Сусоров Р.С.

Введение

Традиционным подходом к изучению пролетариата является классическая схема из нескольких составляющих: экономическое и духовное положение рабочих, их численность, и революционная борьба против царизма, являвшаяся, по мнению исследователей, сюжетом, объединявшим все остальные темы[1]. Изучение условий труда и быта пролетариев непосредственно на предприятии является, по сути дела, единственным направлением в исследовании истории массы наемных рабочих фабрично-заводских предприятий. Только в последнее десятилетие ситуация стала меняться[2], и внимание историков стали привлекать нетрадиционные подходы к изучению истории предприятий и обслуживающего их персонала. Примером такого рода исследование является подход к рабочим с точки зрения их психологии, восприятия ими своего положения[3].

Применительно к специфике России (более позднее развитие капитализма, иной масштаб и ход индустриализации по сравнению с Западной Европой, США)[4] новым можно назвать исследование взаимоотношений города и деревни. Особенную важность данный вопрос приобретает в силу того, что одним из мифов советской историографии был полный разрыв с землёй и деревней большей части пролетариата в крупных промышленных центрах. Данный тезис был необходим для доказательства однотипности рабочих Западной Европы и России, их готовности к установлению «нового порядка» и свержения имперской власти[5]. Исследования последних лет показали несостоятельность этого постулата[6], поэтому данная тема требует переработки накопленного материала.

Выбор предприятий Петербурга как объекта исследования объясняется не просто спецификой столицы как промышленного центра: все промышленные районы страны имели свои особенности. Например, на Урале был наиболее высок процент местных и потомственных мастеровых[7], в Южном районе ситуация была обратной в силу наличия развитого сельского хозяйства[8] и т.д. Но ни один из промышленных центров не сочетал в себе масштабность (в 1914 году), концентрацию производства практически всех отраслей (от текстильной до электротехнической) и столь разноликую и широко представленную массу рабочих (от потомственных мастеровых заводов Морского министерства до только что прибывших чернорабочих-подёнщиков)[9].

Хронологические рамки исследования охватывают немало значимых событий: промышленный кризис, Русско-японская война, революция, промышленный подъём, наконец, начало Первой мировой войны. Практически все эти события так или иначе нашли своё отражение в источниках и позволяют современному исследователю составить представление об их влиянии и произошедших в пролетариате изменениях. Рассматривающая этот период литература также довольно многочисленна для дореволюционного периода изучения и просто огромна – для советского, однако рассматриваемого нами вопроса практически не затрагивала (об этом будет сказано в соответствующей главе работы).

Вторая глава будет посвящена обзору различных источников, относящихся к данному периоду и содержащих информацию по выбранной теме исследования. Выявив источники освещения данной проблемы, мы проведём их критический анализ и попытаемся понять возможность разработки на их основе общей концепции интеграции рабочего на предприятие, показать составные части данного процесса и мозаичность рабочего мира.

Глава I. Историография вопроса

Выше уже было сказано, что в исследовании пролетариата преобладала традиционность: в течение уже почти сотни лет большинство авторов интересуется одними и теми же вопросами численности, состава, положения рабочих. В этом смысле российская историография истории пролетариата вплоть до недавнего времени была едина. Однако по принципу методологии принято делить историографию на две части.

Дореволюционная историография положения рабочих представлена значительным количеством трудов статистиков[10], подходивших к изучению пролетариата с традиционным для того времени принципом «чем больше цифр и таблиц – тем информативнее и авторитетнее работа». Микроисследования не интересовали никого, главным объектом исследования был город со всем комплексом абсолютно разных предприятий. Интересны исследования, посвящённые нетипичным категориям рабочих[11], отдельным составляющим положения рабочего[12], партийным установкам и взглядам на рабочих[13]. Однако все они не затрагивали рассматриваемую нами тематику.

Советский период исследования пролетариата можно разделить на два основных периода. Первый из них (до съезда в 1929 году) характеризуется продолжением (по инерции) работ историков-меньшевиков, важнейшим из которых следует признать К.А.Пажитнова[14]. Ничего нового данные работы не привнесли, основное русло исследований сохранялось в духе старой школы.

Собственно советский период изучения пролетариата дал не только море пустопорожней литературы, наполненной политической трескотнёй[15]. В течении этого времени были выработаны различные методы и подхода к изучению пролетариата. Пускай сейчас и выясняется несостоятельность многих из них (,остановиться на основных моментах, относящихся к теме нашего исследования, всё-таки стоит.

Источником рабочей силы для индустриализации была деревня. Даже к 1914 году количество потомственных рабочих в Петербурге не превышало25-30%[16]. Поэтому логичным будет начать обзор историографии с вопроса взаимосвязи города и деревни. Подход к этому аспекту исследования пролетариата был ранее довольно своеобразным: изучение пролетариата начиналось и заканчивалось на предприятии, а источник поступления рабочего закрывался вышеупомянутым клише о быстром растворении новичков в рабочей массе[17]. Более логичным было бы проследить путь крестьянина, ушедшего из родного дома, как правило, не от хорошей жизни, на совершенно чужой и внушавший ему страх завод. В советской историографии по такому пути пошёл лишь И.А.Давиденко. В своей диссертации[18] он изучил влияние аграрной реформы П.А.Столыпина на пролетариат Петербурга после революции 1905 – 1907 годов. По мнению исследователя, пополнения из вчерашних крестьян никак не отразились на рабочих столицы, восполнили их потери в революции и способствовали новому революционному подъёму[19]. Однако историк не раскрывает прошлое прибывших в столицу людей. Между тем известно, что немалая часть петербургских невысоко оплачиваемых рабочих пережидала потрясения вроде революции, стачек и т.п. в родной деревне, и затем возвращалась в город. Поэтому нет оснований считать, что значительная часть поступивших на заводы после 1907 года не работала прежде в Петербурге и с наступлением спокойных времён не вернулась в столицу. Рассмотренные ниже источники приводят немало подобных примеров.

Кроме того, аграрная реформа по времени совпала с чередой урожайных лет, поэтому процессы, протекавшие в это время в деревне, отличались двойной направленностью. С одной стороны, высокие урожаи давали шанс выжить и повышали доход; с другой – земли у крестьян от этого больше не становилось. Поэтому данный период в жизни крестьянина стоит рассматривать как дилемму: уйти в неизвестность (город) или остаться в традиционном мире (с обычной надеждой «на авось», подкреплявшейся подъёмом сельского хозяйства).

Другой стороной взаимоотношений рабочего и деревни является посылка на родину денежных средств. На данном вопросе останавливался практически каждый исследователь истории пролетариата России. Предположения о размере высылаемых средств варьируются от 10-18% (точка зрения Л.М.Иванова)[20] до примерно половины заработка (мнение А.М. Панкратовой). Но данная цифра наверняка была индивидуальной для каждого конкретного рабочего, или, по крайней мере, определённой имущественной группы. Интересной здесь представляется точка зрения П. Тимофеева (на его оригинальной работе мы подробно остановимся ниже), который не только назвал точные размеры высылаемых на родину средств для двух основных категорий рабочих (мастеровых и чернорабочих), но и провёл глубокое исследование причин посылки или не посылки денег из города в деревню[21].

Фактически, советская школа исследования пролетариат остановилась в своих методических изысканиях на двух этих вопросах. Специалисты принялись вводить в оборот всё новые источники, жонглировать с цифрами, иллюстрирующими различные характеристики той или иной группы рабочих. Появилось множество работ по отдельным регионам страны[22], вышла в свет «История рабочего класса России»[23]. Все эти работы рассматривали масштабные преобразования, критически подходили к источникам, их иллюстрирующим, но не предпринимали попыток произвести исследование на микроуровне.

Пожалуй, лишь А.Г.Рашин в своей фундаментальной работе[24] уделил особенное внимание процессам, происходящим в крестьянской среде перед поступлением на завод[25]. Даже использование термина «формирование» показывало реальную картину незавершённости складывания пролетариата в России, его разнородности. В этом смысле его идеи актуальны и сейчас и в какой-то степени смыкаются с нашими в представлении о продолжительном, не единовременном процессе, который так и не был завершён к началу Первой Мировой Войны. Несмотря на все достоинства работы, очевиден акцент на выявление территориальных источников пополнения пролетариата, его образовательного уровня. Сам переход от сельского образа жизни к городскому, его особенности и механизм не рассматриваются.

Современный этап изучения пролетариата развивается в противоположном направлении, нежели советский. Исследователи изучают региональные особенности отрядов рабочих по местным материалам, совмещая микро- и макроисследования для достижения максимальной объективности выводов. Одновременно переосмысляется накопленный материал изучения истории рабочих в России и зарубежом. Программной можно считать уже упоминавшуюся статью А.К.Соколова[26], в которой суммированы история и перспективы развития исследования пролетариата.

Глава II. Источники для изучения процесса интеграции

Существуют три группы официальных источников, опубликованных в открытой печати, и, соответственно, на основании которых возможно проследить положение рабочих Петербурга в 1907 – 1914 годах: «Своды отчётов фабричных инспекторов», переписи населения и санитарные обследования.

«Своды отчётов фабричных инспекторов» являются продуктом деятельности чиновников, контролировавших фабрично-заводские предприятия России, составлялся он ежегодно и публиковался Министерством Финансов. В сборнике содержались сведения об общем состоянии экономики страны и её развитии. Все выводы базировались на собранных статистических данных, которые с 1909 года включали в себя росписи числа рабочих по производству и губерниям и количество подчинённых предприятий. Однако методика сбора и обработки данных страдала определёнными неточностями. Прежде всего, это относится к определению фабрично-заводского предприятия.

В этом вопросе Министерством финансов был выработан чёткий критерий – более 15 человек (при наличии механического двигателя)[27]. Но это не означало, что все предприятия, подходящие под этот критерий, были учтены, так же как и то, что в статистику не вошли более мелкие заведения. Отсутствовало обоснование критерия фабрично-заводского предприятия, то есть цифра в 15 человек не базировалась на каких-то разработках или подсчётах, а была во многом условной.

Определение могло также быть обусловлено неразграниченностью полномочий между фабричными инспекторами и ремесленной управой[28]. Последнее заведение являлось наследием дореформенной России, однако упразднено не было, и имело в своём ведении самые различные предприятия. Большинство из них, конечно, были мелкими (до 50 рабочих)[29], однако встречались и заведения с более чем 500 трудящимися. Вследствие такого разброса существовали вполне понятные разногласия между канцеляриями различных ведомств. Кроме того, отсутствовало точное определение фабрично-заводского рабочего, без которого сбор данных был весьма приблизителен, а иногда и вовсе субъективен. Немаловажным фактом является отсутствие в статистике фабричных инспекторов казённых заводов, которые не подчинялись министерству финансов, поэтому и сведений о таких крупных заводах, как, например, Балтийский или Обуховский, в данном источнике найти невозможно.

Аналогичный характер носит издававшаяся с 1901 по 1912 годы «Статистика несчастных случаев с рабочими в промышленных заведениях, подчинённых надзору фабричных инспекторов»[30].

Переписи населения (всероссийская 1897 года, городские 1900 и 1910 годов) дают богатый статистический материал, который далеко не всегда был достоверен. Последняя городская перепись считается едва ли не лучшей в дореволюционной России. Благодаря высокому профессионализму и богатому опыту в составлении анкет численность петербургских фабрично-заводских рабочих вычислена достаточно точно: в их число не попала значительная часть торговцев, кустарей, прислуги и др. категорий мелкого городского люда. Однако перепись дала ещё более точные по сравнению с 1900 годом сведения о количестве рабочих, не затрагивая их качественных характеристик: заработной платы, распределения по заводам, профессии и стажа и т.д.

Что касается последней категории источников, то она показывает условия быта (иногда и труда) рабочих самых различных профессий. Следует отдать должное врачам той эпохи: они прекрасно понимали, что условия труда и быта большинства рабочих не удовлетворяют элементарным потребностям человека. Всё это отразилось в их донесениях, отчётах, докладах на конференциях, посвящённых рабочему вопросу. Тем не менее, все названные документы не могут служить достаточной базой для исследования. Обследования зачастую проводились без привязки к определённому предприятию, просто в рабочих кварталах. Положение рабочего в области духовной и вообще нематериальной во многом является производной от его материального обеспечения, а сведений о нём в данных источниках мы не находим.

Все названные документы на протяжении долгого периода времени постоянно привлекались к исследованию положения рабочих. Однако для нашего микроисследования они использованы быть не могут в силу несопоставимости масштаба и охвата объектов. Официальная статистика была ещё слишком слаба и несовершенна, чтобы добраться до изучения отдельных предприятий. Отдельного внимания заслуживает Морское министерство, в котором, помимо общего «Положения об управлении заводами»[31], существовал и специальный сборник о правилах найма рабочих[32]. Однако этот источник не вписывается в общую систему, поскольку заводы Морского министерства стояли особняком по отношению к частным, и их объединение с последними исказило бы общую картину. Поэтому для данной работы требуются иные источники информации, которые можно найти в воспоминаниях рабочих.

Корпус мемуарных источников по теме исследования достаточно однороден, поскольку состоит, главным образом, из воспоминаний, написанных в период 20-30-х годов. Даже сами авторы нередко признаются, что за давностью лет некоторые факты (фамилии, адреса, те или иные события) ими забыты. Это накладывает на данные источники определённый отпечаток неполноценности вдобавок к проявляющемуся повсюду крайнему субъективизму, выходящему за рамки того, что свойственно мемуарным источникам. В любом вопросе и по любому поводу главным авторитетом автор считал себя, даже не предпринимая попыток представить доказательства излагаемой информации. Исключением являются лишь воспоминания Михаила Никаноровича Чекалова[33], о которых подробнее будет сказано ниже.

Вторым (не по важности, но по порядку) существенным недостатком всех мемуаров является их идеологизированность. Ничего удивительного в этом, конечно, нет: в архиве Ленинградского обкома партии найти что-то иное было бы странным. Именно ориентированность на узкую тему революционного движения (в ненаучном понимание этого определения, то есть в виде искажения реального хода событий) и организации межгрупповых конфликтов в рабочей среде затрудняют использование данных источников для разработки какого-либо иного вопроса. Проблемы возникают при первом же знакомстве с описью. Содержащиеся в ней аннотации к делам пестрят словами «борьба», «РСДРП(б)», «съезд», «стачка», но описание работы на предприятии, рабочего коллектива, послужного списка мемуариста, как правило, отсутствует.

Очевидно, замкнутость на узком круге вопросов предусматривалась изначально, поскольку единообразие воспоминаний наводит на мысль о существовании некоего формуляра или шаблона, а также целенаправленности в сборе сведений из рабочей среде. На данный момент обнаружить информацию об истории создании фонда 4000 не удалось. Определённо можно утверждать, что значительная часть мемуаров по времени написания совпадает со сбором сведений для написания «Истории фабрик и заводов» (конец 20-х – начало 30-х годов). С другой стороны, несколько десятков дел имеют и более раннюю дату составления, что говорит о неоднородности данного массива источников. Возможно, дальнейшее изучение Ф. 4000 поможет пролить свет на историю содержащихся в нём воспоминаний.

Рассматриваемые источники можно также охарактеризовать как малоизученные: все они использовались не более 4-5 раз и только для освещения проблемы рабочего движения и истории партии. Очень немногие имеют дату последнего обращения после конца 1960-х годов. Однако на этом какие-либо обобщения заканчиваются, поскольку, как выяснилось в процессе изучения источников, они настолько различны и индивидуальны по своему содержанию и информативности, что следует подразделить их на несколько групп для более скрупулезного подхода к каждому.

Начнём мы с мемуаристов, назвать которых рабочими можно лишь с существенной натяжкой[34]. Скорее их можно охарактеризовать как членов шайки, орудующей на заводах с не совсем ясными целями. С одной стороны, они декларируют облегчение условий труда и быта рабочих, улучшение их положения. Методом своих действий они называют борьбу с культурной отсталостью, ретроградскими элементами и т.д. Постоянно устраивают какие-либо сходки, митинги, встречи. Естественно, что при этом собственно работе на предприятии уделяется мало внимания. Складывается впечатление, что мемуаристы этой группы и не собирались работать, нормальный труд они заменяли лозунгами борьбы за или против чего-либо, призывами к саботажу и стачкам. То есть являются антисоциальными элементами.

В качестве наиболее характерных примеров можно привести воспоминания Алексея Васильевича Парфентьева[35] и Александра Вячеславовича Cемёнова[36]. Первый из них являлся рабочим Семянниковского завода, причём указанный на титульном листе его воспоминаний период работы противоречит изложению: заявлено 1901 – 1914 гг., а в реальности автор «работал» с 1901 по 1905 год, потом с 1907 по 1910, после чего был выслан и в столицу больше не возвращался. Надо заметить, что это было разумное решение, поскольку А.В.Парфентьев не только занимался организацией стачек и забастовок, что в ряде случаев было оправдано (невыплата заработной платы, некачественный товар в заводской лавочке, которую сожгли и т.п.).[37] В ходе революции 1905 -1907 годов мемуарист познакомился с ролью террориста и так с ней и не расстался, поскольку всё последующее изложение наполнено событиями о противостоянии членам «Союза Русского Народа». Методы борьбы были самыми различными: открытые поединки, массовые драки, засады, неожиданные нападения среди бела дня в любом месте с применением холодного, огнестрельного и подрывного оружия.[38]

Однако и в данном случае мы можем обнаружить интересные факты. Например, о деятельности мастера Кучина и надзирателя Желдыбина. Они выступают в качестве главных регуляторов в жизни своего цеха, и рычаги их воздействия на рабочих были достаточно многочисленны, что мы можем наблюдать на примере мемуариста[39]. Сначала «буйного» рабочего переводили на менее оплачиваемую работу (в данном случае – из сборочной мастерской в колёсную) в качестве первого предупреждения.[40] После новых выходок он был уволен с завода, но через некоторое время принят обратно. В условиях революции и повальной безработицы из-за стачечного движения спустя год оказаться на прежней должности считать случайностью и совпадением нельзя. Недаром при упоминании о втором увольнении с завода автор употребил слово «окончательно»: в первый раз расчёт был лишь предупреждением. И, несмотря на всё это, через год А.В.Парфентьева вновь приняли на этот завод, на ту же самую должность в той же колёсной мастерской![41] Возможно, конечно, предположить, что автор имел на заводе какие-то связи, однако его начальство осталось прежним, а, как известно, именно от мастера в конечном счёте зависит судьба рабочего.[42] Таким образом, процесс увольнения рабочего был не настолько прост, как это можно себе представить.

Второй интересный факт, который можно вычитать в данном источнике, касается источников и принципов комплектования кадров. Мемуарист при рассказе о подготовке к очередной резне «чёрной сотни» вскользь упоминает о мальчугане-ученике, «которого выписали из провинции».[43] Конечно, было бы наивно ожидать от автора каких-либо подробностей этого события. Однако его обыденность и привычность говорят о том, что это было обычной практикой. Неясно только, каким образом устанавливалась связь с источником новых кадров. Был ли это личный, родственный, земляческий контакт? Или завод посылал специальных курьеров на железнодорожные станции для вербовки личного состава? Или этим занималась некая специальная организация? Ответы на эти вопросы ещё предстоит найти. А.В.Парфентьеву мы должны быть благодарны хотя бы за то, что он явился очередным побудительным мотивом к их разрешению.

Воспоминания Александра Вячеславовича Cемёнова[44] отличаются хаотичностью и сумбурностью изложения. По всей видимости (установить это точно не представляется возможным), автор владел русским языком не в совершенстве, поскольку конструкции его стиля зачастую бессвязны и несогласованны, словарный запас исключительно мал и беден. Информативность его воспоминаний как источника крайне низка, поскольку основным предметом его изложения было возмущение старыми рабочими петербургского Арсенала. Критикует автор абсолютно всё: их консервативность, пассивность, незаинтересованность в борьбе (непонятно, правда, за что), выдачу начальству всех революционеров, приходивших на завод, передачу большей части должностей по наследству, равно, как и казённых квартир.[45] Судя по всему, мемуарист служил на данном предприятии чернорабочим, поскольку должность к нему по наследству не перешла, казённой квартирой он не обладал, ни малейшего представления о размере выплачиваемого мастеровым жалованья не имел. Соответственно, суждения его поверхностны, мысли недалеки, а жизнь представляет собой сплошное проявление зависти к мастеровым.

Следующую группу можно определить как совершенно индифферентную, ограниченную и неинформативную. Пожалуй, её девизом можно выбрать пассаж из воспоминаний, относящихся к более раннему периоду: «Зарабатывали хорошо, жили сносно, выпивали как следует»[46].

Уже упоминавшийся М.Н.Чекалов более всего беспокоился о «шкурных» (как бы написали советские информаторы в начале 20-х годов) вопросах, поскольку его многочисленные и подробные ссылки[47] на коллег (с приведением фамилии, имени, отчества, домашнего адреса, иногда даже послужного списка) имеют своей целью подтвердить факты получения им должностей подмастерья, а затем и мастера. В пользу данного предположения говорит и сама структура мемуаров: автор начинает изложение с послужного списка, особо подчёркивая общий стаж работы – 26 лет. Послужной список занимает в изложении автора видное место. Пожалуй, никакие другие воспоминания не нашпигованы датами так, как эти. Однако подробность изложения является лишь кажущейся, поскольку, кроме факта своего поступления на то или иное предприятие, повышения, занятия определённой должности, воспоминания представляют собой изложение различных социальных столкновений. Иногда их подробности бывают анекдотическими. Например, упоминание о драке между поляками и русскими, продолжавшейся два дня при полном бессилии полиции. Только к ночи второго дня прибыл пожарный наряд и разогнал всех при помощи брандспойтов.

Применительно к нашей теме исследования интересно описание о смене половины рабочих мастерской, в которой работал автор. Трудившихся там эстонцев разогнали рабочие-русские, а на их место предложили мастерам и начальству своих родственников и земляков. Руководству мастерской оставалось только развести руками и согласиться[48].

Воспоминания Ивана Веселкова[49] и неустановленного лица[50] близки в географическом плане: они описывают командировку авторов в Порт-Артур для сборки миноносцев производства Невского завода. Содержание их интересно с точки зрения истории создания 1-й Тихоокеанской эскадры, но к теме нашего исследования они не прибавляют новых фактов. Мемуары неустановленного лица выделяются большой информированностью автора: он знает мельчайшие подробности, подоплёка и сокрытые мотивы событий, происходивших на Невском заводе и его филиале в Порт-Артуре. Очевидно, что мемуарист занимал одну из руководящих должностей на заводе и досконально знал положение всех дел.

Своего рода переходными можно назвать мемуары мальчика 1890 года рождения об «Обуховской обороне»[51]. Сын рабочего этого завода, он часто бегал к отцу в цех принести обед, а заодно посмотреть на поражавшее его воображение предприятие[52]. Так продолжалось до 1903 года, когда он вместе со старшим братом поступил в заводскую двухклассную школу, расположенную в четырёх верстах от их дома, и, по его словам, «совершенно оторвался от завода»[53]. Однако впоследствии школу мемуарист вспоминал хорошо, и не только потому, что там его бесплатно обучили грамоте. По его словам, в школе сформировалось следующее поколение рабочих, которые при поступлении на завод находили там повсюду знакомых им с детства людей[54]. Это коренным образом отличается от аналогичной ситуации на частных заводах, где контингент рабочих, как правило, формировался по иному принципу, за счёт крестьянского населения.

Для исследователей рабочего движения данный источник представляет большую ценность, поскольку в нём даётся наиподробнейшее повествование обо всём, происходившем первого мая 1901 года в районе Обуховского завода, от лица стороннего наблюдателя. Другое дело, что автор, естественно, симпатизирует рабочим, и его сведения нуждаются в критической проверке.

Интересующие нас сведения буквально проскальзывают на страницах воспоминаний. Интересно упоминание автором о трудностях, которые встречали он и его сверстники, когда их отправляли выгонять рабочих на стачку: «… А выгонять их (старых рабочих) было очень тяжело, ибо их было очень много на Обуховском (как и на каждом казённом заводе)»[55]. Очевидно, что люди старших поколений были носителями иной социальной психологии и далеко не всегда поддерживали выступления на заводе. Мемуарист пишет: «У одних (большинства, конечно) лица были радостные, у других – недовольные, нахмуренные»[56]. Оговорку можно считать необходимой страховкой перед новой властью. Кроме того, она вполне могла быть добавлена и редактором, поскольку воспоминания были представлены в машинописной копии. Доходило на заводе и до кровопролития, когда рабочий, не желавший уходить от станка и прекратить работу вместе со всем предприятием, воткнул в руку «революционного деятеля» (как выяснилось позднее, его противозаконная деятельность на заводе преследовала удовлетворение личных амбиций), члена РСДРП(б) Л.М.Иванова трёхгранный напильник[57].

Наиболее информативная группа представлена воспоминаниями Александра Михайловича Буйко и Василия Семёновича Жеглова. Охарактеризовать авторов можно как людей, увлечённых и заинтересованных своим трудом, скрытых противников хаоса и беспредела, возникающего при стачках, забастовках и революциях. Но ни в коем случае нельзя называть их «ограниченными», «отсталыми», поскольку, как это будет показано ниже, они размышляли о своём положении, у них существовал интерес к фиксации различных фактов из собственной жизни и работы предприятия, анализ полученной информации.

Воспоминания Александра Ивановича Буйко[58] представляют собой достаточно обстоятельное повествование, начатое им с момента отъезда из деревни. Причина была типичной для многих подобных случаев – «не прокормиться». В Петербург он прибыл в 1898 году, выбор именно столичного города был произведён им по причине того, что здесь, на Путиловском заводе, работал его отец. К сожалению, ни стаж, ни профессию отца автор не называет, равно как и своё положение в семье (её состав, старший или младший брат). Данная информация позволила бы установить преемственность труда, отношения между членами семьи как представителями двух миров, сельского и урбанистического: жил ли отец в городе постоянно или в определённый промежуток времени возвращался на родину? Жила ли семья в деревне, или же отправлялась туда только на сезон сельскохозяйственных работ? Можно предположить, что в данном случае отец автора раз в два-три бывал в деревне[59] и заранее принял решение перевести к себе сына, поскольку последний ехал в одиночку на постоянное жительство в город.

По прибытии в Петербург А.М.Буйко должен был устроиться работать вместе с отцом, но количество желающих поступить на работу на Путиловский завод было столь велико, что даже многочисленные земляки не смогли помочь его отцу устроить сына. Его приняли лишь кандидатом на поступление на завод[60]. Чтобы прокормиться и не отягощать отца, А.М.Буйко устроился «мальчиком на побегушках» в молочную лавку в центре города. Этот период своей жизни автор вспоминал тяжело: работать приходилось девятнадцать часов в день, перерывы были случайны и непродолжительны, питался не очень хорошо. Рассказывает мемуарист и трагикомический случай с переносом крынки сметаны на голове по примеру увиденных им ярославских носильщиков.[61]

Через несколько месяцев А.М.Буйко был принят на аналогичную должность, но теперь на желанный Путиловский завод, в контору механической мастерской. В скупых словах автора «поначалу много бегал по цехам, бывал всюду, одновременно радовался, восхищался и содрогался от ужаса и страха … от гигантских мостовых кранов, ничем не прикрытых бешено движущихся деталей станков…»[62] передана вся гамма чувств человека, находящегося на переходе от традиционного крестьянского к новому миру машинной индустрии. Помимо описанных чувств, мемуарист наверняка осознавал себя не в своей тарелке, поскольку кратко упомянул об отношении к людям вроде него как к «неумекам»[63]. Тем не менее, автор достаточно быстро освоил специальности токаря и слесаря. Очень жаль, что он не показал механизм обучения «пополнений» заводского коллектива из крестьянской среды вроде него. Никакой школы на предприятии не существовало[64], следовательно, обучение могло происходить только неофициальным образом, при помощи передачи личного опыта. Таким образом, обучаемый сразу интегрировался в среду, в которой ему предстояло ежедневно вращаться до конца жизни.

Примечательно отношение А.М.Буйко к Путиловскому заводу: «время на работе летит быстро, труд не тяжёлый, свободное время трачу на учение». Вообще автор вспоминает те времена с каким-то чувством романтизма: стиль изложения – спокойно-грустный, а однажды мемуарист даже прямо говорит о тех временах как о «неповторимых, незабываемых»[65]. С ностальгией (и мелкими подробностями) вспоминает он и методы самозащиты рабочих до появления профсоюзов: вывоз неугодных на тачке за ворота завода в связанном состоянии с мешком с сажей на голове, заказывали гроб и приносили его в прихожую к нужному лицу, поднимали среди ночи и заставляли плясать и т.д.[66] Интересны и сведения, касающиеся молодёжи (по-видимому, сверстников автора), в особенности – их увлечения посещениями различных достопримечательностей, галерей, выставок, обществ, тяги к знаниям в целом.[67] Такой подъём, по наблюдению мемуариста, наблюдался в течение одного 1904 года и был сведён на нет революцией. Объяснить стремление рабочей молодёжи к просвещению можно, обратив внимание на их происхождение: ведь многие из них не были коренными жителями Петербурга.[68] Попав из какой-нибудь глухой тверской или псковской деревушки (эти губернии были одними из основных источников рабочей силы города) в атмосферу трущоб и бараков промышленных окраин, они испытывали шок (вроде того, что описан А.М.Буйко). Однако не так уж далеко располагался и другой Петербург: город величественной архитектуры и истории, центр технического прогресса, притягивавший недавнюю деревенскую молодёжь, не видевшую в своей жизни ничего подобного. В конце концов, сами заводы, какими бы страшными они не казались, притягивали своей величественностью и заложенной в них силой, казавшейся не совсем от мира сего. У новых молодых рабочих достаточно быстро (возможно, в силу возраста) формировался особенное мировосприятие, возможно, даже культура.

Революция 1905 – 1907 годов не позволила этому поколению рабочих со временем стать доминирующим в составе столичного пролетариата. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из воспоминаний А.И.Буйко. После революции он отмечает исчезновение прежнего стремления рабочих к просвещению, огрубение рабочей массы. Сказался также уход интеллигенции из рядов парторганизаций: фактически, рабочие остались без сколь-нибудь грамотного руководства[69]. В связи с этим мемуарист поднимает вопрос об отсутствии в России государственной политики по отношению к рабочим, которые были предоставлены сами себе во всех вопросах, касающихся проведения нерабочего времени. А.М.Буйко видит рабочий вопрос глубоко, указывает на коренные недостатки, просчёты и просто обстоятельства, приведшие рабочих к октябрю 1917 года.

С воспоминаниями А.М.Буйко с точки зрения направленности и информативности сравнимы мемуары Василия Семёновича Жеглова[70]. Их ценность увеличивается за счёт того, что представлены они в оригинале[71], в то время как большинство документов сохранилось в копиях (судя по всему, ещё и редактированных). На титульном листе сразу после имени автора следует слово «мастеровой», написанное крупными буквами, и лишь затем – название Обуховского завода, дата составления и т.д. По-видимому, этим фактом и следует объяснять наличие оригинала рукописи. Автора посчитали неподходящим источником информации как представителя квалифицированного (и, соответственно, привилегированного) слоя наёмных рабочих, «чуждого социалистическим идеалам». Тем важнее для нас его сведения, дошедшие без искажений.

Изложение автор начинает с указания времени работы на Обуховском заводе: с 24 февраля 1893 года по 17 мая 1917 года (с перерывом, когда завод сгорел и простаивал). По всей видимости, это составляет предмет его особой гордости. Как и в случае с А.М.Буйко, мемуарист не раскрывает истории и причин своего профессионального роста. В данном случае это было бы особенно интересно, поскольку по специальности автор был старшим котельщиком (!) и получал, по собственному признанию, 25 копеек в час[72]. Как мог простой крестьянский парень за каких-то 5-7 лет стать высококлассным специалистом на заводе Морского министерства при немалом массиве потомственных рабочих? Можно высказать предположение, что автор умалчивает о какой-либо сторонней помощи, либо о наличии у него определённого багажа знаний, полученных неизвестно где.

Историю своего поступления на завод автор даёт довольно развёрнуто, рассказывая о причинах, побудивших его поехать работать в город. Ещё в детстве он ощущал тягу к различного рода механике и оборудованию, поэтому, услышав однажды, что «в одном месте забирают людей, и неизвестно, куда девают», он туда и отправился[73]. Единственная точная информация, сообщаемая автором – возраст при поступлении на завод (18 лет) и отсутствие опыта работы («крестьянский парень»). Неопределённость, общие фразы без конкретных названий и имён характерны для всех изученных воспоминаний. Что очень прискорбно: невозможно не только установить район выхода и сбора новых рабочих, но и способ их доставки и последующего распределения в городе.

Индифферентное отношение к происходящему характерно для большей части рабочей массы. Об этом также упоминается в мемуарах неустановленного лица[74], о которых было сказано выше. Социальную пассивность как одну их основных черт психологического облика, присущего российскому пролетариату, особенно подчёркивает в своём исследовании С.В.Яров[75]. Под этот социально-психологический тип попадает большая часть рассмотренных мемуаристов. Несмотря на множество различий, всех их объединяет исходная точка развития: поступление на завод, когда каждый из них был малоотличим от такого же новичка. Различия можно проводить лишь по линии село-город. Поэтому информация, отложившаяся в мемуарах, даёт представление о том уникальном влиянии, которое оказывал Петербург, его предприятия и их рабочие на всех, вливавшихся в бешенный круговорот заводской жизни. Неповторимость каждого конкретного случая подчёркивает то множество альтернатив в развитии, которыми обладал каждый рабочий после поступления на предприятие.

Особняком стоит книга П.Тимофеева[76], который создал исключительное по своей разработанности и продуманности произведение, расставляющее многие точки над «i» в рабочем вопросе. Уникальность его заключается уже в самом факте создания бывшим рабочим книги о современном ему периоде времени, на основе новейшей информации, добытой из личного опыта, то есть одним из наиболее достоверных путей. Изложение выдержана в структурном плане: автор предпосылает изложению обширное введение, в котором удивительно чётко показывает сложность фабрично-заводского мира, стоящие перед ним проблемы[77].

Автор даже проводит несколько терминологических размежеваний определений, с которыми была большая путаница. Например, разделил понятия «фабрика» и «завод», до чего так и не дошла меньшевистская литература того времени[78]. По определению автора, фабрика представляет собой предприятие более низкого уровня производственных отношений, характеризуется отсталостью в организации труда[79]. К сожалению, автор не приводит примеров, иллюстрирующих данное различие, что делает его в некоторой мере голословным. Также специально оговаривается различие понятий «мастеровой» и «рабочий»: первый являлся кадровым, квалифицированным работником, получавшим достаточное возмещение за труд. Второй был подёнщиком, сезонником, реже – неквалифицированным постоянным рабочим. Свои слова П.Тимофеев подкрепляет ссылкой на самосознание мастеровых, которые обижались, когда их называли рабочими[80]. Автор использует данный вывод как основополагающий при дальнейшем изложении, выстраивая его относительно двух основных категорий пролетариата.

Отдельно мемуарист останавливается на характеристике чернорабочих: «В заводской жизни группа чернорабочих не имеет почти никакого значения. Она не может влиять на внутренний маcтерcкой и паccивно подчиняется общему хору мастеровых. Подённая работа при низком жаловании, к тому же выдаваемом ежедневно, не связывает рабочего сколько-нибудь крепкими узами и позволяет во всякую минуту оставить завод и искать работы в другом месте. Труд чернорабочих требуется почти во всех маcтерcких, но, главным образом, чернорабочие cоcтавляют "дворовую команду" или придворных", как в шутку называют их мастеровые. Подённая плата такого рабочего 60-70 коп. и выдаётся она ежедневно вечером. Такой порядок выдачи жалованья крайне неудобен для рабочего. Получая своё жалованье копейками, он лишается возможности иметь когда-либо в руках более или менее крупную сумму денег, необходимую сумму денег, необходимую для покупки платья или обуви. Правда, сберегательная каccа принимает и мелкие вклады, но занятия в ней не всегда приcпоcоблены к свободному времени рабочего, а, если даже этого условия и нет налицо, рабочему часто не хочется терять в каccе время, необходимое ему для отдыха. Главное же – не приучены мы пользоваться такими учреждениями.

Сознание, что он не мастеровой, не даёт рабочему закрепиться в новой для него обстановке психологически, внушает страх и неуверенность. Как следствие –необходимость в неком тылу, которым и выступает деревня (даже если там не осталось семьи)»[81].

Продолжает изложение проблема взаимоотношения рабочего и деревни, автор приходит к выводу о двух возможных направлениях развития в подобной ситуации:

1. Деревня богата. Тогда туда посылают деньги, отправляют на лето семью, иногда приезжают сами поправить здоровье. Минусом в таком случае является невозможность накапливать сколько-нибудь значительные суммы денег.

  2. Деревня бедная. Рабочие cтараютcя порвать с ней всякую связь, лишь изредка посылая туда крохотные суммы денег, которые никого не cпаcут и его самого оставят без cредcтв к cущеcтвованию»[82].

Данное свидетельство, возможно, является ответом на извечный вопрос о связи рабочего с деревней. Чёткое разделение побудительных мотивов к её сохранению или уничтожению позволяет автору разрешить проблему, над решением которой трудится несколько поколений историков новейшего времени. Указывает П. Тимофеев и на диаметрально противоположную ситуацию с неквалифицированной частью пролетариата: «Чернорабочий же привязан гораздо сильнее: они обязаны отсылать часть денег и жить на оставшиеся, т.к. деревня – их оплот и тыл, где они найдут возможность выжить»[83]. В связи с этим автор приводит пример использовании деревни в качестве подобного запасного средства: «Деревенские рабочие инициировали забастовку. а по закрытии завода уехали домой, оставив местных ни с чем. Поэтому деревенские не требуют союзов, т.к. есть деревня. Бросившим же родное село остаётся рассчитывать на самих себя»[84].

Чрезвычайно важной информацией является приводимый П.Тимофеевым образец для непосредственного внедрения рабочего на предприятие. Имеет смысл процитировать данный отрывок его работы полностью, поскольку он является уникальным свидетельством первичного контакта рабочего с тем миром, в котором ему предстоит существовать, возможно, всю оставшуюся жизнь.

«У нас всё в Роccии делается семейным cпоcобом. Предположим, вы cлеcарь. Приезжаете в незнакомый вам город. Первым делом отыcкиваете завод. Для этого вам приходится идти за несколько вёрст в конец города. Близость завода вы всегда узнаете по строениям, грязным трактирам и еще более грязным лавочкам и пивным. Далее вы увидите сначала дым, потом трубы, из которых он выходит, а потом уже и постройки самого завода. У одного из заборов находится небольшое здание, возле которого ворота и калитка. Это здание будет "проходная контора". Вы направляетесь к ней. Тут, если время около обеда, или рано утром, вы, наверное, встретите несколько человек, по одежде похожих на вас. Это будут тоже безработные, ожидающие или мастеров, или товарищей, рекомендациями которых думают воcпользоватьcя. Подходите к ним и заговаривайте.

-Что, братец, cпичечка есть?

А потом уже: где раньше работал?.. Узнаете его cпециальноcть... и т.д. и, наконец, задаете вопрос: «не нужно ли здесь cлеcарей?»

В паровозосборочной, машиностроительной и механичеcокой маcтерcких оплата сдельная и приличная. Во всех остальных – подённая, редко более 1 руб. 30 коп., с ещё более редкой прибавкой 10-15 коп. на рубль. Много охотников перевеcтиcь оттуда на сдельщину. Важным моментом является наличие знакомых рабочих на заводе. Для этого спрашивают выходящих с завода рабочих.

Обратиться к первому встречному, кажущемуся знакомым, постараться вспомнить кого-нибудь знакомого. Если таковых не окажется, то остаётся проникнуть на завод и договориться напрямую с мастером»[85].

Далее автор пускается в описание того, как лучше всего загримироваться, чтобы неузнанным пройти на завод мимо сторожа, как найти нужный цех и его мастера, как держать себя при разговоре с ним и т.д. Одним словом, всё, вплоть до мельчайших подробностей. Это свидетельствует о его высокой компетенции в данном вопросе, наличии большого жизненного опыта.

«Попадая из «дворовой команды» в цех, рабочий чувствует себя уже несравненно крепче связанным с заводом. Жалованье выдаётся ему теперь не ежедневно, а два раза в месяц, а металлический номерок, получаемый им при этом, служит как бы наглядным cвидетельcтвом того, что он наравне с мастеровыми cоcтавляет пронумерованный винтик громадной машины, именуемый "заводом".

Бывает так иногда, что, попав в маcтерcкую, чернорабочий успевает чем-нибудь обратить на себя внимание мастера и получить какую-нибудь однообразную, но "задельно" или поштучно оплачиваемую работу. В таком случае заработок его значительно повышается, и сам он cтановитcя уже почти на положение мастерового, хотя и держится от настоящих мастеровых несколько вдалеке, так как для них он часто является нежелательным конкурентом и потому не пользуется особенной их симпатией.

Cделавшиcь чем-то вроде мастерового, зарабатывая рублей 30-35 в месяц, рабочий не так уж охотно посылает деньги на родину, отчего, бывает, возникают разногласия, подчас доходящие до cуда»[86].

Таким образом, личное знакомство автора с пролетарской средой позволило ему показать коренные отличия, стоящие за внешне одинаковыми (как они тогда многими воспринимались) словами, и с успехом применить выработанные положения для проведения границы между двумя слоями тех, кого называли одним словом «рабочие». В своих рассуждениях П.Тимофеев показывает глубинные (психологические, экономические и др.) причины того или иного явления. В сопоставлении с работами современников-специалистов мемуарист безусловно кажется информированнее, его взгляд более реалистично отражает картину, сложившуюся в рабочей среде.

К сожалению, сведения, сообщаемые П. Тимофеевым, трудно подвергнуть критическому анализу, поскольку не существует параллельных ему источников. Интересно было бы также проследить судьбу автора, узнать, какое образование он получил, что подтолкнуло его к написанию воспоминаний, возможно, выявить какие-либо другие его работы.

Заключение

Результатом проведённого исследования можно считать выявление группы источников, не нашедшей должного освещения в историографии, и обладающей достаточной информативностью для использования в качестве базы для разработки проблем, связанных с процессом интеграции рабочего на предприятие. Не касаясь самой концепции (её теоретическая разработка – дело будущего), можно утверждать, что процесс интеграции для рассматриваемого периода фактически не прекращался, поскольку социальные, политические и экономические бури накладывались на возможные личные неурядицы отдельного индивидуума, препятствуя образованию постоянного коллектива. Только с началом промышленного подъёма, стабилизацией производства стало возможным постоянное существование заводских коллективов.

Однако их нормальное развитие уже было поколеблено и извращено революционными коллизиями, причём это относится ко всем сферам жизни рабочего. А.М.Буйко указывает на крушение культурного типа предреволюционной молодёжи, огрубление и упрощение рабочего движения. В.С.Жеглов пишет о сильнейшем снижении заработной платы (с 25 копеек в час до 80 копеек в день). На примере Парфентьева мы видим упрощение и деградацию движения за улучшение быта рабочих, переход от борьбы за свои права к массовой резне с непонятными целями и задачами.

Заводской мир предстаёт перед нами в сложной и необычайно дробной системе, где обобщения возможны лишь в очень редких случаях, что и показывает выделение стольких отдельных социально-психологических типов даже в столь небольшой работе. Говорить о пролетариате как о сборище маргиналов, конечно, нельзя, однако нельзя отрицать крайней дробности рабочих в своих взглядах и суждениях.

Адаптационный подход позволяет увидеть переход от типового крестьянского мировоззрения к образу мыслей городского рабочего, сформировавшемуся под сильнейшим воздействием городской среды. Заслуживает пристального внимания уникальность результатов интеграции вчерашних крестьян в новый для них мир: насколько разошлись пути людей, начинавших одинаково, попавших, в сущности, на похожие предприятия, но через непродолжительный промежуток времени склонившиеся кто к радикализму, кто к индифферентной экзальтации, или к чему-то, лежащему между ними.

При очевидной неоднородности среди как самих мемуаров, так и их составителей, все они являются ценными, взаимодополняющими источниками, несущими в себе рациональное зерно, которое часто содержит сведения не об авторе мемуаров, а о событиях, фактах и процессах, происходивших вокруг него. Привлечение их в более широких масштабах позволит построить теоретическую концепцию процесса интеграции рабочего на предприятие, расширить источниковую базу исследования, и, возможно, перейти к рассмотрению данного процесса на примере единого комплекса какого-либо предприятия.

Список источников и литературы

Источники

1. Положение об управлении заводами Морского ведомства. [СПб., 1914];
2. Тимофеев П. Т. Чем живет заводcкий рабочий. CПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906;
3. ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 20, 126, 164, 202, 203, 204, 205, 206, 228.

 Литература

1. Арутюнов Г. А. Рабочее движение в России в период нового революционного подъёма 1907 – 1914. М.: Наука, 1975;
2. Бернштейн-Коган С. В. Численность, состав и положение петербургских рабочих: Опыт статистического исследования. СПб.: Петербургский политехнический институт императора Петра Великого, 1910;
3. Веришко К.И., Горелов О.И. Отделить зерна от плевел. – ''Круглый стол'': Рабочий активизм в послереволюционной России // Отечественная история, 2002. № 2;
4. Давиденко И. А. Пролетаризация крестьянства и её влияние на изменения в составе рабочего класса Петербурга в годы столыпинской аграрной реформы (1905 – 1914): По материалам Петербургской губернии: Автореф. дисс. на соиск. учён. степ. канд. ист. наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1964;
5. Иванов Л.М. Преемственность фабрично-заводского труда и формирование пролетариата в России // Рабочий класс и рабочее движение в России. 1861 – 1917. М., 1966;
6. Кирьянов Ю.И. Жизненный уровень рабочих России: Конец XIX – начало XX века. М.: Наука, 1979;
7. Крузе Э. Э. Петербургские рабочие в 1912 – 1914 годах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961;
8. Крузе Э. Э. Положение рабочего класса России в 1900 – 1914 гг. Л.: Наука, 1976;
9. Лисовский Н. М. Рабочие в военном ведомстве. СПб.: Типография Тренке и Фюсно, 1906;
10. Миттельман М., Глебов Б., Ульянский А. История Путиловского завода/ Под. ред. В.А.Быстрянского. М.; Л.: ГосСоцЭКИз, 1939.
11. Пажитнов К. А. Некоторые итоги и перспективы в области рабочаго вопроса в России. СПб.: Типография Товарищества Общественная польза, 1910;
12. Пажитнов К. А. Положение рабочего класса в России. Т. I-III. Л., Путь к знанию, 1924-1925;
13. Погожев А. В. Учёт численности и состава рабочих в Росси: Материалы по статистике труда. Спб.: Тип. Акад. наук, 1906;
14. Прокопович С. Н. Бюджеты петербургских рабочих. СПб.: Типо-лит. Шредера, 1909;
15. Рабочий класс России 1907 – февраль 1917 / Отв. ред. В. Я. Лаврычёв. М.: Наука, 1982;
16. Рашин А. Г. Формирование рабочего класса России: Историко-экономические очерки. М.: Соцэкиз, 1958;
17. Святловский В.В. Жилищный вопрос с экономической точки зрения. Спб.: Типография Министерства Путей Сообщения, 1902;
18. Семанов С. Н. Петербургские рабочие накануне первой русской революции. М.; Л.: Наука, 1966;
19. Соколов А.К. Драма рабочего класса и перспективы рабочей истории в современной России // Социальная история. Ежегодник 2004. М.: РОССПЭН, 2005;
20. Фельдман М.А. Рабочие крупной промышленности Урала в 1914 – 1941 гг. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001;
21. Фельдман М.А. Рабочие промышленности России в начале ХХ в.: взгляд спустя столетие // Вопросы истории. 2006. № 1;
22. Чернов В. Крестьянин и рабочий как экономические категории. М.: Новое товарищество, 1905;
23. Шустер У. А. Петербургские рабочие в 1905 – 1907 гг. Л.: Наука, 1976;
24. Яров С.В. Пролетарий как политик. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999.

Справочно-библиографически издания

1. История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях/ Под ред. П. А. Зайончковского: В 5 т. М.: Наука, 1979-1982. Т. 3.
2. Центральный Государственный Архив Историко-Политических Документов. М.: Звенья, 2000.

[1] Крузе Э.Э. Положение рабочего класса России в 1900 – 1914 гг. Л.: Наука, 1976. Стр. 26.

[2] Подробнее см.: Соколов А.К. Драма рабочего класса и перспективы рабочей истории в современной России // Социальная история; Ежегодник. 2004. М.: РОССПЭН, 2005.

[3] Там же. Стр. 25

[4] Там же. Стр. 64.

[5] См. напр.: Арутюнов Г.А. Рабочее движение в России в период нового революционного подъёма 1907 – 1914. М.: Наука, 1975; Крузе Э.Э. Положение рабочего класса России в 1900 – 1914 гг. Л.: Наука, 1976; Шустер У.А. Петербургские рабочие в 1905 – 1907 гг. Л.: Наука, 1976 и др.

[6] Веришко К.И., Горелов О.И. Отделить зерна от плевел. – ''Круглый стол'': Рабочий активизм в послереволюционной России // Отечественная история, 2002. № 2. С.123.

[7] Фельдман М.А. Рабочие крупной промышленности Урала в 1914 – 1941 гг. Екатеринбург: ИздательствоУральского университета, 2001. Стр. 50.

[8] Рашин А.Г. Формирование рабочего класса России. М.: Соцэкиз, 1958. Стр. 443.

[9] Рабочий класс России 1907 – февраль 1917 года / Отв. ред. В. Я. Лаврычёв. М.: Наука, 1982. Стр. 25.

[10] Варзар В.Е. Статистические сведения о фабриках и заводах по производствам, не обложенным акцизом, за 1900 г. СПб., 1903; Погожев А.В. Учёт численности и состава рабочих в России: Материалы по статистике труда. СПб.: Типография Академии наук, 1906; Прокопович С.Н. Бюджеты петербургских рабочих. СПб.: Типо-литография Шредера, 1909; Бернштейн-Коган С. Численность, состав и положение петербургских рабочих. СПб.: Петербургский политехнический институт императора Петра Великого, 1910.

[11] Лисовский Н. М. Рабочие в военном ведомстве. СПб.: Типография Тренке и Фюсно, 1906.

[12] Святловский В.В. Жилищный вопрос с экономической точки зрения. Спб.: Типография МПС, 1902.

[13] Чернов В. Крестьянин и рабочий как экономические категории. М.: Новое товарищество, 1905.

[14] Пажитнов К. А. Положение рабочего класса в России. Т. I-III. Л., Путь к знанию, 1924-1925.

[15] Даже в научных исследованиях около половины объёма посвящено главам о рабочем движении, основанным на материалах, нуждающихся в критическом восприятии (например, тех же воспоминаниях рабочих). Из специальных трудов: Итория советского рабочего класса. Т. 1-8. М., 1984-1988.

[16] Крузе Э. Э. Петербургские рабочие в 1912 – 1914 годах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. Стр. 76.

[17] Шустер У. А. Петербургские рабочие в 1905 – 1907 гг. Л.: Наука, 1976. Стр. 78.

[18] Давиденко И. А. Пролетаризация крестьянства и её влияние на изменения в составе рабочего класса Петербурга в годы столыпинской аграрной реформы (1905 – 1914): По материалам Петербургской губернии: Автореф. дисс. на соиск. учён. степ. канд. ист. наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1964.

[19] Там же. Стр. 61.

[20] Иванов Л.М. Преемственность фабрично-заводского труда и формирование пролетариата в России// Рабочий класс и рабочее движение в России. 1861 – 1917. М., 1966.

[21] Тимофеев П. Чем живет заводcкий рабочий. CПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906.

[22] Для Петербурга можно назвать три работы: Семанов С. Н. Петербургские рабочие накануне первой русской революции. М.; Л.: Наука, 1966; Шустер У. А. Петербургские рабочие в 1905 – 1907 гг. Л.: Наука, 1976; Крузе Э. Э. Петербургские рабочие в 1912 – 1914 годах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.

[23] Выбранный нами период изучения охватывает третий том этого издания: Рабочий класс России 1907 – февраль 1917 / Отв. ред. В. Я. Лаврычёв. М.: Наука, 1982.

[24] Рашин А. Г. Формирование рабочего класса России: Историко-экономические очерки. М.: Соцэкиз, 1958.

[25] Там же. Стр. 442.

[26] Соколов А.К. Драма рабочего класса и перспективы рабочей истории в современной России // Социальная история. Ежегодник. 2004. М.: РОССПЭН, 2005;

[27] Шустер У. А. Петербургские рабочие в 1905 – 1907 гг. Л.: Наука, 1976. Стр. 43.

[28]

[29]

[30] Крузе Э. Э. Петербургские рабочие в 1912 – 1914 годах. М.; Л.: Наука, 1961. Стр. 53

[31] Положение об управлении заводами Морского министерства. СПб.: , 1914.

[32] Правила найма мастеровых в портах и на заводах Морского ведомства. Вильна, 1900.

[33] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 126.

[34] В данном случае можно сослаться на Ф.4000 в целом, за исключением дел, упомянутых и разобранных ниже.

[35] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 204.

[36] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 228.

[37] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 204. Л. 1.

[38] Там же. Л.5 и след.

[39] П.Т. Тимофеев в своём труде также акцентирует своё внимание на мастере как на «винте заводской жизни, от которого ближайшим образом зависит судьба рабочего». См.: Тимофеев П. Т. Чем живёт заводский рабочий. CПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906. Стр. 5.

[40] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 204. Л. 1.

[41] Там же. Л. 4 об.

[42] Тимофеев П.

[43] Там же. Л. 7.

[44]Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 228.

[45] Там же. Л. 1.

[46] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 20. Л. 6.

[47] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 126. Л. 1, 2 и след.

[48] Там же. Л. 4.

[49] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 202.

[50] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 203.

[51] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 205.

[52] Там же. Л. 1.

[53] Там же. Л. 5.

[54] Там же. Л. 8.

[55] Там же. Л. 8 об.

[56] Там же. Л. 9.

[57] Там же.

[58] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 164.

[59] В данном случае также уместно вспомнить о П. Т. Тимофееве, который пишет об отпусках квалифицированных рабочих как об обычном явлении. См.: Тимофеев П. Т. Чем живёт заводский рабочий. СПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906. Стр. 8.

[60] Там же. Л.1.

[61] Там же. Л. 2.

[62] Там же. Л. 3.

[63] Там же. Л. 4.

[64] Миттельман М. и др. История Путиловского завода. М.; Л.: ГосСоцЭКИз, 1939.

[65] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 164. Л. 5.

[66] Там же. Л. 8, 9.

[67] Там же. Л. 10.

[68] Крузе Э. Э. Петербургские рабочие в 1912 – 1914 годах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. Стр. 75.

[69] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 164. Л. 10.

[70] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 206.

[71] Там же. Л. 1.

[72] Там же. Л. 9 об.

[73] Там же. Л. 2.

[74] ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ед. хр. 205.

[75] Яров С.В. Пролетарий как политик. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. Стр. 27.

[76] Тимофеев П. Чем живет заводcкий рабочий. CПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906.

[77] Там же. Стр. 2-3.

[78] См. напр.: Бернштейн-Коган С. В. Численность, состав и положение петербургских рабочих: Опыт статистического исследования. СПб.: Петербургский политехнический институт императора Петра Великого, 1910; Прокопович С. Н. Бюджеты петербургских рабочих. СПб.: Типо-лит. Шредера, 1909.

[79] Тимофеев П. Чем живет заводcкий рабочий. CПб.: Типография Н.Н. Клобукова, 1906. Стр. 4.

[80] Там же. Стр. 5.

[81] Там же. Стр. 12.

[82] Там же. Стр. 19.

[83] Там же. Стр. 19.

[84] Там же. Стр. 18.

[85] Там же. Стр. 19-20.

[86] Там же. Стр. 17-18.

• Переломные точки русской истории