Горская В.А.

Введение

Я выбрала для себя эту тему, потому что мне интересно узнать историю движения декабристов. Поэтому целью моей работы является раскрытие вопроса о восстании декабристов. Для этого необходимо решить следующие задачи: как развивалась идеология их движения, что послужило его причиной, как было подготовлено восстание, каков был ход и исход восстания и в чем состоит значение дела декабристов в истории русского революционного движения.

Я считаю, что эта тема актуальна и на сегодняшний день, потому что декабристы явились первыми русскими революционерами. Они были борцами против крепостного права и самодержавия. Во имя этой цели они выступили с оружием в руках сто восемьдесят четыре года тому назад – 14 декабря 1825 г. – в Петербурге, тогдашней столице Российской империи, на Сенатской площади, где высится памятник Петру I. По месяцу восстания – декабрю – они называются декабристами.

А также многое удивительно и своеобразно в этом революционном движении. Молодые дворяне – декабристы – сами принадлежали к привилегированному дворянскому сословию, опора царизма. Они сами имели право владеть крепостными крестьянами, жить в своих дворянских имениях, ничего не делая, на доходы от дарового крестьянского труда, от барщины и оброка. Но они поднялись на борьбу с крепостным правом, считая его постыдным. Дворяне были опорой царизма – они занимали все руководящие места в царской администрации и в армии, могли рассчитывать на высшие должности. Ликвидация крепостного права и уничтожения самодержавия стали основными лозунгами времени. Восстание декабристов и явилось тем первым русским революционным восстанием, которое написало эти призывы на своих знаменах и попыталось решить важнейшие объективные задачи, выросшие в русском историческом процессе.

Нельзя забывать и о том, что декабризм оказал глубокое нравственное влияние на женщин, раскрыл их лучшие душевные качества, пробудил готовность к самопожертвованию, мужеству, показал, что они обладают неисчерпаемым запасом любви и участия. Следует сказать, что значение подвига женщин очень велико, ведь они обрекли себя на добровольное изгнание во имя любви к мужьям. Ими гордилась и гордится вся страна. Уезжая в Сибирь, они принесли благо не только своим мужьям. «Пребывание жен декабристов в Сибири,- отмечала М.В. Нечкина, - не только несказанно облегчило тяжелую жизнь каторжников, помогло наладить отношение с Центральной Россией, но имело и огромный общественный резонанс. Образ жен декабристов прошел через мировую литературу». (II. 1. С.229) Поэтому говоря о восстании декабристов нельзя не вспомнить жен декабристов, которые сыграли огромную роль в их жизни, таким образом, в своей работе отдельную главу я посвятила их деятельности в Сибири.

Однако восстание декабристов было разгромлено царизмом. Но дело их не погибло. Этот лозунг был жив в истории России и звал на борьбу в течение ста лет – вплоть до 1917 года. Лишь Великий Октябрь, совершая свое основное дело пролетарской, социалистической революции, «походя, мимоходом», по выражению В.И. Ленина, закончил буржуазную революцию в России.

Поистине огромна посвященная им литература. Она содержит немало крупных монографий, освещающих отдельные стороны движения, и отличается обилием детальных исследований, посвященных его частной проблематике.

В своей работе я использовала многочисленные источники: Киянская О.И., Сыроечковский В.Е. Но главным образом взяла за основу книгу академика М.В. Нечкиной «Декабристы». В ней рассказывается о первых русских революционерах, борцах против самодержавия и крепостничества. В ней читатель знакомится с формированием мировоззрения декабристов, созданием первых тайных организаций, с деятельностью Южного и Северного декабристских обществ. Разобраны революционные проекты декабристов – «Русская Правда» Пестеля и «Конституция» Никиты Муравьева. Автор рассказывает о подготовке и ходе восстания 14 декабря 1825 года в Петербурге. Приведены сведения о следствии и суде над декабристами, о пребывании их в сибирской ссылке. Освещен вопрос о вкладе декабристов в русскую культуру. Даны сведения по ранней историографии движения декабристов.

Таким образом, восстание декабристов не стоит особняком в мировом историческом процессе – оно имеет в нем свое определенное место.

II. Основная часть

Глава 1. Формирование мировоззрения декабристов

Большинство будущих декабристов родилось на рубеже нового столетия: или в последнее десятилетие XVIII в., или в первые годы XIXв.

Все декабристы (за некоторым исключением) были по происхождению дворянами, принадлежали к привилегированному сословию тогдашней крепостной России. Множество разнообразных явлений русской жизни с детства протекло через их сознание, было воспринято ими: жизнь барской усадьбы, дворянского имения, первоначальное домашнее обучение, поступление в учебное заведение.

Много первостепенных по значению политических событий прошло через их сознание. В детстве они слышали разговоры о воцарении нового императора – Александра I; до них доходили смутные разговоры о том, что его отца – императора Павла I – задушили во время дворцового переворота, называли имена участников заговора. Детьми или подростками они узнали о первых войнах России с Наполеоном: на эти войны уходили из дома их отцы и старшие братья. Декабристы выросли в России, и мировоззрение их складывалось на основе размышлений над судьбой Родины. Именно Россия была в центре этого слагавшегося юношеского мировоззрения.

Они росли большей частью в обеспеченных дворянских семьях, где могли постоянно наблюдать резкую разницу между положением помещика и крестьянина, барина и дворового человека.

Одни из них учились в Московском университете, другие – в Московской школе колонновожатых (будущей Академии Генерального штаба), третьи – в Царскосельском лицее. Даже привилегированные учебные заведения были затронуты, как говорили сами декабристы, «духом времени». Сомнение в справедливости самодержавного строя рано пробудилось в молодых умах. Крестьян в университет не допускали, но на университетских скамейках студенты-дворяне встречались со студентами разночинцами. Мещанские, купеческие и поповские сыновья слушали лекции в одной аудитории с молодыми дворянами. Однако студенты-дворяне отличались от студентов-разночинцев даже формой – мундиром и шпагой. Студенты-дворяне подъезжали к университету в экипажах, в сопровождении гувернеров – французов или англичан, а рядом по улице шли пешком к университету плохо одетые студенты-разночинцы.

Дворянство жило широкой и веселой жизнью. В Москве в день бывало по нескольку десятков балов, сияли огнями великолепные особняки и дворцы, а рядом в бедных домишках и лачугах ютились мещане и трудовая беднота. В учебнике же естественного права студенты, готовясь к экзамену, читали: «Законы должны быть для всех граждан одинаковы». Противоречие между передовой мыслью и русской действительностью бросалось в глаза: в России законы не были одинаковы для всех граждан. Юношеская мысль от наблюдений русской действительности устремлялась к книге, а то книги – опять к русской действительности.

Потихоньку, из рук в руки, студенты передавали запрещенную книгу великого русского писателя XVIII в. А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». За эту книгу императрица Екатерина II бросила Радищева в тюрьму. «Человек родится в мир равен во всем другому», говорилось в этой книге. Жестокие картины крепостного права и самодержавия, которые возмущали душу Радищева, разительно совпадали с действительностью, окружавшей юношей. «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние», могли прочитать они в другом произведении Радищева. Будущий декабрист Николай Тургенев, студент Московского университета, в 1808 г., вернувшись с лекции профессора Цветаева, записал в своем дневнике: «Цветаев говорил о преступлениях разного рода и между прочим сказал, что нигде в иных случаях не оказывают более презрения к простому народу, как у нас в России. Хотя мне и больно, очень больно было слушать это, однако должно согласиться, что бедные простолюдины нигде так не притесняемы, как у нас». (II. 4. С.16)

В дневнике Николая Тургенева чувствуются первые проблески критики самодержавного строя. Также с запада более свободно проникали – еще в библиотеке дедов и отцов – произведения философов-просветителей. Особенно часто попадали в руки передовой молодежи книги французских корифеев вольнолюбия – Вольтера, Руссо, Дидро, Даламбера, Монтескье… Авторы эти сами того не ведая, сыграли огромную роль в подготовке Французской революции. Они расшатали и разбили устои религиозно-политической идеологии старого феодального мира. Возрастал интерес и к антифеодальной литературе сегодняшнего дня. Читались новые книги, передовые иностранные газеты и журналы. Те же антифеодальные цели вставали перед мыслящей передовой молодежью России. Изучение конституций Франции, Англии, США было школой для ищущего политического сознания. И уже потом Николай Бестужев показывает на следствии: «Бытность мою в Голландии 1815 г. в продолжение 5 месяцев, когда там устанавливалось конституционное правление, дала м не первое понятие о пользе законов и прав гражданских; после того двукратное посещение Франции, вояж в Англию и Испанию утвердил сей образ мыслей». (II. 6. С.292) Следовательно, политический переворот 1815 г. в Голландии после наполеоновского порабощения имел свидетелем будущего декабриста. Против ложного положения о якобы «прирожденном» праве дворянина владеть крепостным человеком восставала идея о прирожденном равенстве всех людей, идея о необходимости уничтожения всех феодальных привилегий. Против неограниченного права абсолютного монарха повелевать по произволу своими подданными поднимала на борьбу идея о власти, принадлежащей народу. В бой с феодальной религией, мистикой, суеверием выступала идея о верховенстве человеческого разума и истинного просвещения.

Подрастающие дворяне с детства привыкли слушать о воинской славе России, о блестящих победах Румянцева и Суворова. Россия, в XVIII в. Расширявшая свои границы и торжественно заключавшая блистательные мирные договоры, в первые же годы XIX в. Стала претерпевать чувствительные удары от Наполеона. Разгром под Аустерлицем (1805) и тяжелый Тильзитский мир (1807) были первыми сигналами о неблагополучии в империи. Студенты Московского университета, среди которых в те годы воспитывалось свыше двух десятков будущих декабристов, тяжело переживали «позор Тильзита». Лицеист Пушкин сочинял эпиграммы на Александра I, которому переломили нос под Аустерлицем. Студент Московского университета Петр Чаадаев в знак протеста убежал с молебна в честь заключения Тильзитского мира. Прорастали первые семена недовольства царским строем.

Будущие декабристы – Владимир Раевский и Г.С. Батеньков, подружившиеся еще во врем учения в кадетском корпусе, проводили целые вечера в «патриотических мечтаниях». Они даже поклялись, «когда возмужаем, привести идеи наши в действо». (II. 4. С.18)

В Москве около 1811 г. образовалось среди будущих декабристов «юношеское собратство», члены которого, увлеченные идеями «Общественного договора» Руссо, решили поехать на Сахалин и «составить новую республику». Для этого уже были «сочинены законы» и даже придумана особая одежда новых социалистических реформаторов: синие шаровары, куртка, пояс с кинжалом, а на груди «две параллельные линии из меди в знак равенства». Но весть о том, что Наполеон перешел границы России, поразила всех, как громом. Началась «гроза двенадцатого года».

В эту эпоху дворяне могли по собственному желанию служить или не служить на военной службе. Добровольность военной службы была их привилегией. Будущие декабристы были охвачены патриотическим порывом – именно это и привело их ряды защитников Родины. «В 1812 году не имел я образа мыслей, кроме пламенной любви к Отечеству», - писал декабрист Никита Муравьев. (II. 4. С.18)

Подавляющее большинство будущих членов тайной организации оказалось в армии и стало участниками знаменитых сражений. «В 1812 году употреблен был при 1-й Западной армии и находился в сражениях 4 и 5 августа при г. Смоленске, того же августа 24 и 26-го чисел при селе Бородине… при взятии города Вереи сентября 29-го, октября 11-го при Малоярославце…» - гласит служебный формуляр декабриста Михаила Орлова. (II. 4. С.18) Война 1812 г. разбудила их политическое сознание, патриотический порыв закалил его. «Мы были дети 1812 года», - говорил декабрист Матвей Муравьев-Апостол. (II. 4. С.18)

Условия, в которых созрело первое русское революционное движение, были тесно связаны с тем общественным возбуждением, которое все более и более нарастало как в Западной Европе, так и в России после наполеоновских войн. Заграничные походы 1813 – 1814 гг. явились ускорителем развивающегося идеологического процесса. Побывав в странах, где не было крепостного права и где существовали конституционные учреждения, будущие декабристы получили немало материала для размышлений. К примеру, осведомленность декабристов в испанских событиях самая широкая. И в допросах на следствии, и в мемуарной литературе часто звучат их жаркие слова об Испании. Декабристы с большим усердием собирают о ней информацию, многократно обдумывают вопрос, учитывают ее опыт. Источниками информации были не только журнальная и газетная пресса, но и личные контакты. Декабристы Н. Бестужев и А. Беляев общались с испанскими инсургентами и очевидцами событий, когда были в Испании.

Общественное оживление тех лет было чрезвычайным. В Европе в те годы складывалась революционная ситуация. Во время борьбы с Наполеоном короли и императоры обещали реформы, новую жизнь своим народам – участникам борьбы. Но одержав победу, они не захотели платить по векселям. «Монархи лишь думали об удержании власти неограниченной, о поддержании расшатавшихся тронов своих, о погублении последней искры свободы и просвещения. Оскорбленные народы потребовали обещанного, им принадлежащего, - и цепи и темницы стали их достоянием! Цари преступили клятвы свои…», - писал декабрист Каховский. (II. 4. С.19)

Как и в других странах, в России народные массы также стремились к освобождению от крепостного гнета. Росла борьба между европейскими правительствами и народами, т.е. процесс борьбы против феодального строя. В атмосфере этой борьбы и выросли декабристы.

Декабристы были наиболее ярким проявлением общего процесса, их замыслы были понятны не им одним – около них был широкий круг сочувствующих. Глубоко и верно определил этот процесс один из главных деятелей движения – Сергей Муравьев-Апостол: «Распространение…революционных мнений в государстве следовало обыкновенному и естественному порядку вещей, ибо если возбранить нельзя, чтобы общество не имело влияния ни сие распространение, справедливо также и то, что если б мнения сии не существовали в России до рождения общества, оно не только не родилось бы, но и родившись не могло бы ни укрепиться, ни разрастись». (II. 4. С.20)

Стоит сказать, что движение декабристов развивалось в течение десяти лет и значительно созрело в процессе своего развития. Оно прошло ряд своеобразных и насыщенных содержанием этапов. Программа и тактика декабристов также развивалась и созревала в процессе их внутреннего роста, - конституционные проекты декабристов имеют творческую историю, неотделимую от истории их организации.

Историческая действительность подсказывала декабристам способы борьбы, заставляла задумываться над революцией. Общую возбужденную атмосферу времени, их воспитавшего, прекрасно, ярко и точно охарактеризовал один из самых выдающихся декабристов – Павел Пестель. Он писал об этом так: «Происшествия 1812, 1813, 1814 и 1815 годов, равно как и предшествовавших и последовавших времен, показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царств уничтоженных, столько новых учрежденных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных, что все сии происшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями и удобностями оные производить. К тому же имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противуположностей. То же самое зрелище представляет и вся Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать… Вот причины, полагаю я, которые породили революционные мысли и правила и укоренили оные в умах». (II. 4. С.20)

Глава 2. Восстание 14 декабря 1825 года в Петербурге

14 декабря офицеры – члены тайного общества еще затемно были в казармах их вели агитацию против солдат.

С горячей речью выступил перед солдатами Московского полка Александр Бестужев. «Я говорил сильно, меня слушали жадно», - вспоминал он позже. (II. 4. С.108) От присяги новому царю солдаты отказались и приняли решение идти на Сенатскую площадь. Полковой командир Московского полка барон Фредерикс хотел было помешать выходу из казарм восставших солдат – и упал с разрубленной головой под ударом сабли офицера Щепина –Ростовского. Был ранен и полковник Хвощинский, желавший остановить солдат. С развевающимся полковым знаменем, взяв боевые патроны и зарядив ружье, солдаты Московского полка первыми пришли на Сенатскую площадь. Во главе этих первых в истории России революционных войск шел штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Михаил Бестужев и штабс-капитан того же полка Дмитрий Щепин-Ростовский.

Полк построился в боевом порядке в форме каре около памятника Петру I. (приложение 1) Каре (боевой четырехугольник) было проверенным и оправдавшим себя боевым построением, обеспечивавшим как оборону, так и нападение на противника с четырех сторон. Было 11 часов утра. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милорадович, стал уговаривать солдат разойтись, клялся в том, что присяга Николаю правильна, вынимал шпагу, подаренную ему цесаревичем Константином надписью: «Другу моему Милорадовичу», напоминал о битвах 1812 года. Момент был очень опасен: полк пока был в одиночестве, другие полки еще не подходили, герой 1812 года Милорадович был широко популярен и умел говорить с солдатами. Только что начавшемуся восстанию грозила большая опасность. Милорадович мог сильно поколебать солдат и добиться успеха. Нужно было во что бы то ни стало прервать его агитацию, удалить его с площади. Но, несмотря на требования декабристов, Милорадович не отъезжал и продолжал уговоры. Тогда начальник штаба восставших декабрист Оболенский штыком повернул его лошадь, ранив графа в бедро, а пуля в этот же момент пущенная Каховским, смертельно ранила генерала. Опасность, нависшая над восстанием, была отражена.

Избранная для обращения к сенату делегация – Рылеев и Пушкин – еще рано утором отправилась к Трубецкому, который перед этим сам заходил к Рылееву. Выяснилось, что Сенат уже присягнул и сенаторы разъехались. Оказалось, что восставшие войска собрались перед пустым Сенатом. Таким образом, первая цель восстания не была достигнута. Это была тяжелая неудача. От плана откалывалось еще одно задуманное звено. Теперь предстоял захват Зимнего дворца и Петропавловской крепости.

О чем именно говорили Рылеев и Пущин в это последнее свидание с Трубецким – неизвестно, но, очевидно, они договорились о каком-то новом плане действий и, придя затем на площадь, принесли вместе с собой уверенность, что Трубецкой сейчас придет туда же, на площадь, и приступит к командованию. Все нетерпеливо ждали Трубецкого.

Но диктатора все не было. Трубецкой изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных действий, а на них-то и не решался Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войска на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Кто же мо догадаться, что диктатор восстания сидит в царском генеральном штабе? Члены тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли понять причины его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришел час решительных действий.

Вождь, изменивший делу революции в самый решительный момент, конечно являлся в некоторой мере (но лишь в некоторой!) выразителем классовой ограниченности дворянской революционности. Но все же неявка избранного диктатора на площадь к войскам в часы восстания – случай беспрецедентный в истории революционного движения. Диктатор предал этим и идею восстания, и товарищей по тайному обществу, и пошедшие за ними войска. Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания.

Восставшие долго выжидали. Солдатские ружья стреляли «сами». Несколько атак, предпринятых по приказу Николая конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым ружейным огнем. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицейских. Этим же занималась и «чернь», находившаяся на площади (палаш одного разоруженного жандарма был передан брату А.С, Пушкина Льву Сергеевичу, который пришел на площадь и присоединился к восставшим).

За оградой строившегося Исаакиевского собора располагались жилища строительных рабочих, для которых было заготовлено много дров на зиму. Поселок в народе называли «Исаакиевской деревней», оттуда и летело в царя и его свиту немало камней и поленьев.

Общеизвестны слова Герцена – «декабристам на Сенатской площади не хватало народа». (II. 4. С.112)

Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще не было на площади, - народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, сделать его активной силой восстания.

В течение всего междуцарствия на улицах Петербурга было оживленнее обычного. Особенно это было заметно в воскресение 13 декабря, когда прошел слух о новой присяге, о новом императоре и отречении Константина. В день восстания, еще заметно, народ стал скопляться то тут, то там у ворот казарм гвардейских полков, привлеченный толками о готовящейся присяге, а возможно, и широко распространившимися слухами о каких-то льготах и облегчения для народа, которые сейчас объявят при присяге. Слухи эти, несомненно, шли и от прямой агитации декабристов. Незадолго до восстания Николай Бестужев с товарищами ночью объезжал военные караулы у казарм и говорил часовым, что скоро отменят крепостное право и уменьшат срок солдатской службы. Солдаты жадно слушали декабристов.

Любопытно впечатление современника о том, как «пусто» в этот момент было в прочих частях Петербурга: «Чем далее отходил я от Адмиралтейства, тем менее встречал народа; казалось, что все сбежались на площадь, оставив дома свои пустыми». (II. 4. С.112) Очевидец, фамилия которого осталась неизвестной, рассказывал: «весь Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе до 150 тысяч человек, знакомые и незнакомые, приятели враги забывали свои личности и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры». (II. 4. С.112-113)

Надо отметить поразительное единодушие первоисточников, говорящих об огромном скоплении народа.

Преобладало «простонародье», «черная кость» - ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, мужики, отпущенные на оброк, «люди рабочие и разночинцы», были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья… Образовались два «кольца» народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже – их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и «опоздавший» народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших «позже» и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями.

Основным настроением этой народной массы, которая по свидетельствам современников, исчислялась десятками тысяч человек, было сочувствие восставшим. Николай сомневался в своем успехе, «видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя еще, чем кончится». Он распорядился заготовит экипажи для членов царской семьи с намерением «выпроводить» их под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадежным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. О том же говорило поручение охраны дворца саперам: очевидно, при охране Зимнего дворца мерещились даже какие-то наспех возведенные укрепления для батарей. Николай еще яснее выразил эти настроения, записав, что в случае кровопролития под окнами дворца «участь бы наша была более чем сомнительна». И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории – это то, что нас с тобой тогда не пристрелили». (II. 4. С.113-114)

В этих условиях Николай прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Оба уже находились в Зимнем дворце для благодарственного молебна по случаю присяги Николаю. Но молебен пришлось отложить. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных в делах присяги, «архипастырей». Решение ухватится за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам». Если бы митрополиты уговорили восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.

Вид приближающейся духовной делегации был довольно внушителен. Узорчатый зеленый и пунцовый бархат облачений на фоне белого снега, сверкание бриллиантов и золота на панагиях, высоких митрах и поднятых крестах, два сопровождающих дьякона в пышных, сверкающих парчой стихарях, надетых для торжественного придворного богослужения, - все это должно было приковать к себе внимание солдат.

Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали кричать ему из рядов, по авторитетному свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул… Ты – изменник, ты дезертир, николаевский калугер. Не верим вам, пойдите прочь!.. Это дело не ваше: мы знаем, что делаем…» (II. 4. С.114)

К восставшим подходило огромное подкрепление. Справа по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, отряд восставших лейб-гренадер. С другой стороны вступали на площадь ряды моряков – гвардейский морской экипаж. Это было крупнейшим событием в лагере восстания: его силы сразу увеличились более чем вчетверо.

Внезапно митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время, как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец.

Таким образом, порядок прибытия восставших полков на площадь был следующий: первым пришел лейб-гвардии Московский полк с декабристом Александром Бестужевым и его братом Михаилом Бестужевым во главе. За ним (значительно позже) – отряд лейб-гренадер – 1-я фузилерная рота декабриста Сутгофа со своим командиром во главе; далее – гвардейский морской экипаж под командой декабриста капитан-лейтенанта Николая Бестужева (старшего брата Александра и Михаила) и декабриста лейтенанта Арбузова. Вслед за гвардейским экипажем вступили на площадь последние участники восстания – остальная, наиболее значительная часть лейб-гренадер, приведенная декабристом поручиком Павловым. Рота Сутгофа примкнула к каре, а матросы построились со стороны Галерной другим воинским построением – «колонной к атаке». Пришедшие позже лейб-гренадеры под командой Панова составили отдельное, третье на Сенатской площади, построение – вторую «колонну к атаке», расположенную на левом фланге восставших, ближе к Неве. На площади собралось около трех тысяч восставших солдат при 30 офицерах-декабристах – строевых начальниках. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах. Артиллерии у восставших не было. Все восставшие были пехотинцами.

За час до конца восстания декабристы выбрали нового «диктатора» - князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки и сосредоточить на площади против восставших вчетверо большие воинские силы, причем в его войсках были кавалерия и артиллерия, которыми не располагали декабристы. В распоряжении Николая было 36 артиллерийских орудий. Восставшие, как уже сказано, были окружены правительственными войсками со всех сторон.

Короткий зимний день клонился к вечеру. «Пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте», - вспоминали потом декабристы. (II. 4. С.116)       Наступили ранние петербургские сумерки. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повел бы себя активнее. Из рядов войск, стоявших на стороне императора, начались перебежки к восставшим. Делегаты от некоторых полков, стоявших на стороне Николая, уже пробирались к декабристам и просили их «продержаться до вечера». Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своем дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни».

Николай дал приказ стрелять картечью. Команда раздалась, но выстрела не последовало. Канонир, зажегший фитиль, не вложил его в пушку. «Свои, ваше благородие», - тихо ответил он набросившемуся на него офицеру. (II. 4. С.116) Офицер Бакунин выхватил запал из рук солдат и выстрелил сам. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов – именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнем, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались – началось бегство, падали раненые и убитые. «В промежутках выстрелов можно было слышать, как кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала», - писал позже декабрист Николай Бестужев. (II. 4. С.116) Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лед, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Гневы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лед – лед раскалывался, многие тонули. Попытка Бестужева не удалась.

К ночи все было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, - говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число жертв было гораздо значительнее – картечь на близком расстоянии косила людей. По приказу полиции кровь засыпали чистым снегом, спешно убирали убитых. Всюду ходили патрули. На площади горели костры, от полиции послали по домам с приказом, чтобы все ворота были на запоре. Петербург походил на город, завоеванный врагам.

По документы чиновника Министерства юстиции по статистическому отделению С.Н. Корсакова, опубликованный П.Я. Канном. В документе одиннадцать рубрик. В них написано, что в день 14 декабря было «убито народа»: «генералов – 1, штаб-офицер – 1, обер-офицеров разных полков -17, нижних чинов лейб-гвардии Московского полка – 93, Гренадерского – 69, (морского) экипажа гвардии – 103, Конного – 17, во фраках и шинелях – 39, женского пола – 9, малолетних – 19, черни – 903. Общий итог убитых – 1271 человек». (II. 4. С.117)

В это время на квартире Рылеева собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как держать себя на допросах… Отчаянию участников не было границ: гибель восстания была очевидна.

В ночь на 15 декабря в Зимний дворец начали свозить арестованных.

Своим горьким опытом декабристы показали следующим поколениям, что протест ничтожной горсточки революционеров бессилен без поддержки народа. Неудачей своего движения, всем своим, по словам Пушкина, «скорбным трудом» декабристы как бы завещали последующим революционерам строить свои планы в расчете на активное участие народных масс. Тема народа как главной силы революционной борьбы прочно вошла с тех пор в сознание деятелей революционного движения. «Декабристам на Исаакиевской площади не хватало народа», - сказал преемник декабристов Герцен, - и эта мысль уже была результатом усвоения опыта декабристов.

Глава 3. Следствие и «Суд» над декабристами

Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря в Петербурге начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к самому Николаю I в Зимний дворец, из которого, по меткому выражению декабриста Захара Чернышева, в эти дня «устроили съезжую». Николай сам выступал в роли следователя и допрашивал арестованных (в комнате Эрмитажа). После допросов «государственных преступников» отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с личными записочками царя, где указывалось, в каких условиях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушин был, например, прислан со следующей царской запиской: «Присылаемого Якушина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея». (II. 4. С.130)

Следствие было сосредоточено не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.

Поведение декабристов на следствии было различно. Многие из них не проявили революционной стойкости, потеряли почву под ногами, каялись. Плакали, выдавали товарищей. Но были случаи и личного геройства, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. В числе стойких и державших себя с достоинством были Лунин, Якушкин, Андреевич 2-й, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинскийц и другие. Пестель сначала отвечал на все вопросы полным отрицанием: «Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существовании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к достижению оной», - отвечал он, например, на вопрос о цели тайного общества. Позже, многими выданный, он был вынужден давать подробные ответы.

С.Г. Волконский на вопрос: в какое время, и в каких местах предполагало общество начать открытию свои действия, ответил: «Точнаго времени к исполнению сего назначаемо не было или мне не сообщено было. Из разговора знаю что Петер: сочлены говорили что сие надобно предпринять вне Петербурга а Южныя что иначе не будеть сие дейтсвие произведено с успехом как начав оное в столице Пестель мне сказал в декабре 1825 Года что надоюбно быть в готовности к 1-му Маию 1826 но как сие было сообщено уже по кончине Государя Императора я полагаю что сие было мне сказано более чтоб я разпространял сообратство в 19-й Дивизии, в которой были сочленами я и Капитан Фокт. К исполнению же всякого предприятия не для принесения чрез сие себе оправдания, но для объяснения того в чем убежден, собственное наше пред собою уверенность о малых наших способов не дающих никакого правдоподобия к успеху – а может быть и упреки нашей совести препядствовали к исполнению». (I. 1. С.117-118)

«Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному, - гордо отвечает следователям Лунин. – Открыть имена их (членов) почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить Братьев и друзей». (II. 4. С.131)

Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов, прорвалась у него мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, почему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: «Теперь легко сказать: «Должно было донести», ибо все известно и преступление совершилось. Но тогда не позволительно ли мне было, по крайней мере, отложить на некоторые время донесение. Но, к нещастию их, обстоятельства созрели прежде их замыслов и вот отчего они пропали». Набранные курсивом слова Николая I дважды подчеркнул, а над словами «но к нещастию» поставил одиннадцать восклицательных знаков, причем справа, на полях около этого места поставил еще один, дополнительный – двенадцатый – восклицательный знак огромного размера. (II. 4. С.131)

Но вместе с тем многие следственные дела декабристов содержат многочисленные покаянные обращения к царю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся «преступников», клятвы заслужить прощение. Так как заключенными в Петропавловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. Заковывание «в железа» было формой физической пытки (других форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки – запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и пр.

Царские власти были заинтересованы в широком оповещении дворянского общества о якобы «глубоком раскаянии» заключенных, признающих-де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. И для этой цели широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один документ, представлявший собой объединение трех писем – предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабриста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем: об этом ярко свидетельствует особое «дело» канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные письма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и пр.

Во время следствия очень быстро – при первых же допросах – прозвучало имя А.С. Пушкина. Открылось, какое огромное значение имели для декабристов его стихи. Немало вольнодумных стихов Рылеева, Языкова и других известных и безвестных поэтов – нашлось при обыске и было записано в допросах.

Николай Iособенно боялся стихов; они могли легко распространиться, их могли списать или запомнить наизусть даже писцы Следственной комиссии. Поэтому во время следствия царь отдал приказ, который никогда не забудет история русской литературы: «Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи». (II. 4. С.132) Приказ был выполнен, стихи были сожжены; среди них, вероятно, было много произведений, так и оставшихся нам не известными, немало и пушкинских стихов. Случайно уцелела запись лишь одного пушкинского стихотворения «Кинжал». Его записал на память по требованию следствия декабрист Громнитский (член Общества соединенных славян). Бестужев-Рюмин, показал он, «в разговорах своих выхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть одно…не менее вольнодумное. Вот оно…» Далее следовал записанный наизусть текст пушкинского «Кинжала». Его не удалось «вынуть и сжечь» согласно царскому приказу: он расположился на двух смежных страницах показаний, обороты которых были заняты важными текстами допроса, не подлежавшими уничтожению. Тогда военный министр Татищев, председатель Следственной комиссии, все же нашел выход из положения: он густо зачеркнул текст пушкинских стихов, в начале и конце поставив «скрепу» следующего содержания: «С высочайшего соизволения вымарал военный министр Татищев». (II. 4. С.133)

Но Герцен указал и на значение выступления декабристов для последующих борцов за революцию, связал с ними новое поколение борцов, к которому принадлежал он сам, и связь эта прочно утвердилась в революционной традиции и научной литературе: «Пушкин на Исаакиевской площади разбудил целое поколение». (II. 3. С.15) «В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу, - писал Жуковский поэту, томившемуся в ссылке в Михайловском. – Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством». (II. 4. С.133)

Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глубокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на следствии, после чего читали заранее заготовленный приговор и вызывали следующий «разряд». «Разве нас судили? – спрашивали потом декабристы. – А мы и не знали, что это был суд…»

Пятеро декабристов были поставлены «вне разрядов» и приговорены к четвертованию. Но Николай заменил четвертование повешением.

Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: «Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным… Верховный Уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховсковскому приговор суда определенной, сих преступников, за их тяжкие злодеяния, повесить». (II. 4. С.133)

Утро было мрачное и туманное. В некотором отдалении от места казни собралась толпа народа.

Начальник кронверка позже рассказывал: «Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое преступников…рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни продлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно». (II. 4. С.134)

Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости и разместили в два каре: в одно – принадлежавших к гвардейским полкам, в другое – прочих. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чинов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, срывали с них эполеты и мундиры и бросали в огонь пылающих костров.

Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в это утро исполнили над ними приговор разжалования на флагманском корабле адмирала Кроуна. Мундиры и эполеты были с них сорваны и брошены в воду. «Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истреблять всеми четырьмя стихиями – огнем, водою, м и землею», - пишет в своих воспоминаниях декабрист В.И. Штейнгель. (II. 4. С.134)

Часть солдат-декабристов была прогнана сквозь строй меньшее количество раз, менее активные были лишены знаков отличия и сосланы на Кавказ; туда же был отправлен и весь штрафной Черниговский полк.

Первое в истории России революционное выступление потерпело поражение. Свыше 120 человек декабристов было сослано на разные сроки в Сибирь, на каторгу или поселение. Разжалованные в рядовые были сосланы на Кавказ. Были декабристы, побывавшие в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и др.): по отбытии известного срока наказания в Сибири они в качестве «милости» были определены рядовыми в Кавказскую армию, где производились военные действия.

Глава 4. Сибирская каторга и ссылка

Отправка в Сибирь началась в июле 1826 г.; «преступники» препровождались туда большей частью в повозках, скованными, в сопровождении фельдъегерей. Каторжные работы отбывались сначала главным образом в Нерчинских рудниках. Сюда ко многим декабристам приехали жены. Они не воспользовались разрешением Николая I вторично выйти замуж и бросили ради мужей декабристов свободную и обеспеченную дворянскую жизнью. Революционная традиция высоко чтит этих женщин. О подвиге жен декабристов подробно я расскажу в следующей главе. Памятником преклонения перед ними является поэма Некрасова «Русские женщины». Особо надо отметить Александру Григорьевну Муравьеву (жену Никиты Муравьева). Взявшую на себя передачу декабристам революционного стихотворения Пушкина – послания декабристам в Сибирь.

                              Во глубине сибирских руд

                              Храните гордое терпенье,

                              Не пропадет ваш скорбный труд

                              И дум высокое стремленье, -

Писал Пушкин декабристам: он верил в правоту их дела. Все мы знаем эти революционные стихи наизусть. Смелая женщина, несмотря на большой риск, передал эти стихи декабристам. От имени декабристов Пушкину ответил декабрист Александр Одоевский. Рукой, закованной в цепи, он писал:

                          Но будь покоен, бард! Цепями,

                          Своей судьбой гордимся мы

                           И за затворами тюрьмы,

                           Как встарь, смеемся над царями.

                           Наш скорбный труд не пропадет;

                           Из искры возгорится пламя

                           И просвещенный наш народ

                            Сберется под святое знамя. (II. 4. С.136)

К осени 1827 г. всю каторжную «колонию» декабристов перевели в Читу. Но боязнь побега заставила правительство подумать о специальной тюрьме, где декабристы были бы изолированы и не могли бы найти сообщников для пугавшего правительство побега.

Однако в связи с этим необходимо сказать о таком событии, как заговор в Зерентуйском руднике. Он был организован в 1828 г. членом Общества соединенных славян И. Сухиновым, сыгравшим значительную роль в восстании Черниговского полка.

После восстания Сухинова бежал, долгое время скрывался, был арестован и сослан на каторгу. Вместе со своими товарищами Мозалевским и Соловьевым он отбывал каторгу отдельно от других декабристов – в Зерентуйском руднике. Нас каторгу Сухинов принес самую жгучую ненависть к правительству: «Вредить правительству чем бы то ни было, - вспоминают о нем его близкие товарищи, - сделалось для него потребностью; освободить себя и всех было его любимой мыслью. Он жил только для того, чтобы до последней минуты быть вредным правительству. Любовь к Отечеству, составляя всегда отличительную черту его характера, не погасла, но, п о словам самого Сухинова, она как бы превратилась в ненависть к торжествующему правительству». (II. 4. С.137)

Сухинов составил план обширного приговора, имевшего целью освободить декабристов и всех остальных каторжан Нерчинского округа. Но он не искал среди самих декабристов союзников и помощников в выполнении своего замысла. Не надеясь на их поддержку, он стал вербовать сторонников из среды других каторжан, вероятно, в большинстве случаев крестьянского происхождения.

План заговора, по материалам следствия, был таков: решено было навербовать большую группу сторонников, затем в назначенный день и час поднять восстание – сначала в Зерентуйском руднике. Захват оружия был обязательным условием восстания. Товарищ Сухинова Соловьев рассказывал, что заговорщики, готовясь к выступлению, в лесу тайком «лили пули, делали патроны, которых более 1000 было сделано». (II. 4. С.137) Было решено в начале действия прежде всего напасть на цейхгауз, захватить солдатские ружья с патронами, затем идти «в казармы, где проживают рабочие», поднять их, разбить тюрьму, освободить «колодников», а тюремных чиновников самих «посадить в тюрьму и зажечь». Далее восстание должно было перекинуться на Нерчинские рудники. Но нашелся предатель – участник заговора ссыльный Алексей Казаков: он выдал рудничному начальству заговорщиков и их планы. Предательство было открыто. Казаков был убит заговорщиками, но было уже поздно. Участники заговора были арестованы и предстали перед судом.

Заговор в Зерентуйском руднике заставил правительство поторопиться с тюремным строительством. Местом для новой тюрьмы был выбран Петровский каторжный завод близ Иркутска, куда декабристы были переведены из Читы осенью 1830 г. Они должны были содержаться там в камерах без окон под бдительнейшим надзором не отходящих от них часовых.

Длительный переход на Петровский завод декабристы прошли пешком. На пути к ним пришла весть о революции 1830 г. во Франции. Они встретили это известие с восторгом.

Условия каторги были, конечно, они тяжелы. Среди декабристов были случаи психических заболеваний.

Очень тяжелым оказалось и положение ссыльнопоселенцев: каторга в Сибири, вопреки предположениям правительства, оказалась чуть ли не более «легким» наказанием, чем поселение. Незнакомые с условиями сибирской жизни правительственные чиновники в Петербурге руководствовались при размещении ссыльнопоселенцев лишь географической картой. Между чем часто какой-нибудь заштатный «город», назначенный для поселения, фактически как город и в природе-то не существовал, а оказывался крохотным поселком из двух-трех юрт. Попавшие туда декабристы страдали от невозможно тяжелых условий жизни, голода, отсутствия медицинской помощи, невозможности найти работу.

Но в каторжной тюрьме и в ссылке декабристы не теряли связей с жизнью русской и общеевропейской: книги, журналы, газеты, письма родных и друзей, позднее общество сибирской интеллигенции позволяло им быть к курсе политических событий, публицистики, новостей науки, литературы и искусства. Они не отстали от жизни и по выходе на свободу не только легко ориентировались в сложной и возбужденной обстановке конца 50-х – начала 60-х годов, но некоторые из них выдвинулись как видные деятели крестьянской реформы. Политическое развитие декабристов в сибирский период ложилось в русло общей закономерности политического развития русского общества и представляет своеобразный его вариант.

В 1856 г., после смерти Николая I, в связи с коронацией нового императора Александра II был издан манифест об амнистии декабристов и разрешении им возвратиться из Сибири. В живых декабристов оставалось только человек сорок - около ста человек уже погибли на каторге и в ссылке.

Многие декабристы возвратились, но некоторые остались в Сибири. Декабрист Горбачевский, например, и после этого разрешения остался на Петровском заводе: связи с европейской Россией были у него разорваны, родных там не осталось, а те, кто остался, уже были чужими людьми.

Возвратившись после амнистии в европейскую Россию, некоторые декабристы (например, Оболенский) приняли участие в крестьянской реформе 1861 г., оказавшись на стороне либерального помещичьего лагеря. Но были декабристы, резко отрицательно отнесшиеся к куцей крестьянской реформе, руководимой дворянами-крепостниками. В их числе был и только что упомянутый член Славянского общества И. Горбачевский. «Постепенность, переходное состояние, благоразумная медленность – все это для меня такая философия, которую я никогда не понимал, - писал он своему другу Оболенскому. – помещикам сказать стоило бы только (крестьянам) – делайте, что хотите, берите свое и что вам нужно и необходимо тоже, идите, куда хотите… управляйтесь сами, как знаете». (II. 4. С.140) Горбачевский предвидел неизбежность крестьянских восстаний в связи с реформой: «струна была слишком натянута, чтобы пущенная стрела не пошла прямо к цели».

На мой взгляд, в конце этой главы следует обязательно сказать о том, что сосланные декабристы оказали влияние и на культуру Сибири. Они основывали там школы, создавали библиотеки, лечили народ, вводили новые сельскохозяйственные усовершенствования. Например, Батеньков был автором работы о Сибири. Таким образом, движение декабристов теснейшими и многообразными связами соединено с русской культурой и внесло немалый вклад в ее развитие.

Глава 5. Подвиг любви бескорыстной

Жизнь и деятельность жен декабристов в Сибири

За осужденными декабристами последовали в Сибирь их жены, невесты, матери, сестры. Они шли на добровольное изгнание, несмотря на слезы родственников, многочисленные препятствия, противодействия властей.

Дамы, принадлежавшие к благородному сословию, получившие нередко аристократическое воспитание, вечно окруженные многочисленной прислугой, бросали уютные усадьбы ради того, чтобы жить рядом с близкими им людьми, невзирая на любые лишения, как простолюдинки. На протяжении полутора столетий Россия хранит светлую память о них.

Женщинами-декабристками двигала не только любовь к мужьям, братьям, сыновьям, но и высокое сознание общественного долга, представление о чести. Выдающийся врач-терапевт М.А. Белоголовый, воспитанник декабристов, говорил о них как о «высоких и цельных по своей нравственной силе типах русских женщин». Он видел в них «классические образы самоотверженной любви, самопожертвования и необычной энергии, образцы, какими вправе гордиться страна, вырастившая их». (II. 9. С.320)

Однако, мало было решиться навсегда уехать за близкими в Сибирь – женщинам приходилось долго и упорно добиваться у царя разрешения на отъезд. Николай I опасался общественного резонанса, вызванного героизмом родовитых дворянок. Царь полагал, что это возбудит «слишком много участия» к сосланным. Выезжающие в Сибирь супруги декабристов были обязаны подписать документ, в котором говорилось, что они превращаются в жен ссыльно-каторжных с потерей всех дворянских прав и привилегий.

Трубецкая, за нею Волконская и Муравьева, обогнали в пути некоторых декабристов. Михаил Фонвизин 26 февраля 1827 года, находясь «за сто двадцать верст не доезжая Иркутска», посылает жене письмо с «комиссионером К. Волконской»: «Трубецкая, Волконская и Муравьева поехали за Байкал – их заставили подписать отречение от знания их, и я опасаюсь, что их положение будет тягостно». (II. 7. С.33)

Примеру первых тут же последовали Е. Нарышкина и А. Ентальцева. В марте 1828г. на каторгу в Читинский острог приехали еще две жены – Давыдова и Фонвизина, и невеста Анненкова – Полина Гебль. В августе 1830г., при переходе каторжан из Читинского острога в Петровский завод, к ним примкнули А.В. Розен и М.К. Юшневская. Наконец в сентябре 1831г. в Петровском заводе состоялась свадьба Василия Ивашина с приехавшей к нему Камилой Ле-Дантю.

Эти одиннадцать были самые разные по социальному положению и материальной обеспеченности, по характеру и уровню культуры. Из титулованной знати – княгиня Волконская и Екатерина Трубецкая, урожденная графиня Лаваль; Александра Григорьевна Муравьева – из графского рода Чернышевых, одного из самых богатых в России. Елизавета Петровна Нарышкина – дочь графа Коновницына, генерала, бывшего военного министра. Генеральша Наталья Дмитриевна Фонвизина – из рода Апухтиных. Они не только знатные, но и достаточно богаты. Другая генеральша – Мария Казимировна Юшневская, урожденная Круликовская, - похвастать богатством не могла. Получив разрешение на отъезд в Сибирь, она продает на дорогу последнюю шубу и серебряные ложки. Такая же «середнячка» и баронесса Розен – Анна Васильевна Малиновская, дочь первого директора знаменитого Царскосельского лицея. Есть среди одиннадцати и совсем незнатные. Александра Ивановна Потапова, дочь мелкого чиновника, еще в 1819г., 17 -летней девушкой сошлась с родовитым В.Л. Давыдовым. Мезальянс этот долго – до мая 1825г. не был официально оформлен. Поэтому уже после осуждения Давыдова его братьям пришлось немало похлопотать об усыновлении собственных детей «политически мертвым отцом». Безродной была и жена армейского подполковника Ентальцева – Александра Васильевна Лисовская. От своего первого мужа – игрока – она сбежала, оставив малолетнюю дочь. После смерти Ентальцева Александра Васильевна сильно нуждалась и жила на пособие от казны. Две француженки – Полина Гебль и Камила Ле-Дантю – так же не могли похвастаться высоким положением в обществе. Гебль жестоко бедствовала в детстве, до замужества работала в Москве продавщицей модного магазина. Мать Камилы была гувернанткой в доме будущих родственников – Ивашевых.

По возрасту женщины тоже разные. Самые старшие из них были Юшневская и Ентальцева. В 1830г., когда Мария Казимировна приехала в Сибирь, ей было 40 лет. Примерно столько же и Александре Васильевна Ентальцевой. Следующая по старшинству – Анна Васильевна Розен. Остальные восемь родились уже в первом десятилетии XIX века, все они приехали в Сибирь, когда им не исполнилось и тридцати лет. Марии Волконской не было и двадцати двух лет; Муравьевой, Фонвизиной и Камиле Ле-Дантю в момент их приезда было по двадцать три года; Нарышкиной и Давыдовой – по двадцать шесть лет; Трубецкой – двадцать семь, а Анненковой – двадцать восемь. Каждая из них шла своим путем.

Идя на добровольное изгнание, эти мужественные женщины хотели соединиться со своими горячо любимыми мужьями, женихами, братьями, сыновьями, и облегчить их участь. В этом стремлении героических женщин не остановили даже жестокие условия подписки, которую каждая из них давала при выезде из Иркутска дальше на восток.

Вот эта подписка: «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе, и потеряет прежние звания, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльно-каторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений… Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне.

Ни денежных сумм. Ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления.

Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших». Особенно зловещими были слова: «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне». (II. 1. С.133-134)

Давая подписку, декабристки, очевидно, понимали, что их переезд на жительство в Сибирь с отказом от привилегий дворянской жизни, не может не получить политического значения и общественного значения.

В ответ на удивление окружающих по поводу принятого решения последовать за мужьями в Сибирь, М.В. Волконская говорила: «Что же тут удивительного? 5000 женщин каждый год делают добровольно то же самое». (II. 1. С.134) Она имела в виду жен крепостных крестьян и рабочих, ежегодно следовавших добровольно в Сибирь вслед за осужденными мужьями на каторгу и в ссылку.

Приехав в Сибирь, женщины окружили узников лаской и заботой, взяли на себя все хозяйственные обязанности: закупали продовольствие, готовили еду, шили для всех узников, не только для своих мужей. «Довести до сведения Александры Григорьевны о каком-нибудь нуждающемся, - вспоминает И.Д.Якунин, - было всякий раз оказать ей услугу, и можно было оставаться уверенным, что нуждающийся будет ею спокоен». (II. 7. С.74-75) Ежедневно Муравьева посылала в каземат несколько блюд, забывая об обеде для себя и обожаемого Никиты. Однажды в присутствии Якунина горничная доложила Александре Григорьевне, что из каземата приходили за салом, но та отказала, потому что сала оставалось очень мало. Муравьева тут же приказала отослать в каземат все, что у них было.

Теснота в остроге, кандальный звук (кандалы снимали только в бане и в церкви) раздражали и без того измученных людей, но вместе с тем совместная жизнь имела много плюсов. «Каземат нас соединил вместе, дал нам опору друг в друге и, наконец, через наших ангелов-спасителей – дам, соединил нас с тем миром, от которого навсегда мы были оторваны политической смертью, соединил нас с родными, дал нам охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами, наконец, дал нам материальные средства к существованию и доставил моральную пищу для духовной нашей жизни». Так писал Михаил Бестужев. (II. 7. С.59)

Заключенные в Читинском остроге жили артелью, все вещи и книги были общими. Средний годовой пай составлял 500 рублей. Малоимущие платили, сколько могли. Женатые вели самостоятельное хозяйство, но делали при этом крупные взносы в артель: Трубецкой, Волконский, Муравьев – от двух до трех тысяч в год, Нарышкин – до тысячи.(II. 7. С.59)

Женщины жили вблизи тюрьмы в простых деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, рубили дрова, топили печь. Тут, правда, не всегда все проходило гладко. Полина Анненкова вспоминает: «…Дамы наши часто приходили посмотреть, как я приготовляю обед и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог». Когда надо было чистить курицу, «со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все сделать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться, но в этом была не их вина, конечно. Воспитанием они не были приготовлены к такой жизни, а меня с ранних лет приучали ко всему. Нужда». (II. 7. С.59-60)

Сергей Трубецкой в Петровском заводе говаривал часто: «На что нам окна, когда у нас четыре солнца!» - имея в виду кроме своей жены, Нарышкину, Фонвизину и Розен, живших с ними в одном тюремном отделении. (II. 7. С.75)

Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Иван Пущин пишет о Муравьевой: «Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуту первых годов нашего исключительного существования». (II. 7. С.75)

Конечно, страдания физические, испытываемые женщинами, не приученными к труду и к тому, что обслуживать даже самих себя, были ничто в сравнении с моральными. Аристократка Трубецкая привыкла к изысканной кухне, иногда была вынуждена «сидеть на черном хлебе с квасом». Эта избалованная княжна в Благодатском руднике ходила в истрепанных башмаках и обморозила себе ноги, т.к. из теплых башмаков сшила шапочку товарищу мужа.

Подневольная жизнь, суровый климат, переживания, беспокойство, нужда – все это, конечно, не проходило бесследно. Поэтому так часто в письмах женщин слышатся жалобы на раннюю старость. «Нынешней зимой мы все немного   постарели   –   от   простуды,   а   мы   с   мужем - от     старости, - пишет 37- летняя Давыдова. – В Сибири она как-то быстрее приходит, не для туземцев, а для такого рода переселенцев как мы. Из товарищей мужа трех не найдется без седых волос и заметных морщин, хотя стариков не много. Если бы кто из знакомых наших в России увидел нас теперь, то уж верно бы не узнал». (II. 7. С.99-100)

Все женщины по прибытии в Сибирь давали подписку об отказе от семейной жизни. Свидания с мужем разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому женщины часами сидели на большом камне против тюрьмы, чтобы перекинуться несколькими словами с узниками.

Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор стала демонстративно устраивать перед тюрьмой настоящие приемы: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато сколько радости это доставляло заключенным! Александр Одоевский по поводу женских визитов сочинил восторженные стихи:

                       Вдруг ангелы с лазури низлетели,

                        Явилися как дочери земли,

                        И узникам с улыбкой утешенья

                        Любовь и мир душевный принесли. (II. 7. С.60)

Но каторга оставалась каторгой. Однажды, находясь в камере мужа, Александра Григорьевна Муравьева подверглась оскорблению со стороны пьяного офицера. На ее крик сбежались все заключенные, в числе которых был и ее брат. Схватили взбешенного офицера, тот дал команду часовым идти ему на помощь. С трудом удалось погасить конфликт и сдержать солдат от «подавления бунта».

Большая заслуга женщин и в том, что они, находясь в Сибири, связывали узников с внешним миром, с родственниками. Власти изолировали самих декабристов и хотели заставить всех забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает А.Г. Муравьева и через тюремную решетку передает Пущину стихи А.С. Пушкина. «Воспоминания поэта – товарища лицея, - вспоминал Иван Пущин через 27 лет после происшедшего, - точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевна за эту утешительную минуту». (II. 7. С.78) Стихотворные строки «Во глубине Сибирских руд…» рассказали декабристам, что о них не забыли, что их помнят, им сочувствуют. Женщины пишут от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов, получают для них посылки и корреспонденцию, выписывают для них газеты и журналы – русские и иностранные. И эта деятельность принимала общественный характер, ибо информация о сибирских заключенных распространялась далеко за пределы родственного круга. Каждой женщине приходилось писать 10, а то и 20 писем в неделю. Особенно обширный круг корреспондентов был в Волконской и Трубецкой, лично знакомых со многими родственниками каторжан. Их «норма» доходила до 30 писем в «почту». (II. 7. С.79) Нагрузка эта была столь весомой, что иногда не оставалось времени писать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего, - пишет Давыдова дочерям, - У меня столько хлопот теперь и на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для тех нескольких строк…» (II. 7. С.79)

И какая это была переписка! Почта из Петербурга в Сибирь отправлялась один раз в неделю. При этом письма проходили тройную цензуру: комендант (иногда читал до 100 писем «в почту»), канцелярия иркутского генерал-губернатора, III отделение. Полтора-два месяца пути. Российское бездорожье. Разливы рек или метели. Перепутанные адреса. Неудивительно, что письма иногда путешествовали несколько месяцев. Девять писем написала Мария Волконская скончавшейся свекрови, а сама в течение трех месяцев получала от родных поцелуи умершему в Чите ребенку. В день кончины Чернышевой, матери приснилось письмо от Александры, в котором она спрашивала: «Бедная маменька, что делается теперь у Вас?». (II. 7. С.79) Часто письма пропадали, и не только на сибирских просторах, но и в столицах.

Согласно правилам «жены преступников, живущие в остроге или вне его стен, не могут посылать письма иначе, как вручая их открытыми коменданту. Всякое письменное сообщение иным способом воспрещается». (II. 7. С.80) Известно, что и «преступники», и их жены находили много способов, чтобы нарушить эти правила.

Для нелегальной переписки декабристы и их жены использовали коробки с двойным дном, ящики для табака и т.п. В «секретных» же случаях недостатка не было. Вероятно, главными посредниками между каторжанами и их родственниками выступали сибирские купцы.

Старые связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников. Волконская, Трубецкая, Муравьева, Нарышкина, Фонвизина засыпали письмами Петербург, рассчитывая на близость родственников ко двору: старик Чернышев, сын и зять которого были сосланы в Сибирь, не лишился царской милости; состоят при дворе сестра и мать Сергея Волконского; на балы к графине Лаваль по-прежнему съезжается «весь Петербург»; у Е.Ф. Муравьевой друзья в ученом и литературном мире, среди которых В.А. Жуковский, близкий к Николаю, жена министра Канарина – родственница Екатерины Федоровны и сестра декабриста Артамона Муравьева.

На четвертом году заключения с узников сняли кандалы. Николай Бестужев сделал из них женщинам кольца, которые они с гордостью носили. М.К. Юшневская, не видевшая мужа в кандалах, через десять лет после этого обещает брату мужа переслать «железное кольцо, оправленное в золото. Оно будет из желез, которые носили все наши страдальцы», а так же «железный крестик, сделанный из выломанного кусочка железа у окошечной решетки из того номера и того каземата, в котором жил твой брат и я с ним». (II. 7. С.67)

После снятия кандалов комендант С.Р. Лепарский стал разрешать узникам выходить из тюрьмы под конвоем. Мужья начали каждый день навещать жен. Потом и другим заключенным разрешили ходить в дома к женатым, но только по одному человеку в каждый день и не иначе, как по записке дамы, просившей коменданта под каким-либо предлогом позволить такому-то посетить ее.

Женщины не только утешали, они как бы «цементировали», сплачивали узников. Присутствие женщин сыграло огромную роль в каторжной жизни декабристов.

Уже самый факт приезда женщин в Сибирь, моральной поддержки осужденных, значил очень много. Об этом больше всех и лучше всех говорили и писали сами декабристы, при этом с такой восторженностью, характерной для их времени, которая в наши дни кажется даже чрезмерной.

Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов, а затем и первых «каторжных» детей, которые считались воспитанниками всей колонии. С тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме, по вечерам собирались все вместе. Сергей Волконский – хороший рассказчик, его жена хорошо поет и играет на фортепиано, иногда читали вслух. «Явилась мода читать в их присутствии при собрании близкого кружка, образовавшегося вокруг каждого женатого семейства, литературные произведения не слишком серьезного содержания, и то была самая цветущая пора стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров». (II. 7. С.76)

Конечно женщины, мало осведомленные о прошлой идейной жизни собственных мужей, на каторге значительно приблизились к ней. Разделяя наказания революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря», они становились их соучастницами.

«Вообрази, как они мне близки, - пишет М.К. Юшневская из Петровского завода деверю. – Живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых любезных родных наших». (II. 7. С.77)

После того, как женатые построили свои дома и стали жить в них вместе с женами, в Петровском заводе образовалась целая улица, названная Дамской и запечатленная на акварельном рисунке Николая Бестужева.

Духовная жизнь декабристов на каторге была весьма интенсивной.

В Петровском заводе, где из двух с небольшим тысяч жителей три четверти составляли каторжники, сосланные за особо тяжкие преступления, поротые и клейменные, сотня образованных людей начала новую эпоху. Продолжались занятия науками в кружках по интересам. Работал, например, кружок «Конгрегация» во главе с умным и прекрасно образованным Бобрищевым-Пушкиным. Его участники, среди которых была прелестная Фонвизина, увлекавшаяся богословием, обсуждали религиозно-нравственные проблемы. В библиотеке декабристов имелось более 6000 томов. Выписывали 22 периодических издания. Для декабристов это было необходимо: они не только светло и печально отмечали 14 декабря, но и стремились осмыслить восстание, его последствия. В память о Сергее Муравьева-Апостоле, который завещал запечатлеть историю восстания, обитатели завода решили написать воспоминания. Мемуары многих декабристов читатели так и не увидели, но сочинения Завалишина, Горбачевского, Пущина, Бестужевых и других авторов хорошо известны. Они представили свою, декабристскую, трактовку этого великого исторического события. Вместе с тем декабристы изучали историю края. В их библиотеке было большое собрание атласов и географических карт.

В Петровском заводе сформировалась большая артель, которая заботилась о содержании и пропитании узников. Артельщики покупали скот, откармливали его, шили одежду и сапоги, открыли свою аптеку и цирюльню. Провожая товарищей на поселение, выдавали денежное пособие тем, кто не имел богатых родственников. Помогали рабочим завода деньгами и одеждой, научили местных жителей разводить огороды. Большая артель жила по Уставу из 13 разрядов и 106 параграфов. Ее возглавлял избиравшийся на определенный срок «хозяин» - главный артельный распорядитель. Каждый вносил свой вклад в общее дело: Бестужевы шили фуражки, Артамон Муравьев был токарем, Трубецкой лучше других штопал чулки, Оболенский кроил одежду. В «соревновании» огородников лучшим оказался Раевский, который едва ли не первый в Прибайкалье вырастил на своем огороде арбузы. Эти князья и графы, ранее никогда не занимавшиеся физическим трудом, превратились в превосходных мастеров. Полученная в артели закалка помогла многим декабристам на поселении.

Дочь енисейского исправника М.Д. Францева вспоминала: «Декабристы в тех местностях Сибири, где они жили, приобретали необыкновенную любовь народа. Они имели громадное влияние на сибиряков: их прямота, всегдашняя со всеми учтивость, простота в общении и вместе с тем возвышенность чувств, ставили их выше всех, а между тем они были доступны каждому». (II. 9. С.324)

Известный современный специалист по истории культуры России того времени Ю.М. Лотман писал, что «декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека, по своему поведению резко отличавшегося от того, что знала вся предшествовавшая русская история. В этом смысле они выступили как истинные новаторы, и быть может, именно эта сторона их деятельности оставила наиболее глубокий след в русской культуре». (II. 9. С.324)

Сибирскую ссылку пережили 8 из 11 декабристок. Первой умерла А.Г. Муравьева (1832г.), еще в Петровском заводе; через семь лет после нее, на поселении в Туринске – К.П. Ивашева; Е.И. Трубецкая похоронена в 1854 году в Иркутске, в одной могиле с тремя детьми.

Подвиг жен декабристов не забыт, ибо это был, как правильно отметил М.Сергеев – не только подвиг любви, но и акт протеста против николаевского режима, демонстрация сочувствия идеям декабристов. Последующие поколения революционеров, по словам Веры Фигнер, видели «в этих женщинах… предтечей, светочей, озаряющих даль нашего революционного движения». (II. 1. С.142-143)

Их подвиг живет в сердцах всех, кому дорога наша отечественная история.

III. Заключение

Выступление декабристов является одним из слагаемых во всемирно-историческом процессе революционной борьбы против обветшалого феодально-крепостного строя. Они положили начало революционному опыту в русском освободительном движении. Они содействовали подъему задач освободительной борьбы на новую высоту. Революционное выступление декабристов объективно послужило ликвидации отживающего строя, на смену которому шел новый – в тот момент прогрессивный – капиталистический строй.

Кроме того, движение декабристов тесно переплетается со многими важными вопросами развития русской культуры. Стремясь освободить страну от самодержавно-крепостного гнета, оно тем самым объективно способствовало росту культуры, большему распространению ее в народе, развитию более передовых форм культуры.

Следует отметить, что самый облик декабристов стал чтимым и притягательным, память о них сохранилась в революционном движении как память о мужественных борцах за свободу.

Но не только мы храним память о самих декабристах, также и подвиг женщин-декабристок до сих пор вызывает глубокое уважение. Исключительное мужество, отвага, самопожертвование, верность, душевная стойкость, цельность характера – вот, что проявлялось в их национальном характере.

Женщины еще не были борцами в нашем понимании этого слова, и, наверное, их главная сила заключалась в терпении. «Они бросили все: знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем не повинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья…» - Ф.М. Достоевский. (II. 7. С.85) Какая глубина чувств, какая самоотверженность любви, какой высокий пример гражданского долга и самопожертвования. Их подвиг живет в сердцах каждого, кому дорога наша отечественная история.

В своей работе «О национальной гордости великороссов» Ленин писал:

«Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы ее трудящиеся массы (т.е. 9/10 ее населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов. Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную Родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов…»

В нашей стране мы чтим память декабристов – первых революционных борцов против крепостничества и самодержавия.

«Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье», - писал А.С. Пушкин в своем послании декабристам в Сибирь.

«Но их дело не пропало», - отвечал Пушкину голос Ленина из глубины грядущего века.

IV. Список использованных источников и литературы

Источники:

1. Восстание декабристов. Материалы Том X. – Центральное Архивное Управление: Центральный государственный исторический архив СССР в Москве; Государственное изд-во политической литературы, 1953. – 334с.

Литература:

1. Декабристы и Сибирь. – Новосибирск: Наука «Сибирское отделение», 1977
2. Киянская О.И. Южное общество декабристов: Люди и события. Очерки истории тайных обществ. 1820-х годов. – М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 2005. 443с.
3. Нечкина М.В. Движение декабристов том 1. – М.: Академия наук СССР, 1955. – 480с.
4. Нечкина М.В. Декабристы. – М.: Наука, 1982 (Серия «Страницы истории нашей Родины»). – 182с.
5. Нечкина М.В. День 14 декабря 1825 года. – 3-е изд., с изменениями. – М.: Мысль, 1985. – 256с.
6. Нечкина М.В. О нас в истории страницы напишут… Из истории декабристов. – Иркутск: Вост.-Сиб. Книжное изд-во, 1982. – 352с.
7. Павлюченко Э.А. В добровольном изгнании. – М.: Наука, 1984
8. Сыроечковский В.Е. Из истории движения декабристов. – М.: Московского университета, 1969. – 370с.
9. Энциклопедия («История литературы). – М.: Аванта+, 1997

Восставшие (около 3.000 чел, пехоты): Каре А. Бестужева — Л.-гв. Мос­ков с к. полк (671 чел.). 1. Фас М. Бестужева (2 1/2, роты); 2. Фас кн.Щепина (2 роты); 3. Цепь кн. Е. Оболенского (около 40 чел.); Л-гв. Гре­над. п. (около 1.250 чел.); 4. Фас Сутгофа (1 рота); 5. Фасы Панова (1 бат, — 4 роты). Коломна Н. Бестужева — Гвард. экипаж — около 1100 чел. в. 1 бат. (8 рот и арт, команда).

Нейтральные (около 500 чел. пехоты); 7. Л.-гв, Финлянд. п. бар. Розена (2 1\2 роты).

Правительственные войска (пехота — ок. 9.000 чел., кавалерия около 3.000 чел. и артиллерия — 36 орудий): 8. Л.-гв. Преображ. полк 1 рота; 9. Л.-гв. Финлянд. полк 1 1\3 роты; 10. Л.-гв. Конного полка (2 эск.); 11. Л.-гв. 1-го Конно-пион. 1 3\4 эск.; 12. Л.-гв, Финлянд. п. караул (около 25 чел.); 13. Л.-гв. Павловск. п. сводн. бат. (3 роты); 14. 1-го Конно-пион, 1/4 эск..; 15. Кавалерг. п, 1\4эск,; 16. Л.-гв, Семеновск. п. 2 бат. (8 рот); 17. Л.-гв. Гренад. П. св. рота (137 чел.); 18. Л.-гв. Конного п. 5.эск.; 19. Л.-гв. Преображ. п. (1 3\4 бат.—7 рот); 20. Л.-гв. Московск. П. св. бат. (641 чел.); 21. Л.-гв. Измаиловск. п. 2 бат. (8 рот); 22. Л.-гв. Егерск. П. 2 бат.; 23. Кавалерг. п. 6 3/4 эск.; 24. Л.-гв. 1 арт. бриг. 2 2\3роты —32 оруд.

• Переломные точки русской истории