Крючков Н.Н.
Артемий Петрович Волынский (1689-1740), как известно, прошел путь от рядового солдата драгунского полка до кабинет-министра Анны Иоанновны. Оценивая карьерный взлет Волынского, большинство его биографов, в первую очередь отдают дань блестящим способностям Артемия Петровича, но в то же время обращают внимание и на его покровителей, не без помощи которых Волынский достиг высших ступеней государственной власти. Применительно ко времени, в которое жил Волынский — эпохе Петра Великого и его преемников — роль «сильных персон» или «милостивцев» возрастает: на смену отношениям, в которых главным была принадлежность к той или иной родовой корпорации, приходят связи патрона с клиентелой.
Волынский, как и многие другие люди его времени, тоже отдал им дань, начиная с первых шагов карьеры в Петровскую эпоху — и дань, казавшуюся столь основательной, что это служило источником резких оценок со стороны многих его биографов. «... Волынский ... понимал только отношения или начальственные или подначальные: умел или угождать тем, от кого зависел, или приказывать тем, кто зависел от него...» 1 — пишет П.К. Шебальский в «Чтениях из русской истории». «...Артемий Петрович Волынский ... к властям предержащим был подобострастен, всегда пресмыкался и составлял уничижительные послания. В общении с лицами, стоявшими ниже в сословной иерархии либо зависимыми от него по службе, он становился высокомерным, властным, недоступным, не терпящим возражений...» — вторит ему сто лет спустя Н.И. Павленко. Однако подобные заявления достаточно спорны: наряду с «безродными выскочками» Бироном и Шафировым, покровителями Волынского были император Петр I, императрицы Екатерина I и Анна Иоанновна, цесаревны Анна Петровна и Елизавета Петровна — то есть лица, сами способные оценить деловые качества человека, в слепом «подобострастии» к которым упрекнуть трудно. В настоящем исследовании мы постараемся проследить отношения Волынского лишь с наиболее влиятельными покровителями, чья помощь имела наиболее значимые последствия для его карьеры.
Достоверно неизвестна причина особой милости к Волынскому Екатерины I. Так, Н.Ф. Зезюлинский утверждает, что по возвращении из Персии полковник и генерал-адъютант Волынский был принят в высшем обществе и, регулярно появляясь на всех светских мероприятиях, часто танцевал на ассамблеях с Екатериной 3. Так это или не так, неизвестно, однако можно предположить, что расположение Петра I к молодому дипломату и губернатору передалось и его окружению. Тем не менее, можно только догадываться какие личные качества Волынского приглянулись императрице. Свидетельством расположения Екатерины I служат, во-первых, устрой- :тво женитьбы Волынского на Александре Львовне Нарышкиной, во- зторых, неоднократное заступничество перед самим Петром I.
Только благодаря помощи царицы для Волынского стала возможна женитьба на двоюродной сестре Петра I. Именно благодаря ей удалось :ломить сопротивление близких девушки, «доброжелателей» жениха, а гакже добиться согласия Петра (последнее, впрочем, было не самым сложным, поскольку монарх явно благоволил одному из своих «птенцов»)4. В мтоге, зимой 1720 года в присутствии царя, царицы и Виллима Монса со- :тоялся сговор, а 18 апреля 1722-го, в канун отправления в Персидский по- код, во многом инициированный Волынским — венчание 5. Родство с цар- :кой семьей еще больше укрепило положение молодожена: фактически он зошел в ближний «семейный» круг Петра I.
Первый случай обращения за помощью к Екатерине связан с подготовкой к Персидскому походу. В силу ряда причин Волынский прибыл в Астрахань только в 1721 г., и обнаружив вверенный ему город в таком дурном состоянии, поспешил известить об этом свою заступницу — Ека- герину.
Так, в письме от 23 июня 1721 г. он писал о том, что благодаря его дредшественникам крепость от ветхости развалилась, в гарнизоне только греть солдат имеет годные ружья, а провианту запасено только 300 четвертой хлеба. Солдаты и драгуны фактически раздеты, донашивая старые мундиры, между тем как новых у них нет, а за мундиры из их жалования /держано 34000 рублей. По мнению Волынского, на исправление всего дужно как минимум три года. В заключение он просит Екатерину не оста- зить его без своего заступничества, считая себя человеком, на которого другие взвалят все свои грехи 6. Оценивая это письмо, надо признать, что \ртемий Петрович несколько лукавит: многих проблем ему удалось бы дзбежать, или разрешить, если бы он приехал в Астрахань раньше. Тем не менее, понимая, что подобного нерадения ему не простят, он принимается m работу.
Уже в письме от 15 августа 1721 г. он предстает перед Екатериной <чернецом и богомольцем», лишь изредка покидающим канцелярию для тосещения церкви. Из его письма следует, что ему приходилось «отправить чужестранные дела и мучить живот свой с такими дикими варварами», заниматься коммерцией, флотом, рыбными и соляными делами. Все дела требовали его постоянного присутствия: все было разорено и запуще- ю, однако исправить ничего было нельзя, «понеже наслал бог таких диких юседей», что «рвут у меня в разные стороны». Волынский утверждает, что <война здесь непрестанная, а людей... зело мало, и те наги и не вооруже- 1Ы...». Жалуясь на загруженность текущей работой, он утверждает, что юли бы ему не придали в помощники И. Кикина, то он бы мог «уже и по- :леднего ума лишиться» 1.
Пожалуй, первый известный эпизод прямой помощи Екатерины Волынскому, связан с избиением Артемия Петровича Петром I во время Персидского похода. Разгневанный император решил «поучить» его своей дубинкой, но Екатерина «до больших побой милостиво довести не изволила» 8. Этот эпизод весьма характерен для Екатерины — женщины доброй, отзывчивой, готовой оказать помощь ближнему. «...Эта государыня была любима и обожаема всей нацией благодаря своей врожденной доброте, которая проявлялась каждый раз, когда она могла принять участие в лицах, попавших в опалу и заслуживших немилость императора...Она была поистине посредницей между государем и его подданными» 9. Конечно, автор данной характеристики фельдмаршал Х.Б. Миних несколько преувеличивал любовь всего народа, подразумевая только верхушку общества, однако ясно, что на помощь императрицы, благодаря ее влиянию на супруга, могли рассчитывать многие.
В 1723 г. ряд эпизодов служебной деятельности Волынского вызвали немилость императора и вынудили последнего обратиться за помощью к Екатерине. Волынский старается использовать все возможные средства, лишь бы избавить себя от монаршего гнева, в том числе и родственные связи. Письмо Екатерине пишет жена Волынского, Александра Львовна: «...прогневали мы Бога, что вижу гнев его и. в-ва на мужа моего: того ради, всемилостивейшая государыня, припадая к ногам вашего в-ва, прошу со слезами: умилосердись, премилосердная мать государыня, покажи над нами сирыми свою божескую милость, не дай мне бедной безвременно умереть, понеже и кроме того всегда была больна, а ныне, видя себя в таком злом бедствии, и последнего живота лишаюсь. Известно вам, всемилостивейшая государыня, что у нас сирых, и отец и мать, вся наша надежда только ваше в-во ...» 10. Аналогичное письмо отправляет и сам Артемий Петрович ". В этих непростых обстоятельствах показателем высокой милости царицы-покровительницы стало согласие цесаревны Анны Петровны стать крестной матерью дочери Волынского Анны . В результате, протекция Екатерины, личные объяснения Волынского и новые родственные связи устранили на этот раз недовольство императора.
С воцарением Екатерины, Волынский мог быть уверенным в «материнской милости и протекции»: уже первое письмо новой императрицы не оставляет никаких сомнений. Объявляя о кончине императора Петра и всеобщей присяге при своем восшествии на престол, Екатерина I пишет: «...Равным образом надеемся и на Вас, что Вы також и при Вас обретающиеся офицеры, драгуны и солдаты в такой же верности пребудете как блаженные и вечнодостойные памяти и государю императору нашему любезнейшему супругу, которая Ваша верная служба никогда у нас забвенна не будет...» 13. Естественно, Волынский оправдал монаршее ожидание: жители Астрахани были своевременно приведены к присяге.
Екатерина сложила с Волынского наложенный на него Петром I штраф, велела выдать удержанное у него жалование, и по его просьбе перевела губернатором в Казань и. Сделано это было, в первую очередь, для прекращения столкновений Волынского с генералами Низового корпуса Матюшкиным и Кропотовым, на протяжении последних двух лет постоянно посылающих на него жалобы и доносы в Кабинет. Вместе с тем, ведение калмыцких дел сохранялось за Волынским, чем он явно был недоволен: «... я волочася здесь уже и до того дошел, что калмыки за мое к ним бескорыстное благодеяние и за труды и самого меня убить или поймать хотели. Дабы уже всему их бешенству конец был, для того, может быть пробуду здесь до октября-месяца или далее. Когда уже Ваше императорское величество соизволили калмыцким делам быть в моей дирекции в Казанской губернии, я в том предаюсь в волю вашего величества» |5.
Тем не менее, новые неприятности вынудили Волынского написать Екатерине очередное жалобное письмо: «терпя наглое гонение» «немилостивых персон» (так он называл дело об обидах князю Мещерскому) он просил разрешения приехать для личных объяснений в столицу |6. Известия о новых происках своих врагов, которые собирались лишить его ряда полномочий (в частности, поднимали вопрос о совместимости должности Казанского губернатора с должностью чиновника, ведавшего отношениями с калмыками), вынудили Волынского написать новую серию «слезниц» Екатерине.
Не получая ответа на свои ходатайства, Артемий Петрович вопрошал: «Нет ли на меня, сирого, какого гнева Вашего императорского величества», вновь прося прибыть ко двору, ибо он «в такое уже отчаяние пришел, что во мне ни ума моего, ни рассуждения никакого не осталось» |7. С ходатайством на сей предмет Волынский отправил супругу, но та, по его отзывам, «за глупостью своею не умеет Ваше императорское величество ни упросить, ни умилостивить» 18. Сам же Артемий Петрович, просил взять его из Казани в Петербург, «хоть оковав меня как злодея» и после следствия, «...когда пред Вашим императорским величеством или государством хотя в малом явлюся виновен, повели... казнить меня как сущего изменника или сослать куда» 19. Интересно, что Волынский подчеркивает, что не желает «напрасно трудить» императрицу жалобами на своих врагов, тем самым показывая свое смирение перед Богом и своей покровительницей. Обращает на себя и форма обращения в конце письма: «Всемилостивейшая моя государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший и нижайший раб Артемий Волынской» 20.
В ответном письме от 8 марта 1726 г. Екатерина успокаивает Волынского: «письма твои все до нас доходят, из которых мы усмотрели, что в немалом ты сомнении находишься о том, якобы мы имеем на тебя гнев свой; и то тебе мнение в голову пришло напрасно...» 21. Волынскому разрешалось приехать в Петербург, но не раньше июня месяца, предварительно завершив все неотложные дела22. В ходе личных объяснений Волынскому удается вернуть расположение Екатерины; она производит его в генерал-майоры, укрепляет за ним купленный в Петербурге дом, одновременно отвергая кандидатуры на должность калмыцкого начальника, оставив ее за Волынским 23. Тем не менее, незадолго до смерти Екатерины, в феврале 1727 г. Волынский был уволен от заведования калмыцкими делами и с должности казанского губернатора. Причина этого решения остается неизвестной; возможно происки врагов Волынского (к которым прибавился и фельдмаршал М.М. Голицын) увенчались успехом, возможно Екатерина несколько охладела к своему любимцу, возможно одни неблагоприятные обстоятельства наложились на другие. В любом случае приходится констатировать неожиданный поворот в отношениях Артемия Петровича и его покровительницы.
Еще при жизни Екатерины, помимо самой императрицы, Волынский стремится заручиться поддержкой ее дочерей. Так, выше упоминалось, что старшая дочь Екатерины и Петра I, Анна Петровна стала крестной матерью дочери Волынского Анны 24. К сожалению, из-за недостатка источников, о близости Волынского к Анне Петровне можно судить по таким косвенным свидетельствам как назначение его в июле 1727 г. министром при герцоге Голштинском, супруге Анны Петровны25. Как известно, А.Д. Меншиков после смерти Екатерины I постарался удалить из России дочь Петра и «голштинскую партию», поэтому можно предположить, что данное назначение являлось не только сведением счетов между придворными, но и в определенной мере результатом чистки Петербурга от сторонников данной «партии». В пользу данного предположения говорит и новогоднее поздравление Анны Петровны Волынскому, отправленное из Киля: вряд ли столь теплое частное послание писалось бы к постороннему лицу 26.
Об отношениях Волынского с Елизаветой Петровной известно не- сколько больше, благодаря сохранившимся письмам к ней Волынского ~ . Уже первое из этих писем содержит просьбу «содержать последнего вашего раба в начатой материнской своей милости в числе истинных чистосердечных и верноподданных ваших рабов» 28. Странными кажутся эти слова, адресованные 14-летней девушке! Тем не менее, подобная формула (содержать в «материнской» или «отеческой» милости) встречается не только в письмах Волынского, но и других лиц, вне зависимости от возраста покровителя. Интересно, что в первом письме Волынский только благодарит за посланные подарки жене и дочери, не желая «трудить ни о чем», сетуя на то, что о нем «изволили позабыть», и просит не забывать о нем. Однако, спустя несколько месяцев, ему все же пришлось утрудить своего корреспондента.
В июне 1725 г. он просит освободить его из «здешней пеклы», приравнивая губернаторство в Астрахани к ссылке или «варварскому полону». Причины подобного отношения можно раскрыть благодаря следующему письму. Активное вмешательство в распри калмыков обернулось астраханскому губернатору боком: как пишет сам Волынский « [калмыки] меня самого хотели поймать и взяв с собою бежать к Кубани со всеми улусами, и что там меня держать скованного. А ежели бы я стал обороняться, то и до смерти хотели убить...» . Волынский негодует, что подобное в отношении него замыслили те, кому он ранее покровительствовал, став «сильными владельцами», опираясь на помощь России . Вместе с тем Волынский, по всей видимости, несколько сгущает краски: несомненно, что занимаясь калмыцким делами на протяжении нескольких лет он рисковал жизнью; в то же время можно предположить, что он просто устал от этой деятельности и интриг своих «доброжелателей», и, пожелав сменить сферу деятельности, решил воздействовать на доброе сердце Елизаветы Петровны рассказами о готовящихся ему мучениях.
Тем не менее, после перевода в Казань Волынский не мог считать свое положение устоявшимся: интриги его врагов, находившихся при дворе, ставили его в заведомо проигрышное положение. Вот почему он настойчиво бомбардирует Елизавету Петровну письмами о «милостивом предстательстве в его невинности», прося разрешения прибыть ко двору и лично оправдаться по возводимым на него обвинениям 31. Как уже упоминалось выше, Волынскому удалось оправдаться перед Екатериной I по всем возводимым на него обвинениям, чему в немалой степени способствовали как заверения в преданности своим покровителям, так и регулярные поздравления с семейными праздниками.
Понятно, что подобное внимание было оценено по достоинству: перед лицом «милостивой матери» со страниц писем предстает человек, чьей единственной радостью (по его признанию) было присутствие на коронации Екатерины I и который печалится, что «за непрестанными отлучения- ми не сподобился прочего ничего достойного видеть» . Однако и до «пребывающего в пустыне» Волынского доходят вести то о бракосочетании Анны Петровны с герцогом Голштинским, с чем он «нижайше радуясь» поздравляет свою покровительницу 33. Не забывает он и о других праздниках, например, о дне тезоименитства Екатерины 134.
Еще одним из могущественных друзей Волынского был Виллим Иванович Моне, камер-лакей, а затем камергер императрицы Екатерины. Знакомство этих двух людей произошло зимой 1719-1720 гг. во время пребывания Волынского в Петербурге. Многие биографы Волынского склонны видеть в этом сближении особую способность нашего героя ориентироваться в обстановке и заводить полезные знакомства. Однако, на наш взгляд, подобные суждения базируются на пустом месте. Конечно, молодой красавец Моне благодаря своему влиянию на Екатерину был «сильной персоной», однако подобное влияние не стоит переоценивать: положение Монса как фаворита при императрице было нелегальным, и в любой момент вчерашний баловень судьбы мог оказаться на эшафоте (что и произошло). В то же время, подобная дружба могла возникнуть и на основе личных симпатий. Волынский и Моне оба были сравнительно молоды, оба холосты, оба сделали стремительную карьеру, наконец, оба были генерал- адъютантами Петра I. Неслучайно, письма Волынского к Монсу написаны как к равному, что видно уже по обращению — «Государь мой любезный друг и брат Вилим Иванович», сам Волынский именует себя, «Ваш, Государя моего, покорный и вернообязанный слуга и брат А. Волынский» 35.
Содержание писем также наводит на мысль о дружеских отношениях. В одном из писем Волынский рассказывает о несчастном случае, когда он чудом избежал гибели, когда ночью лошади провалились в полынью. Со свойственным ему юмором он сообщает, что «...таких я добрых товарищей имел, что не хотели отстать от меня, кои за мной ехали, одни за другими пятеро саней вляполися в воду и поплыли...»36. По счастливой случайности никто не погиб, людей и возы удалось вытащить, однако подсчитав свои убытки (на сумму около 400 рублей), Волынский сокрушается прежде всего о потерянных предметах одежды, в первую очередь о париках, полученных в подарок от своего друга. Пользуясь случаем, он просит Монса одолжить ему столь необходимые парики и цветные чулки из его гардероба, или купить для него, если подобных у того не найдется. Однако сам Волынский, по всей видимости, просто подшучивает над своим приятелем («...и рубашки уже слышу, что почали вы с манжетами носить...»), которого «заставила неволя щеголять» . Выражая радость по поводу ожидаемой скорой встречи, он также просит нанять к своему приезду дом доктора Бидлоу в Немецкой слободе, готовый переплатить, лишь бы жить поближе к своему приятелю 38.
Естественно, своего друга Волынский также не оставляет без подарков, посылая ему то пленного мальчика-горца , то чистокровную лошадь, а к ней дорогую серебряную упряжь турецкой работы 4(), не считая мелких услуг (как например поимка беглых крепостных)41. О дружбе Волынского и Монса становится известно и другим, не случайно, к Артемию Петровичу обращается И.П. Толстой с просьбой, рекомендовать его Виллиму Ивановичу, «дабы...изволили его в дружбу и любовь принять и так содержать» 42. Со своей стороны Волынский ручается за Толстого, что тот может быть верным другом, и надеется «сосводничать прямую дружбу... что может быть постоянна обе стороны» 43.
Однако помимо дружеских шуток Волынский часто пишет и о различных неприятностях, с которыми ему приходится сталкиваться. Так или иначе, со строк его писем читатель узнает о болезнях 44, об опасных военных столкновениях с горцами Кавказа, в которых астраханский губернатор едва остается жив (написав, что «...Терек не лучше ада, у которого живут или звери или черти»)4э, а также о различных служебных проблемах. Последнее обстоятельство следует выделить особо: Волынский стремится поставить своего друга в известность о всех своих промахах на служебном поприще и оправдаться не только в его глазах, но и просит «побить челом» перед Екатериной Алексеевной. Содержание просьб Волынского к Монсу, на наш взгляд, не следует пересказывать: они аналогичны просьбам к его главной покровительнице царице Екатерине. Следует отметить, что излюбленной привычкой Артемия Петровича было написать несколько писем с одинаковым содержанием в один и тот же день разным корреспондентам. Что касается Виллима Монса, то чаще всего Волынский просит его не о прямом вмешательстве (такими возможностями тот просто не обладал), но выступить в качестве посредника, передав оправдательные письма Волынского или «милостиво предстательствовать» перед ней. Через него же Волынский пересылает «государыне императрице ко употреблению стола» дичь 46, оказывает различные услуги по присмотру за ее хозяйством .
Стоит отметить, что отношения Волынского и Монса отличались от типичной модели «патрон-клиент». Артемий Петрович явно выделялся из толпы просителей, ожидавших от «милостивца» пожалования от чинов, освобождения из-под ареста или от казенных платежей, предоставления отпуска от службы или выгодного места. К чести Волынского, он вовсе не жаждал преступления через закон. Напротив, в тех случаях, когда ему требовалась защита, он добивался возможности оправдаться. В целом Волынский мог чувствовать себя сравнительно уверенно: дружба с Монсом в немалой степени способствовала покровительству со стороны Екатерины Алексеевны, что в свою очередь могло избавить от царского гнева... Однако в ноябре 1724 года донос о ряде злоупотреблений фаворита и начатое следствие открыли глаза Петру I на истинное положение Виллима Ивановича при Екатерине. Участь Монса была решена: по приговору скорого суда он был казнен; Екатерина оказалась в опале и фактически была лишена прав на трон. Артемий Петрович оказался в незавидном положении. С одной стороны, близость Волынского к Монсу оскорбляла императора. С другой стороны, оскорбленный изменой лиц, которым он доверял, Петр готовил большую чистку административного аппарата империи, стремясь искоренить взяточничество и казнокрадство. Подозрительно относившийся ко всем связям Волынского, император охотно прислушивался к доносам его врагов, но по образному выражению А.А. Кизеветтера, «смерть императора сразу обратила колесо фортуны в сторону Волынского» .
Как отмечал С.М. Соловьев, «...Волынский принадлежал к тому типу русских людей, которые всем были обязаны Петру и которые, однако, имели побуждение не очень печалиться о смерти великого преобразователя... Подобно Меншикову и Феодосию, Волынский мог думать, что событие 28 января 1725 года избавит его от беды» 49.
Вместе с тем, следует отметить, что Волынский после гибели Монса, а позднее и смерти Екатерины, сумел найти себе новых могущественных друзей, которые помогут ему уже в следующее царствование Петра П. Такими покровителями стали князья Долгорукие, благодаря которым Волынский вновь был назначен казанским губернатором. Перед ними Волынский был готов заискивать: так, в декабре 1729 г., во время наибольшего фавора этого семейства он рассылает поздравительные письма А.Г. Долгорукову, его сыновьям И.А. и Н.А. Долгоруковым, сибирскому губернатору М.В. Долгорукову, В.Л. Долгорукову. Воспользовавшись удобным поводом — готовящемся браке Петра II с Е.А. Долгоруковой, он решает напомнить о себе своим «милостивым патронам» 50. Волынский рассыпается в поздравлениях князьям Долгоруким, объявляя готовящееся бракосочетание «всенародной радостью» и «...особливо радуясь тому, что сие благополучие даровал Господь Бог таким милостивым моим патронам, вашим сиятельствам и милостиво тем благополучием благословил дом ваш», «всеусердно желая дабы Всемогущий сие начатое Самим Им благословенное дело милостиво совершил и все сие по желанию вашему устроил "^1. Вместе с тем Волынский не забывает попросить содержать его в «неотъемлемой вашего сиятельства милости и милостивой протекции, почитая в числе истинных и верных, яко есьм» '2. Кроме милостивой протекции, вещи безусловно необходимой, он также «приемлет смелость» просить и о более материальных вещах: «...сотвори милостивый государь надо мной милость, чтоб и я между прочими для такой радости не лишен был по милости вашего сиятельства в перемене чина, а о деревнях не только просить, но я уже выложил то из головы моей вон, хотя мне и два раза обещаны были...» .
Однако спустя несколько месяцев ситуация радикально меняется: как пишет Волынскому его двоюродный брат, Иван Михайлович, положение Долгоруких и Волынских было незавидным: «...а большие в великом подозрении и в стыде обретаются две фамилии...» '4. Характеризуя расстановку сил при дворе, он называет наиболее влиятельных «персон» — князя Алексея Михайловича Черкасского, Семена Андреевича Салтыкова и Гавриила Ивановича Головкина. По мнению И.М. Волынского, знавшего о том, что Артемий Петрович воспитывался в доме своего троюродного дяди, влиятельного родственника необходимо было просить о «перемене чину» "5. «Извольте ко мне отписать, как вы намерены — в Сенате быть или губернатором, а Верховного совету не будет...не худо Гавриилу Ивановичу и детям его, а я Семену Андреевичу слегка о вас упоминал. Извольте ко мне отписать о своем намерении, чтоб я мог знать где, и прилунится говорить об вас...» — настоятельно требует Иван Михайлович .
Тем не менее, «перемены в чине» Волынский не получил: в марте- апреле 1730 г. Волынский вызвал неудовольствие дяди тем, что отказался дать официальные показания на бригадира Ивана Козлова, крайне негативно относившегося к воцарению Анны Иоанновны. А уже в июне 1730 г. Волынский был вынужден думать не о «перемене чину», а просить защиты от обвинений митрополита Сильвестра в различных злоупотреблениях. Начисто отрицая свою вину, Волынский утверждал, что архиерей «показал на меня подозрение, дабы тем покрыть свои блудни, подал на меня сплетенное по ябеднически доношение.. будто я великий обидчик и разоритель» ?7. Волынский просит дядю известить императрицу, «что готов подписаться на смерть, если он что на меня докажет дельно», а извиняясь за дерзкий тон своего письма, он просит «...милостиво рассудить по совести, сколь чувствительна человеку обида, а паче та, которая чести касается» . Свое письмо он заканчивает напоминанием: «Покажи Божескую надо мною милость, оборони меня Бога ради от такого плута, понеже столько меня замарал и запачкал, что я теперь никуда не гожусь, как бы уже подлинно какой был бездельник, и что многие по его старости и чину верят ему...» .
Несмотря на то, что донос Сильвестра был во многом не обоснован, а сам челобитчик изрядно сгустил краски, дядя не сомневался, что племянник отнюдь не кристально чист. В ответном письме Салтыков известил Волынского: архиерей, «сведав, что вы мне свой», заявил, что он этого не знал, «а то б ни о чем просить не стал... лучше б мог вытерпеть», и просил известить казанского губернатора что он отказывается от иска 60. В приложенных к письму записочках Салтыков не удержался от колкости в адрес племянника, ранее размышлявшего «о противности чести доносительству», но выступившего, в свою очередь, доносителем на митрополита61. «Я не знаю, для чего вы, государь мой, себя в людях так озлобили, что, сказывают, до вас доступ очень тяжел и мало кого до себя допускать изволите», с раздражением пишет Семен Андреевич. Далее следуют и вовсе не ласкающие слух слова: «... я ведаю, что друзей вам почти нет и никто с добродетелью о имени вашем помянуть не хочет, и, как слышал, обхождение ваше в Казани с таким сердцем, и на кого осердишься, велишь бить при себе, также и сам из своих рук бьешь. Что в том хорошего?». В назидание следует житейский совет: «Пожалуй, изволь, живи посмирнее: истинно лучше будет» 62.
Опека С.А. Салтыкова позволяет Волынскому выстоять в противостоянии с Сильвестром. Однако, в том же году на Волынского поступает еще одна челобитная — от ясашных иноверцев, жаловавшихся на притеснения губернатора. Суть злоупотреблений Волынского состояла в том, что он собирал неофициальные подати в свою пользу и за взятки избавлял от ряда повинностей; Салтыков вновь постарался спасти своего племянника от суровой кары, но и его возможности были небеспредельны. Еще в разгар распри с Сильвестром, он предупреждал своего племянника: «...Я вижу здесь, сколько вам недрузей, что вы и сами известны, а я воистинно, сколько могу, вас охраняю, однако ж трудно против многих охранять...»63. Поэтому Волынскому пришлось искать новых покровителей среди ближайшего окружения императрицы; впрочем дядя и впоследствии не оставляет своего племянника, обращаясь с просьбами о его дальнейшем чинопроизводстве к Э.И. Бирону 64.
Неизвестно, кто именно — Б.-Х. Миних, К.-Г. Левенвольде или Э.- И. Бирон добился помилования Волынского. Достоверно известно одно: позднее Бирон открыто хвалился тем, что спас Волынского от позорной смерти 65. Вместе с тем, по мнению И.В. Курукина, примерно два года — 1730-1731-е гг. — явились периодом борьбы фаворита императрицы за власть и влияние, когда пресловутое могущество Бирона было весьма сомнительным 66. Стоит отметить и такую важную деталь, как то, что первым назначением Волынского, после следствия над ним, был пост воинского инспектора в украинскую армию 67, а наиболее заметных успехов он достиг на работе в «команде гр. Левенвольда», куда он был переведен с освобождением от должности воинского инспектора 68.
Так или иначе, но дальнейший карьерный взлет Волынского — «фантастический взлет», по характеристике Н.И. Павленко, был связан с его службой во вновь учрежденной Конюшенной канцелярии под началом обер-шталмейстера К.Г. Левенвольде. Фактически управляя этим ведомством и представив несколько докладов и «репортов» императрице, Волынский назначается председателем Комиссии о размножении конских заводов. Служба в придворном ведомстве позволила Артемию Петровичу, с одной стороны, находиться на виду у императрицы, а с другой стороны — сойтись с Бироном, чья любовь к лошадям вошла в поговорку.
Э.И. Бирона можно назвать последним в ряду покровителей Волынского: во многом благодаря ему Волынский смог сделать блистательную карьеру, достигнув поста кабинет-министра. Рассчитывая найти в его лице противовес А.И. Остерману, фаворит императрицы активно «продвигал» своего протеже, отвечая возражавшим против кандидатуры Волынского, что «...очень хорошо знает все, что говорят о Волынском, и какие он имеет недостатки; но откуда взять между русскими лучшего и более ловкого человека?..» 69.
Артемий Петрович начал убеждать Бирона в своей преданности еще в 1732 г. В письмах Волынского к Бирону обращает внимание уже всего форма начала и завершения письма: «Сиятельный граф, превосходительный господин, господин обер-камергер и кавалер, премилостивый государь мой патрон», «Премилостивый государь мой патрон, вашего высокографского сиятельства всепокорный и нижайший слуга Артемей Волынский» 7(). Таким обращением к своему покровителю Артемий Петрович сразу устанавливает дистанцию между ним и собой. Не удовлетворясь этим, Волынский в тексте каждого своего послания вставляет бесконечные напоминания о своем зависимом от временщика положении, прося почи- тать его «истинным и всепокорным рабом, яко есмь...» , а также содержать «в неотъемлемой ко мне вашего высокографского сиятельства отеческой милости...» 72. Кроме этого, в текстах его писем содержатся бесконечные извинения перед могущественным адресатом что, «...так осмелился ваше высокографское сиятельство отвлечь от дел...» и т.п. Как отмечал М.И. Семевский, тон подобных писем имеет большее значение, нежели их содержание. Вообще, приниженное письмо сильному покровителю было совершенно обычно для того времени. Однако в случае с письмами к Бирону целесообразно сравнить обращения Волынского к другим своим адресатам. Вот как обращался Артемий Петрович за несколько лет до рассматриваемых событий к цесаревне Елизавете Петровне: «Всемилости- вейшая государыня цесаревна Елизавета Петровна», «Всемилостивейшая государыня вашего высочества всеподданейший и нижайший раб» 7j. Несколько иначе обращается он к Меншикову: «Светлейший князь, милостивый государь мой отец», «Светлейший князь, милостивый государь мой отец, вашей светлости всепокорнейший и всенижайший слуга»74. Несколько более неформальны его обращения к Б.П. Шереметеву и П.П. Шафирову: «Премилостивый государь мой, яко отец, Борис Петро- вич» и «Милостивый государь мой отец Петр Павлович» . Письма же к неофициальному фавориту императрицы Екатерины Алексеевны Виллиму Монсу вообще написаны как равному: «Государь мой любезный друг и брат Видим Иванович», «Ваш, Государя моего, покорный и вернообязанный слуга и брат А. Волынский» 76.
Несмотря на заявление М.И. Семевского о важности формы более значения подобных писем, в нашем случае содержание имеет значение. Большинство писем написаны в связи различными мероприятиями, проводимыми Волынским по его службе в Конюшенной канцелярии. Интересно, что с первых же шагов своей деятельности на новом поприще, Артемий Петрович вводит практику двойной отчетности — одновременно с «репортами» императрице, он пишет короткие экстракты на немецком языке Э.И. Бирону . Обращаясь к нему в одном из своих писем, Волынский пишет что «когда вашему высокографскому сиятельству между дел будет свободное время тогда оной [экстракт — Н.К.] по милости своей приказать прочесть, а потом всепокорно прошу при случае, что потребно из того будет, о том милостиво внушить Ея Императорскому Величеству...» 78. Волынский подчеркивает, что «... ныне нарочно я собрал все в один экстракт и как можно короче сделал, чтобы ваше сиятельство милостивого государя не утрудить тем, а о всем бы как милостивому патрону моему, известно было...» . Подробно информируя Бирона о ходе работ, Волынский преследует двойную цель: во-первых, показать себя с лучшей стороны перед своим «патроном» и императрицей, а во-вторых, решить все служебные проблемы напрямую.
Что касается желания Волынского выслужиться, то об этом лучше всего свидетельствуют несколько строк из одного из его писем к Бирону: «... Что надлежит, до прилежности моей, в том клянусь Богом, что без всякой моей страсти и сколько постигнет смысл мой, столько хочу показать я рабское мое усердие Ея Императорскому Величеству, всемилостивейшей Государыне, и поистине ни о чем так как о том не пекуся...» 80.
Кроме чисто служебных материалов по интересующим Бирона делам, Волынский находит время решить и некоторые дела его сиятельства, например, разобрать лошадей, присланных в подарок фавориту, со знанием дела отобрать лучших из них, о чем он, например, пишет в письме от 11 января 1733 г.81. В другом своем письме, он, следуя обычаю клиентов Древнего Рима перед их патронами, он поздравляет своего покровителя с Рождеством и наступающим Новым Годом, и пишет, что «...столько одолжен вашего высокографского сиятельства отеческими милостями, которых не только так но и до смерти моей заслужить так не мог, кроме что обе- щаюся по чистой совести моей желать вам всякого благополучия и слу- жить столько сколько я родителю моему был должен» .
Иногда Волынский находит возможность «донесть и о некоторых безделицах». Так, например, он предостерегает своего патрона о возможных слухах в Петербурге по которым, Волынский в свои сорок лет собирался женится на падчерице генерала Матюшкина. Рассказывая о «сей безделице», он просит своего патрона не верить этим слухам и развеять их перед императрицей. Возможно он, действительно опасается оказаться в ситуации подобной расхожему выражению «без меня меня женили», удивляясь «от чего сия пустая ложь на него выпала». В любом случае, Волынский посвящает могущественного фаворита Анны Иоанновны в тайны своей личной жизни, демонстрируя полную откровенность перед своим благодетелем 83.
Тем не менее, Волынский не ограничивается просьбами подобного рода. Можно выделить две по-настоящему серьезные просьбы Волынского: о производстве в следующий чин и о разрешении ему не строить дом в Петербурге (как предписывалось указами императрицы). Первая просьба о производстве в новый чин генерал-лейтенанта последовала почти через год после начала переписки: 24 марта 1733 г. Волынский решается впервые попросить своего покровителя. Волынский сообщает Бирону, что умер генерал-лейтенант Шверин, и просит пожаловать его в следующий чин, мотивируя это своим 29-летним послужным списком и тем что он уже 7 лет находится в прежнем звании генерал-майора, а также тем что более молодой генерал А.И. Шаховской, получивший звание генерал-майора позже него, «по всемилостивейшему милосердию Ея императорского величества» уже произведен в генерал-лейтенанты, что «придает смелость Волынскому» обратиться с подобным прошением, чтобы получить от временщика «милостивое предстательство» перед императрицей. За это он обещает «до гроба своего верно служить по чистой совести моей и молить вечно Всевышнего». Волынский заканчивает свое письмо следующим воззванием: «... и паки всемилостивейше прошу, умилосердися милостивый государь патрон, покажи надо мною свою высокую милость, в которую вручаю себя и тако пребуду со всяким почтением и истинной верностью...» 84.
Вторая просьба более необычна. Волынский просит своего покровителя избавить его от разорительного строительства каменного дома в Петербурге, мотивируя это тем, что, во-первых, его деревни разорены, а крестьяне разбежались. Во-вторых, он указывает на то, что уже третий год с большими трудностями строит дом в Москве. Наконец, он отмечает происки своих врагов, стремящихся разорить его 8\ О важности этого вопроса для Волынского говорит то, что об этом же он пишет в другом своем письме86, с театра военных действий в Польше (с лета 1733 г. по весну 1734 г. Волынский участвовал в войне за утверждение на польском престоле Августа III). Кроме того, Бирон не единственный к кому он обращался с подобной просьбой: также он просил об этом Андрея Ивановича Остермана 87 и саму императрицу 88. Однако в отличие от первой просьбы (в декабре 1734 г. Волынский был произведен в генерал-лейтенанты)89, вторая так и не была удовлетворена: в 1739 г. он упоминает о разорительной для него постройке дома в «Приложении о причинах долгов и прочих убыточных приключений» 90.
Спустя несколько лет (в 1737 г.) Волынский стремится сохранить прежнее положение вещей, прося «...милостиво содержать меня и впредь оные [милости — Н.К.] не лишить, и яко верного и истинного раба, содержать в неотъемлемой протекции вашей светлости, на которую я положил всю мою несомненную надежду, и хотя всего того, какие я до сего времени Е.И.В. паче достоинства и заслуг моих высочайшие милости чрез милостивые вашей светлости предстательства получил, не заслужил и заслужить не могу никогда, однакож от всего моего истинного и чистого сердца вашей светлости и всему вашему высокому дому всякого приращения и благополучия всегда желал и желать буду, и елико возможность моя и слабость ума моего достигает, должен всегда по истине совести моей служить и того всячески искать, даже до изъятия живота моего» 91.
В свою очередь, в ответном письме, Бирон заверяет Волынского в неизменном расположении к нему со своей стороны и доверии императрицы: «...в одном письме вашего превосходительства упоминать изволите, что некоторые люди в отсутствии вашем стараются кредит ваш у Е.И.В. нарушить и вас повредить. Я истинно могу вас донести, что ничего по сие время о том не слыхал и таких людей не знаю; а хотя бы кто и отважился вас при Е.И.В. оклеветать, то сами вы известны, что Ее величество по своему великодушию и правдолюбию никаким неосновательным и от одной ненависти происходящим внушениям верить не изволит, в чем ваше пре- восходительство благонадежны быть можете» . Спустя полгода после этого письма Волынский будет назначен кабинет-министром 93.
Подводя итог, следует признать, что подобные отношения между патроном и клиентелой были характерны для русского общества в рассматриваемый период. Основными темами для разговоров сановников при преемниках Петра I надолго станут проблемы «к кому отмена и кто в милости». Со страниц своих писем Волынский предстает перед нами угодливым и льстивым царедворцем и, в то же время, толковым исполнителем распоряжений своих покровителей, прекрасным знатоком их интересов и желаний, как высказанных, так и еще не озвученных. Волынский сам устанавливает дистанцию между собой и своим покровителем (кем бы тот ни был), и добровольно следует писанным и неписаным законам жизни. Возможно, именно желание изменить существующее положение вещей, возникшее у Волынского после достижения вершин политической карьеры, и стало причиной охлаждения отношений между ним и его патроном, что, в конечном итоге и привело к опале и казни Волынского.
Список использованных источников и литературы
Источники
1.1 Неопубликованные источники
Российский государственный архив древних актов
1.2. Опубликованные источники
Литература
1) Зезюлинский Н.Ф. Неравная борьба, Волынский и Бирон. По первоисточникам. — СПб.: Типография М. Меркушева, 1908. — 54 с.
2) Кизеветтер А.А. Артемий Петрович Волынский//Исторические силуэты. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — 480 с.
3) Корсаков Д.А. Артемий Петрович Волынский. Биографический очерк.//Древняя и новая Россия. — 1876.— №1. — С. 84-96; ДИНР. — 1877. — №1. — С. 84-96; — №3. — С 289-302; — №5. —С. 23-28; №6. — С. 98-114; №7. — С. 214-234; №8. — С. 277- 295; №11.-224-254.
4) Павленко Н.И. Анна Иоанновна. (Немцы при дворе) — М.: АСТ- ПРЕСС КНИГА, 2002. —384 с.
5) Соловьев С.М. История России с древнейших времен//Соч. в 18 кн. Кн. X. — М.: Мысль, 1993. — 751 с.
6) Щебальский П.К. Чтение из русской истории (с исхода XVII века) П. Щебальского. — Изд. 3-е: В 5 выпусках. — Вып. 4.— Москва: В университетской типографии (Катков и К0) на Страстном бульваре, 1874. — 370 с.
При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»