Старунская А.А.

Невозможно проживая на территории какого – либо края не знать и не уважать его историю. Так же нельзя, как абсолютно верно отметили в своей работе харьковские историки А.И. Ильин и А. И. Лимаров, « искусственно разрывать историческую связь времён и забывать об исторической справедливости, равно как и о лежащей на нас ответственности за судьбу нашей «малой Родины»[1]. И уж совсем не допустимо преувеличивая «светлые моменты» родного края забывать, стыдиться и не рассматривать «тёмные стороны» его истории – их нужно знать и понимая проблемы их возникновения стремиться никогда не допускать их в дальнейшем.

Поведение людей проживающих в городах современной Белгородской области в тяжёлое для нашей страны Смутное время давно вызывает дискуссионные споры. Через эту сложную и драматическую эпоху красной линией проходила борьба за власть между московским правительством и различными самозванцами, большая часть которых находила отклик и твердую поддержку среди жителей Центрального Черноземья. Так было во время похода Лжедмитрия I, восстания Ивана Болотникова, а потом и движения Лжедмитрия II. Эти факты дали современникам Смуты основание считать подобно книжнику Авраамию Палицыну «польскую украину» «прежепогибшей» и населенной «еритиками», гнездилищем воров, татей и разбойников»[2]. Именно такой взгляд на участие Белгородской области, как впрочем, и многих других областей Юга России, во всех событиях Смуты утвердил свое господство в умах современников и многих потомков.

Обидно, что современные краеведы в своих работах почти не затрагивают процессы, происходившие в нашей области во время великой Смуты XVII века, не пытаются провести параллели с другими историческими событиями, не рассматривают причины, побудившие население Центрального Черноземья поддержать не реальную царскую власть, а Самозванцев. Эти «чёрные пятна» нашей истории затушёвываются, упоминаются мало или замалчиваются вовсе. Между тем, еще древнеримский мыслитель Стаций Цецилий призывал нас всегда чтить своё прошлое, а Тадеуш Котарбиньский уверял нас, что « Прошлое, хранящееся в памяти, есть часть настоящего».[3]

Основная задача работы заключается в том, чтобы понять, как заселялся и осваивался наш край в начале XVII века, что происходило на территории современной Белгородской области в Смутное время, что происходило в умах и сердцах жителей нашего края, какое влияние оказала (и оказала ли вообще) эта эпоха на их провинциальную жизнь.

Глава I. Основание первых городов и заселений Белгородчины в конце XVI – первой половине XVII века

В исторической литературе до сих пор нет чёткого мнения о том, как строились первые города, и заселялась Белгородчина. Большинство украинских историков ХХ века, утверждают о приоритете украинской колонизации донецко - оскольких земель перед русской. Крупный отечественный исследователь по данной проблематике Е.В. Дворецкий, отмечает в своём исследовании, что «основанием к этому служит эпизод, случившийся в донецких степях ещё в 1589 г., когда участились случаи нападения на русских сторожей украинских казаков, для которых привлекательной добычей были лошади и оружие пограничников»[4]. Историк так же отмечает, что по скольку «разбросанные по степи немногочисленные станицы явно не справлялись охраной сторожей у сторожевой линии объявился отряд запорожцев, который направил к царю Фёдору Ивановичу посольство во главе с атаманом Матвеем Дворецким с предложением навести порядок в приграничье – «прибрать разбойных черкас»[5]. В замен они просили не много « снабдить их недостающим оружием и боеприпасами, а так же разрешить поселиться на Донце и Осколе с тем, что бы обеспечить постоянную безопасность этих земель»[6].

После того, как предложение запорожцев было принято, Матвея Дворецкого отправили к ливенскому воеводе Зиновьеву, который и снабдил казаков всем необходимым. Именно «этот эпизод и рассматривается в украинской историографии, как ключевой в доказательстве приоритета украинской колонизации донецко – оскольской лесостепи»[7], однако, Е.В. Дворецкий прямо указывает, что никаких конкретных указаний на то, что запорожцы действительно были поселены на Доне и Осколе нет и вероятно, принятые на русскую службу запорожцы, как и другие «служилые черкасы», были поселены всё же на землях Сумского полка.

Со всей определённостью о начале заселения современной Белгородской области позволяют говорить лишь документы, связанные с построением здесь первых городов: Белгорода, Оскола и Валуек. Однако, многие детали истории и времени основания этих городов остаются не до конца исследованными. Есть несколько версий даты основания этих городов. К. М. Новоспасский в своём исследовании опираясь на материалы «Разрядной книги 1475 -1598 гг.» отмечает, что датой основания этих городов следует считать 1596 год[8]. «16 июня 1596 года государь царь и великий князь Фёдор Иванович всея Руси посылал на поле на Донец на Северской Чугуева городища и иных городовых мест по Донцу и по иным рекам смотреть, где государю города поставить, голов Ивана Лодыженского да Третьяка Якушина, да подьячего Никифора Спиридонова…».[9] Далее историк, приводя и анализируя текст «Разрядной книги» отмечает, что «…государь…Фёдор Иванович всея Руси, указал поставить на поле новых три города: на Донце Северском на Белогородье город, да на Осколе усть Оскольца другой город…»[10]. Данной версии придерживаются белгородские краеведы А.Н. Крупенков и Б.И. Осыков, которые отмечают в своей книге, что «именно в 1596 году было принято решение о строительстве города- крепости Белгорода, а позже и Оскола»[11].

Интересно, что о строительстве Валуек в «книге» не упоминается, это побуждает многих исследователей считать датой строительства Валуйской крепости указ Бориса Годунова от 1599 года.

Однако, как отмечает Е.В. Дворецкий, дата основания Белгорода и Оскола указанная в «Разрядной книге» признаётся не всеми краеведами. «Они опираются на челобитные осколян, подтверждающие существование к 1593 году города Оскола (а, значит и Белгорода, так как во всех официальных документах основание этих городов сводится к одному году)»[12]. Этой версии придерживался в своё время и известный белгородский краевед Ю.Н. Шмелёв. В своей работе он пишет, что «Белгородская крепость была построена в долине на левом берегу Северского Донца в 1593 году»[13].

«Вопреки мнению ряда исследователей, что сооруженный в начале 1590-х годов Оскол, как и Белгород, представлял собой слабоукрепленное казачье поселение, в статье Нового летописца «О поставлении украинных городов» (по наблюдению А. А. Зимина, обобщающего разновременные факты) речь идет, кстати, подобно рассказу Пискаревского летописца о событиях первого года царствования Федора Ивановича, о строительстве воеводами «со многими ратными людьми» крепостей, где появились гарнизоны из казаков и стрельцов, а также «жилецкие люди» (накануне, оказывается, такие «грады» — Пелым, Тара, Сургут, Березов — возникли за Уралом). В представлении московского летописца, Оскол, Белгород, Валуйки с 1592/93 г. были такими же городами, что и заложенный позднее Царев-Борисов (на что указывал еще Н. М. Карамзин). О том, что в Новом летописце под «градами» понимаются крепости, свидетельствуют и его статьи про строительство стен вокруг Смоленска и о «поставлении» Койсы.
Следуя мнению части историков, выходит, что летописец не преминул сообщить о возникновении в Диком поле слабоукрепленных казачьих поселений, однако умолчал про основание там городов, хотя говорил об участии Белгорода, Оскола и Валуек в «смуте на Ростригино имя»[14].

Основываясь на разрядных записях, В. П. Загоровский приурочил сооружение Оскола к 1596 г., когда был заложен также Белгород и восстановлен Курск. Поводом к строительству «Осколского города» ученый считал конкретное событие «внешнеполитического характера»[15], не поясняя, какое именно. Предложенная В. П. Загоровским датировка косвенно подтверждается включенной в некоторые разрядные книги грамотой ливенскому воеводе И. О. Полеву от 20 марта 1595г., в которой предписывалось разместиться стоялым головам «с Ливен на Осколе в Козиной поляне ниже Холка и на Холани», а с Козиной поляны направлять служилых людей к Волчьим водам. Об этом читаем и в одном местническом деле. Как видно, «Осколского города» тогда еще не существовало. Заметим, что на Козиной поляне стоялые головы размещались и в 1576 г.

«В результате сооружения Оскола в 1596 г. южные границы России отодвинулись в глубь Дикого поля (это выражение, кстати, употребляется в дипломатической документации начала царствования Фёдора Ивановича), что по замыслу московских властей обеспечивало центральным уездам страны относительную безопасность от татарских вторжений. Подобная цель, очевидно, преследовалась и при основании у Святых гор «под Крымом» города, названного (якобы сами «земским» государем) Царевым-Борисовым, или Новым Борисовым на Протве, близ Вязьмы»[16].

«Поставление» крепости «во имя» самодержца, занявшего трон по воле соборных «чинов», нередко относится к 1600 г. Этой датировке следует и Г. В. Алферова, однажды, впрочем, упомянувшая о сооружении Царева-Борисова годом прежде. «Вслед за С.Ф. Платоновым можно думать, что посылка окольничего, приходившегося свойственником новому государю, к устью Бахтина колодезя являлась ссылкой, «только без явной опалы». Об этом, в частности, свидетельствует Новый летописец, создатель которого, как представляется Л.Е. Морозовой, скорее всего повторил статью Пискаревского летописца об основании Царева-Борисова, хотя об экспедиции Б.Я. Бельского в низовья Оскола сообщается во многих источниках. Однако столичный приказный, сочинение которого фрагментарно сохранились благодаря компиляции из собрания Д.В. Пискарева, лишь перечислил руководителей строительства крепости «блиско Роздоров Донецких». В Новом же летописце находим довольно пространный рассказ о возникновении Борисова, запечатлевший, не исключено, устную версию. Примечательно, что в этом рассказе, в отличие от Пискаревского летописца, об участии дьяка Ф. Голенищева в закладке стен и башен нового города умалчивается. В самые первые годы существования города в Борисов направлялся целый отряд выборных дворян – от 32 до 94 человек, что, между прочим, свидетельствует о роли, отводившейся новой крепости на краю Поля московским правительством. Ввиду ее огромного военного значения, как утверждает А.В. Лавреньев, при Борисе Годунове туда назначали по два воеводы из самых известных фамилий. В действительности в то время «Новым Царевым городом» «близ Крыму» порой ведали и три воеводы, однако лишь немногие из них представляли первостатейную знать. Сомневаться в том, что крепость, носившая имя здравствующего государя, занимала особое место в стратегических планах Бориса Федоровича и его окружения, впрочем, не приходится…»[17].

Интересно отметить, что в различных научных и научно-справочных изданиях, выходивших с XVIII в. и по наше время, назывались самые разнообразные даты основания г. Белгорода: 1592, 1593, 1596, 1597, 1598 и 1599 гг. В ранней работе В.Н. Татищева можно найти утверждение, что Белгород был построен только при царе Алексее Михайловиче (1645-1676 гг.). К сожалению, в большинстве публикаций (особенно это касается различного рода справочников и популярных работ) приводимые даты основания Белгорода не имеют никакого научного обоснования. Нет не только подробного критического анализа источника, из которого извлекается та или иная дата, но нет зачастую даже ссылки на такой источник. Происходит заимствование данных, многие из которых на поверку оказываются ложными. Но если основываться на работах, авторы которых при определении времени основания Белгорода ссылаются на те или иные исторические источники, то можно заключить, что есть два основных типа источников, где встречаются известия о строительстве Белгорода. Это — летописи и разрядные книги. К первой группе источников относятся так называемый Новый летописец, Летопись о многих мятежах и целый ряд летописных памятников XVII в., где Новый летописец получил продолжение или был соединен с другими памятниками, в частности, с составленной в XVI в. Степенной книгой.

Говоря о данной проблематике хочется обратиться к работам двух выдающихся историков: А.И. Раздорскому и В.А. Кучкину.

А.И. Раздорский в своём «Письме в редакцию по поводу «1000 летия» г. Белгорода»[18], опубликованном в журнале «Отечественная история» за 1997 год, оспаривает мнения таких известных краеведов, как Ю.Н. Шмелёв и Б.А. Рыбаков и приводит свою точку зрения по данному вопросу. Он пишет: «Начну с вопроса о том, действительно ли на месте нынешнего Белгорода находился хазарский Саркел. Мнение о тождественности Белгорода и Саркела не новое. Его придерживались некоторые русские и зарубежные географы и историки XVIII в Ж.Н. Делиль, Г.3. Байер, д’Анвиль, В.Н. Татищев, А.И. Мусин-Пушкин, - на высказывания которых по этому поводу и ссылается Ю.Н. Шмелев. Однако автор при этом не упоминает о существовании других точек зрения. А ведь еще Н.М. Карамзин писал о том. что Саркел находился на нижнем Дону[19].

Далее, А.И. Раздорский продолжает: «Ю.Н. Шмелев приводит также суждение Б.А. Рыбакова о том, что река Танаис, упоминаемая Геродотом и Птолемеем, - не Дон, как это традиционно принято считать, а Северский Донец[20]. Этот вывод дает основания белгородскому краеведу считать, что Саркел находился не на Дону, а на Северском Донце, на месте теперешнего Белгорода. Не касаясь специально вопроса о том, какую именно реку имели в виду античные авторы, отметим лишь, что мнение, уважаемого мною академика, все же не более чем гипотеза…»[21].

Наконец, историк обобщает сказанное: «Какие же имеются факты, подтверждающие версию о местоположении Саркела на Северском Донце? Ю.Н. Шмелев сопоставляет описание Саркела, приведенное Константином Багрянородным, с описанием остатков Белгородской крепости, сделанным в 1781-1782 гг. естествоиспытателем и путешественником В.Ф. Зуевым во время посещения им Белгорода[22]. Последний, в частности, упоминал о находках жителями города на территории бывшей крепости ХVII в. каких-то кирпичей. Ю.Н. Шмелеву кажется, что между этими описаниями обнаруживается «большое сходство», которое дает основание отождествить Саркел с Белгородом. «Как Белгородское городище, так и Саркел были окружены излучиной реки и глубоким рвом. Остатки Белгородского городища имели наличие кирпичей, стены Саркела также были кирпичными. Не слишком ли много совпадений?»[23] «Как известно, излучиной реки и рвами окружено огромное количество городищ, относящихся к самым разным археологическим культурам. Что же касается кирпичей, о которых упоминает В.Ф. Зуев, совершенно неясно, к какому времени они относились. Но самое главное - никаких археологических данных, подтверждающих пребывание хазар на территории Белгорода, до сих пор обнаружено не было. А раз так, то и говорить о тождественности Белгорода и Саркела не приходится.

Пока историки рассуждали о том, где же именно располагался Саркел, при этом интерпретируя по разному достаточно туманные свидетельства письменных источников, с полной уверенностью говорить о местоположении этой хазарской крепости было нельзя. Окончательно спор был блестяще разрешен лишь археологическими раскопками, произведенными М.И. Артамоновым. Ученый доказал тождество хазарского Саркела с городищем, находящимся в нижнем течении Дона, в 100 км выше современного г. Семикаракорска. Дальнейшие раскопки Саркела, проведенные в частности С.А. Плетневой, подтвердили правоту М.И. Артамонова. Его точка зрения стала общепризнанной в современной археологической и исторической науке[24]. Интересно, что версия Ю.Н. Шмелева об идентичности нынешнего Белгорода и хазарского Саркела не согласуется с его же утверждением об основании Белгорода в 993 г. князем Владимиром Святославичем. Мог ли летописец не отметить факта основания Владимиром нового города на том же месте, где стоял взятый его отцом в 965 г. Саркел? Ю.Н. Шмелев не дает ответа на этот вопрос. Если на месте Белгорода задолго до 993 г. существовал хазарский Саркел, почему автор говорит лишь о 1000-летии города? Однако обойдем пока эти, мягко говоря, неувязки и обратимся к доводам, которыми автор обосновывает факт закладки Белгорода в 993 г»[25].

«Прежде всего остановимся на самой дате, которую приводит со ссылкой на Ипатьевскую летопись Ю.Н. Шмелев. В последней действительно сообщается о строительстве «города Белъ» Владимиром Святославичем. Однако это известие записано не под 993, а под 992 годом.Но, оставим эту «маленькую неточность» и пойдем дальше. Полный текст статьи Повести временных лет (далее: ПВЛ) выглядит следующим образом (цитируем Лаврентьевский список): «Володимеръ заложи градъ Белъгородъ (в Ипатьевском списке - «градъ Белъ») и наруби въ не от инехъ городовъ и много людии сведе во нь, бе бо любя градъ сь». В Лаврентьевском списке это событие записано под 991 годом, в Ипатьевском, как уже сказано, — под 992. Впервые же Белгород упоминается в ПВЛ еще в статье 980 г., в которой сообщается, что князь Владимир Святославич имел в этом городе 300 наложниц»[26].

«До сих пор в исторической науке не вызывало каких-либо дискуссий мнение о том, какой именно Белгород упоминается в двух названных статьях ПВЛ. Считалось, что и в статье 980 г., и в статье 991 (992) г. речь идет о г. Белгороде, находившемся под Киевом, на р. Ирпень (ныне на его месте городище у с. Белгородка Киевской обл.)[27]. О местонахождении Белгорода прямо сообщается в статье 1097 г.: «иже градъ малъ у Киева яко 10 верстъ въ дале».Обстоятельство, почему первое упоминание о Белгороде предшествует сообщению о его «заложении», объяснил еще В.Н. Татищев. Его, по мнению историка, следует понимать как строительство новых укреплений в уже существовавшем поселении.Археологические раскопки, проведенные в Белгороде Киевском, полностью подтвердили данный вывод. Детинец и первый окольный город Белгорода были, действительно, сооружены при Владимире Святославиче, однако им предшествовало более древнее славянское городище…»[28]

Не без иронии А.И. Раздорский пишет, что: «Стремление Ю.Н. Шмелева приписывать нынешнему Белгороду не относящиеся к его истории факты и события поистине не имеет границ. Так, по его мнению, древнейший каменный храм Древней Руси - Десятинная церковь - был построен Владимиром Святославичем не в Киеве, а в... Белгороде на Северском Донце. На страницах своей книги Ю.Н. Шмелев, поместив графическую реконструкцию крепостной стены, снабдил ее подписью «Крепостная стена Бел Города. Конец Х века (реконструкция)». На этой иллюстрации воспроизведено ни что иное как графическая реконструкция укреплений Белгорода Киевского, выполненная М.В. Городцовым и Б.А. Рыбаковым на основании исследований конкретного археологического памятника - Белгородского городища у с. Белгородка Киевской обл. И это при том, что реконструкция укреплений Белгорода Киевского попала чуть ли не во все основные труды по археологии или истории архитектуры Древней Руси!

Аналогичным образом Ю.Н. Шмелев приписывает нынешнему Белгороду относящееся к Белгороду Киевскому летописное известие о бегстве оттуда в ходе событий 1069 г. Всеслава Полоцкого. Почему Ю.Н. Шмелев посчитал, что в статье 1069 г. идет речь о Белгороде на Донце, не понятно, даже принимая логику автора, поскольку там упоминается опять же не «город Белъ», а «Белъгород». Тем более что само географическое положение Белгорода Киевского не оставляет сомнений в том, какой именно город имеет в виду статья 1069 г.

Исходя из того, что в указанной статье ПВЛ упомянут якобы Белгород на Северском Донце, автор идет дальше и объявляет, что именно этот город упомянут в «Слове о полку Игореве».Впервые Белая Вежа (будущий Белгород) упоминается в хронике «дохристианской летописи» (речь идет, по-видимому, о так называемой «Влесовой книге») в 179 г. до н.э. «во времена царя русов Гатала Великого». Трезубец Рюриковичей есть «зашифрованное изображение семи священных рек с крепостями по их берегам» (среди прочих здесь присутствует, конечно же, и Северский Донец с Белой Вежей-Белгородом).   Район современного Белгорода («Белгородский треугольник») не что иное, как «прародина древних русов». Подведем некоторые итоги. Все доводы Ю.Н. Шмелева о тождественности Белгорода на Северском Донце с хазарским Саркелом и о «заложении» города в конце Х в. Владимиром Святославичем являются безосновательными. Рассуждения автора строятся на гипотезах, как имеющих под собой некоторую почву, так и полностью отвергнутых в настоящее время исторической наукой. Сталкиваемся мы и с прямыми домыслами, вроде того, что «Белъ» и «Белъгородъ» — разные города. Поставив перед собой задачу во что бы то ни стало «подарить» Белгороду лишние шестьсот лет, Ю.Н. Шмелев не останавливается ни перед подменой одного факта другим, ни перед приписыванием Белгороду на Донце абсолютно не относящихся к нему исторических реалий или данных археологических исследований, проведенных совершенно в другом месте»[29].

Однако, Е.В. Дворецкий, пытаясь разораться в этой путанице, пишет, что она возникает «потому, что наши предки употребляли слово «город» в нескольких значениях. Они называли городом поселение, отличавшееся от села и деревни, при этом, официально городом именовался населённый пункт, управлявшийся воеводой. Однако городом так же назывался тип крепости, имевший в отличие от острога, внешний ряд укреплений – «городовую стену». При строительстве деревянных крепостей на юге России, в том числе и на Белгородчине «городом» именовалась и крепостная стена, состоявшая из срубных секций…»[30].

Таким образом, отсюда понятно, что «под разными датами о «поставлении города» имеются ввиду разные события. Более ранняя дата (1593 г.) отмечает фактическое основание города первыми поселенцами, а более поздняя (1596 г.) – строительство на этом месте городовой крепости на высоком мысу Белой горы (правый берег Сев. Донца) в урочище «Северское городище»[31] и придание поселению официального статуса»[32].

Города – крепости стали центрами новых уездов полевой окраины России. По своему административному устройству каждый уезд делился на станы. В Белгородском уезде было четыре стана: «Сажный, Разумницкий, Коренский, Короченский… Белгородская, Оскольская, Валуйская и Курская крепости являлись оборонительными пунктами южного порубежья страны, но их отделяли друг от друга большие расстояния. Каждая крепость несла сторожевую службу, особенно следя за степными дорогами. Белгородская крепость выделяла 15 сторож (три- четыре человека), 400 ратников. В Оскольской крепости имелось 20 станиц»[33]. Задачей сторожевой службы являлось быстрое оповещение гарнизонов крепостей о появлении противника.

Как же выглядела древнейшая Белгородская крепость? До нас дошли т.н. «строительные книги» и описание этой крепости. Кроме того, научной экспедиции Института материальной культуры АН СССР под руководством А.В. Никитина в середине 50-х гг. ХХ в. удалось провести небольшие, но очень значимые, археологические исследования, которые он в дальнейшем опубликовал в своей работе[34].

А вот, что пишут по этому поводу А.И. Ильин и А.И. Лимаров: «Крепость занимала юго - восточный острог Белой горы, ограниченный с востока Сев. Донцом, а с юга ручьём Ячнев Колодезь. Крепость состояла из кремля, острога и посада…У мелового обрыва высотой 45-50 метров располагался четырехугольный кремль, защищённый деревянными рубленными стенами, поставленными по земляному валу. Вал был обмазан слоем глины толщиной до 70 см. По углам и в середине стен на расстоянии 100 – 120 см друг от друга в разрывах вала были установлены деревянные башни, рубленные «в две стены», с заполнением пространства между собой глиной. Точно так же были установлены и стены кремля, состоявшие из соединённых между собой срубов со сторонами 1,4 х 1,9 м (См. Приложение1). С напольной стороны кремль был окружён рвом глубиной до 2 м с практически вертикальными стенками»[35].

На расстоянии 120 и 240 м от западной стены кремля, находились два пояса обороны. Конструкция внешнего пояса длинной 1100 м с 10-11 башнями, аналогична конструкции стен и башен кремля.

«Внутренний пояс длинной 940 м представлял собой вал высотой около 2,5 м с вырытым перед ним трапециевидным в профиле рвом глубиной 1,5 м и шириной 4,5 м»[36]. По мнению А.В. Никитина башен на валу не было[37], здесь важно помнить, что полученные во время охранных раскопок материалы дают сугубо приближенное представление о конструкции стен и башен в плане и точно установить их внешний вид и их чёткое количество пока не возможно. «Уместно предположить, что из 8 башен кремля, по меньшей мере, 4 имели караульные «чердаки» для наблюдения. Однако, из чего были сложены башни кремля (А.В. Никитин предполагал, что из кирпича) установить пока невозможно, поскольку раскопками не обнаружены фундаменты, а все постройки крепости были деревянными или глинобитными. Глинобитными были и печи, так что за остатки кирпичей археологом вполне могла быть принята обожжённая глиняная обмазка вала».[38] (Приложение 2).

Территория кремля была заселена незначительно. «Дома в плане не большие (3,5 х 4,5 м). В непосредственной близости от них находились погреба, глубиной до 2 м, возможно под одной крышей с домом. Дворы были обнесены оградами из камыша или хвороста (плетень). Такими же были и крыши домов, но с глиняной обмазкой.

Нет сомнения в том, что одновременно с постройкой крепости в кремле был заложен и первый храм Живоначальной Троицы. Приходские церкви служилых людей располагались преимущественно в остроге. Одним из первых, в 1599 г. был так же был сооружён Свято – Николаевский мужской монастырь, находившейся в слободе Подбелянской»[39].

В заключение данной главы, хотелось бы отметить мнение современного иностранного человека о городе Белгороде и его взгляде на появление крепости. Это немецкий историк из города Херне – Роберт Дрегер, который побывав в городе в 2007 году на столько проникся его культурой и историей, что выпустил у себя на родине целую книгу, посвященную Белгороду. Вот, что он пишет о происхождении крепости: «Белгород был основан, когда возникло Московское государство, - как крепость на южной границе области. Ограждён он был множеством столбов, называемых «палисадами». Первый Белгород, таким образом, представлял собой укрепительное сооружение (фортификацию), которое развилось в оборонный населённый пункт. Это было четыре сотни лет назад – около 1600 года»[40].

Глава II. Основной костяк населения Белгородчины к началу XVII века

Уже в первой четверти XVII столетия сложился основной костяк населения Белгородчины - отмечает в своей работе Е.В. Дворецкий. «Контингент служилых людей, которых к этому времени (без учёта членов их семей) насчитывалось свыше 2,3 тыс. человек, первоначально формировался путём принудительной мобилизации на новую службу жителей других городов. Впоследствии состав жителей Белгородчины пополняется не только путём принудительного переселения, которое для некоторых фактически являлось ссылкой, заменявшей наказания за преступления, но и за счёт верстания на государеву службу вольных переселенцев»[41].

Важно отметить, что для раскрытия указанной темы исследования знать численный и социальный состав жителей Белгородского края, а так же их деятельность и занятия очень важно, т.к. жизнь в крепостях была наполнена особым смыслом, со временем она привела к складыванию в белгородских землях особого типа южнорусской культуры и ментальности[42].

Сословие служилых людей было разнородным, состояло оно из нескольких социально и экономически неравных групп. «Служилые люди по отечеству (т.е. по происхождению) делились на три разряда: 1) чины думные (бояре, окольничьи, думные дворяне), 2) чины московские (стольники, стряпчие), 3) чины родовые (дети боярские, дети боярские городовые)»[43].

Значительную часть населения составляли «служилые люди по прибору»: стрельцы, пушкари, казаки, позднее – драгуны, солдаты.

«Местную служилую элиту составляли «дети боярские» - так в то время называли низший слой российского дворянства. К началу века их насчитывалось на Белгородчине около четырехсот, и они составляли более 16% служилого населения…»[44]. А вот что по этому поводу пишет известный отечественный историк, крупнейший специалист в области исследования Смутного времени Р.Г. Скрынников: «По данным, относящимся к первому десятилетию после Смуты, на начало века…164 «детей боярских» несли службу в Белгороде, 155- в Осколе. Значительное число их служило в Царёве –Борисове (современный город Новый Оскол)…»[45].

Традиционной для детей боярских была полковая служба – участие в военных походах, но они так же несли и сторожевую службу – стояли в сторожах, строили укрепления, охраняли местных жителей от татар. Условия службы в степных крепостях были исключительно тяжёлыми, и присланные туда служилые люди покидали гарнизоны при первой возможности, не получая «отпуска» у воевод.

«Обеспечивалась такая служба земельным окладом – поместьем и денежным жалованием до 6 рублей в год… Дворяне Белгородчины мало отвечали привычным представлениям о них, как о феодалах – эксплуататорах. Достаточно заглянуть в писцовую книгу (земельную перепись) Оскольского уезда за 1615 год, что бы убедиться в том, что ни у одного из оскольских дворян не было в то время ни одного крестьянина. Они могли эксплуатировать лишь собственные руки и в свободное от службы время ещё и обрабатывать землю. Белгородские помещики жили не лучше лишь к 1626 г. у них появились крестьяне, да и то, на каждого из них в среднем не приходилось и 4-х крестьянских дворов»[46].

А вот что о них пишет Н.А. Кузнецов: «Были в Белгороде и дети боярские. Принадлежали они к господствующему сословию. Каждый из них получал здесь, на время службы, поместный оклад 200 четвертей земли и 7 рублей жалования… Служба на южном порубежье была сложной и опасной, но, тем не менее, многие тянулись в эти края. Приток беглых холопов и крестьян возрос в 1601 – 1603 годах»[47].

Эти особенности южнорусского дворянства, в том числе и белгородского, объясняют его не типичное социальное поведение. В то время как дворянство в целом добивалось закрепощения крестьян, южнорусские дворяне этому противились, отсюда – нередкие конфликты с собратьями по сословию из центральной России и с властью, против которой они были изначально настроены. Не удивительно, что агитация сторонников Лжедмитрия нашла живой отклик в их среде. «Официальные источники не могли сослаться на то, что мятеж в степных крепостях учинили мужики, «чернь» поскольку в Осколе и Белгороде почти вовсе не было посадского населения. Разрядные записи кратко сообщают о том, что «польские» (т.е. выстроенные в «диком поле») города «смутились» и целовали крест «вору»…[48] Из этого можно делать вывод, что «мелкие помещики «польских» городов перешли на сторону Самозванца всем городом»[49].

Ещё одной важной, для рассмотрения, служилой категорией (высшей) следует назвать воевод крепостей - это так называемая военная знать, им принадлежали лучшие земли и угодия.

Мы знаем, что они так же, почти без сопротивления, перешли на сторону Лжедмитрия I. Р.Г. Скрынников, исследуя в соей работе Разрядные книги, пишет по этому поводу следующее: «Польские города, принесли присягу самозванцу и воевод к нему в Путивль отвели: из Белгорода князя Бориса Михайловича Лыкова да голов, из Царёва Нового города князя Бориса Петровича Татева да князя Дмитрия Васильевича Туренина…»[50]. Но, приведённая Разрядная запись требует некоторых уточнений. «Князь Д.В. Туренин служил воеводой не в Царёве – Борисове, а в Валуйках. Во время мятежа он был арестован вместе с головой А. Поводовым. В Осколе служил воевода Б.С. Сабуров и голова И.И. Загряжский; в Белгороде – князь Б.М. Лыков, головы князь Ф. Волконский, П. Извольский, М. Зиновьев; в Царёве – Борисове князь Б.П. Татев, головы И.Н. Ржевский М.Б. Зыбин»[51].

Об этом пишут и А.Н. Крупенков и Б.И. Осыков, в своей книге краеведы пишут, что действительно « в 1604 – 1605 годах упоминается воеводой в Белгороде князь Б.П. Татев, он вместе с Б.М. Лыковым – Оболенским перешёл на сторону Самозванца. Воеводой в Белгород назначен окольничий И.Н. Салтыков – Ёр (Орд), но осенью 1604 года он был отозван в Москву. Вторым воеводой тут же был назначен Г.Г. Пушкин, по прозвищу Слепой – прямой предок А.С. Пушкина и один из героев трагедии «Борис Годунов». Так же в 1604-1605 годах упоминаются воеводами в Белгороде князья Волконские – Фёдор Константинович и Фёдор Иванович»[52].

«После пленения Б.М. Лыкова – Оболенского Лжедмитрием белгородским воеводой поставлен князь Григорий Петрович Шаховской. Вместе с ним, вторым воеводой, или головой, назначен Осип Иванович Нащокин. Затем уже в оставшееся правление первого Самозванца воеводой в Белгороде был его сторонник, сражавшийся против Бориса Годунова князь Фёдор Иванович Волконский, по прозвищу Мерин»[53].

Если бы воеводы могли опереться на поддержку городовых детей боярских, мятеж неизбежно привёл бы к большому кровопролитию. «В действительности воеводы оказались в изоляции и не смогли помешать быстрому распространению восстания по всей территории степных уездов. Данные о казнях воевод, сохранивших верность Борису Годунову – отсутствуют. Жертвами народного гнева стала лишь пара дворян, пытавшихся активно противостоять мятежу. Так в Белгороде был убит всего один дворянин Д.Е. Хитрово «за то, что вору Расстриге креста не целовал…»[54].

Особенно поддержали Лжедмитрия I в нашей области «феодалы», т.к. им Самозванец обещал, после своего воцарения на московском престоле, провести верстание (т.е. наделение) их увеличенными денежными и земельными окладами, произведя при этом денежные и земельные конфискации у монастырей. В общем, всем южным районам государства было обещенно освобождение от налогов, что и было выполнено. Районы были освобождены от налогов на 10 лет, там же прекратилась обработка «десятинной пашни».

«Отметим, что еще до своего похода он направил на Русь записи, так называемые «прелестные письма» – своего рода прокламации с призывами. Узнав из них об «истинном царевиче», по всему югу России, Дону и в других местах под его штандарты становятся все недовольные – крестьяне и холопы, посадские и служилые люди, казаки и прочие. Именно они и сыграли решающую роль в успехах самозванца. Однако, как писал в своей работе Карамзин Н.М.: «Лжедимитрий, угадывая, что его письма не доходят до Москвы, избрал двух сановников смелых, расторопных, Плещеева и Пушкина: дал им грамоту и велел ехать в Красное село, чтобы возмутить тамошних жителей, а чрез них и столицу. Сделалось, как он думал. Купцы и ремесленники Красносельские, плененные доверенностью мнимого Димитрия, присягнули ему с ревностию и торжественно ввели гонцов его (1 июня) в Москву, открытую, безоружную: ибо воины, высланные Царем для усмирения сих мятежников, бежали назад, не обнажив меча; а Красносельцы, славя Димитрия, нашли множество единомышленников в столице, мещан и людей служивых; других силою увлекли за собою: некоторые пристали к ним только из любопытства. Сей шумный сонм стремился к лобному месту, где, по данному знаку, все умолкло, чтобы слушать грамоту Лжедимитриеву к Синклиту, к большим Дворянам, сановникам, людям приказным, воинским, торговым, средним и черным»[55]. Далее историк продолжает свою мысль и приводит слова самого Лжедмитрия: «Вы клялися отцу моему, - писал расстрига, - не изменять его детям и потомству во веки веков, но взяли Годунова в Цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал и в Царствование Феодора Иоанновича, - жаловал и казнил, кого хотел. Им обольщенные, вы не верили, что я, спасенный Богом, иду к вам с любовью и кротостию. Драгоценная кровь лилася... Но жалею о том без гнева: неведение и страх извиняют вас. Уже судьба решилась: города и войско мои. Дерзнете ли на брань междоусобную в угодность Марии Годуновой и сыну ее? Им не жаль России: они не своим, а чужим владеют; упитали кровию землю Северскую и хотят разорения Москвы. Вспомните, что было от Годунова вам, Бояре, Воеводы и все люди знаменитые: сколько опал и бесчестия несносного? А вы, Дворяне и Дети Боярские, чего не претерпели в тягостных службах и в ссылках? А вы, купцы и гости, сколько утеснений имели в торговле и какими неумеренными пошлинами отягощались? Мы же хотим вас жаловать беспримерно: Бояр и всех мужей, сановитых честию и новыми отчинами, Дворян и людей приказных милостию, гостей и купцев льготою в непрерывное течение дней мирных и тихих. Дерзнете ли быть непреклонными? Но от нашей Царской руки не избудете: иду и сяду на престоле отца моего; иду с сильным войском, своим и Литовским: ибо не только Россияне, но и чужеземцы охотно жертвуют мне жизнию. Самые неверные Ногаи хотели следовать за мною: я велел им остаться в степях, щадя Россию. Страшитесь гибели, временной и вечной; страшитесь ответа в день суда Божия: смиритесь, и немедленно пришлите Митрополитов, Архиепископов, мужей Думных, Больших Дворян и Дьяков, людей воинских и торговых, бить нам челом, как вашему Царю законному». Народ Московский слушал с благоговением и рассуждал так: «Войско и Бояре поддалися без сомнения не ложному Димитрию. Он приближается к Москве: с кем стоять нам против его силы? с горстию ли беглецов Кромских? с нашими ли старцами, женами и младенцами? и за кого? за ненавистных Годуновых, похитителей державной власти? Для их спасения предадим ли Москву пламени и разорению? Но не спасем ни их, ни себя сопротивлением бесполезным. Следственно не о чем думать: должно прибегнуть к милосердию Димитрия!»[56]

Социальные низы начали борьбу с Годуновым, его администрацией и феодалами, верными царю, с целью облегчить свое тяжелое положение. На Дмитрия Ивановича, как будущего «доброго царя», они возлагали свои надежды. Многие дворяне и бояре, ставшие «попутчиками» народного восстания на этом этапе, преследовали свои цели – избавиться от ненавистного царя, получить от нового царя жалования, привилегии, все то, чем их обошли при Годунове»[57].

Интересно так же отметить и мнения некоторых историков о том, на кого же конкретным образом опирался Самозванец в своём стремлении захватить московский престол. Так Н. Н. Фирсов в своей работе изображал Самозванца проводником интересов казачества и крестьянства, чем, наряду с боярами, было недовольно дворянство. Резко критиковал характеристику ЛжедмитрияI как «дворянского царя» А. Савич. По его мнению, «Самозванец не опирался на какую-либо одну социальную группу, а лавировал и потому пал»[58]. И. И. Смирнов считал, что власти в 1605—1606гг. проводили в отношении низших слоев служилых людей политику «провокаций и угнетения»[59]. Лжедмитрий I использовал их в борьбе против Годунова, а потом подчинил власти феодального аппарата. По мнению ученого, Самозванец был царем крепостников-помещиков. Его крепостническое законодательство и чистка армии от недворянских элементов были призваны сохранить целостность дворянского сословия. На работу И. И. Смирнова опираются авторы всех последующих общих курсов и статей по данной проблематике, отмечая стремление Лжедмитрия I заручиться поддержкой дворянства. Современный исследователь истории России XVII в. В. И. Корецкий полагал, что на первых порах внутренняя политика правительства Лжедмитрия I носила продворянский характер. Так, например, в интересах южного дворянства были приняты указы от 7 января и 1 февраля 1606г. и др.[60].

В заключение данного параграфа необходимо отметить следующее:

Во – первых, людей живших на территории современной Белгородской области подкупали обещания Дмитрия «их жаловати и в чести держати и учинит их в тишине и в покое и во благоденственном житии»[61], и поэтому многие города-крепости сдавались Лжедмитрию почти без боя. Так же Самозванца поддерживал мелкий служилый люд, преследовавший меркантильные цели обогащения и власти;

Во – вторых, именно в южных районах страны, от куда и начались волнения проживала наиболее не довольная политикой Б.Ф. Годунова часть населения, уставшая одновременно нести службу в крепостях и обрабатывать землю. Они страстно не желали повсеместного закрепощения крестьян и именно в этом вопросе у них возникали самые острые споры с законной властью;

В – третьих, следует помнить, что жители Белгорода и других городов области считали Бориса Годунова «ложным царём», незаконно занявшим трон династии Рюриковичей, в то время, как Лжедмитрий I воспринимался, как природный, «законный» царь, сын Ивана Грозного, прямой потомок всех русских царей;

В – четвёртых, важно помнить, что осваивать новые земли Белгородчины шли сильные, авантюрные, рисковые люди - они складывали особый типаж жителей Белгородских городов - крепостей; в край стекались беглые крестьяне, разбойники, на царскую службу записывались вольные казаки;

В заключение работы, хотелось бы указать на одну немаловажную деталь. В силу различных, в том числе и объективных причин, жители Юга России (в том числе и Белгородской области) оказались в общественном сознании современников и потомков одними из главнейших виновников и носителей Смуты. Поддержка Самозванцев и антиправительственных сил, разбой и нестабильность - это лишь половина правды. К сожалению, современники и потомки, в числе которых историки, потеряли из виду тот факт, что южнорусские люди не менее других заслужили носить звание спасителей Отечества. Нельзя забывать об исторической справедливости, нужно понимать, что причины перехода жителей Белгородчины на сторону Самозванцев (в частности Лжедмитрия I) не лежат на поверхности, а кроются глубоко внутри, в том числе, и в поведении правящей власти, в её не желании присушиваться к населению окраин и помогать ему в его тяжёлой службе Русскому государству;

Список использованных источников

1.Абраменков А.В. Появление Лжедмитрия I. Материал взят с сайта интернет: www.history-mir.ru.

2.Андреев И. Раскаты Смуты. М., «Астрель», 1994. – 432 с.

3.Антонов А.В. Из поместной практики Смутного времени // Русский дипломатарий. Вып. № 7. М., «Имидж Констант», 2001. – 4 – 8 с.

4.Артамонов М.И. История хазар. Л., «Наука», 1962. – 400 с.

5.Белгородская область «На охране южного порубежья» / Под ред. В.П. Соболева. Воронеж, «Центральное Черноземье», 1979. – 258 с.

6.Валишевский Казимир. Смутное время: историческая хроника. М., «Астрель», 2007. – 509 с.

7.Веселовский С.Б. Акты подмосковных ополчений и Земского собора. 1611-1613 гг. М., «Хранитель», 1999. – 238 с.

8.Веселовский С.Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., «Рита - Принт», 1975. – 669 с.

9.Глазьев В.Н. Власть и общество на Юге России в XVII в. Воронеж, 2001. – 246 с.

10.Глазьев В.Н. Воронежские воеводы и их окружение в XVI-XVIIвв. Воронеж, 2007. – 144 с.

11. Глазьев В. Н. Размещение стрельцов в городах Черноземного края вXVII в. // Историческая география Черноземного центра России (дооктябрьский период). Воронеж, 1989. – 167 с.

12.Дворецкий Е.В. «Южные рубежи России и Белгородчина в XVI – первой половине XVII вв. // Белгородоведение: Учебное пособие для общеобразовательных учреждений / Под ред. В.А. Шаповалова. – Белгород: Б 43 БелГУ, 2002. – 40 – 57 с.

13. Дрегер Роберт. Встречи с историей (Белгород – Херне). Белгород, 2006. – 227 с.

14.Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж: Изд. – во Воронежского университета, 1969. – 300 с.

15.Зенченко М.Ю. Южное российское порубежье в конце XVI – начале XVII в. (опыт государственного строительства). М., 2008. – 354 с.

16.3уев В.Ф. Путешественные записки Василья Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году. СПб., 1987. – 227 с.

17.Ильин А.И., Лиманов А.И. Белгородский кремль (конец XVI середина XVIIIвв.). Харьков, «Коллегиум», 2008. – 56 с.

18.Карамзин Н.М. История государства Российского. Т.3. М., «Рита – Принт», 2005 – 400 с.

19.Клоков В.А., Хартулари Г.С. «Засечные черты и пограничные крепости» // Белгородская область – история и современность / Под ред. В.А. Лисова. М., «Имидж Констант», 2007 – 64 с.

20.Корецкий В.И. Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып. VI. М., «Владос», 1989. – 267 с.

21.Крадин Н.П. Русское деревянное оборонное зодчество. М., «Искусство», 1988. – 191 с.

22.Крупенков А.Н. Старый Белгород. Белгород, «Везелица», 1992. – 176 с.

23.Крупенков А.Н., Осыков Б.И. Историческая хроника Белгорода. Белгород, «Константа», 2007. – 384 с.

24.Крупенков А.Н. Пройдёмся по старому Белгороду. Белгород, «Константа», 2007. – 388 с.

25.Кузнецов Н.А., Новоспасский К.М. Белгород. Воронеж, «Центральное Черноземье», 1978. – 171 с.

26.Электронные ресурсы интернет: www.letter.com.ua/aphorism/

27.Никитин А.В. Белгородская крепость XVI – XVII вв. // СА., 1962. №3. – 27 – 35 с.

28.Никулов А.П. Старый Оскол (историческое исследование Оскольского края). Старый Оскол, 1997. – 169 с.

29.Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., «Астрель», 1990. – 145 с.

30.Папков А.И. Осадный список города Белгорода 1633 года // Белогорье: краеведческий альманах. №3. – Белгород, 2001. – 136 с.

31.Папков А.И. Порубежье Российского царства и украинских земель Речи Посполитой (конец XVI – первая половина XVII). Белгород, «Изд. – во НИУ БелГУ», 2004. – 224 с.

32.Папков А. И. Эволюция вооруженных сил Юга России (XVI—XVII вв.) // Куликово поле: вопросы историко-культурного наследия. Тула, 2000. – 100 с.

33.Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. М., «Астрель», 2006. – 376 с.

34.Разин Е.А. История военного искусства XVI – XVII вв. СПб., «Полигон», 1999. – 736 с.

35.Раздорский А.И. Письмо в редакцию по поводу «1000 летия» г. Белгорода // Отечественная история. №5. 1997. – 19 – 25 с.

36.Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия: Историко-географический анализ. М., «Наука», 1979. – 145 с.

37.Савич А.А. Главнейшие моменты монастырской колонизации русского севера XIV-XVII в. М., «Хранитель», 1989. – 453 с.

38.Скрынников Р.Г. Смутное время: Крушение царства. М., «АСТ МОСКВА», 2007. – 542 с.

39.Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. М., «Хранитель», 2007. – 447 с.

40.Смирнов И.И. Очерки социально-экономических отношений Руси XII-XХ веков. М.,»Рита – Принт», 1963. – 200 с.

41.Солодкин Я.Г. Из ранней истории Царева-Борисова // Проблемы изучения истории центрального Черноземья. Воронеж, 2000. – 16 – 20 с.

42.Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. М., «Просвещение», 1990. – 229 с.

43.Станиславский А.Л. Труды по истории государева двора. М., «Просвещение», 2004. – 389 с.

44.Танков А.А. Историческая летопись Курского дворянства. – 19 с. /Материал взят с сайта интернет:http://diderix.petergen.com/plz-t9.

45.Флоря Б.Н. Польско-литовская интервенция и русское общество. М., «Астрель», 2005. – 456 с.

46.Шмелев Ю. Н. «Когда Москва Бел Город строила и Валуйку с Осколом» // Отечественная история. №8. 1990. – 10 – 17 с.

[1] См.: А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Белгородский кремль. Харьков,2008. С.5.

[2] М.Ю. Зенченко. Южное российское порубежье в конце XVI – начале XVII в. (опыт государственного строительства). М., 2008. С.42.

[3] Электронные ресурсы интернет: www.letter.com.ua/aphorism/

[4] Е.В. Дворецкий /Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений) // Под ред. В.А. Шаповалова. Белгород, 2002. С.69.

[5] Там же.

[6] Там же.

[7] Там же. С.69-70.

[8] Белгородская область «На охране южного порубежья» /Под ред. В.П. Соболева. Воронеж,1979. С.41.

[9] Там же. С.41-42.

[10] Там же.

[11] А.Н. Крупенков и Б.И. Осыков. Историческая хроника Белгорода. Белгород,2007. С.8.

[12]Е.В. Дворецкий /Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений). С71.

[13] Ю.Н. Шмелев. Когда Москва Бел Город строила и Валуйку с Осколом. Белгород,1990. С.35.

[14]Я.Г. Солодкин. К ранней истории Оскола и Царева-Борисова // Историческая география Черноземного центра России (дооктябрьский период). Воронеж, 1989. С.28.

[15] В.П. Загоровский. Белгородская черта. Воронеж, 1969. С.11.

[16] А.П. Никулов   Старый Оскол (историческое исследование Оскольского края). Старый Оскол, 1997. С.32.

[17]Я.Г. Солодкин. Указ. соч. С.20.

[18] А.И. Раздорский. Письмо в редакцию по поводу «1000 летия» г. Белгорода // Отечественная история. 1997, №5, С.19.

[19] Н.М. Карамзин. История государства Российского. Т.1. М., 1989. С.206.

[20] Б.А.Рыбаков. Геродотова Скифия: Историко-географический анализ. М., 1979. С. 27-28.

[21] А.И. Раздорский. Указ. соч.С.19 – 21.

[22] В.Ф.3уев. Путешественные записки Василья Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году. СПб.,1787. С. 174-175.

[23] А.И. Раздорский. Указ. соч. С.21.

[24] М.И. Артамонов. История хазар. Л., 1962. С. 299; Плетнева С.А. Хазары. Изд. 2, доп. М.. 1986, С. 52-54; Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990. С. 131-132.

[25] А.И. Раздорский. Указ. соч. С.22.

[26] А.И. Раздорский. Указ. соч. С.22- 23.

[27]См. напр. работы: Тихомиров М.Н. Древнерусские города. Изд. 2. доп. М.. 1956. С. 298-300. В настоящее время Белгород Киевский достаточно хорошо изучен археологически (здесь вели раскопки В.В. Хвойко, Б.А. Рыбаков, Г.Г. Мезенцева, А.Н. Кирпичников, П.А. Раппопорт и др. исследователи).

[28]А.И. Раздорский. Указ. соч. С.23.

[29] А.И. Раздорский. Указ. соч. С. 23 – 24.

[30] Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений) / Под ред. В.А. Шаповалова. С.71.

[31] А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Указ. соч. С.8.

[32] Там же.

[33] В.П. Загоровский. Указ. соч. С.45.

[34] А.В. Никитин. Белгородская крепость XVI - XVII вв. // СА., 1962. №3. С.12.

[35] А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Указ. соч. С.9.

[36] Н.П. Крадин. Русское деревянное оборонное зодчество. М.,1988. С.54.

[37] А.В. Никитин. Указ. соч. С.263.

[38] А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Указ. соч. С.9 -10.

[39] Там же. С.10.

[40] Роберт Дрегер. Встречи с историей (Белгород – Херне). Белгород, 2006. С.41.

[41]Е.В. Дворецкий /Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений). С72.

[42] В.А. Клоков и Г.С. Хартулари. Белгородская область – история и современность. М.,2007. С.23.

[43] Белгородская область «На охране южного порубежья» /Под ред. В.П. Соболева. Воронеж,1979. С.46.

[44] Е.В. Дворецкий /Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений). С72.

[45] Р.Г. Скрынников. Три Лжедмитрия. М.,2007. С.462.

[46] Е.В. Дворецкий /Белгородоведение (учебник для общеобразовательных учреждений). С73.

[47] Н.А. Кузнецов. Белгород. Воронеж,1978. С.22.

[48] Р.Г. Скрынников. Указ. соч. С.463.

[49] Там же.

[50] Р.Г. Скрынников. Смутное время: Крушение царства. М.,2007. С.89.

[51] Р.Г. Скрынников. Указ. соч. С.89 – 90.

[52] А.Н. Крупенков и Б.И. Осыков. Указ. соч. С.9.

[53] Там же. С. 9-10.

[54] Р.Г. Скрынников. Указ. соч. С.465.

[55] Н.М. Карамзин. Указ. соч. С.278.

[56] Н.М. Карамзин. Указ. соч. С. 280.

[57] А.В. Абраменков. Появление Лжедмитрия I // Электронные ресурсы: www.history-mir.ru.

[58] А.А.Савич. Главнейшие моменты монастырской колонизации русского севера XIV-XVII в. М.: 1989. С.54.

[59] И.И. Смирнов. Очерки социально-экономических отношений Руси XII-XХ веков. М.: 1963. С.179-80.

[60] В.И. Корецкий. Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып. VI. М.: 1989.С. 64.

[61] С.Ф.Платонов. Очерки по истории Смуты в Московском государстве. М.: 2006. С.255.

[62] Из книги: А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Белгородский кремль. Харьков,2008. С. 35.

[63] Из книги: А.И. Ильин, А.И. Лимаров. Белгородский кремль. Харьков,2008. С. 36.

• История Руси (допетровская эпоха)