Гальперин Р.И.

Конец XIX - начало XX вв., безусловно, является переломной точкой русской истории. Революционные потрясения, освободительное движение вторглись в судьбы подданных империи. В бурный водоворот социально-политических катаклизмов этой эпохи был втянут Саратовский юрист, адвокат и общественный деятель Николай Николаевич Мясоедов.

В работе использованы, по большей части, еще не введенные в научный оборот материалы Государственного архива Саратовской области (ГАСО, Саратов). Первым кто использовал материалы личного фонда Н.Н. Мясоедова, была заведующая отделом НСА ГАСО М.Ю. Болдырева[1]. Общественно-политическую и профессиональную деятельность Мясоедова рассматривал в своих работах профессор Ю.В. Варфоломеев, особо обращая внимание на политические процессы саратовского адвоката[2], и на период его работы в должности Старшего председателя Саратовской Судебной Палаты[3].

Родившись в г. Пензе 26 мая 1866 года в семье потомственного дворянина Мясоедова Николая Николаевича и его жены Софьи Андреевны (урожденной Карачаровой), Мясоедов в 1879 г. переезжает в Саратов, он перешел из Пензенской гимназии в Саратовскую. После недолго отсутствия в июне 1883 года выдержал в Саратове экзамен зрелости, получил диплом[4]. В эту осень он поступил в Петербургский Университет по юридическому факультету. В доме родителей, по словам Николая Николаевича, он «воспринял почти фанатическое отношение к уставам 1864 года, и новым (тогда) реформированным судам». Ему казалось, что нет лучшего назначения, как творить суд «скорый, правый, милостивый и равный для всех», как это на его глазах делал отец и его товарищи в первые годы реформы. Поэтому, в сущности, для Мясоедова морально не было выбора, и он стал юристом. В студенческие годы он участвовал в кружках самообразования и землячествах Петербургского университета, примкнув к Саратовцам, и вместе с ними вошел в Поволжское землячество[5].

Осенью 1889 года Мясоедов был утвержден в степени кандидата прав, а в начале октября назначен секретарем гражданского отделения вновь открывшегося тогда Ревельского Окружного Суда. Через год он откомандировали в Псковский Окружной суд, ему поручили заведовать 2 следственным участком Порховского уезда. Через 2 года, в начале 1893 года был переведен обратно следователем в Ревель по собственной просьбе. В 1894 году Мясоедов был представлен в товарищи прокурора, в Митовский суд (это считалось повышением)[6]. Мясоедов так же пробыл в Новгороде с весны 1901 года по 22 октября 1905 года, когда был вынужден фактически тайно оттуда бежать, спасаясь от черной сотни[7].

И только в январе 1906 г. Мясоедов вышел в отставку и тотчас получил телеграмму от своего друга А.Н. Нейперт – члена Саратовского окружного суда – приглашавшего его в Саратов. Переписываясь с Нейпертом, они договаривались одновременно выйти в адвокатуру, чтобы работать вместе[8]. 31 января Мясоедов приехал в Саратов, но Нейперт был серьезно болен, а через две недели умер. Решимость основаться в Саратове поколебалась. Самым естественным, в практическом смысле, было бы устроиться в Петербурге: 20 лет Николай Николаевич прожил и проработал или там или около этого города, в его судебном округе в Пскове, Новгороде, Ревеле, Череповце, Витебске. Присяжные поверенные этих городов обещали ему передавать свои дела для ведения их в палате и сенате.

Но Саратов привлекал Мясоедова как центр аграрного движения, нигде в другом месте не получившего такого развития. Кроме того Саратов был по словам Мясоедова «родным городом, так как я учился в здешней гимназии». Революционная волна захватила Саратов не меньше, чем другие города и, следовательно, надобность в работе защитников по политическим делам здесь должна быть не меньшая, чем где бы то ни было[9].

Полоса политических процессов только что начиналась в Саратове. В марте 1906 г. вышел новый закон, установившей совсем новую форму суда – окружного суда с участием сословных представителей. Этому суду оказывались подсудны все так называемые аграрные дела, в огромном количестве возникшие за 1905 год особенно в Аткарском, Сердобском, Балашовском и Петровском уездах.

Уже тогда Мясоедов вошел в состав организации политических защитников, которая получила название «молодая адвокатура». В ее состав входили такие зубры отечественной адвокатуры, как А.Ф. Керенский, А.С. Зарудный, Н.К. Муравьев, П.Н. Переверзев, П.Н. Малянтович, М.Л. Мандельштам и др.

Мясоедов работал с помощниками из молодых юристов и с письмоводителями, которые составили его адвокатскую канцелярию[10]. В 1908 г., в самую горячую пору его адвокатской деятельности, когда все суды развили исключительно лихорадочную работу, он работал с 4 помощниками, а канцелярия состояла из 12 человек с особым начальником канцелярии[11]. Со многими из них Мясоедов сохранил добрые отношения до последних дней.

В бытность его присяжным поверенным Саратовской Судебной палаты с 1906 по 1916 гг. по неполному списку дел политического характера, по которым подсудимые были под защитой Николая Николаевича Мясоедова, насчитывалось 373 дела и 4759 подсудимых, которые он разделил на 5 групп:

1. О разгроме помещичьих имений, казенных винных лавок и железнодорожных станций - 135 дел, 3448 обвиняемых
2. О принадлежности революционным партиям и союзам, агитаторской и пропагандистской деятельности, оскорблении величества, издание революционных книг и статей (Угол. Улож. 1903 г. статьи 102, 103, 125, 126, 128, 129, 130, 132) – 132 дела, 515 обвиняемых
3. О террористических актах, вооруженных восстаниях, сопротивлениях властям, поджогах казенных зданий, хранении и изготовлении взрывчатых средств и порче телеграфного сообщения – 50 дел, 413 обвиняемых
4. Об экспроприациях – 22 дела, 205 обвиняемых
5. Дела политического характера, не относящихся к предыдущим рубрикам: побеги с каторги и тюрьмы, покушения на них, оскорбления должностных лиц и другие – 34 дела, 178 обвиняемых[12].

Из них есть особо известные дела, которые прогремели на всю губернию, например, дело об убийстве Самарского губернатора Блока[13], дело о еврейском погроме 1905 года[14], дела о погроме имений княгини Воронцовой-Дашковой[15], Шмидта и Минха[16], дело о восстании в Новоузенске[17], дело о так называемых «бомбистах»[18], дело о защите Непряхина, обвиняемого в распространении брошюры «Начало»[19].

В деле о так называемых «бомбистах»[20], по которому обвинялись дочь действительного статского советника М.В. Позднякова, Э.М. Лившиц, Н.И. Черняк и киевский мещанин А.Ф. Сарбатов по 2ч. 126 и 2ч.132 ст. Уголовного Уложения, на основании которых виновные наказывались срочной каторгой от 4 до 15 лет[21].

Несмотря на вещественные доказательства, найденные у обвиняемых: материалы для изготовления разрывных снарядов (бездымный порох, картечь, гвозди, несколько пустых жестяных коробок, сахарная пудра, бертолетовая соль, танин и готовая смесь танина с бертолетовой солью), гектографированное сообщение о захвате революционерами правительственной власти и экземпляры преступных изданий разных наименований, револьверы, подложные паспорта Н.Н. Мясоедов, являвшийся защитником подсудимых смог максимально смягчить их участь[22]. После многочисленных судебных заседаний, 23 Октября 1908 г. председательствующий на этом процессе М.А. Евреинов объявил приговор: «дочь действительного статского советника Марию Вениаминовну Позднякову вместе с Э.М. Лившиц, Н.И. Черняком и А.Ф. Сарбатовым подвергнуть каторге на четыре года, с лишением прав по 25 ст. Угол. Улож. и с последствиями по 28, 34, 35 ст. Угол. Улож.[23]. То есть подсудимым Мясоедова, при всей очевидности обвинения, присуждают минимальный срок, предусмотренный по данным статьям. Но Николай Николаевич, как опытный юрист, продолжает борьбу и подает кассационную жалобу[24], и заявил о том, что приговор этот состоялся со столь существенными нарушениями ст. 5821, 558, 521, 573 уст. угол. суд., что приговор не должен входить в законную силу. Дело в том, что Судебная Палата, не указывая никакого законного основания, сократила списки свидетелей. Единственным основанием стало то, что «товарищ прокурора находит необходимым со своей стороны вызвать только четырех свидетелей»[25], что явно не соответствовало статьям Уставам уголовного судопроизводства.

Дело о защите 106 крестьян, обвиняемых в разгроме имений Шмидта, Воскобойникова, Минха, Башканга и Крымской при селе Колено Аткарского уезда 29-30 октября 1905 г. отличается большим количеством участников (106 подсудимых)[26]. Основная цель суда и адвоката это вычленение организаторов, зачинщиков, исполнителей из толпы оголодавших, обедневших крестьян. Крестьяне врывались в усадьбы, сжигали, уничтожали имущество, расхищали большие запасы зернового хлеба. Убыток помещиков, которые принесли погромщики, оценивался примерно в 50000 рублей[27]. Дело рассматривалось в заседании Судебной Палаты 28 августа 1906 г. Суд выявил организатора. Им был купеческий сын Владимир Павлов Артемьев и сын священника Петр Гаврилов Кассандров, которые обвинялись в руководстве «действиями публичного скопища крестьян, учинившего соединенными силами расхищение и уничтожение имущества местных землевладельцев Воскобойникова, Пашканг и других, вследствие побуждения, проистекших из экономических отношений, т.е. в деянии, предусмотренном 2ч. 269 ст. Улож. о Наказ. Остальных крестьян признали виновными по 1ч. 269 ст. Улож. о Наказ. и 1609 ст. Улож. о Наказ.»[28].

Дело о представлении интересов Х. Орнштейна и других пострадавших во время еврейского погрома 19-20 октября 1905 г. в Саратове интересно тем, что Николай Николаевич выступал в качестве гражданского истца и защищал интересы пострадавших купцов-евреев. Перед судом предстало 13 человек, обвиняемых по 269 ст. Улож. о Наказ. т.е. «за участие в публичном скопище, которое действуя соединенными силами участников, вследствие побуждений, проистекших из вражды племенной»[29]. Этот погром был связан с конфликтом сторонников Манифеста 17-го октября 1905 г. и его противников. После чего разъяренная толпа черносотенцев с криками: «Бей жидов!», «Жиды всему вина!», «Жиды сеют Крамолу» направились громить и разграблять еврейские магазины и квартиры[30]. Знаменательна в этой связи речь, произнесенная гражданским истцом Н.Н. Мясоедовым.[31] Он определил данное дело, как дело выдающегося общественного значения. Николай Николаевич осудил суд и прокурора, за то, что «судебным следствием удалось открыть только небольшой край занавесы, закрывшей погромные дни», что предварительное следствие было ничтожным воспроизведением действительных событий, а следствие судебное жалким отражением предварительного. Вот что он говорил в своей защитительной речи: «Вы судите избранных едва ли много разгромившие, виновные ушли от нашего суда. Потерпевшие по еврейскому погрому ни откуда не видели помощи. Их ущерб исчисляется тысячами, но мы ничего не надеемся получить и не корысть привела нас сюда. Вам предлагают применить к подсудимым, к этой несчастной маленькой кучке, случайно вырванных людей ст. 269, вас уверяет обвинительный акт и за ним и представители государственного обвинения здесь на суде, будто вражда религиозная и племенная заставила подсудимых обрушиться на евреев. Вы знаете г.г. судьи, что это не так»[32]. Подробно изучив материалы дела, Мясоедов утверждал, что в погроме виновны «агитации в пользу погрома, исходившие от людей, присвоившие себе привилегию лжепатриотизма и убежденные во вреде инородцев вообще, евреев в частности. Они следовали непосредственно за 17-е октября и это был один из актов борьбы тьмы со светом, одна из многих попыток вернуть прошлое неправильно называть погром еврейским. Мы знаем хорошо, что наряду с евреями опасность равная угрожала и всем представителям русской интеллигенции».[33]

Особый интерес представляет Дело о защите мещанина М.Г. Непряхина и П.И. Гурьева, обвиняемых в составлении и распространении брошюры «Начало» Общества Взаимопомощи торговых служащих со статьями, возбуждающих вражду между классами и призывающими к ниспровержению существующего общественного строя в ноябре 1913 года[34]. 18 ноября 1913 года в г. Саратове типография «Энергия» доставила инспектору по делам печати Виноградову сборник под названием «Начало», который был издан в г.Саратове мещанином Павлом Ивановичем Гурьевым под несуществующей фирмою «Издательство - Горизонты» и состоит из ряда статей, автором одной из коих под названием «от общества взаимопомощи к персональному союзу» оказался мещанин Михаил Егорович Непряхин. Усматривая в этой статье преступную пропаганду классовой борьбы и социальных учений, названы инспектор по делам печати ходатайствовал о наложении на означенный сборник арест и о привлечении автора издателя указанной статьи к ответственности по 2 и 6 п. 129 ст. Угол. Улож.[35].

В начале осени 1906 г. Мясоедов получил приглашение от частной женской гимназии А.Г. Воротынской преподавать в старшем классе законоведение, но дал только два урока: губернатор известил гимназическое начальство, что не может разрешить неблагонадежному адвокату преподавательскую деятельность[36].

В марте 1909 г. Николай Николаевич получил письмо от члена Государственной Думы и ЦК конституционно-демократической партии В.Д. Набокова с просьбой сообщить имеющиеся у него, как у адвоката, сведения из области применения смертной казни, необходимые для издания особого сборника по данному вопросу, как средства борьбы против казней. Письмо это Николай Николаевич отпечатал на машинке в количестве около 150 экземпляров для распространения в Саратове. За распространением письма по приказу товарища министра внутренних дел было установлено жандармское наблюдение.

До 1911 г. общественная деятельность Н.Н. Мясоедова сводилась к участию в политических защитах. Вот как Мясоедов описывал свой типичный день: «я вставал всегда в 6 часов утра и особенно любил утренние два часа до 8, когда я только и мог остаться совсем один, чтобы приготовиться к работе. За утренним чаем я просматривал дела, которыми предстояло заниматься сегодня. В 8 часов собиралась моя канцелярия, и до 9 утра я работал там, давая указания, что нужно сейчас делать. Тут же я просматривал выполнение работы, которую можно поставить на вторую очередь

В 9 часов начинался прием посетителей, который вели мои помощники. У меня лично для этого был только один час, даже немного меньше, потому что в 10 часов я обычно должен был быть уже в том или другом судебном заседании. Ко мне на прием попадали только те, кого посылали ко мне мои помощники или кто проявлял особенную настойчивость меня видеть. Но, разумеется, ко мне попадали все приходившие по самым серьезным делам, где грозила смертная казнь или многолетняя каторга. С 1908 по 1912 год редкий день не начинался для меня плачем жен, невест, сестер, матерей, отцов, а то и братьев, мужей или женихов людей, которым грозила смертная казнь и, пожалуй, к стыду своему должен сказать. Что я привык к этому плачу, и он почти перестал на меня действовать.

В судебных заседаниях приходилось засиживаться по разному. Чаще все в судебной палате до глубокой ночи (до 2,3 часов) с перерывом для обеда в определенное время, перерывом, от которого приходилось еще урывать время, чтобы переговорить с помощниками или принять кого-нибудь из клиентов, если этот перерыв совпадал с часами моего вечернего приема (от 5 до 6,5). В окружном суде заседания обычно шли безостановочно с очень небольшими перерывами, но кончались раньше: обычно около 9-10 часов вечера… Обычно после суда защитники шли обедать, а затем около 7 часов вечера снова сходились - чаще всего е меня – чтобы разобраться в том, что дал нам день и выработать план компании на завтра. Эти совещания защиты часто очень и очень затягивались.

Если заседания не было, то днем я уходил в тюрьму на свидание со своими подзащитными. Впрочем, это я делал только первые три года: 1906-1909 и затем снова с 1913. В промежуток с 1909 по 1913 обязанность посещения тюрьмы я переложил почти исключительно на своих помощников. Каюсь, что я делал это не только потому, что не хватало времени, но пожалуй главным образом потому, что не выдерживали нервы»[37].

Единственное общество, от участия в котором Николай Николаевич морально не мог уклониться, было т.н. «общество с длинным названием» – Общество вспомоществования недостаточным молодым людям, стремящимся к высшему образованию[38], в котором принял должность секретаря правления, председателем которого за 25 лет до этого был его отец.

В 1912 г. Мясоедов принимал участие в выборах в IV Государственную Думу (выборы в I Государственную Думу, участия в которых он имел по Новгороду, застали его уже в Саратове; во время выборов во II и III Думы он был под судом (обвинение в оскорблении Судебной Палаты во время защиты)[39], который начался до выборов во II-ю и закончился после окончания выборов в III-ю. В то время он примыкал к трудовой группе, которая входила в блок левых партий, и был членом губернского комитета этой группы (организацию свою члены её никак не называли).

Мясоедов был также членом правления Народных университетов. В 1915 г. в Саратов были эвакуированы из Киева университет, коммерческий институт, женские курсы; создалось общество Скорой помощи студентам высших учебных заведений, в совет этого общества попал и Н.Н. Мясоедов, избранный товарищем председателя. Он активно включился в работу, на его квартире постоянно шли собрания, лекции, заседания различных секций и подсекций этого общества. В 1916 г. в Саратов несколько раз приезжал А.Ф. Керенский с группой эсеров. Николай Николаевич познакомился с Керенским в 1907 г. на защите по упомянутому уже делу об убийстве Самарского губернатора Блока[40].

Весной 1916 г. Мясоедов заменил высланных в Сибирь П.А. Лебедева и В.П. Антонова в обществе «Маяк»[41], стал его председателем. Вскоре после этого он был арестован, подвергнут обыску, началось «формальное» жандармское расследование. Осенью 1916 г. Николаю Николаевичу было объявлено, что по распоряжению министра внутренних дел он высылается из Саратова на 5 лет в местность по избранию. У него отобрали паспорт и выдали проходное свидетельство в Пензу, которую он избрал местом жительства. В то время к нему приехал старший сын Марк, высланный из Петрограда по такому же распоряжению, и избравший Саратов. Однако Мясоедов никуда не выехал – за него и ещё нескольких общественных деятелей Саратова, назначенных к высылке, хлопотала Саратовская городская Дума, А.Ф. Керенский, Совет присяжных поверенных.

«Весь 1916 год и первые два месяца 1917 – по словам самого Мясоедова – представляли из себя напряженное ожидание грядущих событий, неясные очертания которых вырисовывались в зависимости от степени воображения, присущего человеку…. Я часто бывал на различных заседаниях, но не только в судебных я ловил всякие известия, слухи, делал что-то, казавшееся тогда важным и необходимым»[42].

Когда до Саратова дошли известия о февральской революции в Петрограде, было созвано заседание думы совместно с представителями общественных организаций, куда получил приглашение и Николай Николаевич, как председатель общества «Маяк», Он выступал и убеждал гласных «покориться воле восставшего и победившего народа и искренне пойти вместе с пролетариатом», но «ни в думских, ни в широких интеллигентских кругах» его идеи не встречали сочувствия[43]. В общественный комитет, образованный по решению совместного заседания, он был делегирован в числе 5 человек из состава Первого Исполкома Совета рабочих депутатов, созданного в то же время.

Одновременно и Совет рабочих депутатов и общественный исполком поручили Мясоедову освобождение политических заключенных. С этой целью он отправился к прокурору Саратовской Судебной Палаты, с которым хорошо был знаком с того времени, когда был присяжным поверенным. Ему удалось убедить прокурора «исполнить требование об освобождении политических»[44]. В этот день на площади между тюрьмой, университетом и казармами назначали общий смотр саратовскому гарнизону и революционным силам. Первым из здания тюрьмы в сопровождении большой партии освобожденных вышел Мясоедов. Возбужденная толпа подхватила его на руки и пронесла по площади. «Явно политические» были освобождены сразу, для выяснения политических мотивов в действиях других заключенных под председательствованием Николая Николаевича была организованна комиссия. В ней ему почти не пришлось работать, так как в начале марта 1917 г. он получил телеграмму от А.Ф. Керенского о немедленном приезде в Петроград в помощь ему и тому кружку общественных деятелей, который вместе с ним устраивал новые порядки в ведомстве министерства юстиции. Отъезд Мясоедова в Петроград превратился в импровизированный митинг поддержки Временного правительства, а сам новоиспеченный сотрудник министерства юстиции вспоминал, что на вокзале «…подвергался многочисленным овациям со стороны провожавших меня рабочих»[45]. Керенский хотел «поставить правосудие на недосягаемую высоту»[46], для этого он приглашал представителей адвокатского сословия, закаленных в судебных баталиях политических процессов начала XX века.

В Петрограде Мясоедов принял самое деятельное участие в работе по устройству новой судебной части России. В министерстве юстиции проводил целые дни, но не забывал о общественно политической деятельности. Он встречался с массой людей, возвратившихся из ссылки и каторги, посещал Петербургский Совет рабочих депутатов, выступал на митингах

Керенский, желая закрепить Мясоедова за Петроградом, предлагал ему должность сенатора, председательствующего в следственной комиссии по разбору дел прежних сенаторов, временного революционного генерал-губернатора на Кавказе с широкими полномочиями, старшего председателя Петроградской судебной палаты. Николай Николаевич же не хотел оставлять Саратов: «Не хотел бы оставлять Саратова, где перезащищал несколько тысяч человек и где все меня знают, и…моя работа там очевидно была бы гораздо плодотворнее, чем в каком либо другом месте»[47]. Он получил ещё одно предложение о вступление в должность старшего председателя Саратовской судебной палаты. Своё согласие на занятие этой должности он обусловил согласием Саратовского Совета рабочих депутатов. 22 марта, получив полное одобрение Совета, был назначен на эту должность, и снова уехал в Петроград в комиссии по пересмотру судебных уставов и сближению их с основными началами судебной реформы 1864 г., и окончательно вступил в должность в конце апреля. Обязанности, связанные с новой должностью, требовали много сил и времени, и Мясоедов в августе 1917 г. вышел из состава Совета по окончания работы второго созыва.

К лету этого же года трудовая группа в Саратове окончательно распалась, и Мясоедов около 2-х месяцев был её единственным представителем. В июле он вступил в партию эсеров, программе которых сочувствовал (кроме положений об устройстве суда), но партийной работой не занимался, отдавая все время служебным обязанностям.

В октябре 1917 г. произошел открытый разрыв между городской думой, объявившей беспрерывное заседание, и Советом рабочих и солдатских депутатов. Дума просила Николая Николаевича, как почти единственного из общественных деятелей не большевиков, сохранивших с большевицким Советом отношения, войти в делегацию для переговоров с ними. Делегация, состоящая из 5 человек, пришла к соглашению об условиях прекращения открытого противостояния, но дума не приняла принятых условий. На следующий день, 29 октября, переговоры с участием Мясоедова были возобновлены, условия сдачи думы, худшие, чем накануне были приняты.

Что касается политических позиций Мясоедова в 1917 году, то он признавал некоторое «колебание в сторону большевиков», но «не всегда и не во всем теоретически был с ними (большевиками) согласен»[48].

Сразу после октябрьских событий Мясоедов созвал общее собрание департаментов Судебной Палаты, сообщил о происходящем. Решено было продолжить работу судебных органов по-прежнему, на основании судебных уставов. Некоторое время Николай Николаевич ещё надеялся, что изменив все гражданские и уголовные законы, судебная власть оставит неприкосновенными судебные места, сделав незначительные необходимые судопроизводственные и судоустройственные изменения, но 2 марта неожиданно для него было объявлено, что деятельность Судебной Палаты прекращается.

Еще раньше закончилась партийная работа – после раскола партии эсеров на правых и левых, саратовский адвокат решил не примыкать ни к одному из лагерей.

Не имея родового поместья или иных подобных источников дохода (кроме «Мясоедовского» дома в Пензе, который был заложен и не давал дохода)[49], Николай Николаевич, как и его отец, зарабатывал на жизнь только личным трудом, а с прекращением работы, жил на трехмесячное жалование, выданное при увольнении, и на то, что удалось выручить от продажи обстановки адвокатского кабинета.

Летом 1919 г. Николай Николаевич был арестован и просидел в заключении 16 дней, в 1921 г. арестовывался 2 раза – в марте и сентябре – на 5 дней.

В 1919 г. Николай Николаевич был зачислен по кафедре истории государственного и общественного быта в качестве оставленного при университете для приготовления к профессорскому званию. В 1920 г. перевез свою библиотеку на хранение в университет, а архив в общество истархэт. Однако по болезни не смог осуществить своего намерения стать профессором по истории русского уголовного права (весной 1920 г. заболел сыпным тифом, летом – брюшным) и вышел из университета. Библиотеку забрал в 1924-1925 гг.

Средства к существованию Николай Николаевич добывал продажей книг, занимаясь этим с 1920 г. по 1923 г. когда он перешел на социальное обеспечение. Подспорьем служили частные уроки по математике и выдачи книг для чтения за умеренную плату.

В 1923 г. Николай Николаевич стал членом общества психологии, психопатологии и неврологии. С февраля 1926 г. работал на общественных началах в Нижневолжском краевом научном кабинете государственного института по изучению преступности и преступника, весной 1927 г. принял участие в создании в Саризоляторе кружка по изучению быта заключенных, которые сами под руководством воспитателя и Николая Николаевича собирали материалы, разрабатывали их, делали доклады и обсуждали их на собраниях. В марте 1927 г. Николай Николаевич был избран членом Саратовского городского Совета XVI созыва[50], зачислен в его административно-судебную секцию, бюро которой назначило его в подсекцию мест заключения, как член этой подсекции он был прикреплен учебно-воспитательной части, что вполне соответствовало его работе в научном кабинете. Осенью 1927 г. был направлен в Балашов для обследования Исправтруддома. Тогда же приступил к разбору своего архива, за несколько лет до этого сданного в общество краеведения. С марта 1928 г. по поручению истпарта разбирал в Губархбюро дела судебной палаты.

С 1928 г. Николай Николаевич персональный пенсионер.[51]

Предположительно, летом 1930 г. у Николая Николаевича был инсульт. Умер он 5 января 1934 г. в безвестности и одиночестве, но может быть это и уберегло его от «молоха» сталинских репрессий 1930-х г.

События, происходившие во второй половине XIX – начале XX вв., оставили глубокий след в жизни знаменитого адвоката Н.Н. Мясоедова. Начав свою деятельность в Саратовской группе «молодой адвокатуры»[52], Николай Николаевич оказал юридическую помощь тысячам крестьян, рабочим и др. лицам и был признанным лидером адвокатского сословия. Деятельность Мясоедова отражает те общественно-политические изменения, происходившие в этот переломный период Российской истории.

Список использованной литературы

1. Троицкий Н.А. Адвокатура и политические процессы 1866 – 1904 гг. Тула. 2000.
2. Болдырева М.Ю. Провинциальный адвокат Н.Н. Мясоедов // Саратовское Поволжье в панораме веков: история, традиции, проблемы. Саратов. 2000.      
3. Варфоломеев Ю.В. Саратовская «молодая адвокатура» на политических процессах в годы войн начала XX века // Саратовский край в Николаевскую эпоху и документальное наследие. Саратов. 2006.
4. Варфоломеев Ю.В. Присяжный поверенный Н.Н. Мясоедов – Старший председатель Саратовской Судебной палаты // Присяжный поверенный. Межвуз. сб. научн. тр.: Вып.4 / Под ред. Д.В. Рязанова. Саратов. 2008.

[1] Болдырева М.Ю. Провинциальный адвокат Н.Н. Мясоедов // Саратовское Поволжье в панораме веков: история, традиции, проблемы. Саратов. 2000.       

[2] Варфоломеев Ю.В. Саратовская «молодая адвокатура» на политических процессах в годы войн начала XX века // Саратовский край в Николаевскую эпоху и документальное наследие. Саратов. 2006.

[3] Варфоломеев Ю.В. Присяжный поверенный Н.Н. Мясоедов – Старший председатель Саратовской Судебной палаты // Присяжный поверенный. Межвуз. сб. научн. тр.: Вып.4 / Под ред. Д.В. Рязанова. Саратов. 2008. С. 30-38.

[4] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л.1.

[5] Там же. Л. 1об - 2.

[6] Там же. Л. 2об – 3об.

[7] Там же. Л. 7об.

[8] Там же. Л. 13.

[9] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л. 13.

[10] Канцелярия находилась на Гимназической улице (Некрасова), между Московской и Царицынской (Чернышевского), в доме доктора Будкевича.

[11] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 148. Л. 1.

[12] Там же. Д. 356. Л. 55.

[13] Там же. Д. 254.

[14] Там же. Д. 279.

[15] Там же. Д. 253.

[16] Там же. Д. 203.

[17] Там же. Д. 208.

[18] ГАСО. Ф. 409. Оп. 2. Д. 195.

[19] Там же. Оп. 1. Д. 864.

[20] Там же. Оп. 2. Д. 195.

[21] Там же. Л. 31.

[22] Там же. Л. 5-9об.

[23] Там же. Л. 31.

[24] Там же. Л. 32-33об.

[25] ГАСО. Ф.409. Оп. 2. Д.195. Л. 33.

[26] Там же. Д. 203.

[27] Там же. Л.2-3.

[28] Там же. Л.3об.

[29] Там же. Д. 279. Л. 3.

[30] ГАСО. Ф.409. Оп. 2. Д. 279. Л. 3.

[31] Там же. Л. 47.

[32] Там же. Л. 47об.

[33] Там же.

[34] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 864.

[35] Там же. Л. 17

[36] Там же. Д. 44.

[37] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д.356. Л.22-22об.

[38] Там же. Д. 239. Л. 3-32.

[39] Там же. Д. 160.

[40] ГАСО. Ф. 409. Оп. 2. Д. 254.

[41] Культурно-просветительское общество «Маяк» являлось легальным центром деятельности социал-демократов, хотя поначалу оно было задумано как место встреч либеральной интеллигенции.

[42] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л. 30.

[43] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л. 30.

[44] Там же. Л. 31об.

[45] Там же. Л. 32.

[46] Там же

[47] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л. 33.

[48] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 356. Л. 34об.

[49] Там же. Д. 1319.

[50] ГАСО. Ф. 409. Оп.1. Д. 174. Л. 1.

[51] ГАСО. Ф. 409. Оп. 1. Д. 48.

[52] Троицкий Н.А. Адвокатура и политические процессы 1866 – 1904 гг. Тула. 2000. С. 117.

• Переломные точки русской истории