Александрова Ю.А.

С момента своего образования и вплоть до принятия христианства Русь была языческим государством со своими обрядами, идеями и верованиями. Языческими теологами постепенно вырабатывались представления о силах, управляющих миром, - появилось учение о почитании «света», овеществленного в солнце с динамикой его небесного хода, как высшей божественной силы.

К IХ-Х вв. сложилось влиятельное сословие жрецов («волхвов», «чародеев», «облакопрогонителей», «ведунов», «потворов» и др.), руководящее общеплеменными ритуальными действиями («соборы», «события»), сохранявшее давнюю мифологию и соблюдавшее календарные сроки годичного обрядового цикла, разрабатывавшее продуманную заклинательную символику, которая находила отражение в парадных головных уборах, одежде и украшениях женщин, в архитектурном декоре зданий (например, Дмитровский собор Владимира).

Через столетие после крещения Руси волхвы могли в некоторых случаях привлечь на свою сторону целый город для противодействия князю или епископу (Новгород).

В 988 г. Русь приняла новую государственную религию – христианство, которая способствовала приравниванию Руси к передовым государствам того времени, облегчению дипломатических отношений, поскольку религии в то время отводилась значительная роль в организации общественной жизни государства. Тем более что к этому времени христианство охватило своим влиянием примерно три четверти Европы, Закавказье и значительную часть Ближнего Востока.

Иными словами, греческое христианство застало в 980-е годы на Руси не простое деревенское знахарство, а развитую языческую культуру со своей мифологией, пантеоном главных божеств, жрецами и со своим языческим летописанием 912-980 гг.

С принятием новой религии образовалась своеобразная амальгама старых и новых форм, названная «двоеверием», т.е. своеобразное компромиссное равновесие языческих и православных элементов. В прикладном искусстве на месте языческих сюжетов стали появляться христианские. Хотя тысячелетнее язычество очень медленно отступало под настойчивым натиском православного духовенства. Стихийно создававшаяся на протяжении многих столетий, языческая система в условиях сложившейся государственности и в противоборстве с христианством, вооруженным мощным арсеналом византийской культуры, стала совершенствоваться, обновлять под покровительством княжеской власти свой ритуал, воскрешать архаичные пласты народной мифологии, соучаствовать в создании нового народного эпического жанра.

В результате деревня по существу стала христианской едва ли не ранее ХIII в., а языческие трупосожжения в виде огромных костров над могилой дожили кое-где до конца ХIХ в.

Таким образом, язычество древней Руси IХ-ХIII вв. – важный раздел русской средневековой культуры, без которого невозможно понять ни народную культуру деревни и городского посада, ни сложную и многогранную культуру феодальных верхов, ярким образцом которой является «Слово о полку Игореве», пронизанное народным языческим мировоззрением и предвосхищающее поэзию эпохи Ренессанса, так часто обращавшуюся к античному язычеству [1].

Именно в языческой культуре весьма ярко отразилась система мировоззрения людей той эпохи, одним из внешних проявлений которой стали народные обряды, пронизывающие повседневную жизнь людей и сопровождавшие все значимые события.

Одним из необходимых атрибутов проведения обрядов были различные обереги, позволяющие оградить людей от «злых сил» внешнего мира. Именно поэтому все элементы, окружающие человека (одежда, внутреннее убранство дома и внешний его фасад) непременно содержали в себе какие-либо защитные символы.

Заклинательные действия начинались уже при постройке дома, при выборе места под будущее жилье. Так, например, белорусы освящали выбранную площадку следующим образом: на всем предполагаемом месте усадьбы на земле чертился большой квадрат, его делили крестообразной фигурой на четыре части. Затем глава семьи отправлялся «во все четыре стороны» и приносил из четырех полей четыре камня, которые укладывались в центрах малых квадратов. В результате на месте будущей усадьбы образовывалась идеограмма плодородия, которая известна со времен неолита и использовалась вплоть до русских подвенечных вышивок начала ХХ в.

Для строительства избы в лесу выбирались особые деревья, не относящиеся к разряду «буйных» или «стоеросовых». Закладку строения начинали «когда наполняется месяц», т.е. после новолуния.

Под углы первого венца бревен клали с магической целью клочок шерсти, горсть зерна, ладан, воск, а иногда даже конскую голову. Во все время сооружения бревенчатого сруба внутри него должно было находиться молодое деревцо с иконкой на нем. Когда возникали стропила, то деревцо укрепляли на щипце кровли, на месте будущего конька.

Особыми обрядовыми действиями сопровождалось укрепление матицы (сволока), на которую настилался потолок («стель»): к ней привязывали вывороченный мехом наружу полушубок (отголосок культа медведя) и каравай хлеба, пирог или горшок с кашей. В это же время с верхнего венца сруба с добрыми пожеланиями разбрасывали хлебные зерна и хмель. На матице нередко вырезали «громовой знак» - колесо Юпитера – Рода с шестью спицами.

После завершения постройки устраивался пир; если же изба строилась «толокой», т.е. с помощью родичей и соседей, то участников торжественно кормили после каждого этапа строительства.

Первым входил в новый дом хозяин с квашней и иконой в руках, за ним – хозяйка с курицей, дальше шла молодежь. Вселение семьи в новую избу сопровождалось обрядом перенесения огня из старого жилья и переселения домового из старого подпечья в новое. При этом зазывали и приглашали домового присказками: «Домовой, домовой! Пойдем со мной!». Или же хозяин, стоя в воротах и кланяясь на три стороны, возглашал: «Батюшка домовой и матушка домовая, батюшка дворовой и матушка дворовая со всем семейством, пойдемте к нам на новое жилище с нами жить!» Переносили домового в горшке с жаром из старой печи на хлебной лопате.

Само здание во время его возведения обильно снабжали священными символами. Идея охраны стен, окон и кровли жилища при помощи различных магических изображений возникла с незапамятных времен древности и просуществовала очень долго.

Существует свидетельство летописи о нашествии вампиров на Полоцкое княжество и его столицу в 1092 г. Появление навий (невидимых душ чужих, иноплеменных мертвецов) в Полоцке описано как предвестие целого ряда несчастий и невзгод по всей Руси: злые силы причинили засуху – леса и болота «възгарахуся сами»; половцы напали на Русь; «в си же времена мънози человеци умираху различьными недугы» - за зиму в Киеве скончалось 7000 человек. В Радзивиловской летописи есть миниатюра, изображающая бесчинства навий в Полоцке: безобразные чудовища скачут верхом по улице, горожане запирают дома и закрывают ставни.

Поэтому с помощью магическо-заклинательной символики семья каждого славянина стремилась обеспечить себе сытность и тепло, безопасность и здоровье, защитить свой дом от вторжения навий.

Защищался дом доброжелательными языческими символами, которые размещались на самых уязвимых участках жилица и двора: изображение солнца, громовые знаки, фигура богини на вершине строения, конские головы в качестве «кнеса», подковы у дверей и т.п. В архитектуре и в одежде был последовательно проведен один и тот же принцип размещения заклинательного орнамента – орнаментировались все проемы, все отверстия, через которые всевозможные «злыдни» могли проникнуть к человеку. В одежде магическим охранительным узором покрывались: ворот, обшлага рубахи, подол, разрезы на рубахе или сарафане. Сама ткань считалась непроницаемой для духов зла, так как в ее изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (трепало, прялка, ткацкий стан). Важно было защитить те места, где кончалась «заколдованная» ткань одежды и начиналось тело человека.

То же самое наблюдается и в архитектуре: декоративные (а в свое время магически – заклинательные по своему смыслу) элементы располагались на воротах, вокруг окон, у застрехи; то или иное священное изображение (конь, оленья голова с рогами, богиня и птицы, солнце) увенчивало наивысшую точку дома – щипец крыши. Все эти обереги, постоянно присутствующие на всех уязвимых участках дома, превращали каждую «хоромину» в недоступное для навий убежище всех членов семьи. Внутри дома на случай проникновения злыдней все обиходные предметы также были покрыты охраняющими знаками, облегчавшими одоление зла внутри убежища.

В южных областях русские и украинские хаты украшались не только коньками (часто парными), но и резным изображением женской фигуры иногда в сопровождении птиц. Схожие изображения можно было встретить и в вышивках: женщина с воздетыми руками, по сторонам которой изображены две птицы и два коня (или всадника).

Стены жилищ покрывались узорами, в которых преобладал мотив ужа-покровителя («господарика»), встречался также сложный солярный знак – схематическое изображение треугольного фронтона дома, увенчанного человеческой фигурой с поднятыми к небу руками [2, с. 460-468].

Дверь – вход в дом, сравнительно бедно обставлена охранительными символами. Иногда встречается солнечная символика со знаками, расположенными по полукругу притолоки. Но обычно ограничивались такими оберегами, как подкова у порога и три креста на притолоке, прокопченные «четверговой свечой». Подковы в древней Руси почти не применялись, и что заменяло их у порогов древних русских жилищ – неизвестно. У двери внутри дома находился коник (может быть, от этого и появился впоследствии обычай прибивать подкову), а под лавку близ дверей всегда клали топор, который был и реальным и вместе с тем магическим средством защиты от видимого и невидимого зла.

Несравненно большее внимание уделено окнам, сквозь которые могли проникнуть вездесущие навьи. Щели в окнах, сквозняки, зимний холод, все то, что могло причинить болезнь, - все это преображалось в сознании древних людей в образы невидимых, неосязаемых навий, несущих людям «на злых ветрах» различные несчастья. Оконный проем это не только «окно в мир», в «белый свет» для обитателей избы, но и глазок для чужих людей и сторонних злых сил, которые могут подглядеть жизнь внутри избы, проникнуть внутрь или хотя бы сглазить тех, кого удается увидеть в окно. В связи с этим возник такой важный элемент заклинательного декора, как наличник, обрамление окна, обильно насыщенное языческой символикой. Недаром колдовские заговоры стремятся оградить от соглядатаев: «из окна глядящих и сквозь оконницу смотрящих».

Орнаментальные композиции наличников условно можно разбить на три группы:

1. Наличники с преобладанием солнечных знаков;
2. Обязательное наличие полукруга (небосвода) или двухскатного покрытия в середине верхнего карниза и двух фигур по сторонам полукруга. Внутри полукруга то же солнце и «хляби небесные» в виде волнистых линий и водяных точек. Иногда украшением служила женская фигурка (или две) с символами аграрного и растительного плодородия. Принято считать, что это архаичные богини плодовитости и плодородия, которым на Севере поклонялись до XVII в. включительно;
3. Третья группа резко отличается от двух первых

• отсутствием небосвода (карниз ровный, горизонтальный);
• отсутствием связанных с небом «хлябей небесных»;
• наличием только одной центральной фигуры отдаленно похожей (иногда совсем не похожей) на женскую фигуру, больше напоминающей «владычицу зверей»;
• наличием зверей по сторонам средней фигуры.

По географическому размежеванию первые две группы преимущественно встречались в Ярославской и Костромской областях до Кинешмы включительно. Композиция из одной фигуры и зверями наблюдалась преимущественно в более южных областях (Ивановской, Владимирской), частично проникая в костромское течение Волги, где проживали финно-угорские племена, творцы зооморфного стиля украшений, на которых, кроме центральной человеческой фигуры, изображались животные и птицы: кони, быки, олени, петухи, гуси, утки.

Мотив лягушачьих лапок на женских украшениях X-XII вв., распространенный в зоне давних и тесных контактов русского и финно-угорского населения, напоминают известную русскую сказку о Царевне-Лягушке, в образе которой скрывается некое женское божество природы, оживляющее воды и леса, повелевающее птицами и буйными ветрами способствующее домашним делам вроде тканья полотна и выпечки хлеба.

Царевна-Лягушка (она же Василиса Премудрая) выглядит в сказках как божество, сходное с поздней великорусской Мокошью, покровительницей домашнего женского дела и особенно – ткачества. Центральная фигура композиции наличников волго-клязменского типа, по всей вероятности, и является такой богиней природы и покровительницей дома.

Таким образом, охрана окон от упырей и навий возлагалась на изображение мира: русский, земледельческий вариант представлен объемным трехмерным пространством небес, а финно-угорский – более плоскостным, свойственным охотничьим воззрениям, образом земли, населенной зверями и птицами, в который постепенно проникли славянские символы плодородия в виде распускающейся почки, ростка.

Наиболее изощренным охранительным комплексом является украшение окон светелок, чердачных помещений второго этажа. Поднятые на значительную высоту, они были видимы издалека, и поэтому их магическая сила простиралась дальше, чем у обычных окон. Эти наличники представляли собой целые теремки с фронтоном, витыми столбиками и узорчатым подножием.

Поэтому дом крестьянина был неприступной крепостью для навий: «и не смеяху излазити ис хором». Вампиры и злые духи могли расправиться только с теми любопытными, которые покидали свою крепость, «вылезали ис хоромины». Действию этих сил приписывались и воздействие бактерий, вирусов (киевская эпидемия), поэтому считалось, что погибали те, кто оказывался за стенами своего дома.

Крестьянский двор ХIХ в. был в меньшей степени, чем дом, снабжен защитительными символами, что, быть может, связано с временным пребыванием людей во дворе, а защитная система, по-видимому, была рассчитана преимущественно на ограждение от навий именно человека. Тем не менее, в отличие от усадьбы во всей системе дворовых строений оставалось еще очень много лазеек, сквозь которые могли проникнуть в жилье или в хлева вредоносные навьи, против которых нужно было предпринять меры. На колья ограды надевались имевшие магическую силу битые горшки, навешивались счастливые камни с естественным отверстием («куриный бог»), по периметру двора при каждом празднике рассыпались остатки ритуальной еды, в воротах в ответственный момент первого выгона скота клали рогатину, «которая в звере бывала», и во всех случаях взывали к помощи батюшки-домового, дворового, банника, овинника, «кнутного бога» и других «доброхотов» и «доброжилов», представителей своего усадебного воинства.

В качестве постоянных оберегов над воротами часто помещали одиночное или тройное солнце, символизирующее день от утра до вечера. Очень часта обработка столбов в виде схематических столбов-идолов.

Из надворных или примыкающих ко двору построек интересны амбары, хранилища «гобина» - урожая. Близ знаменитых Кижей известен амбар с заменой солнечного знака женской фигурой. На боковых причелинах и на центральном полотне вырезана женская фигура с опущенными к земле (а не поднятыми к небу, как на щипцах кровли) руками. При анализе русской ритуальной вышивки, женская фигура на полотенцах изображалась двояко: на предназначенных для весенних празднеств – с поднятыми к небу руками, а для летних молений об урожае – с руками, обращенными к земле, как бы указывающими на колосящиеся хлеба. Есть предположение, что вторая женская фигура – славянская Мокошь, богиня урожая.

Мокошь, имя которой означает «Мать урожая», - хранительница амбара с запасами обмолоченного зерна в нем. Зерно в амбаре хранилось в сусеках, больших деревянных ларях. Здесь же хранился и драгоценный семенной запас для будущего сева. Может быть, поэтому в орнаментации сусеков наблюдается два основных мотива: солнце (иногда в традиционных трех позициях) и буйную, гипертрофированную (увеличенную в размерах) зелень.

Когда же человеку необходимо было покинуть свой двор, выехать в мир, подстерегающий его множеством коварных злыдней, он оказывался защищенным от них, во-первых, своей одеждой, полной заклинательных знаков, конской сбруей с бубенцами, игравшими у всех народов апотропеическую (отвращающую беду) роль, орнаментацией телеги или саней. Здесь и солнце в трех позициях, и квадраты земли, и даже нечто вроде обозначения пути в виде двух параллельных линий колесной или санной колеи. Дуга над головой коня была украшена тремя солнцами в позиции восхода, зенита и заката.

Таким образом, чрезвычайно важным являлся вопрос о снабжении дома-жилья, дома-храма достаточным количеством постоянных оберегов, отпугивающих и отгоняющих от дома всякую вредную силу.

Деревянная резьба русского Севера создавала на фасаде и на крыше дома сложную и глубоко продуманную, создававшуюся тысячелетиями, систему защиты от вездесущих и всепроникающих упырей-навий. Архитектурный декор был не просто суммой отдельных знаков, даже таких значительных и могущественных, как знак Солнца. Это была защита при помощи макрокосма, тщательно воспроизведенного во всех своих основных элементах в декоре жилища, которое становилось микрокосмом семьи. Этот, созданный руками человека, микрокосм повторял картину мира, возникшую в представлениях предков славян (да и многих других народов) в бронзовом веке. Внизу была священная земля предков, освященная специальным аграрно-магическим обрядом. Наземный ярус мира, тот, в котором жили люди, был в изобилии снабжен магическими охранительными знаками. Выше человеческого жилого яруса воспроизводились небеса. Выше тверди – обиталище Рода, верховного повелителя вселенной, распорядителя «хлябей небесных», запасов воды, необходимой для пашен и создателя непрерывно возобновляемого жизненного начала.

В грозу и бурю солнечные символы, называемые в народе «громовыми знаками» («от грому»), должны спасти от удара молнии, от пожара, так как они выражают идею ясного дня, безоблачного неба.

В ночи, когда реальное солнце пойдет своим подземным путем, когда полчища невидимых враждебных навий могут приблизиться к человеку, то он в своем дому, как в крепости, будет огражден заклинательным изображением на всем фасаде дома спасительного светоносного начала – движения солнца, неотвратимого возврата света, ежесуточно побеждающего полный опасности мрак. В этом, вероятно, и есть причина такой долговечности древних орнаментальных форм, в которых их первичная сущность (забота о безопасности и благе) постепенно перерастала в категорию эстетическую, сохраняя бессознательно какие-то смутные воспоминания борьбы добра со злом, света с тьмой. Все светлое, ясное, красное, как восходящее солнце, стало обозначением красивого, прекрасного, сохранив прямую связь с первоначальным: «красна-девица», «весна-красна», «ясен-сокол» и т.д. [3, с. 322].

Итак, показ макрокосма и движения солнца был для наших предков не только средством отображения действительности – в свое время он был средством защиты своего домашнего микрокосма от разлитого в мире невидимого вредоносного начала.

Однако мировоззрение древнего славянина не позволяло ограничиться защитой своего дома только извне, какой бы могучей ни представлялась ему эта система ограждения. Нужно было предусмотреть все повседневные бытовые дела, обезопасить все вносимое в дом и снабдить человека всем арсеналом языческих символов на случай, если возникнет необходимость покинуть свою защищенную хоромину. Поэтому все, что относится к приготовлению пищи, связано с изготовлением одежды и самой одеждой, вся мебель (особенно кровать) и сундуки для хранения добра – все это щедро покрывалось сакральной (священной, магической) орнаментикой, которая по смысловой основе не отличалась от системы ограждения дома извне.

Внутри дома главным оберегом была печь. У печи давались клятвы, у печного столба заключались договора, в печурку прятали молочные зубы детей, в подпечье обитал покровитель дома – домовой. Это был «кон» (очаг) - начало начал, основа основ. Когда-то появилось и обособленное изображение этого понятия, которому по созвучию с конем-лошадью нередко придавалась форма конской головы. «Коник» у печи был священным местом в избе. Белорусы называли угловой столб печи «дедом» и в какой-то мере отождествляли его с домовым. Само слово «домовой» нередко заменялось словами «столбовой», «старый», «господар». В русских былинах печной столб упоминается как место, на котором сидит колдунья, произносящая заклятье [4, с. 35].

Вторым священным местом в избе была матица («сволок»), главный срединный брус потолка. С матицей тоже был связан ряд обрядов и юридических обычаев. Общеславянским был устойчивый обычай вырезать на матице «колесо Юпитера», круг с шестигранником и шестилучевой розеткой внутри него. Здесь часто встречались три позиции светила. Иногда знак солнца заменялся православным восьмиконечным крестом, что свидетельствует о длительности веры в магическую силу матицы.

В каждом доме было специальное священное место, где впоследствии ставились иконы – «красный угол», «красный кут». Киот – «божница» - украшался ритуальными полотенцами – «набожниками», и православные иконы соседствовали с набожниками, на которых вышивались архаичные языческие сюжеты: богини Лада и Леля и суровая Мокошь.

На киотах для икон, невзирая на их принадлежность к новому культу, истреблявшему языческую архаику и в частности культ солнца и «белого света», наблюдается та же самая система оберегов, которая так явно проступает во внешней и внутренней орнаментике дома. Такое слияние двоеверия (православия и язычества) объединятся композициями на киотах, где солнце посреди сияющего неба оберегает землю, а крест равноправен с солнцем.

Бытовая утварь внутри дома тоже несла на себе охранительно-декоративную нагрузку. Хотя были и исключения: почти не орнаментировался стол, так как он покрывался столешницей, скатертью с тканым или вышитым узором. Совершенно не орнаментировались жизненно важные вместилища для воды, теста, муки – ведра, квашни, ушаты. Это объясняется тем, что, во-первых, эти емкости накрывались холстиной, рядном (с тканым магическим узором), во-вторых, эта посуда сама имела круглую форму, то есть заключала в себе идею солнца. Недаром ясная солнечная погода именовалась «вёдро». Емкости для пищевых продуктов (туеса, коробы) расписывались символами плодородия в виде ромбов и квадратов засеянного поля, омываемых водой и православными крестами. Печные принадлежности – ухват, кочерга, помело тоже не орнаментировались, более того, в фольклоре всегда связались с нечистой силой, но никогда не выступали враждебно против своих хозяев.

Предметы, связанные с хранением и принятием пищи - горшки, ложки, миски и другая посуда выбиваются из общего строя защитительной орнаментации, поскольку связаны с понятием сытости, изобилия, полноты. Особое внимание уделялось солонкам, в которых хранился такой дорогой продукт, как соль. Пышно украшались ковши, ендовы и другая пиршественная посуда. Здесь и знаки солнца, и символы движения дневного светила – кони, и водоплавающие птицы – символы движения ночного солнца [5, с. 275].

Весь движимый инвентарь дома был «поставлен на охрану» от злыдней. Жизнь домочадца начиналась с люльки, которая щедро расписывалась знаками дневного и ночного солнца в трех позициях (восход, зенит, закат), фигурками человека. Украшались настенные полки, лавки, скамьи, особо выделялся стул-кресло для главы семьи. Очень тщательно и обильно покрывали заклинательным узором разные вместилища для добра: сусеки для зерна, сундуки и скрыни для праздничной одежды и приданого девушек-невест.

Интересна символика осветительных приборов. На светцах внутри солнца изображался петух. Петух – устойчивый символ зари, восхода солнца и огня, точнее пожара с его заревом («пустить красного петуха»). Рисовали его и на подсвечниках.

В результате дом становился тем местом, где начиналось и кончалось каждое языческое священнодействие, какой бы масштаб оно не принимало в момент кульминации. Недаром словосочетание «домашний очаг» приобрело устойчивый социальный смысл - «дом мой – храм мой».

Внутри дома проводился целый ряд языческих празднеств. Почти все общесельские или общеплеменные многолюдные «соборы» и «события» проводились сначала на площадях, в святилищах и требищах, а потом в каждой семье, в своей хоромине, у своей печи, у своего коника, или наоборот.

Хотя были и такие мероприятия, которые проводились только в одном месте. Например, новогодние гадания и заклинания будущего урожая, колядки и щедровки, маскарады, масленичные разгульные пиры с блинами, обряды, связанные с первым выгоном скота, поминание умерших предков, празднование урожая и т.д. проводилось внутри дома, где глава семьи выполнял функции жреца и руководил всем праздничным церемониалом.

Так, у западных балтийских славян жрец храма ежегодно проводил следующий обряд: в жертву верховному божеству Святовиту приносили круглый пирог из сладкого теста вышиною почти в человеческий рост. Пирог ставился в храме между народом и жрецом, и жрец, спрятавшись за ним, спрашивал у народа – видят ли его? Когда отвечали, что виден лишь пирог, то жрец желал, чтобы и на другой год за пирогом его не было видно. Этим обрядом, по мнению ран (племя балтийских славян), испрашивалось обилие жатвы на будущее время.

Очевидно, древний жрец славян ХII в. совершал в храме в общеплеменном масштабе то, что делали домохозяева, «огнищане» в масштабе своей семьи в своем доме.

Существует и другой пример совершения ритуальных действий, дошедший до нас в форме сказки о Царевне-Лягушке, первая половина которой является как бы описанием подготовки и проведения обряда заклинания природы: царь приказывает своим снохам изготовить или новую одежду или узорчатую ткань. «Коврик», изготовленный Василисой, «изукрашен златом-серебром, хитрыми узорами». Для обряда необходим был и ритуальный «каравай». Снохи пекут хлебы; у Василисы хлеб такой, что «ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать: изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами». Это весьма напоминает болгарский новогодний «богач» с его ралом и волами, домом, хлевом, овечьей кошарой, а подчас и с пасекой.

Но главным эпизодом является праздничный пир у царя. Василиса прячет в свои рукава косточки съеденных лебедей и выливает в рукава часть налитого ей вина. «Дошла очередь танцовать; царь посылает больших снох (жен старших царевичей), а оне ссылаются на Лягушку. Та тотчас подхватила Ивана-Царевича и пошла. Уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась – всем на диво! Махнула правой рукой – стали леса и воды; махнула правой – стали летать разные птицы» [2, с. 695].

Размахивание рукавами, разбрасывание положенных туда лебединых косточек и разбрызгивание вина было обрядовым действом, а необычная пляска чаровницы-потворницы была танцем в честь бога растительности Переплута и орошающих эту растительность вил-русалок.

Расценивать данный обряд можно, с одной стороны, как проверку будущей хозяйки на способность ведения ею хозяйства, с другой стороны, это были своеобразные проводы зимы и встреча весны, поскольку результатом заклинательного танца Василисы явился расцвет природы: появились (оттаяли) озера и реки, оживилась растительность и прилетели птицы.

Для проведения обрядовых действий необходимо было орнаментирование не только внутреннего убранства и внешнего вида дома, но и одежды людей. Считалось, что одежда человека должна была быть изготовлена со всеми заклятиями, делавшими ее непроницаемой для духов зла.

Одежда того времени в основном изготавливалась изо льна, поэтому все орудия его обработки необычайно щедро покрывались всеми видами заклинательных символов: солнечные знаки, квадраты и ромбы вспаханной земли, знаки плодородия.

Одежда должны была защищать людей от всех напастей. Так, например, октябрь – славянский «паздерник» (буквально «месяц очистки льна») – холодный месяц, а длительные работы проводились вне дома, обязательно у реки и на открытых, ветряных местах, что часто вызывало заболевания работниц, навеянные действительно «злыми ветрами» Севера. Вальки и трепала, снабженные колдовскими знаками, как воинские мечи в руках девушек и женщин должны были защитить их от злыдней, причинявших болезни. Все женские работы, связанные с льном, пряжей и ткачеством, находились под покровительством древней богини Мокоши. Ее первоначальные аграрные функции со временем сократились, и она стала по преимуществу покровительницей женских работ, суровой повелительницей прядения. В связи с культом Макоши, часто вальки для льна и белья вырезались в форме женской фигуры с раскинутыми врозь руками: основа валька – широкая юбка, ручка валька – шея, завершающаяся круглой головой. Ей посвящено 12 праздников в году.

Прялки – самая яркая часть прядильно-ткацкого комплекса. Они расписывались резьбой и раскрашивались символами неба, солнца, вспаханной земли, позже всадниками, ездоками на санях, охотниками, животными. Особая декоративность прялок объясняется тем, что это орудие труда длительнее других находилось в употреблении (несколько зимних месяцев ежегодно), кроме того, прялка выносилась на публичное рассмотрение на деревенских посиделках.

Следующая важная стадия женской работы – ткачество. Здесь в качестве заклинательной символики чаще всего использовалось изображение парной фигуры коней с обязательным сопровождением солнечного знака, иногда изображение земли и солнца в трех позициях [6, с. 201].

На самом холсте ткачихи часто создавали ромбический узор, обладавший по очень давней традиции магической силой.

Последняя категория бытовых домашних предметов, связанных с одеждой, это – рубели, рубчатые катки для разглаживания белья, намотанного на скалку.

Поэтому во внутреннем убранстве дома, так же как и во внешнем, основным способом борьбы с упырями и навьями являлось противопоставление миру зла (или точнее злу мира) всего макрокосма с показом земли и обходящего ее со всех сторон доброго светила-солнца, искореняющего и нейтрализующего злое начало.

Знаки солнца были наиболее часто употребляемыми охранительными символами. Избы северорусской постройки, например, Вологодчины, украшались солнечными символами в самой верхней части по контуру торца кровли. Каждый солнечный знак сопровождался скульптурным изображением головы коня. Щипец кровли увенчивал массивный конек, от которого вниз опущено досчатое «полотенце» с солярным знаком. Причелины, спускающиеся по кромке кровли, завершаются внизу тоже знаком солнца, желобам для слива дождевой воды придана форма конской головы. Это очень важная система расположения солярных символов, идущая из древности и связанная с геоцентрическими представлениями о движении солнца вокруг земли: левый край кровли – восходящее, утреннее солнце; верхний конек на щипце кровли – полдневное солнце в зените; правый край кровли – вечернее заходящее солнце. Соединение каждого солнечного символа с фигурой коня подчеркивает динамичность всей композиции. Солнце не просто показано в трех позициях, оно показано в своем ежедневном движении по небосводу; кони Феба влекут солнечную колесницу от востока к западу через священную точку полдня. При этом солярные знаки в трех позициях почти никогда не помещались изолированно, а изображались в комплексе с другими символами – земли, засеянного поля, иногда воды.

Чаще всего солнце изображалось ниже земли – оно еще только должно взойти; иногда над землей помещали половину солнечного знака – восход солнца. Иногда солнце показывалось уже взошедшим, находящимся над землей; в этих случаях земля изображалась не прямоугольником, а перекрещенным квадратом (знак плодородия). Часто солнце изображалось «бегущим», что вполне соответствует зрительному восприятию хода солнца – при восходе и закате особенно ощутимо движение светила, быстро поднимающегося или опускающегося по отношению к горизонту.

Полдневное солнце изображалось на фасаде избы на самом верху, под главенствующей фигурой щипцового коня, но, все же ниже «хлябей небесных», являвшихся верхним небом. Чтобы оставить солнце в надлежащем ему ярусе, старинные умельцы приделывали к щипцу короткую доску – «полотенце», свисающую вертикально вниз по фасаду. На нижнем конце этого полотенца и размещался полуденный комплекс солнечных знаков, который всегда был богаче утренне - вечерних. Чаще всего здесь изображались два солнцаподобно тому, как на календаре месяц летнего солнцестояния (июнь) обозначался не одним крестом, как другие солнечные фазы, а двумя крестами.

Два солнца, расположенные одно под другим, могли быть одинаковыми (обычно с шестью лучами), но одно из них могло быть изображено в динамической форме бегущего колеса. В отдельных случаях над солнцами помещалось изображение православного креста, придававшее ясность солнечным знакам – они тоже были священны и обладали такой же силой, как и крест, которым отгоняли бесов.

В полуденной композиции символы земли, как правило, отсутствуют, но иногда земля все же изображается. В этих случаях она обязательно сопряжена с солнцем: или солнце светит на подступающую к нему (сверху и снизу) землю или же маленький символ земли помещают между двумя бегущими солнцами, и он оказывается как бы всесторонне освещенным.

В целом солнечные знаки могут быть представлены несколькими типами. Наиболее устойчивым является круг с 6 радиусами («колесо Юпитера»). Встречается круг с крестом внутри него, а иногда и с восемью лучами. Восходящее или заходящее солнце может быть показано полукругом (дугою вверх) с тремя лучами.

Особый интерес представляют многочисленные знаки, изображающие «бегущее» солнце: внутри круга вырезали несколько дугообразных линий, расположенных радиально, создающих впечатление катящегося колеса с изогнутыми спицами. Направление искривленности всегда одинаково: верхняя линия в круге имеет выпуклость влево, нижняя – вправо, чем определяется и положение всех промежуточных спиц этого солнечного колеса. Иногда движение солнца выражено только тремя такими дугами, но обычно их бывает несколько.

Представления о дневном пути солнца по небу на конях (или лебедях) и о ночном пути по подземному океану на водоплавающих птицах возникли еще в бронзовом веке, когда на сосудах для умерших, ушедших в подземный мир, внизу на днище изображалось ночное, подземное солнце. Изображение дневного и подземного солнца использовалось в орнаментике домашней утвари, например, прялок. Кроме того, прялки украшались изображением керосиновой лампы – символ противостояния ночному мраку, древнего ящера – хозяина подземного мира, поскольку прялки как орудие труда предназначены в основном для вечерней работы, как правило, проводившейся уже после раннего захода зимнего солнца, или для посиделок, затягивавшихся нередко за полночь, до «вторых петухов».

На некоторых полотенцах изображался также как на прялках весь суточный ход солнца: наверху три дневных позиции солнца (утро, полдень, вечер), внизу две позиции ночного подземного солнца, а в центре – огромный лучистый круг, символизирующий «белый свет», вселенную.

Символическая орнаментика северорусской избы в основном была построена на изображении на здании дневного хода солнца над землей, противостоящей мистической системе вампиризма, изгоняющей не только тьму, но и порождения тьмы. Иногда дневной ход солнца отмечался не только тремя стандартными позициями, но еще и двенадцатью промежуточными солнечными знаками, которые входили в общую систему обороны русского дома от упырей и навий.

Таким образом, повсеместности упырей была противопоставлена повсеместность солнечного света; при этом была подчеркнута закономерность неизбежного прихода солнца в новый день вместе с утренней зарей.

Однако система защиты от духов зла предусматривала не только солнце и его путь по небу, но и само небо, как предполагаемое вместилище дождевой воды. Предполагалось, что дождевая влага берется сверху, из каких-то небесных запасов воды, хранящихся на уровне «верхнего неба», находящегося над «средним небом», по которому движутся солнце и луна. Верхнее небо отделялось от среднего прозрачной «твердью небесной» как стеклянным куполом, сводом (отсюда «небосвод»). Запасы воды на небе носили в древнерусском языке наименование «небесных хлябей», поэтому сильный дождь, ливень («прапруда») определялся фразой: «разверзлись хляби небесные», т.е. получила свободу небесная вода и ринулась вниз, на землю.

Изображались небесные хляби «верхнего неба» на причелинах домовых кровель. Наиболее часто использовался волнистый орнамент, идущий в два-три ряда, как бы подчеркивая глубинность хлябей, или узор из городков, которые на расстоянии тоже воспринимались как волны. Часто наряду с волнистыми линиями изображались небольшие кружки, символизирующие дождевые капли, те «груды», которые, по мнению язычников, веривших в Рода, являлись причиной жизни на земле, обладающими оплодотворяющей силой [2, с. 526].

Идея построения декора избяных причелин состояла в том, что проводились две неразрывно связанные друг с другом идеи: во-первых, в верхнем небе изображалось наличие запасов дождевой воды (зигзаги и меандры), во-вторых, передача этой воды на землю к пахарям показывалась посредством мифологического символа небесных богинь, орошающих землю «родивыми» «грудами росными».

Таким образом, изображение небесных вод было частью общей картины мира, где небесно-водный ярус был только отдаленным фоном, а главным являлось солнце в своем размеренном пути по небосводу среднего неба.

При этом важно отметить, что во всем декоре русских изб двенадцати северных губерний России XVIII-XIX вв., солнечные знаки никогда не помещались выше небесно-водной зоны: околоземные положения светила при восходе и закате обозначались помещением солярных знаков у нижнего торца обеих причелин и оказывались, таким образом, в общей композиции домового декора ниже той части причелин, на которой изображались «хляби небесные». Таким образом, архаичные представления о верхнем небе не нарушались.

С приведенным обилием охранительной символики должно быть связано постоянное обращение непосредственно к силам добра и зла на протяжении трудового дня. Каждое действие членов семьи сопровождалось кратким молитвенным обращением: проснувшись и встав с постели, нужно перекреститься, умывшись, прочитать молитву, с прочтения молитвы начинать любое дело. Входящий в дом сторонний человек должен за дверью прочитать краткую молитву и только после отзыва – «аминь!» - входить в избу. На ночь – опять молитва; малых детей следует перекрестить. Выгон скотины в стадо, растопка печи, замес теста и все другие повседневные хозяйственные дела требовали хотя бы краткого словесного сопровождения в два-три слова, напутствия, оберега, имеющего колдовское заклинательное значение.

Анимистическая (существование души у каждой вещи) повсеместность превращала дом русского язычника в целый музей символов, общение с которыми требовало постоянного, привычного словесно-обрядового обращения. Позднейшие полумолитвенные присловья («слава богу», «дай бог», «упаси, боже») могли родиться за сотни лет до Христианства, так как в них далеко не всегда указано, какой именно бог должен дать или уберечь – богом были и Род, и Велес, и Перун. Среди таких присловий есть и явно языческие вроде «чур меня!», «типун тебе на язык», «леший его знает» и т.п.

Дом был местом, где рождался человек и где над новорожденным и его матерью производились определенные обряды. В доме происходило сватовство и свадьба, сопровождавшиеся целым циклом обрядов. Дом был также в большинстве случаев местом болезни и смерти человека. И то и другое сопровождалось тоже многообразными обрядами: знахарско-медицинскими при болезни и погребально-охранительными при кончине. Оставшимся в живых нужно было обезопасить себя от новой смерти, и поэтому принимались различные заклинательные меры, долженствующие отпугнуть смерть, отвадить ее, не показывать ей пути.

По отношению к такой опасной нечисти, как навьи, применялась двоякая тактика: их нужно было или отпугнуть, отогнать колдовскими заклинаниями и символами или же умилостивить, ублаготворить как нежданного гостя. Люди верят в вещие сны, в судьбу, в ворожбу. Носят амулеты порой рядом с крестом.

Дом и двор древнего славянина и русского средневекового человека представляли собой сложную, хорошо продуманную и веками создававшуюся систему заклинательных охранительных мер. Микрокосм древнего язычника был оборудован как крепость, ожидающая неожиданного нападения. Везде были расставлены как стражи благожелательные божества: на дворе был «дворовый», в овине – «овинник» (Сварожич), на гумне – «гуменник», в бане – «банник». Воеводой этого воинства, комендантом усадебной крепости был персонифицированный предок – «домовой», или «кутный бог» («бес-хороможитель»).

Хоромы – это крепость, внутри которой даже зловещие навьи не страшны, ограждены целой системой «овеществленных заговоров» - вырезанных из дерева, нарисованных, прокопченных четверговой свечой символов. При выборе символов славянин исходил из сущности анимистического мировоззрения – духи зла повсеместны.

В результате повсеместному разлитию в природе злого начала, которое «на злых ветрах» может внезапно поразить не только вылезшего из хоромины человека, но и проникнуть внутрь домашнего микромира, противопоставлялись не единичные символы, а система, воспроизводящая макромир.

Список использованной литературы

1. Слово о полку Игореве. М.: Худож. лит, 1985. 222 с. (Классики и современники. Поэтич. б-ка)
2. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси // Дом в системе языческого мировоззрения / ред. В.П. Даркевич, С.А.Плетнева. – М.: «Наука», 1987. 784 с.
3. Мифология: в 2 кн. Саратов, изд-во Сарат. ун-та. Кн. 2. 1994. 416 с.
4. Рыбаков Б.А. язычество древних славян. М., 1981. 560 с.
5. Круглова О. Русская народная резьба и роспись по дереву. М., 1974. 345 с.
6. Жеглова С.К. Художественные прялки. – В кн.: Сокровища русского народного искусства. М., 1967. 346 с.

• Доходчиво и интересно о нашем прошлом