Софьин Д.М.

В государствах с монархической формой правления помимо самого монарха большую роль играют члены его семьи. Великие князья всегда занимали в Российской Империи далеко не последнее место, многие из них нередко находились на крупных военных и государственных постах.

Традиция предписывала великим князьям исключительно военную службу, государственная же служба могла лишь вытекать из военных обязанностей. Великий князь Александр Михайлович отмечал: «Одна мысль о том, что один из нас (сыновей великого князя Михаила Николаевича. – Д. С.) мог бы избрать какую-нибудь другую карьеру, кроме военной, могла бы показаться нашим родителям полным абсурдом, ибо традиции Дома Романовых требовали, чтобы все его члены были военными; личные вкусы и склонности никакой роли не играли»[1].

Согласно Учреждению об Императорской Фамилии, принятому императором Александром III в 1886 г., сыновья и внуки императора имели право на титул великих князей, а правнуки и последующие потомки – на титул князей императорской крови. Впоследствии эти положения без изменений вошли в Основные государственные законы Российской империи 1906 г.[2] Если в законодательном отношении между великими князьями и князьями крови существовала определенная разница, то традиционный императив поведения не предусматривал каких-либо существенных различий. Это косвенно подтверждают слова князя императорской крови Олега Константиновича, записанные в дневнике 5 мая 1913 г.: «Нет! прошло то время, когда можно было почивать на лаврах, ничего не знать, не делать нам, Князьям. Мы должны высоко нести свой стяг, должны “оправдать в глазах народа свое происхождение” (слова императора Николая I. – Д. С.)»[3]. Очевидно, что автор дневника здесь не различает великих князей и князей крови, так как в «прежние» времена, когда династия еще не разрослась, «просто» князей среди Романовых не было.

В начале XX в. военные традиции в роду Романовых были еще очень сильны. Хотя князьям Олегу и Гавриилу Константиновичам было позволено обучаться в гражданском учебном заведении – Царскосельском лицее, они носили офицерский мундир и находились на действительной военной службе. Характерны строки, написанные молодым великим князем Дмитрием Павловичем во время своего пребывания в Париже в 1911 г. Николаю II: «Время здесь быстро проходит, часто бываю в театрах. Видел много смешных пьес и гоготал вволю. Но только штатское платье уже надоело. Каждое утро надо думать о рубашках, чулках, костюмах и вообще заниматься полудамским делом. Скорее бы опять милый вицмундир одеть»[4]. Об укоренении представления о великих князьях как исключительно военных свидетельствует и фраза Николая II, оброненная в письме жене от 24 июня 1916 г., т. е. уже в последние месяцы существования империи. Тогда ходили слухи о том, что великого князя Сергея Михайловича, полевого генерал-инспектора артиллерии, могут назначить председателем продовольственного комитета. Когда эти слухи дошли до императора, он написал Александре Федоровне: «Что за чепуху болтают о Сергее? Он сейчас как раз на своем месте! Как можно поставить во главе продовольственного вопроса великого князя?»[5]. Император говорит об этом деле как об абсурде.

По мнению Александра Михайловича, такая традиция требовала пересмотра: Романовы должны были «иметь право выбирать себе карьеру, помимо военной службы»[6]. Олег Константинович по этому поводу писал в дневнике: «Боже, как мне хочется работать на благо России… Но не одна военная служба должна быть нашим поприщем. В сущности говоря, мы ничуть не ушли от Павловских обычаев и нравов. Если бы нам вернуть ботфорты и парики, то мы бы стали настоящими капралами: “Направо! налево! здорово, братцы!..” Нет, не это одно должно быть нашим занятием. Нам надо бы делать дела покрупнее!»[7]. Что же касается Александра Михайловича, то он активно и последовательно проводил мысль о необходимости более широкого участия членов Императорского дома в государственной деятельности. Полагая, что император в условиях революционной угрозы должен «вести себя как глава правящей партии, когда напор революции требовал от министров не столько особых способностей и талантов, сколько беззаветной преданности престолу»[8], великий князь утверждал, что необходимо было более масштабное вовлечение членов династии в работу государственной машины. «Ни один правитель… не может себе позволить роскоши пренебречь своими ближайшими сподвижниками в распределении ответственных государственных постов», – констатировал Александр Михайлович[9], считая, что таковыми ближайшими сподвижниками и являются, в первую очередь, Романовы. При этом великие князья не должны входить исключительно в высшие эшелоны власти: «Конечно, нельзя было требовать, чтобы государь образовал совет министров из великих князей… Мы (великие князья. – Д. С.) просто хотели, чтобы нам позволили занимать должности в различных казенных учреждениях и преимущественно в провинции, где мы могли быть полезны тем, что служили бы связующим звеном между царем и русским народом»[10].

Однако Николай II не считал нужным менять положение. Во-первых, он придерживался традиции, а во-вторых, полагал, что император Всероссийский не может быть «главой партии» и, кроме того, не может предоставлять родственникам преимущества в сфере государственного управления: «В продолжение трехсот лет мои отцы и деды предназначали своих родных к военной карьере. Я не хочу порывать с этой традицией. Я не могу позволить моим дядям и кузенам вмешиваться в дела управления»[11]. В 20–30-е гг. XX в., находясь в эмиграции, глава Российского Императорского дома великий князь Кирилл Владимирович придерживался позиции Николая II, в соответствии с которой монарх должен быть главой всего народа, а не какой-либо партии: «Я тружусь ради спасения нашей родины… Для меня нет партий. Я не принимаю обязательств ни перед одним из сословий», – сказал он Александру Михайловичу[12].

Члены Императорского дома занимали очень высокое положение, поэтому перед ними многие заискивали, льстили им. В связи с этим великий князь Константин Константинович 21 ноября 1900 г. писал своей сестре, греческой королеве Ольге: «Ты тысячу раз права, что надо быть постоянно на стороже, чтобы не возгордиться, слыша похвалы и видя поклонения»[13]. Впрочем, Романовы хорошо понимали, что великокняжеское положение – это прежде всего не привилегия, а тяжелый долг и большая ответственность, необходимость всем жертвовать во имя Родины[14]. Как отмечал в письме брату Великий князь Михаил Михайлович, «…мы, Великие Князья, рождены не для того, чтобы жуировать, а для того, чтобы всю жизнь служить и трудиться на пользу дорогому Отечеству и Государю!»[15]. Об этом же писал в дневнике и князь Олег Константинович: «Мне вспоминается крест, который мне подарили на совершеннолетие. Да, моя жизнь – не удовольствие, не развлечение, а крест»[16]. Великие князья должны были, если это потребуется, даже жертвовать своей репутацией и самолюбием. Алексей Александрович, занимавший пост главного начальника флота и морского ведомства, писал Николаю II 29 мая 1905 г., после уничтожения эскадры адмирала З. П. Рожественского у Цусимы: «Так как я ответственен перед Тобой, и косвенно вина падает без сомнения на меня, то было бы хорошо меня отпустить теперь же и показать этим, что Ты недоволен высшим начальником Флота. Я думаю, что эта мера могла бы произвести очень хорошее впечатление в России. В эти времена ничем брезг[ов]ать[17] не следует! Что касается меня, то прошу Тебя об этом не думать»[18].

Традиция аскетичного образа жизни Романовых возникла при императоре Николае I. С его времени великих князей стали воспитывать практически в спартанских условиях. Достаточно скромным образом жизни отличались Николай II и в особенности его отец, Александр III. Последний неодобрительно относился к частым заграничным поездкам своего брата Владимира: «Вообще мне и многим кажется странным, что вот уже почти 10 лет подряд, что Ты каждый год ездишь за границу без всякой нужды, это Тебе очень вредит в глазах и мнении Твоих подчиненных и неправильно в служебном отношении. <…> Я понимаю, что иногда это приятно, и отчего же не ездить, если ничего не мешает, но никак не всякий год, а через 2 года в третий, да и то много»[19].

В связи с заграничными поездками порицание Владимиру выразил даже его младший брат Алексей, не только брат, но и близкий друг, сам любивший бывать в Париже: «Я знаю, что Ты просился у Саши (императора Александра III. – Д. С.) ехать с женой за границу и оставаться там до лагеря (военные учения в Красном Селе. – Д. С.). <…> Позволяю себе в качестве Твоего старого друга сказать и мое мнение. Мне кажется, что Тебе положительно неловко оставаться в настоящих обстоятельствах так долго вне России, и это произведет самое нехорошее впечатление даже в войсках»[20].

Члены Императорской Фамилии должны были делить с народом все трудности. Некоторые великие князья приняли активное участие в русско-японской войне. Среди них был и Кирилл Владимирович: «Когда разразилась русско-японская война, он попросился в бой, как и должно было поступить двадцатишестилетнему великому князю»[21]. Кирилл Владимирович, будучи морским офицером, отправился в Порт-Артур и поступил в штаб командующего Тихоокеанской эскадрой адмирала С. О. Макарова. Великий князь был на эскадренном броненосце «Петропавловск» 31 марта 1904 г., когда корабль подорвался на японской мине и мгновенно затонул. Погибли почти все, бывшие на борту, в том числе адмирал Макаров и художник В. В. Верещагин. Кирилл Владимирович, разговаривавший перед взрывом с Верещагиным, спасся чудом. По счастливой случайности на броненосце не оказалось тогда и его младшего брата, Великого князя Бориса Владимировича, тоже находившегося в Порт-Артуре. Эта трагедия отнюдь не охладила пыл юных членов Императорской Фамилии. Тридцатого июля 1904 г. 14-летнему герцогу Сергею Георгиевичу Лейхтенбергскому князю Романовскому удалось побывать на эскадре адмирала З. П. Рожественского, которая отправлялась из Кронштадта в Порт-Артур, и тем самым стать как бы ближе к артурской эскадре, к которой его «мучительно, но, увы, безуспешно тянуло»[22].

В Первой мировой войне принимали участие почти все представители династии. Молодые Романовы в начале войны рвались на фронт. Среди них были и сыновья Великого князя Константина Константиновича. Один из них, 21-летний князь Олег, записал в дневнике: «Мы, все пять братьев, идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне»[23]. От отъезда на фронт князя Олега Константиновича не удержало и еще неокрепшее после болезни здоровье: «Такого человека, как Олег, нельзя было удержать дома, когда его полк уходил на войну. Он был весь порыв и был проникнут чувством долга»[24]. Первые недели Олег из-за слабого здоровья находился при штабе, и, хотя здесь также неоднократно приходилось бывать под огнем, просился в расположение своей части[25]. Наконец, просьба была удовлетворена, и юный князь принял самое активное участие в боевых действиях. Он был тяжело ранен 27 сентября 1914 г., но не только не потерял бодрости духа, но и, казалось, даже был рад своему ранению: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома», – сказал он тогда генералу Б. В. Адамовичу[26]. Рана оказалась смертельной, и спустя два дня князь Олег Константинович скончался. Романовы высоко оценили подвиг родственника: «Героем умирал юный мученик»[27].

Впоследствии четверо его совершеннолетних братьев – Иоанн, Гавриил, Константин и Игорь – большую часть времени стали проводить в тылу. Хотя главной причиной этого было их слабое здоровье, сам факт того, что представители династии находятся не на фронте, вызывал недовольство многих Романовых. Так, императрица Александра Федоровна время от времени писала об этом своему супругу: «Это не выглядит хорошо. Великих Князей нет на фронте. Бедные Константиновичи всегда больны»[28]. С ней была солидарна и мать князей, великая княгиня Елизавета Маврикиевна, несмотря на гибель сына Олега и смерть мужа, великого князя Константина Константиновича, от болезни. Великий князь Андрей Владимирович привел в своем дневнике ее слова, сказанные в октябре 1915 г.: «Одно, о чем я сожалею, что никто из них [теперь] не на войне. Это нехорошо. Хотя мне и тяжело сознание, что они воюют против моих же родственников (Елизавета Маврикиевна – урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская. – Д. С.), но я стою на принципе, что Константиновичи должны быть на своих местах, как бы это ни было тяжело для меня лично. Тебе, может быть, это покажется странным, что мать так говорит, но поверь, что это их личный долг, а долг на войне превыше всего»[29].

Такой же позиции придерживался и великий князь Павел Александрович. Он сам, уже немолодой человек, всеми силами рвался на фронт. «Ему очень хочется на войну… оставаться дома без дела – доводит его до белого каления», – писала императрица Александра Федоровна Николаю II[30]. Отправиться на фронт помешала тогда великому князю тяжелая болезнь: «Дорогой Ники, к сожалению, меня еще не выпускают и, благодаря этому, я не могу лично тебе сказать, в каком я отчаянии, что доктора меня пока не пускают ехать на фронт. Я так радовался и гордился предстоящим мне назначением.

Об одном тебя умоляю: не ставить на меня крест. Бог даст, к концу зимы я настолько окрепну, что буду в состоянии снова послужить тебе и родине в рядах нашей дивной, горячо мною любимой армии»[31].

В конце концов Павел Александрович поправился и получил назначение на фронте. Кроме того, он постоянно просил Николая II, чтобы тот вернул на фронт его сына, великого князя Дмитрия Павловича, который принимал участие в боевых действиях лишь в начале войны в течение около двух месяцев. Императрица писала мужу: «Душка, ты мне так и не ответил насчет Дмитрия, почему ты его не отсылаешь в полк, как Павел надеялся? Он так волнуется по поводу того, что мальчик проживает свои лучшие годы и в такой серьезный момент в безделии. Это не выглядит хорошо»[32]. И в дальнейшем Павел Александрович не устает просить, чтобы его сына вернули на фронт[33].

При этом Дмитрий Павлович отнюдь не был трусом или лентяем. Так, в 1911 г. он просил разрешения у императора отправиться на итало-турецкую войну, в состав итальянских войск, ссылаясь на прецедент службы иностранных принцев в российской армии во время русско-японской войны. Однако Николай II Дмитрия тогда не отпустил[34]. Проводя в 1913 г. очередной отпуск в Париже, великий князь написал императору: «Время в Париже прошло довольно быстро, но все же хочется обратно в Россию. Что здесь тяжело, это то, что очень мало дела. Конечно, после службы в полку приятно провести 3–4 недели барином, но потом тянет опять в полк и к своей работе»[35].

Императрица Александра Федоровна была откровенно недовольна тем, что многие мужчины Дома Романовых во время Первой мировой войны хотя и занимались военной деятельностью, но находятся в тылу: «…и зачем здесь торчит Андрей (великий князь Андрей Владимирович. – Д. С.)? – неужели для него нет назначения где-нибудь на фронте, – на действительной службе, а не так, как он был эти два года? <…> Заставь Фамилию немножко больше подвигаться»[36].

Как известно, близость смерти часто вызывает сильное желание жить и наслаждаться жизнью. Многие юные члены фамилии, побывав на фронте, стали подолгу предаваться развлечениям в тылу. Это вызывало резкое неодобрение со стороны морально более крепкого старшего поколения династии: «Ах, эта молодежь Фамилии с плохим здоровьем и страстью к наслаждениям вместо долга!» – восклицала Александра Федоровна[37]. Большое беспокойство вызывал младший из дееспособных Константиновичей, князь Игорь. Александра Федоровна в марте 1916 г. писала мужу: «Собираешься ли ты найти какую-нибудь работу для Игоря? Мавра (великая княгиня Елизавета Маврикиевна. – Д. С.) надеялась, что ты им воспользуешься для чего-нибудь, чтобы он не болтался и чтобы удержать его от пьянства; – по-видимому, он вел довольно бурную жизнь, когда жил в городе»[38]. Однажды Игорь получил выволочку от обычно крайне деликатного Николая II. Вот как об этом вспоминал последний: «Я помню, что летом как-то Игорь говорил об устройстве здесь (в Ставке. – Д. С.) тенниса, причем выражал надежду, что я буду приходить наблюдать за игрой. Я ему ответил, чтоб он занимался своими делами и в чужие дела не вмешивался»[39].

Брат Николая IIвеликий князь Михаил Александрович принял активное участие в военных действиях и храбро командовал Дикой дивизией. Подчиненные кавказцы называли его «наш джигит Миша»[40]. Однако и он весной 1916 г. обратился к императору с просьбой отозвать его в июне с фронта и назначить в Ставку. В ответ Николай II, как он писал об этом Александре Федоровне, «стал ему проповедовать о нашем отце, о чувстве долга, примере для остальных и т. п. Когда я кончил и мы простились, он еще раз холодно совершенно спокойно попросил не забыть его просьбы, как будто я совсем и не говорил. Я был возмущен»[41].

В декабре 1916 г. великий князь Дмитрий Павлович принял участие в убийстве Г. А. Распутина. Это событие вызвало бурю в Доме Романовых. Многие члены династии пытались защитить Дмитрия от наказания со стороны императора, хотя большинство их не одобрило поступок Дмитрия. Общее настроение определялось пониманием того, что великий князь не может быть убийцей. Любопытно высказывание великого князя Николая Михайловича, самого радикального члена династии и в то время уже ярого врага и Распутина, и императрицы Александры Федоровны. О Дмитрии он пишет мало, но выражает свое отношение к главному вдохновителю убийства, тоже родственнику, князю Ф. Ф. Юсупову графу Сумарокову-Эльстону: «…я недоумеваю и, откровенно говоря, скорблю, так как он – муж моей племянницы (княгини Ирины Александровны. – Д. С.). А что сказать про Ирину и про его мать, Зинаиду Николаевну Юсупову, которые обе в диком восторге, что Феликс – убийца Гришки!!!… этой психики я понять не могу. <…> Я – другого поколения, но мать его лишь немного моложе меня – и она заражена той же болезнью – превозносить убийство! Это для меня необъяснимо, как и все подробности, до мелочей включительно, обдуманные заранее до убийства. Если Распутин был зверь, то что сказать о молодом Юсупове??»[42].

В 1924 г., будучи в эмиграции, великий князь Кирилл Владимирович провозгласил себя императором, так как после гибели императора Николая II, цесаревича Алексея и великого князя Михаила Александровича стал согласно закону старшим членом династии. Многие в эмиграции, но особенно иностранцы, воспринимали это скептически и говорили о Кирилле Владимировиче с иронией. Те же, кто его хорошо знал, не понимали, зачем это нужно человеку, который был равнодушен к внешним знакам отличия, не стремился к власти и которому претили «игры в солдатики». Поведение Кирилла Владимировича объясняет его двоюродный дядя Александр Михайлович: «Так вышло, что великий князь Кирилл является первым в ряду престолонаследия, в то время как я, к счастью, десятый. Поэтому я могу писать книги и статьи, играть в бридж и в трик-трак, посещать коктейли и собачьи бега, путешествовать и развлекаться как угодно, но он обязан поддерживать пламя монархической идеи. Я говорю “он должен”, потому что мы оба принадлежим к семье, где столетиями внушалось, что ничто, даже угроза осмеяния, не должно помешать нам в исполнении своего долга. Как полагает великий князь Кирилл, долг его и его сына состоит в обеспечении русских монархистов за рубежом действенным главою и пересмотре обветшавших заповедей монархии, чтобы сделать их приемлемыми для русских и России»[43].

Для Романовых, живших на рубеже XIX и XX вв., было очевидно, что великокняжеские обязанности безусловно выше их прав. Великий князь должен прежде всего и в мирное, и в военное время исполнять свой долг, быть опорой императору и примером для окружающих. Те из Романовых, которые пережили красный террор, унесли подобные настроения в эмиграцию, когда прав и привилегий уже не было, а остались лишь одни обязанности, как они их понимали.

[1] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. М., 2001. С. 77.

[2] См.: ОГЗРИ, 144–163.

[3] Цит. по: Князь Олег. Пг., 1915. С. II.

[4] Письма Великих князей к Николаю II // Воейков В. Н. С царем и без царя. М., 1995. С. 365. Письмо от 28 сентября 1911 г.

[5] Переписка Николая и Александры Романовых, 1916 год. Т. 4. М.; Л., 1926. С. 340.

[6] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. С. 149.

[7] Цит. по: Князь Олег. С. 166.

[8] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. С. 149.

[9] Там же.

[10] Там же. С. 149–150.

[11] Там же. С. 150.

[12] Там же. С. 417.

[13] Письма Великого Князя к Его сестре Королеве Эллинов Ольге Константиновне // Сб. памяти Великого Князя Константина Константиновича, поэта К. Р. Париж, 1962. С. 28.

[14] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. С. 18, 36, 159, 331, 399, 409, 417, 523; Воспоминания великой княгини Марии Павловны. М., 2003. С. 10, 83, 282.

[15] ГАРФ. Ф. 645, оп. 1, д. 92, л. 18об. Письмо Великого князя Михаила Михайловича Великому князю Александру Михайловичу от 2 июня 1887 г.

[16] Цит. по: Князь Олег. С. II.

[17] Здесь и далее подчеркнуто в тексте.

[18] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 1152, л. 5об.–6.

[19] ГАРФ. Ф. 652, оп. 1, д. 380, л. 11–11об. Письмо от 28 октября 1884 г.

[20] ГАРФ. Ф. 652, оп. 1, д. 385, л. 44-45. Письмо от 17 февраля 1882 г.

[21] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. С. 418-419.

[22] Князь Сергей Романовский. Моя первая клятва // Военная быль. 1959. Нояб. № 39. С. 4.

[23] Цит. по: Князь Олег. С. 169.

[24] Гавриил Константинович, великий князь. В Мраморном дворце: мемуары. М., 2001. С. 216.

[25] Там же. С. 231, 242.

[26] Князь Олег. С. 180.

[27] Андрей Владимирович, великий князь. Дневники, 1915–1917 гг. // Гибель монархии / Великий князь Николай Михайлович; М. В. Родзянко; Великий князь Андрей Владимирович; А. Д. Протопопов. М., 2000. С. 316. Запись от 14 октября 1915 г.

[28] Письма Императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II. Т. 1. Берлин, 1922. С. 230. Письмо от 13 сентября 1915 г.

[29] Андрей Владимирович, великий князь. Указ. соч. С. 314. Запись от 10 октября 1915 г.

[30] Письма Императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II. Т. 1. С. 24. Письмо от 25 октября 1914 г.

[31] Письма Великих князей к Николаю II. С. 381. Письмо великого князя Павла Александровича императору Николаю II от 24 ноября 1915 г.

[32] Письма Императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II. Т. 1. С. 230. Письмо от 13 сентября 1915 г.

[33] См.: там же. С. 233, 247. Письма от 14 и 17 сентября 1915 г.

[34] См.: Письма Великих князей к Николаю II. С. 366-367. Письма великого князя Дмитрия Павловича императору Николаю II от 26 октября и 17 ноября 1911 г.

[35] Там же. С. 369. Письмо от 18 ноября 1913 г.

[36] Письма Императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II. Т. 2. Берлин, 1922. С. 183. Письмо от 17 сентября 1916 г.

[37] Там же. С. 65. Письмо от 3 апреля 1916 г.

[38] Там же. С. 31. Письмо от 5 марта 1916 г.

[39] Переписка Николая и Александры Романовых, 1916–1917 гг. Т. 5. М.; Л., 1927. С. 14. Письмо от 8 сентября 1916 г.

[40] См.: Кроуфорд Р., Кроуфорд Д. Михаил и Наталья: жизнь и любовь. М., 2008. С. 264-265, 274-275; Брешко-Брешковский Н. Н. Дикая дивизия // Брешко-Брешковский Н. Н. Дикая дивизия; Туркул А. В. Дроздовцы в огне. М., 2007. С. 13, 17-22.

[41] Переписка Николая и Александры Романовых, 1916 год. Т. 4. С. 188. Письмо от 4 апреля 1916 г.

[42] Николай Михайлович, великий князь. Записки // Гибель монархии. С. 72-74.

[43] Воспоминания великого князя Александра Михайловича. С. 417.

• Переломные точки русской истории