Эта проблема так и осталась нерешенной. За недостатком учебников и пособий, их редко выдавали на руки для самостоятельного изучения, поэтому ученики, по преимуществу, усваивали уроки в классах, пользуясь лишь записками наставников.

Воспитательный процесс в Саратовской семинарии не подвергался значительным изменениям за весь рассматриваемый период. Улучшения, введенные в конце 1860-х гг., вроде преподавания пения или гимнастики, несколько разнообразили жизнь воспитанников, но не затронули основ повседневного быта семинаристов. Главным препятствием для успешного функционирования учебно-воспитательного процесса на протяжении всего периода было недостаточное финансирование. Не хватало денег на покупку учебников, на жалования наставникам, на улучшения условий содержания семинаристов, на оборудование нормальных помещений для занятий и общежитий для учащихся. Даже после выделения в 1867 г. из казны 1, 5 млн. руб. на осуществление реформы, было очевидно, что денег по-прежнему не хватает; к 1871 г. преобразованиям подверглась лишь часть семинарий. Саратовская семинария, обремененная большим количеством казеннокоштных воспитанников, на протяжении всего периода находилась в состоянии постоянного поиска средств и даже после выделения в 1867 г. пособия из казны, старалась больше рассчитывать на собственные силы.

Ключевым и связующим звеном в системе духовного образования были фигуры начальников и преподавателей семинарии. В условиях недостаточного финансирования учебно-воспитательного процесса, от личных качеств наставника, его профессиональной подготовки и педагогического таланта зависели как нравственное и физическое состояние учащихся, так и их образовательный уровень.

Таким образом, на всем протяжении рассматриваемого периода Саратовская семинария не находилась в состоянии стагнации. Несмотря на очевидные трудности, главным образом, финансового характера, учебно-воспитательный процесс не раз подвергали корректировке, пытались наполнить новым смыслом и содержанием и приспособить к требованиям времени.

Список источников и литературы

1. Ардабацкий Е.Н. Выпускники Саратовской духовной семинарии: епископы-писатели XIX века // Православная культура: ценности классической науки, образования и искусства: В 2 т. Т. 2. Саратов, 2010.
2. Булычев М.В. Состояние раскола в Саратовской губернии середины XIX в. (по рукописи А.И. Артемьева) // Памятные даты отечественной и местной истории и документальное наследие. Саратов, 2009.
3. Воробьёв М., свящ. Православное краеведение: Очерки церковной истории Вольска и Саратовского края. М., 2002.
4. Демченко А.А. Литературная и общественная жизнь Саратова (из архивных изысканий). Саратов, 2008.
5. Демченко А.А. Н.Г. Чернышевский. Научная биография. Ч. 1. Саратов, 1978.
6. Кащеев В.И. Иван Федорович Синайский и преподавание древних языков в Саратовской духовной семинарии (1830– 40-е гг.) // Церковь и образование: значение православных духовно-нравственных ценностей в современной России / Под ред. прот. Димитрия Полохова, И.А. Дорошина. Саратов, 2008.
7. Лиценбергер О.А. Римско-католическая церковь в России: история и правовое положение. Саратов, 2001.
8. Майорова А.С. Саратовская духовная семинария и ее роль в преобразовании культурного пространства губернского города в первой половине XIX века // Известия Саратовского университета. Сер. История, международные отношения. 2005. Т. 5. Вып. 1–2.
9. Мраморнов А.И. Духовная семинария в России начала XX века. Кризис и возможности его преодоления (на саратовских материалах). Саратов, 2007.
10. Покровский В.М. Материалы к истории Саратовской Духовной Семинарии // Тр. СУАК. 1902. Вып. 22.
11. Правдин А. Историческая записка о Саратовской епархии (за пятидесятилетие 1828-1878). Саратов, 1879.
12. Римский С.В. Российская церковь в эпоху великих реформ (Церковные реформы в России 1860–1870-х гг.). М., 1999.
13. Титлинов Б.В. Духовная школа в России в XIX столетии. Вып. 2. Вильно, 1909.

[1] Покровский В.М. Материалы к истории Саратовской духовной семинарии // Труды Саратовской ученой архивной комиссии. 1902. Вып. 22. С. 24.

[2] Покровский В.М. Указ. соч.; Демченко А.А. Н. Г. Чернышевский. Научная биография. Ч. 1. Саратов, 1978; Он же. Литературная и общественная жизнь Саратова (из архивных изысканий). Саратов, 2008; Воробьев М., свящ. Православное краеведение: Очерки церковной истории Вольска и Саратовского края. М., 2002; Майорова А.С. Саратовская Духовная семинария и ее роль в преобразовании культурного пространства губернского города в первой половине XIX века // Известия Саратовского Университета. 2005. Т. 5. Вып. 1–2; Мраморнов А.И. Духовная семинария в России в начале XX века. Кризис и возможности его преодоления (на саратовских материалах). Саратов, 2007; Кащеев В.И. Иван Федорович Синайский и преподавание древних языков в Саратовской духовной Семинарии // Церковь и образование: значение православных духовно-нравственных ценностей в современной России. Саратов, 2008; Ардабацкий Е.Н. Выпускники Саратовской духовной семинарии: епископы-писатели XIX века // Православная культура: ценности классической науки, образования и искусства: В 2 т. Т. 2. Саратов, 2010.

[3] Высочайше утвержденный проект устава духовных семинарий // Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. СПб., 1830. Т. 32. № 25674.

[4] Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. СПб., 1871. Т. 42. № 44571.

[5] Никанор, архиепископ Херсонский (Бровкович). Отрывок из биографии // Биографические материалы. Т. 1. (Статьи Никанора, написанные в 1858-1879 гг.). Одесса, 1900.; Он же. Переезд из Риги в Саратов // Там же.

[6] Высочайше утвержденный проект устава духовных семинарий // ПСЗ-I. Т. 32. № 25674.

[7] Государственный архив Саратовской области (далее – ГАСО), ф. 12, оп. 1, д. 3404, 3530, 3664, 3832, 3929, 4040, 4176, 4317, 4163, 4440, 4500, 4573, 4684.

[8] Штат духовных семинарий // Саратовские епархиальные ведомости (далее – СЕВ). 1867. № 15. С. 765-775.

[9] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4382, л. 3-3 об.

[10] Высочайше утвержденное положение об Учебном Комитете при Святейшем Синоде // ПСЗ-II. Т. 42. № 44570.

[11] Саратовская семинария входила в Казанский Духовно-Учебный округ, вплоть до его упразднения.

[12] Высочайше утвержденный проект устава духовных семинарий // ПСЗ-I. Т. 32. № 25674.

[13] Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // ПСЗ-II. Т. 42. № 44571.

[14] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3664, л. 126.

[15] В 1856 году епископ Фердинанд Геланус Кан избрал местом своего проживания Саратов, который стал центром Тираспольской епархии (Лиценбергер О.А. Римско-католическая церковь в России: история и правовое положение. Саратов, 2001. С. 108.).

[16] Никанор, архиепископ Херсонский (Бровкович). Отрывок из автобиографии. С. 268.

[17] Там же. С. 275.

[18] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3909, л. 3 об.

[19] Там же, д. 4440, л. 110 об-113.

[20] В отчетах чаще всего фигурирует фраза: «учеными трудами не занимался» (Там же, д. 4238, л. 4.).

[21] 48 человек было выявлено в ходе работы.

[22] Из 46 человек академию закончили 36, из них 19 – Казанскую.

[23] В Саратовской семинарии изучавших английский язык было трое – И.А. Самоцветов, Г.С. Рыбаков и ректор, архимандрит Никанор (ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4040, л. 92 об.; д. 4176, л. 83 об.; д. 3664, л. 19 об.).

[24] Там же, д. 3404, л. 32 об.

[25] 16 человек имели кандидатскую степень и 16 – магистерскую.

[26] На этом документ обрывается (ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4440, л. 132 об-136.).

[27] Кафедры оставались вакантными, несмотря на дававшиеся объявления (См., например: От правления Саратовской духовной семинарии // СЕВ. 1869. № 2. С. 33.).

[28] Штат духовных семинарий // Там же. 1867. № 15. С. 766.

[29] Выражение «бурсацкая» означает наличие большого количества казеннокоштных учеников. С каждым годом их число увеличивалось, вследствие чего Саратовская семинария постоянно испытывала нужду в деньгах на их содержание (Никанор, архиепископ Херсонский (Бровкович). Переезд из Риги в Саратов. С. 292.).

[30] «За безмездный труд по чтению ученических упражнений в 1 классе в продолжение года <…> объявлена <…> благодарность семинарского правления» (ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4440, л. 138 об-139.).

[31] Там же, д. 4176, л. 77 об-78.

[32] Там же, д. 4684, л. 75 об-76.

[33] Эта недвижимость – наследственная собственность его жены, которой она владела «нераздельно с тремя племянницами» (Там же, д. 4440, л. 115 об-116.).

[34] Титлинов Б.В. Духовная школа в России в XIX столетии. Вып. 2. Вильна, 1909. С. 17.

[35] Горы-Горецкий земледельческий институт – первое в России высшее сельскохозяйственное учебное заведение (основан в 1840 году).

[36] Князь Сергей Николаевич Урусов был директором Духовно-Учебного управления при Синоде с 1859 по 1864 г.

[37] Титлинов Б.В. Указ. соч. С. 233-234.

[38] Приведенный состав учебного курса существовал в семинарии до 1866-1867 гг.

[39] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4675, л. 2 об.

[40] Там же, д. 3985, л. 13-14 об.

[41] Там же, д. 4136, л. 9.

[42] Там же, д. 3688, л. 84.

[43] Там же, д. 4269, л. 25-26.

[44] ГАСО, ф. 12., оп. 1, д. 4269, л. 7.

[45] Там же, л. 27.

[46] Там же, д. 3636, л. 34 об.

[47] Цит. по: Демченко А.А. Н.Г. Чернышевский. Научная биография. Ч. 1. С. 78.

[48] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3388, 3553, 3681, 3682, 3837, 3910.

[49] Там же, д. 2694.

[50] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3681, л. 9, 12.

[51] Там же, л. 8 об.

[52] Вследствие этого решения на огороде было высажено 200 кустов крыжовника (Там же, л. 13).

[53] Правдин А. Историческая записка о Саратовской епархии (за пятидесятилетие 1828-1878). Саратов, 1879. С. 5.

[54] Булычев М.В. Состояние раскола в Саратовской губернии середины XIX в. (по рукописи А.И. Артемьева) // Памятные даты отечественной и местной истории и документальное наследие. Саратов, 2009. С. 70.

[55] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3468, л. 21.

[56] Там же, д. 3505, л. 3.

[57] Там же, д. 3979, л. 3.

[58] Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // ПСЗ-II. Т. 42. № 44571.

[59] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4716, л. 1-1 об.

[60] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4162, л. 3-3 об.

[61] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4162, л. 30, 31 об.–32 .

[62] Римский С.В. Российская церковь в эпоху великих реформ (Церковные реформы в России 1860-1870-х гг.). М, 1999. С. 307.

[63] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4181.

[64] Там же, л. 2-4 об.

[65] Там же, л. 5.

[66] Помимо приведенной цитаты, под прошением было подписано: «Прилагается к делу на память грядущим поколениям». Остается неясным, было ли в действительности подано прошение или после ответа Ахматова оно было сохранено в семинарском архиве в виде черновика (Там же, л. 5 об.).

[67] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4397, л. 1-1 об. Также см.: От 27 мая 1867 года. – О порядке приведения в действие Высочайше утвержденных уставов и штатов духовных семинарий и училищ // СЕВ. 1867. № 14. С. 669.

[68] Титлинов Б.В. Указ. соч. С. 289.

[69] Подробнее о его работе см.: О действиях комитета, Высочайше учрежденного для преобразования духовно-учебных заведений // СЕВ. 1867. № 8-9, 11-13.

[70] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4382, л. 3.

[71] Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // ПСЗ-II. Т. 42. № 44571.

[72] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4565, л. 3.

[73] Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // ПСЗ-II. Т. 42. № 44571.; См. также: От правления Саратовской духовной православной семинарии // СЕВ. 1868. № 13. С. 222.

[74] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4723, л. 5.

[75] Расписание учебных предметов для семинарии, с обозначением числа уроков по каждому из них // СЕВ. 1867. № 15. С. 763.

[76] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4581, л. 21, 48.

[77] Историческая записка о деле С.-Петербургского Университета (составлена профессором Плисовым) // Сухомлинов М.И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С. 328.

[78] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4581. Л. 24.

[79] На тот момент оклады преподавателей немецкого и французского языков еще не были увеличены (Там же, д. 4169, л. 2 об.).

[80] Там же, д. 4675, л. 2.

[81] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4183, л. 3.

[82] Там же, д. 4879, л. 3-5 об.

[83] Там же, д. 3404, л. 25 об-26.

[84] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3647, л. 39 об.

[85] Там же, л. 40 об.

[86] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 3647, л. 41.

[87] Там же, л. 65 об.

[88] «страшно сказать».

[89] Никанор, архиепископ Херсонский (Бровкович). Отрывок из автобиографии. С. 274.

[90] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4167, л. 30.

[91] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4561, л. 6.

[92] Там же, д. 4723, л. 79.

[93] Там же, д. 4675, л. 9.

[94] Там же, д. 4723, л. 77 об.

[95] Там же, д. 4167, л. 30.

[96] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4213, л. 4-4 об.

[97] Там же, д. 4675, л. 9 об.

[98] Там же, д. 4562, л. 4 об.

[99] Там же, д. 4213, л. 6-14.

[100] Там же, д. 4413, л. 142.

[101] ГАСО, ф. 12, оп. 1, д. 4723, л. 78 об.

[102] См., например: Духовно-литературное торжество в Саратовской семинарии 11 мая – в память славянских просветителей, святых Кирилла и Мефодия // СЕВ. 1867. № 14. С. 696-699.

[103] Правда, с начала 70-х гг. проводить вокально-музыкальные вечера опять запретили (Мраморнов А.И. Духовная семинария в России... С. 108.).

• Переломные точки русской истории