Иванов А.А.

Гражданская война в России развивалась в соответствии с общими закономерностями, характерными для гражданских войн различных эпох. Исторически сложилось, что в кризисных условиях на первый план в жизни общества и государства традиционно выходят проблемы безопасности, как одной из ведущих человеческих потребностей. Определенным отражением данной тенденции с учетом российских особенностей стало развитие в РСФСР контрразведывательных органов, несмотря на то, что их создание не было предопределено теоретическими положениями советских идеологов. Именно необходимость обеспечивать безопасность Красной Армии от действий вражеской агентуры подвигла лидеров большевистской партии к возрождению ранее разрушенной системы ведомств по борьбе со шпионажем. Учитывая, что одним из ключевых районов деятельности иностранных спецслужб к 1918 году стал Европейский Север России, изучение истории становления советских контрразведывательных учреждений целесообразно проводить на примере данного региона. Обратимся к фактам.

Начало эскалации Гражданской войны на Русском Севере традиционно связывается с иностранной интервенцией держав Антанты, стартовавшей 6 марта 1918 года, когда с борта британского крейсера «Глори» в Мурманске был высажен небольшой десант британской морской пехоты. Данный шаг был заранее подготовлен агентами иностранных спецслужб, активно работавших на территории Мурманского края и Олонецкой губернии. Ведущая роль среди них принадлежала «Архангельской организации военной разведки», состоявшей из 4 офицеров Генерального Штаба, 5 разведчиков в званиях младших офицеров, а также 20 переводчиков под началом подполковника К.Д. Торнхилла[1]. Помимо этого, сбором разведывательной информации и установлением контрактов с антибольшевистскими силами активно занимались сотрудники посольств и консульств в Петрозаводске и Кеми. Связь между спецслужбами и дипломатами обеспечивали агенты британского разведчика капитана Дж. Хилла[2].

Между тем, возможности советских властей по организации достойного противодействия иностранным шпионам были крайне ограничены, поскольку единственный орган соответствующей направленности в Олонецкой губернии – Кемский морской контрразведывательный пункт – по решению архангельского руководства был расформирован еще в феврале 1918 года[3]. Что же до местных Чрезвычайных комиссий, то задачи выявления фактов шпионажа перед ними изначально не ставились. К тому же, сотрудники ЧК на тот момент не имели ни опыта, ни средств для обнаружения профессиональных разведчиков. В итоге, после захвата интервентами Архангельска в августе 1918 года, ознаменовавшего собой начало вооруженной борьбы на Северном фронте, чекисты заключили, что губерния «переполнена шпионами англо-франков»[4]. В сложившихся обстоятельствах организатор обороны Севера М.С. Кедров в воззвании к населению северных губерний даже призывал «ловить и уничтожать шпионов» местных крестьян! Впрочем, эта мера была заранее обречена на провал, поэтому за весь 1918 год в Олонецкий революционный трибунал из 158 поступивших дел ни одно не касалось шпионажа[5].

Причина столь низкой продуктивности контрразведывательных акций заключалась в том, что использование в данной сфере агентурных мероприятий носило дискретный характер, а подготовка сотрудников советских спецслужб оставляла желать лучшего. Подобные факты были свойственны не только Олонецкой губернии, но и другим областям страны, поэтому руководство Всероссийской Чрезвычайной комиссии и Революционного Военного Совета Республики в конце 1918 года решили осуществить реформу контрразведки. Итогом реформы стало появление в Советской России нового для нее учреждения, совмещавшего функции борьбы со шпионажем и контрреволюцией в вооруженных силах – Особого отдела ВЧК. Приказ об образовании его филиалов был направлен в регионы в январе 1919 года.

Особотделы создавались при Реввоенсоветах фронтов и армий, а для обеспечения безопасности более мелких воинских частей формировались специальные Особые Отделения. Кроме того, существовали Особые отделы и при губернских ЧК. В Олонецкой губернии контрразведывательная работа была сосредоточена в Особом Отделении Мурманского направления, которое в документах также именовалось Особым Отделением 1-й стрелковой дивизии. Главой данного учреждения стал большевик М. Шафранский, под началом которого в основном служили малоопытные сотрудники: секретарь Журавлев, начальник активной части Сергеев, рядовые агенты Ринк, Меншиков, Красавин, Шишаков и другие. Располагалось Отделение в Петрозаводске по адресу улица Садовая, дом 9.[6]

По замыслу создателей Особотделы должны были объединить усилия военных и чекистских органов по обеспечению безопасности войск от белогвардейских и иностранных агентов. С этой целью их сотрудники были наделены широкими полномочиями вплоть до права вынесения внесудебных приговоров в местностях, объявленных на военном положении. Тем не менее, на практике все вышло иначе. Причин тому несколько, но главная среди них – отсутствие грамотной кадровой политики при комплектовании контрразведывательных ведомств. Во-первых, по воспоминаниям М.И. Лациса на службу в регионы нередко направляли чекистов, «которых выбрасывали из центрального аппарата ВЧК как малоспособных и малонадежных»[7]. Во-вторых, многие работники чекистских структур отличались мессианским самосознанием: «У нас новая мораль. Наша гуманность абсолютна, ибо в ее основе славные идеалы разрушения всякого насилия и гнета. Нам все дозволено, ибо мы первые в мире подняли меч не ради закрепощения и подавления, но во имя всеобщей свободы и освобождения от рабства»[8]. Это, в свою очередь, создавало у чекистов ощущение безнаказанности, открывая низменные стороны натуры.

Указанные черты были в полной мере свойственны и Особому Отделению Мурманского направления. По архивным документам удалось установить, что его начальник Шафранский длительное время вел себя по отношению к другим руководителям весьма вызывающе, разговаривал с ними «в диктаторски повышенном тоне»[9]. Неоднократными были жалобы на его самоуправство, непризнание власти Ревтрибунала и Исполкома, немотивированные аресты и даже угрозы оказания вооруженного сопротивления чинам милиции и судебным органам. Более того, работники петрозаводского Особотдела зачастую фабриковали «шпионские» и «контрреволюционные» дела в отношении неугодных чиновников. Так, например, случилось с председателем местного Ревтрибунала И.В. Балашовым, принадлежность которого к партии эсеров позволила выдвинуть против него обвинения в нелегальном снабжении однопартийцев оружием и контрреволюционной агитации. Вместе с тем, по показаниям большевика И.А. Дериглазова, также подвергшегося аресту подчиненными Шафранского, Балашов пострадал за то, что «сунул было свой нос» в дела особистов[10].

При этом анализ следственных дел, касавшихся задержанных потенциальных шпионов, демонстрирует неумение чекистов выявлять реальные факты их разведывательно-диверсионной деятельности. Например, арестованные по наводке секретного сотрудника № 3/13 Павел и Матвей Германовы, Федор Бочков, Максим и Никифор Вахромеевы, уличенные в связях с белогвардейскими шпионами и порче проволочных заграждений, были отпущены на свободу, так как категорически отрицали свою вину, а особисты попросту не смогли собрать необходимый для вынесения обвинительного приговора материал[11]. Даже после вскрытия фактов разведывательной деятельности и антисоветской агитации среди красноармейцев служащие Особотдела не могли оперативно задержать подозреваемых, которые часто успевали перейти на сторону «белых»[12].

Действия контрразведчиков порой даже ставили под угрозу нормальное функционирование войсковых органов, например, Комиссии по борьбе с дезертирством, члены которой арестовывались агентами Особого Отделения. Обстоятельства таких дел свидетельствуют, что мотивами арестов выступало не столько стремление пресечь некие преступные действия, сколько продемонстрировать власть особистов по отношению к советским служащим[13]. Как следствие, борьба с дезертирами на Северном фронте шла с переменным успехом: в июне 1919 года их насчитывалось более 2600, а в сентябре – уже более 5000. Кроме того, в ноябре 1919 года Шафранский личным распоряжением освободил из-под стражи двух снабженцев 2-й бригады 1-й стрелковой дивизии, задержанных петрозаводскими милиционерами за «дебош» в пьяном виде. При попытке получить объяснение такого поведения, чинам милиции было заявлено, что они обязаны «исполнять всякие законные требования Особотделения дивизии»[14], и арест военных чиновников в их полномочия не входит.

Это во многом стало возможным из-за того, что среди северных контрразведчиков бытовало мнение, будто «Особое Отделение может обыскивать и арестовывать всех партийных ответственных работников, хотя бы самого отв. Зиновьева, не ставя никого в известность, но в свою очередь, членов Особого Отделения, хотя бы они и были неправы в своих действиях, никто не имеет права ни обыскать, ни арестовать, не имея предписаний из центра, так как лица служащие Особого Отделения испытанные и профильтрованные Коммунисты, все без исключения, а Милиция более контрреволюционная, так как она состоит из трудового народа, а Особое Отделение с Советскими, Гражданскими и Военными местными учреждениями не считается, имея свои неограниченные права в действиях»[15]. К слову, в Особом отделе Олонецкой губернской ЧК ничего подобного не наблюдалось хотя бы потому, что его финансирование шло не из центра, а из средств местных чекистов[16]. Именно высокий уровень автономности армейских Особотделов привел к тому, что их работники стали считать себя высшей властью на местах, ни перед кем не ответственной.

Накопившееся недовольство олонецких чиновников Шафранским, в конечном счете, привело к выдвижению против него обвинения в «некорректном отношении» к службе в ноябре 1919 года. Дело было передано прямому руководству контрразведчика – главе Особого отдела 6-й армии И.А. Воронцову, однако после недолгого разбирательства Шафранский был возвращен на прежнюю должность уже в декабре[17]. Никаких нареканий в его адрес не последовало, несмотря на то, что борьба с вражеской разведкой в пределах Олонецкой губернии велась из рук вон плохо. По иностранным источникам удалось установить, что данные о численности, состоянии и дислокации советских воинских формирований беспрепятственно поступали в штаб интервентов в течение весны – лета 1919 года.[18] Частым явлением стали и крестьянские восстания, инспирированные вражеской агентурой. К примеру, одно из них вспыхнуло в мае 1919 года в Толвуйской и Шуньгской волостях, будучи спровоцированным англичанами и французами, снабжавшими восставших оружием.[19]

Низкая эффективность объяснялась тем, что применение контрразведчиками агентурных методов было редким явлением, а основной формой обнаружения агентов противника были «тщательные облавы»[20], в ходе которых вражеские разведчики попадались крайне редко. К немногим успехам, достигнутым за счет таких мероприятий, можно причислить арест содержателей явочных квартир для шпионов К.С. Шурова и Д.Ф. Федорова[21]. Возможность использования такого источника информации о действиях вражеской агентуры как заявления частных лиц также была ограничена, поскольку заявители редко предоставляли конкретные сведения, ограничиваясь мнением, что в некоторых советских учреждениях «нечисто»[22]. Проверка такой информации редко давала достойный внимания материал – чаще всего это оказывались неподтвержденные домыслы. Серьезные затруднения в борьбе со шпионажем вызывало недостаточное понимание важности этой деятельности командным составом дивизии и простыми солдатами. Встречались случаи ареста сотрудников ЧК и освобождения задержанных белогвардейских разведчиков командирами красноармейских частей. Чекисты, оставленные в войсковых районах для поимки вражеских шпионов, использовались для ведения боевых действий, а из-за невнимательности армейских конвоиров пойманные агенты нередко сбегали из-под стражи[23].

В этой ситуации естественным следствием недостаточной квалификации контрразведчиков стал рост шпиономании среди местного населения. Крестьяне Олонецкой губернии стали самостоятельно задерживать подозрительных лиц, считая их финскими или белогвардейскими шпионами. Это вносило дополнительный хаос в непростую обстановку на Севере России, поскольку в большинстве случаев такие аресты не имели никаких оснований. Так, 69-летний рыбак Ф. Гурри был взят под стражу своими односельчанами после того, как 5 недель пробыл на территории Финляндии, будучи задержан местными пограничниками[24]. Красноармеец К.Е. Морозов отстал от своей отступавшей части и несколько дней пребывал за линией фронта, по возвращении был арестован как шпион, хотя Юридический отдел Петрозаводской ЧК заключил, «что шпионажа тут быть не могло». Машинист Э.О. Завицкий был сочтен агентом интервентов и арестован за то, что во время проезда по Мурманской железной дороге имел при себе револьвер «Наган» и визитную карточку британского вице-консула в Одессе Д.А. Райта[25]. Все эти лица впоследствии были освобождены.

Приведенные факты бездействия особистов не могли не отразиться на ходе боевых действий на Мурманском направлении – советские войска, лишенные должного контрразведывательного обеспечения, терпели чувствительные поражения. Пока сотрудники Особотдела 1-й стрелковой дивизии в течение почти всего августа 1919 г.ода занимались препирательствами с членами Смешанной Ревизионной Комиссии по вопросам разграничения полномочий военной контрразведки и гражданских властей, антибольшевистскими силами был захвачен порт Толвуй, служивший базой для советских пароходов, занят Кивач, войска противника стояли всего в 50 километрах от Петрозаводска[26]!

В этих обстоятельствах центр тяжести в сфере контрразведки с середины 1919 г. стал постепенно смещаться в сторону Чрезвычайных комиссий. В частности, стремясь обезопасить прифронтовую полосу от неблагонадежных лиц (родственников дезертиров и белогвардейцев, бывших жандармов и т.д.), чекисты стали прибегать к их высылке за пределы зоны боевых действий. Только из Видлицкой волости Олонецкой губернии были высланы более 50 человек. Выселение шло целыми семьями[27]. Несмотря на кажущуюся чрезмерную жестокость, в условиях Гражданской войны указанные меры имели большое значение, так как родственники белогвардейских разведчиков, проживавшие на советской территории, регулярно укрывали их во время рейдов[28]. Высылка данных лиц способствовала усложнению и снижению продуктивности работы полевой разведки белогвардейцев, что делало ее оправданной. К борьбе с вражескими диверсантами подключился и Военно-революционный комитет, принявший постановление, гласившее, что «в случае повторения повреждения жел. дор. полотна и обрыва проводов граждане волостей и городов, на территории которых будет произведено то или иное повреждение, будут привлечены к суровой ответственности и понесут наказания вплоть до расстрела»[29].

Конечно, этих мер было явно недостаточно для окончательного пресечения вражеской разведывательной деятельности в Олонецкой губернии. Однако после окончания иностранной военной интервенции на Севере осенью 1919 года ситуация постепенно нормализовалась. С эвакуацией иностранных войск прекратилась и активная антисоветская работа заграничных спецслужб. Что же до белогвардейской разведки, то она не представляла для 1-й стрелковой дивизии столь серьезной угрозы. Шпионы и диверсанты антибольшевистской Северной области без особого труда обнаруживались чекистами. В течение 1919 – 1920 годов были изобличены белогвардейские разведчики Д.И. Марков, А.В. Матюнин, П.А. Нефедов, И.В. Россиева, Я.Н. Антонов, М.В. Волкова, П.М. Степуков и другие[30]. К тому же, к середине декабря во избежание дальнейших конфликтов с подчиненными Шафранского были разграничены полномочия силовых ведомств: «у частных граждан Особый отдел должен производить в случае надобности обыски и аресты с представителем Городской Милиции»[31], для воспрепятствования свободному передвижению вражеских агентов по железной дороге необходимые пропуска стали выдаваться контрразведчиками, а не администрацией станций[32]. Принятые меры позволили в значительной степени обезопасить фронт и тыл Красной Армии на Мурманском направлении, что стало одним из залогов успешности боевых действий на завершающем этапе Гражданской войны. В итоге, Мурманск был занят советскими войсками 19 февраля 1920 года.

Резюмируя, можно заключить, что, несмотря на ограниченность методического арсенала военной контрразведки, недостатки кадровой политики, конфликтный характер взаимоотношений с иными звеньями системы военного управления и автономность Особого Отделения, как в структурном, так и в оперативном отношении, его сотрудники внесли немалую лепту в победу Советской власти на Севере. Как следствие, Особотделы ВЧК были сочтены оптимальными органами советской контрразведки, наиболее соответствующими большевистской идеологии, системе государственного управления и духу советских законов.

Список литературы

1. Государственный архив Российской Федерации.

2. Национальный архив Республики Карелия.

3. Красный меч. – 1919. – 18 августа.

4. Российский государственный архив военно-морского флота.

5. Российский государственный военный архив.

6. Hill G.A. Go spy the land: Being the adventures of IK8 of the British Secret Service. London, 1936. P. 213.

7. National archive of the United States of America.

8. Plotke A.J. Imperial spies invade Russia: The British Intelligence Interventions, 1918. – London, 1993. – P. 94, 103.

Примечания

• Русское краеведение