Каиль М.В.

Качество государственно-церковных отношений в российской провинции после событий кампании по изъятию церковных ценностей 1922 г. до конца 1920-х гг. не претерпевало существенных изменений. Это со всей очевидностью прослеживается по региональным источникам. Политика властей в религиозной сфере на местах развивалась в целом в русле директивных установок центра. В 1920-е гг. она носила уже в большей мере, чем ранее, спланированный характер. Заметными событиями на «церковном направлении» политики властей 1920-х гг. стали: волна по активизации антирелигиозной агитационной работы 1923 года (как прямое следствие событий 1922 г.), формирование новых общественных структур по борьбе с религиозным сознанием – Союза воинствующих безбожников и его региональных органов в 1925 г.; всплеск антирелигиозной работы по линии агитпропа в 1928-1929 гг., связанный с принятием постановления «О религиозных объединениях». Завершает своеобразный цикл взаимосвязанных мер антирелигиозной политики большевиков учреждение в 1931 г. новой системы органов по осуществлению религиозной политики в центре и на местах (при облисполкомах) постоянных комиссий по рассмотрению религиозных вопросов.

В историографии получил распространение подход, позволяющий рассматривать мероприятия «церковной» политики властей как часть глобального курса реформирования всего советского общества, начавшегося в 1929-1930 гг.: «Первые крупные вехи нового курса, по утверждению М.В. Шкаровского, - пришлись на весну 1929 г. 8 апреля ВЦИК и СНК РСФСР приняли закон «О религиозных объединениях», по которому вся жизнь последних окончательно ставилась под контроль государства. В мае XIV Всероссийский съезд Советов изменил статью 4 Конституции РСФСР - вместо «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» теперь дозволялась лишь «свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды». В июне на II съезде «Союза воинствующих безбожников» (СВБ) прозвучал лозунг – «борьба с религией есть борьба за социализм», говорилось о необходимости объявления “безбожной пятилетки”»1.

Эти события круто изменили характер государственной политики по отношению к Православной церкви. Государство в конце 1920-х – начале 1930-х гг. дополнило созданную в 1922 г. систему органов по осуществлению религиозной политики новыми организациями, интенсифицировало агитационную составляющую работы, сформировало законодательную базу, завершившую создание правовой основы борьбы с религией в Советском Союзе, что и позволяет характеризовать этот период в истории государственно-церковных отношений как «великий перелом», окончательно определивший направление, формы и методы государственной антирелигиозной политики на 1930-е гг.

В Смоленской губернии на развитие отношений губернских властей и православных в 1923-1924 гг. повлиял импульс событий кампании по изъятию церковных ценностей 1922 г., когда на Смоленщине произошли одни из самых масштабных выступлений сопротивления изъятию церковных ценностей в стране. Власти на уровне губкома, вероятно, сделали оргвыводы, поскольку в 1923 г. вопрос антирелигиозной работы, доселе практически не фигурировавший в документах, характеризующих работу местного агитпропотдела, становится едва ли не основным. Агитация в этот период остается основным средством борьбы с религией. Одной из организационных форм этой работы являлись антирелигиозные кружки, деятельность которых на Смоленщине координировало Бюро антирелигиозных кружков при подотделе пропаганды губернии. Центром агитационной работы в этот период являлся губернский партийный клуб.

На одном из заседаний бюро антирелигиозных кружков зав. подотделом пропаганды губкома Гагарин отмечал, что «… производственные условия бытия крестьянина и мелкого ремесленника, а также НЭП, являются питательным бульоном для роста всякого рода религиозных предрассудков, начиная от обновлен[ческого] течений до евангелистско-толстовских». Докладчик подчеркнул: «Поэтому вопросы антирелиг. пропаганды имеют актуальное значение теперь, когда мы стоим накануне мировой пролетарской революции»2. По докладу было вынесено постановление: «1. Для углубленной антирелигиозной работы необходимо, наряду с марксистскими создание и антирелигиозных кружков. 2. В эти кружки на началах добровольчества включаются члены РКП/б/, РКСМ и беспартийные. 3. Руководители кружков утверждаются соответствующим агитпропом укома или райкома, кружки работают не менее двух раз в мес… 5. Каждый кружок вскладчину выписывает себе газету и журнал «Безбожник» и пользуется коллективным антирелигиозным абонементом естественно-научных и антирелигиозных книг из библиотеки. 6. Хорошо проработанный в кружке вопрос выносится на открытое собрание путем постановки очередными членами кружка массовых лекций, докладов, дискуссий антирелиг. характера. 7. Особое внимание на втягивание в антирелиг. кружки обратить на комсомольцев, взрослых членов семей коммунистов, рабочих при предприятиях…»3.

Цитируемый документ помимо изложения основных принципов работы кружков, предполагаемой программы их работы, предлагаемых на ближайшую перспективу конкретных антирелигиозных мероприятий (в 1923 г. впервые агитпроп вел тщательную подготовку антирелигиозной рождественской кампании, в которую должно было вовлечь как можно больше молодежи, военных-новобранцев4), содержал и немаловажное предписание руководителям уездных и районных партийных организаций: «Просить все укомы и райкомы строго придерживаясь программы антир. кружка всячески содействовать антирел. кружкам и в своих отчетах сообщать что сделано в этом направлении ими»5. Таким образом, антирелигиозная агитационная работа на местах ставилась под контроль низовых партийных структур. При этом подготовка той же рождественской антирелигиозной кампании строго засекречивалась6, ведь еще в 1922 г. четко был определен курс на конспирацию партийного участия в антирелигиозной работе.

Как отмечает О.Ю. Васильева: «К 1922-1923 гг. относится начало массовой антирелигиозной пропаганды. Страну лихорадили антицерковные семинары, кружки, лектории. В те же годы стала создаваться антирелигиозная периодическая печать. Газета «Атеист» появилась в начале 1922 г. тиражом 15 тыс. экз., с декабря того же года стали выходить газета «Безбожник» и журнал «Безбожник» Московского губкома РКП(б). Активный атеизм, связанный с действиями «Союза воинствующих безбожников», окончательно оформился в конце 20-х годов и привел к «решительному наступлению на религию»7. Все эти события не могли не отразиться на положении в провинции, где, как мы отметили, основная антирелигиозная работа ведется в эти годы именно по линии агитпропа.

В течение 1920-х гг. губернские власти неоднократно возвращались к вопросу об антирелигиозной агитации: всплеск этой работы в середине 1925 г. был связан с организационным оформлением губернской и низовых организаций Союза воинствующих безбожников, а в 1928-29 гг. подогревался событиями «Смоленского нарыва» и принятием на государственном уровне новой законодательной базы по осуществлению антирелигиозной политики.

Важной вехой, подготовившей почву для «перелома» конца 1920-х-начала 1930-х гг. стала организация в 1925 году в государственном масштабе «…Союза Воинствующих Безбожников, поддерживаемого и финансируемого коммунистической партией и комсомолом»8. Численность созданной организации к 1926 г. составляла 87 тыс. членов, к 1929 г. достигла 500 тыс., пик пришелся на 1932 год, когда в организации состояло 5670 тыс. человек9.

Организационное оформление регионального отделения Союза безбожников СССР, его низовых ячеек в Смоленской губернии происходило в 1925-1926 гг. Ознакомление с идеями движения предполагалось произвести посредством распространения газеты «Безбожник» в уездах и волостях губернии. Циркуляр еще не реорганизованного ОДГБ гласил: «Газета «Безбожник» должна сыграть громадную роль в распространении идей безбожия среди широких крестьянских отсталых масс. Эта газета уже объединила вокруг себя все атеистические силы деревни и проделала большую работу по организации и укреплению антирелигиозного фронта. Всюду куда проникал «Безбожник» создавались кружки газеты «Безбожник» О.Д.Г.Б, которые на основании указаний газеты и ее советов начинали вести работу»10. Исследователи, однако, не склонны к завышению оценки эффективности работы СВБ, меры воздействия его печатных органов, отмечая в целом слабую дисциплину в рядах членов организации, систематическую неуплату членских взносов, неучастие в общественной работе организации11. Но и абсолютизировать подобные факты, естественно сопутствующие функционированию практически любой массовой организации, возможно, также не следует. Так этап организационного оформления СВБ сопровождался детально разработанной учредительной документацией, спускаемой через аппарат агитпропа на места. Подробная «Инструкция по организации ячеек Союза Безбожников СССР» содержала следующие разделы: 1. «Первые шаги организатора», 2. «Как провести организационное собрание», 3. «Что делать дальше», 4. «План работы», 5. «Средство ячейки-общество», 6. «О связи», 7. «Всем райкорам и селькорам газеты «Безбожник»12, всесторонне разъясняющие начальные этапы организации ячеек СВБ.

Извлечения из Устава СВБ присылаемые в губернский агитпроп сообщали агитаторам и потенциальным членам общества основные цели организации: «1/ Союз Безбожников есть добровольный союз противников всех религий. 2/ Союз Безбожников под знаменем воинствующего безбожия ведет активную борьбу за полное раскрепощение трудящихся масс от религиозного дурмана, вскрывая социальные корни религии. Среди крестьянства эта пропаганда ведется, главным образом в форме разъяснения естественно-научных вопросов и разоблачения на данных конкретных фактов классового содержания религии. 3/ В задачу Союза Безбожников входит указывать своим членам на нецелесообразность применения такой массовой антирелигиозной агитации, которая по своему содержанию и форме резко оскорбляет чувства искренно верующей части населения, особенно крестьян. Борьбу с религией надо вести умеючи: этот лозунг Ленина обязан твердо помнить каждый член союза Безбожник…»13.

СВБ был призван стать массовой организацией по распространению методами широкой агитации антирелигиозных идей. По сути дела он продолжал «легальную» линию государственной атеистической работы, проводимой через систему агитпропа. При этом ресурсы создаваемой организации действительно позволяли ей бороться с религиозным сознанием: «Союз безбожников имеет право юридического лица, может владеть имуществом, заключать договора, получать ссуды и т.п. Союз Безбожников имеет печать, штамп и единое знамя с эмблемой союза Безбожников»14.

Важной вехой в развитии СВБ на Смоленщине стал второй съезд организации, состоявшийся в Смоленске в декабре 1925 г. На съезде, среди прочего, неоднократно звучала критика слабого внимания делу антирелигиозной пропаганды в губернии. Отмеченные «недочеты» составили основу циркуляров, направленных ряду руководителей уездных партийных организаций для руководства к действию.

Проблема невнимания делу ведения антирелигиозной работы в губернии, очевидно, не была решена в ближайшие годы. В «Протоколе заседания Президиума Смоленского Губсовета Союза Безбожников» от 15 мая 1928 г. одним из докладчиков отмечалось: «В антирелигиозной работе недостатков много, как в низах, так и в верхах. Антирелигиозной пропаганде уделяют внимание мимоходом. Последнее время мы зашевелились, организовали ячейки, но нет достаточного руководства. Антирелигиозная литература дорога и слабо проникает в массы. Население хочет закрыть церковь. Уездные и губернские учреждения вмешиваются и под разными причинами задерживают закрытие. Надо для закрытия использовать малейшие возможности. Формальный подход С.Б. к членству. Взимание взносов задерживает вступление крестьян в С.Б. Мало людей на которых можно возложить руководство. Подготовка антирелигиозных работников – первоочередная задача. АПО Укома и Усовет С.Б. больше спрашивают с нас, чем руководят»15. В этом кратком выступлении одного из агитаторов перед нами предстают все проблемы и противоречия развития СВБ и вообще развития антирелигиозной политики в провинции. Отмечается все то же малое внимание вопросу антирелигиозной пропаганды, проблема печатных средств агитации – их как и в начале 1920-х гг. не хватает. Проблема формализма членства в СВБ делала организацию массовой только на бумаге – требование уплаты членских взносов автоматически оставляла за рамками сферы влияния организации практически все крестьянство. Даже к концу 1920-х гг. не была решена столь острая проблема недостатка кадров агитаторов и руководящих работников (хотя с этой целью была создана и уже несколько лет функционировала губпартшкола); членом одной из уездных организаций отмечались противоречия и в специфике управления СВБ – на уездном уровне больше спрашиваю, чем руководят работой.

Все это, даже при наличии значительных ресурсов, заложенных при основании организации как гарант ее эффективности, не позволило СВБ стать в провинции действительно всеохватно-массовой, эффективной организацией по борьбе с религией средствами агитации.

Менялись с течением времени не только средства агитационной борьбы с церковью, но и меры административного воздействия: «Что касается административных мер против Церкви, то правительство старалось, причем довольно успешно, сделать невозможным нормальное управление Церковью, арестовывая и ссылая в административном порядке епархиальных архиереев и местоблюстителей, принимавших на себя управление патриаршей канцелярией после смерти патриарха Тихона»16, отмечает Д.В. Поспеловский.

В конце 1920-х гг. набирает силу волна закрытия церквей и ликвидации под любыми предлогами зарегистрированных религиозных обществ – «двадцаток». Это движение получит дополнительный импульс после принятия законодательных актов 1929 и 1931 гг. И все же основной формой антирелигиозного воздействия остается антирелигиозная пропаганда, результаты работы органов которой все чаще в конце 1920-х гг. подвергаются обоснованной критике губернский властей, да и лидеров того же Союза безбожников и центральных партийных органов. В архивных делах агитпропа Смолгубкома отложилась «Краткая записка о состоянии антирелигиозной пропаганды по уездам Смоленской губ.» от 15 января 1928 г. Положение в Смоленском уезде характеризовалось в документе следующим образом: «Ячейки безбожников. На 1/X-27 г. ячеек по уезду 30 и членов в них 608 человек: мужчин – 409, женщин 110. Партийцев – 169, ВЛКСМ – 196 и бесп. 343. Работа ячеек была слабая, носила не плановый характер и сводилась к антирелигиозной пропаганде в церковные праздники летнего периода и только в Рудне и Пересне были проведены диспуты, а в ячейках работа заключалась в читке журнала «Безбожник» и то нерегулярно.

Антирелигиозная пропаганда в стенгазетах не освещалась и стенгазеты в целом не отражали злободневного материала, который имеется на местах по этому вопросу.

Связь ячеек со школьными работниками почти отсутствовала и местные культсилы участия почти не принимают. Передвижками снабжены в количестве 353 экз. Газет выписывается ячейками мало из-за отсутствия средств.

Партруководство. На бюро СмолУК два раза был обсужден вопрос о состоянии антирелигиозной пропаганды в уезде и решения бюро сводились в основном к следующему: констатируя недостаточное руководство со стороны парт. ячеек и ВК работой союза безбожников, бюро УК предлагало: 1/ всем волкомам уделить больше внимания антирелигиозной работе, 2/ усилить массовую пропаганду и агитацию на местах. Слабость партруководства антирелигиозной работой в ячейках подтверждают некоторые отчеты волкомов. «Антирелигиозная пропаганда по волости отсутствует – отчет Любавического ВК на 1/V – 27г. «антирелигиозной работы среди населения не ведется» - отчет Мошинковского ВК. Гриневский ВК, говоря об антирелигиозной пропаганде отмечает, что «антирелигиозная пропаганда ведется по силе возможности» и дальше, что «с 1/VIII по 1 II-26/27 г., т.е. за 7 месяцев сделано всего 3 антирелигиозных доклада»17. Подробный доклад на 10 печатных листов с описанием многочисленных подобных нарушений партийных предписаний о ведении антирелигиозной агитационной работы, описывающий очевидный рост сектантства, отмечающий успехи «церковников», особенно в Сычевском и Рославльском уездах, завершается симптоматичным выводом: «По губернии отмечается: 1. Оживление деятельности духовенства и сектантских организаций, свидетельствующих о стремлении религиозных организаций использовать в своих интересах трудности и противоречия роста хозяйства СССР. 2. Борьба с религией и религиозными организациями на местах ведется недостаточно энергично и настойчиво. Партруководство низовых ячеек и ВК слабое»18.

Помимо вполне объяснимых «пробуксовок» однообразной антирелигиозной агитработы в провинции (особенно в сельской местности – в волостях), заключавшейся, как правило, в проведении лекций и диспутов, эффективность которых вызывала сомнения еще в начале 1920-х гг., сообщения 1928 г. отмечают слабость партруководства антирелигиозной агитацией, в том числе органов СВБ. Если принять это замечание за истину, то оно заставит пересмотреть постулат современной историографии о направляющей, центральной роли партии в осуществлении антирелигиозной политики. Ведь реально партийные органы не справляются даже с организацией агитации в уездах и волостях, а административные преследования и притеснения духовенства не носят еще систематичного и массового характера. Можно было бы списать критику цитированного документа на специфику Смоленска в условиях вскрытия «Смоленского нарыва», но отчет относится к январю 1928 г., а известная и столь значимая для Смоленска «Резолюция президиума ЦК ВКП(б) о положении в смоленской организации» последует лишь в мае 1928 г.19 Кроме того, подобную критику дела организации антирелигиозной агитации содержат многие отчеты 1920-х гг. Сам же «Смоленский нарыв», бесспорно, отразится на дальнейшем развитии, в том числе и религиозной политики в регионе, вынесет на поверхность в многочисленных отчетах негативные характеристики работы партийных органов, прикрываемые оправдательным пунктом «условия работы». «Смоленский скандал» как считают американские советологи, имел последствия, выходящие далеко за пределы губернии, выразил определившийся уже курс на свертывание нэпа20, возможно, стоит добавить и нэпа (в понимании относительно мягкой политики) религиозного.

Осознание невыполненности всех поставленных партией задач сквозит в отчете Смолгубсовета Союза Безбожников за тот же 1928 год. Отчет открывает упоминавшийся «оправдательный» пункт «Условия работы», сообщающий следующее: «Работа Союза Безбожников по прежнему протекала в чрезвычайно тяжелых и неблагоприятных условиях. Несмотря на ясность содержания и роли антирелигиозной пропаганды, как части классовой борьбы на идеологическом фронте, несмотря на принципиальные постановления в этой области и директивы со стороны ЦК ВКП/б/, ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, ПУР”а, Наркомпроса, - все же до сих пор в губернии продолжает оставаться положение недооценки работы по борьбе с религией и религиозными организациями. Чуть обозначившаяся оживленность антирелигиозной пропаганды в прошлом году /ноябрь - декабрь/ в связи с директивами центральных органов, не пошла дальше формальной дачи директив по нисшим инстанциям. Так обстояло дело и по линии партийной, комсомольской и органов Губкома. Особенно отличаются и до сих неподвижность и безпечность в деле антирелигиозной пропаганды, профсоюзы которые и нынче ограничились общей маленькой директивой о проведении антирождественских планов»21. Далее перечислялся перечень из 4-х постановлений, принятых по представлению СБ в 1927 г. на бюро Губкома, культотделом ГСПС, редакторами Губпечати и бюро горкома ВЛКСМ, в связи с чем отмечалось: «… АПО Укомов в свою очередь также отделались формальными постановлениями. До ячеек ВКП/б/, до волостных организаций, эти постановления не дошли и не обсуждались. Все попытки С.Б. воспользоваться этими постановлениями, чтобы опереться на них в деле оживления своей работы и заполучения к себе внимания и нужного руководства так и не получили… Организации Союза Безбожников по прежнему были предоставлены самим себе в своей работе. Их деятельность протекала без всякого руководства и контроля со стороны партийных и комсомольских организаций, и без всякой помощи и содействия со стороны Профорганизаций и органов Отдела Народного образования»22.

Чего в этом материале больше – желания переложить вину на чьи-то плечи, сокрыть свое бездействие, или объективной оценки сложившегося из-за недооценки партией силы религиозного сознания и формальности мер по его преодолению – предмет отдельного исследования, призванного установить также подлинные причины провалов в деятельности провинциальных организаций СВБ. Но если в 1928 г. один из порожденных партией агитационных органов позволял себе прямо обвинять партийные организации в бездействии, возможно ли говорить о непоколебимой, четко спланированной, бескомпромиссной партийной линии по борьбе с церковью в этот период? Была ли «церковная» политика властей даже в конце 1920-х гг. столь «тоталитарной» и всеохватной, как это принято считать?

Численность СБ даже в крупнейших уездах губернии не была в 1928 г. значительной: в Смоленском - более 900 человек, в Вяземском 494 члена23. В отчете многократно подчеркивалось «достижений в работе организаций немного», предлагался целый пакет мер по партийной, комсомольской линии, линии губоно, губсовета СБ. Но предлагаемые меры носили в большинстве своем декларативный характер, например: «Работу существующих ячеек С.Б. оживить и закрепить, добиться в их работе плановости, системы, учета и повышения качества работы»24.

После произошедших в 1928 г. на Смоленщине событий к отчету губернского совета СБ не прислушаться не могли. На основе рекомендаций губсовета СБ была принята резолюция бюро губкома «О состоянии и задачах антирелигиозной пропаганды»25. Документ давал значимую характеристику «текущего момента» на «религиозном фронте»: «Успехи социалистического строительства и решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни вызвали усиление и обострение классовой борьбы, которая все ярче и отчетливей проявляется также и в оживлении деятельности религиозных организаций, стремящихся путем создания кулацко-поповско-нэпмановского блока, подчинить своей влиянию рабочие и крестьянские массы, овладеть молодежью, затормозить дело социалистического строительства. В этих целях как церковники, так и сектанты копируют формы и методы массовой работы у ВКП/б/ и др. массовых общественно-политических организаций рабочего класса и трудящихся и, приспособляясь к современным условиям, используют их для своих экономических классовых целей… характер работы церковников и сектантов содействует их количественному росту, как за счет нэпмановской и кулацкой части, так и за счет середняков, а отчасти даже бедноты и отсталых слоев рабочих»26. Как видим, оценка положения была исключительно классовой, при этом характерно определение социального состава «церковников» и признание факта наличия в рядах сочувствующих Православной церкви и иным религиозным организациям беднейших крестьян и рабочих, противоречащее официальной позиции властей.

Как и прежде, в резолюции бюро губкома констатировало, что «состояние антирелигиозной пропаганды в губернии, имея некоторые достижения в смысле передачи церквей и синагог под культнужды, находится в неудовлетворительном состоянии и оживившейся деятельности церковников и сектантов не противопоставлена достаточно сильная антирелигиозная работа. Антирелигиозная пропаганда со стороны профсоюзов, общественных организаций и советских органов совершенно недостаточна. Массовая работа Союза Безбожников… пошла по линии снижения…»27. В длинном перечне недочетов, отмеченных бюро ГК особо отмечалось слабое внимание к антирелигиозной пропаганде организации Союза Безбожников со стороны партийных, комсомольских организаций, «слабость работы» СБ, «медленность роста, а во многих местах даже падение роста как ячеек СБ, так и членства в существующих ячейках, неудовлетворительный состав организаций СБ - до 75% крестьян28, членство которых было формальным и существовало только на бумаге, поскольку агитработа в волостях почти не велась, крестьяне массово не платили взносы и не участвовали в работе организации.

Союзу безбожников вновь предписывали изучать особенности «форм и видов деятельности церковников», что должно было способствовать «разоблачению их классовой сущности»29, но реальных механизмов борьбы с религиозными организациями легальными, заложенными в законодательство методами не было выработано. Однако, сам кризис низкой эффективности созданной системы антирелигиозной пропагандистской работы был в полной мере осознан к 1928 г. и многочисленные отчеты с мест с приложением приведенных резолюций могли подтолкнуть центральные власти к осознанию необходимости поиска более действенных средств борьбы с «идеологическим врагом».

Вместе с тем отчеты по антицерковной работе содержали в себе часто противоречивые утверждения. Если резолюция губкома 1928 г. отмечала «некоторые достижения в смысле передачи церквей и синагог под культнужды»30 (под этой формулировкой следует понимать закрытие церквей и молитвенных домов в административном порядке), то в отчете о положении религиозных организаций в области, относящемся к 1929 г. в пункте «Изъятие церквей» отмечался прямо противоположный результат закрытия храмов: «Работа эта приняла характер соревнований и дает подчас прямо обратные результаты – рост религиозности, недовольство сов. властью, инциденты, доходящие до кулачных боев и т.п.»31. Тот же отчет среди «перегибов» в отношении духовенства называет его чрезмерное налогообложение: «Борьба с духовенством очень часто на местах принимает форму чрезмерного, подчас незаконного налогового обложения духовенства. На этой почве участились случаи снятия сана служителями культа…»32. Как негативный побочный эффект административного притеснения духовенства отмечалось и лишение священников избирательных прав.

Что означало принятие многочисленных постановлений по активизации антирелигиозной пропаганды на Смоленщине еще до официального изменения курса государственной церковной политики в 1929 г.? Опережали ли смоленские антирелигиозники своих коллег, а возможно смоленские материалы в числе прочих могли служить основой формирования нового курса центра? Был ли он закономерен и вытекал ли из осознания многочисленных провалов используемого на протяжении 1920-х гг. арсенала средств антирелигиозной политики? В конце концов, был ли новый курс сознательным ужесточением мер в условиях провала агитации? На многие из этих вопросов позволяют ответить смоленские документы.

Новый правительственный курс антирелигиозной политики формировался, вероятно, в оперативном порядке и действительно в значительной мере подталкивался многочисленными свидетельствами неэффективности антирелигиозной агитации через структуры агитпропа и Союза безбожников с одной стороны, и массовым сопротивлением притеснениям духовенства и верующих в административном порядке, заставлявшем подвести под уже существующую практику законодательную базу, узаконив ее, с другой стороны. К 1929 г. в целом определяются уже и контуры новой государственной политики, формируется курс на свертывание нэпа: 1928 г. приносит чрезвычайные меры в деревню (при несдаче хлебных «излишков» к крестьянам применяют 107-ю ст. УК о спекуляции) и в город (вводятся карточки на продукты питания). На этом фоне в партии разворачивается борьба с «правым уклоном» Бухарина. Зреет и общественное недовольство «проблемами нэпа». На фоне победы Сталинской линии вырабатывается первый пятилетний план, утвержденный вместе с осуждением «правого уклона» на XVI партконференции в апреле 1929 г.

На фоне событий такого масштаба «церковный вопрос» естественно не мог являться основным. Положение на Смоленщине в целом отражало положение в российской провинции, хотя на тон критики и влиял импульс «Смоленского нарыва». Едва ли смоленские антирелигиозники первыми осознали неэффективность используемых методов агитации, к тому же предложить что-либо новое они не могли, неизменно лишь побуждая все органы «активизировать, усилить работу». Но само реформирование церковной политики все же шло не следом за ключевыми процессами в политической и экономической жизни страны, а параллельно с ними. Ответственные за «церковный фронт» не могли не осознавать общегосударственной линии на ужесточение мер во всех сферах общественной жизни. В результате в том же апреле 1929 г. ВЦИК и СНК приняли постановление «О религиозных объединениях», определявшее жизнь религиозных объединений до 1990 г., заметно усилившее государственный диктат над религиозными организациями в стране. «Постановление предусматривало возможность существования двух видов религиозных объединений – религиозных обществ и групп верующих», которые «не пользовались правом юридического лица и могли приступить к своей деятельности лишь после регистрации»33, что открывало самые широкие возможности их административного преследования. «Данное постановление носило явно антирелигиозный и антицерковный характер. Содержащийся в нем … перечень неприемлемых для церкви и верующих запретов в области социальной и внутриобщинной жизни свидетельствовал о том, что основной целью принятия постановления было окончательное вытеснение религии и религиозных объединений из всех сфер не только государственной, но и общественной жизни»34. Религиозным объединениям запрещалось создавать любые организационные формы, оказывать материальную помощь своим членам, организовывать собрания, кружки, лекции, преподавать основы вероучения и др. В 1929 г. была утверждена и конституционная поправка, закреплявшая порядок, при котором «отныне власть терпела культовую деятельность, ограниченную исключительно молитвенным зданием, а все иные возможные проявления религиозной деятельности пресекались… Декларируемый де-юре светский характер государства де-факто был подменен атеистическим»35.

Изменение вектора государственной религиозной политики незамедлительно сказалось на положении в провинции. Впервые вопрос религиозной работы рассматривается на заседании Бюро Запобкома (Западная область – административно-территориальная единица с центром в г. Смоленске, существовавшая в 1929-1937 гг. В разное время объединяла до 125 районов нынешних Смоленской, Брянской, Калужской, Псковской, Тверской и Московской областей – М.К.) ВКП/б/ в июле 1929 г. как основной вопрос повестки дня. Бюро принимает резолюцию «О состоянии религиозных организаций в Западной Области и борьбе с ними». Тон постановления вполне соответствовал духу времени. По мысли составителей резолюции деятельность религиозных организаций «…направлена на противодействие и срыв нашего социалистического строительства /факты антисоветской агитации, противодействие и срыв колхозного движения и т.д./ Через церковные организации ведется сейчас замаскированная в религиозные лозунги контр-революционная политическая работа… В самом лагере церковников по области усиливается наиболее реакционное течение тихоновцев, тогда как обновленческое течение, несколько лойяльное к Соввласти, вследствие наших тактических ошибок, идет на убыль, наблюдаются факты перебежки обновленцев обратно в лагерь тихоновцев на почве малой доходности и применения к ним такого же налогового обложения как и к тихоновцам…»36.

Отмечая свои «упущения» в антирелигиозной работе, и давая классовую характеристику положения на «церковном фронте» в области власти обосновывают именно характером последней (классовой характеристикой) необходимость принятия жестких мер. Помимо все тех же предельно общих формулировок-предписаний: «Заострить внимание парторганизаций на необходимость усиления борьбы с религией, оказывая самую широкую поддержку Союзу воинствующих безбожников как в части изыскания материальных средств для его борьбы, так и в части укрепления его аппарата и партийного руководства в борьбе с религией»37 предлагались уже более конкретные линии по борьбе с религией: «По линии прокуратуры, Адмотделов и ОГПУ усилить карательную политику в отношении контрреволюционного духовенства и верхушек церковных и сектантских организаций / руководителей общин, просвитеров, проповедников и активистов, но не рядовой массы сектантов и православных, пресекая в корне обход ими советского законодательства в области церковной политики, особенно при проведении нового закона о религиозных организациях»38.

Линию закрытия церквей в административно порядке предполагалось активизировать, принимая, однако, во внимание положение в конкретных случаях: «Поддерживая начавшееся движение по закрытию церквей, синагог и молитвенных домов вообще необходимо, однако закрытие производить только после тщательного учета настроений всех слоев населения, при абсолютной гарантии от эксцессов, массовых недовольств, после соответствующей подготовительной работы и наличия средств для переоборудования молитвенных домов под те или другие нужды, ставя всякий раз разрешение этого вопроса на обсуждение парткома»39.

О том, что призыв к усилению мер административного воздействия на церковь достиг своей цели, будет свидетельствовать начавшаяся в 1929-1930 гг. волна закрытия молитвенных зданий40 (на Смоленщине темпы ее будут нарастать в первой половине 1930-х гг.), «налоговое наступление» на священнослужителей 1932-1933 гг., вызвавшее массу жалоб в различные инстанции губернского и всероссийского уровня41.

Очевидно, на местах принятые решения были поняты буквально, а трактовались расширительно, т.к. установленный в постановлении ВЦИК от 8 апреля 1929 г. и развитый в резолюции обкома партии принцип давления на религиозные организации в последующие годы был «творчески развит» властями уровня укома, волисполкома, сельсовета. Произвол партийных и советских чиновников низового звена приводил к широкому возмущению православной общественности, как тихоновской, так и обновленческой ориентации. С рассмотрением жалоб существующие органы уже в начале 1930-х гг. не справлялись, для чего в 1931 г. была создана Центральная и местные комиссии по рассмотрению религиозных вопросов (местные комиссии создавались при облисполкомах).

Создаваемые органы формально были призваны следить за правильным применением законодательства о культах, вести учет всех религиозных обществ и групп, а реально осуществляли рассмотрение многочисленных жалоб верующих и духовенства (которые теперь надлежало адресовать не партийным органам, а именно созданной комиссии), осуществляли своеобразный мониторинг религиозных настроений в регионах, внося свои предложения в Центральную комиссию по религиозным вопросам, подчиненную формально ВЦИК, а реально Политбюро.

Таким образом, принятие на государственном уровне законодательных актов, явно направленных в условиях низкой эффективности борьбы с религиозными организациями методами агитации и пропаганды и определившегося курса на глубокое реформирование всех сторон жизни общества; их развитие в постановлениях местных органов власти, закрепивших конкретные механизмы оказания давления или прямого преследования религиозных организаций, позволяет рассматривать мероприятия церковной политики властей 1929-1931 гг. как воплощение сталинского курса государственного реформирования жесткими методами, начавшегося и для церкви в год «великого перелома». Изменения в курсе церковной политики происходили в течение относительно длительного периода и развивались от осознания кризиса агитационной антирелигиозной работы, прослеживаемой по региональным источникам, начиная с 1928 г., через принятие на государственном уровне законодательной базы для наступления на «церковном фронте» (принятие 8 апреля 1929 г. постановления «О религиозных объединениях…» и поправки к Конституции, изменившей формулировку в основном законе принципа свободы совести) к созданию системы органов контролирующих преследование религиозных организаций (Центральной и местных комиссий по рассмотрению религиозных вопросов) в мае 1931 г.

О реальном изменении курса религиозной политики властей свидетельствует ряд негласных кампаний, направленных на дискредитацию церкви, притеснение духовенства и верующих, осуществленных в первой половине 1930-х гг. (волна закрытия молитвенных зданий, «налоговое наступление» на священнослужителей 1932-1933 гг.). Эти формы притеснения породили массовое сопротивление, выразившиеся в подаче православным духовенством и верующими многочисленных жалоб в губернские и общегосударственные партийные и специальные органы власти по осуществлению религиозной политики. Именно они создали устойчивый стереотип общественного сознания, четко зафиксировавший переход к репрессивной практике в религиозной политике советской власти 1930-х гг.

1 Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах) / М.В. Шкаровский. – М., 2005. - С. 88; см.: СУ. – 1929. - № 35. - Ст. 353.

2 Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО), ф. 3, оп. 1, д. 2230, л. 34.

3 Там же.

4 Там же. - л.37.

5 Там же. - л.34об.

6 Там же. - л.77-77об.

7 Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943-1948 гг. / О.Ю. Васильева. - М., 1999. - С. 18.

8 Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в ХХ веке / Д.В. Поспеловский. – М., 1995. - С. 113.

9 Там же. - С. 113-114.

10 ГАНИСО, ф. 3, оп.1, д.2901, л.1.

11 Поспеловский Д.В. Указ. соч. - С. 114.

12 ГАНИСО, ф.3, оп.1, д. 2901, л.2-7.

13 Там же. - л. 8.

14 Там же. - л. 9.

15 ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д.3647, л.60.

16 Поспеловский Д.В. Указ. соч.. - С. 114.

17 ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 3647, л. 9.

18 Там же. - л.10.

19 Кодин Е.В. «Смоленский нарыв» / Е.В. Кодин. – Смоленск, 1995. - С. 90.

20 Броуэр, Даниел. Смоленский скандал и конец нэпа /Д. Броуэр. // Смоленщина на страницах американской исторической литературы / Под ред. проф. Е.В. Кодина и проф. М. Хики. – Смоленск, 2000. - С. 202-230.

21 ГАНИСО, ф.3, оп. 1, д.3647, л. 99.

22 Там же.

23 Там же. - л. 102.

24 Там же. - л. 108.

25 Там же. - л. 135-137.

26 Там же. - л. 135.

27 Там же.

28 Там же. - л. 135-136.

29 Там же. - л. 137.

30 Там же. - л. 135.

31 ГАНИСО, ф. 5, оп. 1, д. 811, л. 13.

32 Там же. - л. 13-13об.

33 Кудрявцев А.И. Государственная политика в отношении религии и религиозных объединений в советский период / А.И. Кудрявцев, В.К. Пинкевич // Вероисповедная политика Российского государства / отв. ред. М.О. Шахов. – М., 2006. - С.44.

34 Там же.

35 Там же. - С. 45.

36 ГАНИСО, ф. 5, оп. 1, д. 108, л. 3.

37 Там же. - л. 3-3об.

38 Там же. - л.4.

39 Там же.

40 Государственный архив Смоленской области (ГАСО), ф. 2360, оп. 1, д. 347, д.1574.

41 ГАСО, ф. 2360, оп. 1, д. 2921.

• Переломные точки русской истории