Петров С.А.

На сегодняшний день не существует общепринятых определений души, личности, менталитета, т.е. базовых понятий гуманитарного знания, от смыслового насыщения которых зависит понимание исторического процесса, включающего в себя, во-первых, народ/общество как совокупность людей, обладающих определенными психолого-ментальными характеристиками; во-вторых, деятельностных личностей, направляющих общество по определенному пути развития.

У истоков развития научной мысли о проблемах духа и души стояли древнегреческие мыслители Гераклит, Сократ, Платон и Аристотель, размышлявших, в том числе и над свойствами души. Однако в античное время вопросы, связанные с психологией народов и менталитетом, не получили серьезной проработки и глубокого осмысления.

В эпоху средневековья также мало внимания было уделено изучению умонастроения различных народов, которое носило описательный характер и было связано с теоцентризмом и религиозным мировоззрением.

Собственно научный подход к осмыслению менталитета появился лишь в Новое время, которое характеризовалось, в первую очередь, секуляризацией сознания, антропологизмом и гуманизмом и обусловило необходимость в специальных понятиях, характеризующих психологию и мироощущение народов.

Наибольший вклад в изучение психологии и менталитета народов, на наш взгляд, внесли представители немецкой и французской школ. Одним из первых французский просветитель Ш. Л. Монтескье ввел в оборот понятие «дух народа», который напрямую связан с влиянием климата и почв [32, с. 350-352]. Заслуга ученого состояла в обосновании определения климатом генетических особенностей человека и общества посредством влияния на устройство нервных волокон [32, c. 352].

В научный оборот термин «ментальности» был введен французским ученым Л. Леви-Брюлем, который изучал «коллективные представления» и дологическое мышление народов, выделяя в качестве характерной черты ментальностей, необъяснимость с помощью логики, сопричастность всех ко всеобщим верованиям или заблуждениям [24].

Понятие «коллективных ментальностей» использовалось также историком А. де Токвилем, автором книги «Демократия в Америке» [12], в которой рассматривались первопричины предрассудков, привычек и пристрастий американского общества.

Дальнейшее изучение ментальности получило свое продолжение в работах психологов и историков конца XIX – начала XX вв. Согласно Э. Дюркгейму, основу жизни составляли социальные факты, не сводимые ни к одним факторам действительности и обладающие самостоятельными характеристиками, главные из которых объективность существования и способность оказывать на индивида давление. Из различных социальных фактов ученый выделял духовные факты, составляющие в совокупности коллективное сознание. Э. Дюркгейм пришел к выводу, что ментальные состояния общества – это коллективные представления, с развитием общества их значение уменьшается [1].

Качественно новый этап в исследовании внутреннего мира человека был заложен в конце 20-х гг. XX в. М. Блоком и Л. Февром, в чьих научных трудах «Феодальное общество» [2] и «Бои за историю» был сделан акцент на чувственный мир людей средневековья. Пользуясь данными географии, экономики, психологии и лингвистики историки-новаторы М. Блок и Л. Февр стремились к воссозданию целостного представления о жизни людей «из плоти и крови» во всех деталях [28, с. 6-7].

Призыв ученых к переориентации исследований был поддержан, в результате чего фактически к началу 30-х гг. XX в. сложилась школа «Анналов», названная по одноименному журналу, основанному М. Блоком и Л. Февром. Среди наиболее значимых историков и их уже ставших классическими научных трудов и статей следует отметить следующие: Ж. Дюби «Эпоха соборов» и «История ментальностей», Р. Мандру «Магистраты и колдуны», Ж. Ле Гофф «Средневековый мир воображаемого» [26], «Цивилизация средневекового Запада» [27], «Другое средневековье: Время, труд и культура Запада» [25], «Ментальности: двусмысленная история», Э. Леруа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня (1294 - 1324)» [28], А. Бюргьер «Историческая антропология», А. Дюпроп «Проблемы и методы истории коллективной психологии», Ф. Арьес «История ментальностей» и др. В работах вышеперечисленных ученых исследовались различные вопросы по истории Франции через совокупность психолого-ментальных свойств.

В ходе исследований Ж. Лефевр проанализировал два возможных варианта реакции сознания и образа жизни на резко меняющиеся социальные условия и пришел к выводу, что оно либо воспроизводило привычные образцы поведения, либо срывалось в панику и в неадекватность [15, с. 15].

Другой представитель школы «Анналов» Ж. Дюби считал историю ментальностей социальной и биографичной. В зависимости от скорости изменений менталитета ученый выделил несколько его пластов: во-первых, поверхностные – формирование отношений между индивидом и группой; во-вторых, средние по продолжительности ментальные процессы – затрагивали социальные группы посредством плавных политических, социальных и экономических изменений; в-третьих, длительные ментальные структуры, упорно сопротивляющиеся изменениям, – они образовали представления и модели поведения, не меняющиеся со сменой поколений; в четвертых, глубинный слой, связанный с биологическими свойствами человека и меняющийся в процессе его эволюции [15].

Большой вклад в развитие школы «Анналов» принадлежал Ж. Ле Гоффу и Э. Ле Руа Ладюри. Заслуга их не только в подведении черты под исследования идейных предшественников, но и оказание значительного влияния на становление современной антропологической теории [43]. Ж. Ле Гофф в 1972 году, констатируя тенденцию сближения история и этнология, отмечал, что последняя меняет хронологическую перспективу истории, «реализуя идеал несобытийной истории» [25, с. 202]. Э. Ле Руа Ладюри продолжал работать в духе школы «Анналов», понимая под менталитетом «некое единство сознательного и подсознательного, определяющее социальное поведение человека», а также «ментальный инструментарий и коллективные представления» [28, с. 337].

Изучая наследие историков-анналистов, можно сделать вывод об успешном применении знаний по этнопсихологии и этнолингвистике к Средневековой и Новой истории Франции. Были предприняты серьезные попытки осмысления фактов, событий и явлений через призму чувств, мыслей и поведения живущих в изучаемое время людей. Менталитет анналистами понимался как историко-культурный эфир, в который погружены все члены общества. Антропологический подход предполагал особую чувствительность историка к языку и понятиям изучаемой эпохи, ее символам и ритуалам и ориентировал на диалог с прошлым, на выявление его качественного своеобразия, отличий от времени, в котором живет исследователь [20].

Помимо французских наработок XVIII-XIX веков и фундаментальных исследований в XX в. достаточно серьезный вклад в гуманитарные науки, в частности, историю, внесли немецкие ученые.

Первые научные попытки осмысления сущности народного духа в Германии были предприняты в рамках школы «психологии народов» Лацаруса и Х. Штейнталя в середине XIX в. В трактовке ученых народный дух выступал как замкнутое образование, выражающее психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенной нации. Основные общетеоретические положения Х. Штейнталя были изложены им в книгах «Грамматика, логика и психология, их принципы и взаимоотношения» и во «Введении в психологию и языкознание». Объектом исследования ученого был язык, который рассматривался в свете проявление психологии народа и «народного духа» [51]. На сегодняшний день проблема влияния языка и его основных норм на менталитет остается открытой.

Следует отметить вклад в данную проблематику основателя экспериментальной психологии В. Вундта, который в «Психологии народов» относил язык, мифы, обычаи, религии и искусство к продуктам совместного существования и взаимодействия людей, их культуры и истории [6, c. 37-38], т.е. к формам культуры, отражающих чувства, поведение, миропонимание людей конкретных исторических эпох.

Несмотря на разработки психологов, немецкие ученые медлили с введением термина «менталитет», поскольку уже существовало близкий по значению понятие geistiges Leben («духовная жизнь»).

Философское понимание понятия «менталитет» как способа мышления предложил Э. Кассирер [17, с. 300], подчеркивая, что виды менталитетов можно систематизировать по способам восприятия окружающего мира, в особенности, как он полагал, природы [38].

Э. Фромм в «Бегстве от свободы» считал, что истинной частью человеческой ментальности является социальное бессознательное, а сознание человека ложно. Ученый употреблял понятие «социального характера», считая его синонимом коллективных представлений [49].

Аналогичной французской школе «Анналов» в Германии не сложилось, в результате чего каждый исследователь предлагал собственное понимание и толкование менталитета, его основных черт и свойств.

Что касается собственно исторических исследований, то здесь следует отметить созданный по инициативе П. Динцельбахера коллективный труд «История ментальности в Европе». Авторы предприняли попытку проследить судьбы «европейской ментальности» на протяжении почти двух тысяч лет. Предмет исследования мыслился, по всей видимости, единым, причем на протяжении огромного временного периода, что, конечно же, не соответствует современным представлениям. В частности, спорным представляется утверждение самого П. Динцельбахера, что бессознательные установки масс являются порождением глубоко усвоенных, ушедших в «подсознание», обществом элитарных религиозных и научных учений [15, с. 12-13].

Идея динамичности менталитета и его компонентов нашла свое отражение у Ф. Грауса. Справедливо, по нашему мнению, предложение видеть в менталитете сосуществующие компоненты разной временной протяженности, происхождения и интенсивности [45]. Считая данную категорию по сути неопределимой, ученый указывал, во-первых, на «сплавленность» в менталитете долговременных форм поведения и неподдающихся рефлексии «мнений», во-вторых, на его существование на основе специфических «вживленных образцов», «стереотипов и действий», которые и предопределяли реакции людей [53]. Таким образом, Ф. Граус видел в указанном понятии систему противоречивую, но все же структурированную, влияющую на поступки, чувства и мнения людей [53].

Изучая работы европейских ученых, можно сделать вывод о том, что понятие «менталитет» в их трактовке включало чувства, симпатии и антипатии, поведение, образы, представления о человеке и его месте в мире, причем, проявляемые сознательно и бессознательно. Данная двойственность затрудняла изучение и приводила к серьезным методологическим проблемам, решение которых на сегодняшний день видится крайне сложным.

В отечественной историографии также неоднократно обсуждались вопросы, связанные с менталитетом и духовной составляющей человека. Уже в XVIII в. мы видим первые попытки обозначить факторы, влияющие на сознание. Историк М. М. Щербатов в работе «О повреждении нравов в России» пришел к выводу, согласно которому власти, в лице Петра I, принадлежало решающее значение в формировании нравственного облика [52].

Интересный материал принадлежал Н. П. Новикову, который в статье «Пословицы Российские» представил 16 пословиц и дал историю их возникновения [35], посредством чего можно уловить некоторые особенности быта и народных представлений. Тем не менее анализ приведенной информации отсутствовал.

Свой вклад в изучение менталитета оказали и русские историки XIX в. Заслуга их состояла в том числе в признании зависимости истории русского народа, особенностей его характера от географического положения России и ее природы, которая, во-первых, по мнению С. М. Соловьева, «развивала в народе чувство красоты, стремление к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям» [46, с. 73], а во-вторых, «требовала постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держала последнего всегда в возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом» [46, с. 73]. Другой историк В. О. Ключевский «В курсе русской истории» также усматривал влияние родных простором и непредсказуемого климата на характер русского народа. Ученый пришел к выводу, что «в Европе нет народа менее избалованного и притязательного…и более выносливого. Своеобразие русской природы, ее капризы и непредсказуемость отразились на складе ума русских, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперед» [18, с. 312].

Занятие различными видами деятельности, потребность выжить обострили, с точки зрения В. О. Ключевского, практическую направленность ума русских, ловкость и рациональность. Вместе с тем, в критические для себя моменты, русский человек зачастую выбирал «очертя голову самое что ни на есть безнадежное решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги» [5]. Эту наклонность ученый назвал «великорусским авосем» [18, с. 315], т.е. неподтвержденный никакими причинами оптимизм или вера в случайное лучшее будущее.

Одним из первых публицистов в XIX в., кто осмысливал проблему характера русского человека и судеб России, был П. Я. Чаадаев, который в «Философических письмах» высказывал идеи об исследовании общего духа, который формировался на протяжении веков. Характеризуя народы Европы, мыслитель отмечал наличие у них общего лица, семейного сходства, связывая их в одно целое идеями долга и справедливости, права и порядка. Причем нравственностью обладали все народы, «точно так, как и отдельные личности» [50, с. 21].

Выработать философское обоснование для исследований указанной проблематики в рамках «психологической этнографии» предпринимали попытки К. М. Бэр, Н. И. Надеждин и К. Д. Кавелин. Кульминацией в развитии данного направления явились работы таких отечественных религиозных мыслителей конца XIX – начала XX вв., как Н. А. Бердяев, B. C. Соловьев, Г. П. Федотов, Л. П. Карсавин, В. В. Зеньковский и др [11, с. 36-37].

Особо хотелось бы отметить работу «Характер русского народа» философа Н. О. Лосского. При изучении ментальных свойств он выделял первичные черты и вытекающие из них вторичные [29, с. 238]. Данная идея была положена в основу нашей работы. К основополагающим характеристикам менталитета русского народа ученый относил религиозность, искание абсолютного добра, любовь к свободе и высшее выражение ее – свобода духа [29, с. 274], а также «выдающаяся доброта» [29, с. 289]. Большое значение он придавал эстетическому опыту, необходимому для художественного творчества, который высоко развит у русского народа. Также к числу особенно ценных свойств он относил чуткое восприятие чужих душевных состояний [29, с. 258].

Характерной чертой всей отечественной историографии, занимающейся менталитетом, является ее краткосрочность и прерывистость. В XVIII-XIX вв., во-первых, отсутствовала необходимая методика рассмотрения столь сложных вопросов, а во-вторых, общий уровень развития гуманитарного знания не давал возможности для глубоких собственно исторических (а не философских или иных) исследований в данном направлении. В первой половине XX в связи с внутренними и внешними политическими и экономическими условиями приоритет в подавляющих случаях отдавался историками соответствующей научной тематике.

Во второй половине XX столетия под влиянием, в первую очередь, школы «Анналов» появились отечественные исследования А. Я. Гуревича [9], Л. Н. Пушкарева [39], И. Н. Данилевского, В. В. Козловского, Е. А. Ануфриева, Д. В. Полежаева и других, ориентированных на изучение менталитета. Характерной особенностью большинства отечественных научных изысканий, во-первых, являлось теоретическое осмысление данной проблемы, а во-вторых, выработка категориально-понятийного аппарата. Речь идет об использовании как синонимов «менталитета» и «ментальности», а также характеристику указанных дефиниций с помощью понятий «психология», «психический склад нации», «национальный характер», «этническое сознание», «мировоззрение», и т.д. В то же время отдельные исследователи предпринимали попытки установить содержание и соотношение терминов «менталитет» и «ментальность» [11, с. 39-44].

Подводя итог изучению рассмотрения менталитета в зарубежной и отечественной историографии необходимо выделить несколько общих особенностей в понимании данного феномена. Во-первых, выделялись уровни залегания или проявления менталитета: сознательный и бессознательный; во-вторых, носителями его являются человек, социальная группа и народ; в-третьих, проявление характерных для того или иного народа психических свойств фиксируется в поведении, мышлении, культуре и других формах.

Трудность четкого определения вышеуказанного термина заключается в его многогранности и аморфности общего понимания. Нам представляется верной следующая дефиниция, а именно: менталитет – система сознательных, полусознательных и бессознательных реакций человека, социальной группы и общества на внешние и внутренние раздражители и условия. В данном определении, с одной стороны, отражена степень глубины залегания ментальных свойств у различных носителей менталитета; с другой стороны, мы признаем, что менталитет реализуется в виде деятельности или реакции на различные условия.

Основываясь на данном определении, попытаемся рассмотреть психолого-ментальные характеристики древнерусского купечества на начальных стадиях своего развития в X в.

Формирование в IX-X веках на Руси купеческого сословия было явлением закономерным и логичным, поскольку именно в это время исследователями фиксировалась эволюция феодальных отношений, отделение и разграничение ремесла и земледелия, а также накопление княжеской и родоплеменной знатью продуктов добывающих промыслов и сельского хозяйства, что создало возможность для их реализации особой категорией населения на внешних рынках. Обогащение князя в результате торговли привлекало к нему на службу большее количество людей, что в свою очередь влияло на степень «централизации русской государственности» [7, с. 60].

Для рассмотрения вопросов, связанных с менталитетом древнерусского купечества, следует определить, из каких социальных групп шло его формирование. Промышлять рискованной внешней торговлей могли воины-дружинники, выступавшие в роли купцов [16, с. 13], что однозначно подтверждается данными археологии [22, с. 16; 42, с. 205-206; 48, с. 40]. При условии достаточно свободной горизонтальной и вертикальной мобильности купцами могли стать оторвавшиеся от своей общины городские или сельские ремесленники, княжеские и боярские слуги.

В процессе формирования группы людей, объединенных общей значимой целью, должен был появиться специальный термин не только называвший ее, но и обособлявший, а может, и противопоставлявший другим социальным группам. Древнерусские письменные источники зафиксировали несколько таких неравнозначных терминов: купец, гость, чужеземец [40, с. 236-259]. Под термином «купец» понимался человек, занимающийся закупкой, доставкой и перепродажей товара в пределах города и ближайшей округи. Более высоким статусом обладали «гости», которые осуществляли торг в разных городах древнерусского государства, являясь при этом его жителями. Вероятно, что «гостем» мог называться и иностранный купец, хотя для его обозначения существовал другой термин – «чужеземец» [40, с. 251].

Безусловно, что вышеназванные категории не распространялись на всех возможных участников обмена или продажи, а именно: на холопов, сельских и городских ремесленников, княжеских и боярских людей, духовенство и т. п. Данные группы время от времени участвовали в торговых операциях, направленных на получение прибыли, однако же при этом оставались в своих социальных и профессиональных объединениях, так как занятие торговлей не носило у них постоянного характера и не оказывало влияние на менталитет..

Используя понятие «купечество», мы основываемся на дефиниции, предложенной В. Б. Перхавко; согласно ей под данным термином подразумевалась «исторически сложившаяся социально-профессиональная группа, отличавшаяся от других социумов российского общества по роду занятий и общественному статусу» [36, с. 45], а следовательно, и ментальности.

Древнерусское купечество создавалось для реализации таких целей, которых невозможно достичь самостоятельно, т.е. постоянное ведение внешнеторговой деятельности. По мнению психолога А. А. Налчаджяна, совместная деятельность приводила к приобретению «общегрупповых качественно новых черт, которые невозможно свести к особенностям составляющих ее личностей» [33, с. 13]. В итоге «группа становилась своеобразной психологической целостностью, психологической сущностью, обладающей системой своеобразных свойств» [33, с. 13].

Как уже отмечалось выше, профессионально торговлей занимались выходцы из различных социальных групп, следовательно, необходимо выделить наиболее важные факторы, влияющие в целом на менталитет, а также его основные черты.

Глубинным фактором являлись природно-климатические условия, среди которых необходимо отметить следующие особенности. Во-первых, огромная площадь расселения восточных славян, составляющая в X-XI вв., от 1.1 млн. (с численностью жителей до 4.5 млн. человек) [3, с. 9] до 3.7 млн. километров² [23, с. 23] с плотностью населения соответственно 4.09 и 1.22 человек на км²; во-вторых, расположение древнерусского государства сразу в нескольких климатических поясах; в-третьих, значительные температурные колебания; в-четвертых, зона рискованного земледелия; в-пятых, господство малопригодных и непригодных для земледелия территорий; в-шестых, разнообразный ландшафт. Все вышеперечисленные особенности на подсознательном уровне влияли на мировосприятие русского человека, формируя противоположные ценности и черты характера [14, с. 6].

Природные условия способствовали выработке у русского человека силы воли, упорства в борьбе за выживание. Низкая температура в течение большой части года повлияла и на темперамент нации. По мнению М. В. Волынкиной, русские более меланхоличны, медлительны, чем западноевропейцы, поскольку им приходится сохранять энергию, необходимую для борьбы с холодом и резко высвобождать ее во время короткого сельскохозяйственного сезона. «Ни один народ в Европе не способен к такому напряженному труду на короткое время. Такое трудолюбие присуще, пожалуй, только русским» [5], причем данное качество крайне консервативно в силу специфики условий жизни, так как лучше действовать по старому и проверенному способу, чем искушать судьбу, используя новшества.

Занятие различными видами деятельности, потребность выжить крайне обострили практическую направленность ума русских, ловкость и рациональность, тем не менее в критических ситуациях с неиссякаемым оптимизмом они предпочитали «выбрать очертя голову самое что ни на есть безнадежное решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги» [5]. Примечательно, что вплоть до XXI века в рейтинге национальных черт характера, составленном на основе опроса журнала Reader’s Digest, проведенного в 18 европейских странах в 2001 г., оптимистами в России объявили себя 51% российских респондентов (пессимистами — только 3%) [5].

Крайнее непостоянство природно-климатических условий повлияло на иррациональное восприятие мира, т.е. не поддающегося строгому логическому объяснению, вследствие этого нужно иметь как можно больше материальных возможностей для адекватной реакции, отголоски которых можно обнаружить в современном обществе в виде хранения людьми множества часто не нужных вещей «на всякий случай» и на «а вдруг». Однако нас больше интересуют психические возможности. Еще автор «ПВЛ» писал, что «земля наша велика и обилна, а наряда в ней нетъ» [37, с. 202], что обусловлено, на наш взгляд, отсутствием, в первую очередь, порядка в головах людей, четкого и постоянного поведения, мыслей и чувств. Данная особенность рассматривается нами в качестве основополагающей характеристики восточнославянского менталитета. Упоминаемый нами Н. О. Лосский отмечал, что русский человек может испытывать «сильное чувство отталкивания от другого человека, однако…в случае необходимости конкретного общения, сердце у него смягчается и он как-то невольно начинает проявлять к нему свою душевную мягкость, даже иногда осуждая себя за это, если считает, что данное лицо не заслуживает доброго отношения к нему» [29, с. 291].

К числу основных черт русского менталитета мы относим также гостеприимство, сохранившееся в значительной степени до наших дней. Огромная территория, низкая плотность населения, «пространство, где человек не то чтобы вовсе отсутствовал…мог существовать лишь решившись на долгое отчуждение от подобных себе» [2, с. 66], холодная зима – все эти факторы способствовали трепетному отношении к путнику, который без труда находил себе еду и ночлег в селениях. В крайнем случае, он мог заночевать в любой бане, где считался полным хозяином [21, с. 83]. Гостеприимство воспринималось как сама собою разумеющаяся обязанность, причем, вероятно, приятная, поскольку человек, нашедший приют и кров, благодарил хозяина свежими новостями и слухами, недостаток которых остро ощущался.

В непосредственной взаимосвязи с вышеназванной первичной характеристикой находилось такое качество как доброта. Она заключается в «непосредственном приятии чужого бытия в свою душу и защита его, как самого себя» [29, с. 292]. В наиболее полной форме доброта русского человека отразилась в отечественной литературной XVIII-XIX вв. У положительных качеств часто бывают связанные с ними и отрицательные стороны. Доброта русского человека побуждала его иногда лгать из-за нежелания обидеть человека, развивая хитрость и изворотливость.

Наряду с природно-климатическим фактором на формирование менталитета восточных славян оказывал влияние ландшафт, который, закладывал в души русского человека созерцательность, осмотрительность, вдумчивость, сосредоточенность и мечтательность. Видя бесконечность и разнообразие просторов, русские, вероятно, смирялись с мыслью, что овладеть такой ширью невозможно. Гигантские просторы «раскрыли наши души и дали им ширину, вольность и легкость» [14, с. 4].

Таким образом, можно сделать вывод о глубинном влиянии природно-климатических условий, которые, «определяли существенные черты обстановки человеческой деятельности» [31]. На начальных этапах развития общества в своей повседневной деятельности человек приспосабливался к окружающим его природным условиям, бессознательно вырабатывая на протяжении длительного времени соответствующие стереотипы поведения, часто противоречащие друг другу привычки и навыки, нравственные ценности. Стоит отметить психологические установки и эмоциональные реакции, которые задавали контуры национального характера.

Наряду с природно-климатическим фактором необходимо также учитывать военные, торговые, дипломатические и культурные связи с иностранными государствами, которые оказали существенное влияние на менталитет восточных славян в целом.

Источники однозначно свидетельствуют, что предки восточных славян не попали в пределы ойкумены греческой и римской цивилизации. Территория расселения превратилась, по мнению И. Н. Данилевского, в «особый стадиальный регион» [10, с. 190], в котором время перехода от одной исторической стадии к другой качественно отличалось от аналогичного процесса в соседних землях. Кроме того, отсутствовал характерный для европейских государств высокий синтез культуры римской и собственно французской, немецкой, испанской и т.д. Данные факторы оказали значительно влияние на культурное своеобразие восточных славян, обусловив особенности общения их с соседними народами, смотревшими на славян как на «варваров» [10, с. 191]. Вместе с тем восточные славяне оказались в зоне пересечения интенсивных военных, торговых и культурных потоков Востока и Запада, Севера и Юга, причем, чем активнее были эти потоки, тем большим своеобразием отличалась духовная культура и менталитет наших предков, что, по точному наблюдению И. Н. Данилевского, «все больше затрудняло их «включение» в уже сформированные цивилизации Запада и Востока» [10, с. 191], предопределяя самобытный путь развития. Простое копирование иноземного (привычки, поведение, образ жизни, быт) было заранее обречено на неудачу, поскольку большую часть времени торговцы и воины все-таки проводили на территории собственного государства, в своих природно-климатических условиях, разговаривая на родном языке и подчиняясь нормам русского права. Происходил сложный процесс проникновения «привезенного» в традиционный менталитет купца с его последующей модификацией в самых причудливых формах. Стоить отметить, что данный процесс шел «с верху», т. е. с князей, купцов, воинов.

Необходимо уделить внимание и проблеме влияния язычества и христианства на сознание древнерусского купечества. Религиозность русского народа в том виде, о котором говорили философы XIX-XXвв., зарождалась именно в X-XI в. Язычество вместе с другими факторами, определяющими менталитет, оказывало духовное влияние на людей посредством обрядов и ритуалов, в частности, упоминаемых Константином VII Багрянородным [19, с. 105], делало их ближе к природе и друг другу, развивало воображение и эстетическое восприятие. Попав на столь благоприятную почву, православие акцентировало внимание на обогащении духовного мира человека. Основная причина «жизнеспособности» данной религии в русской душе, на наш взгляд, заключалась в удивительном совпадении идеалов, с одной стороны, христианства, а с другой, сформированных язычеством и природно-географическими условиями. Парадоксально, но эти факторы дополняли друг друга при влиянии на становление менталитета, а также довели до крайности (особенно для иностранцев) непредсказуемость реакции русского народа на те или иные условия. Религиозность как одна из первичных характеристик русского народа сформировалась, на наш взгляд, не только под воздействием собственно христианства и язычества, но и географических и природных условий.

Наряду с названными особенностями, стоит отметить меркантильную причину принятия христианства отдельными предприимчивыми купцами. По пути на константинопольские и мусульманские рынки, задабривая богов жертвами и совершая всевозможные обряды, утверждали, что являются христианами, как следствие, получая значительные льготы [13, с. 112]

Наряду с вышеназванными обстоятельствами ментальность купечества улавливается и посредством изучения русско-византийских договоров, а именно: рассмотрение имеющихся статей через призму присущих только данному сословию качеств. Известные исследователям ограничения для купцов трактуются нами следующим образом. Помимо осуществления непосредственно торговых функций, они совершали, с точки зрения греков, противоправные деяния, грабя их окрестности, причем как для экономической выгоды, так и для приобретения репутации удачливого и предприимчивого человека, лидера, который умеет принимать сулящие выгоду решения, (что особенно важно с учетом специфики осуществления внешней торговли в X в.). Интересны положения договоров, запрещающие славянам обижать греческих рыбаков в устье Днепра, а также грабить выброшенные на берег корабли [37, с. 219].

По всей видимости, для людей, организующих и осуществляющих торговлю, особое значение имели личностные качества партнеров: твердость и гибкость, мобильность, следование традициям, ответственность, честность друг к другу и т. п., ибо без данных характеристик торговцев общая эффективность внешней торговли была бы невелика. Занятие специфической деятельностью потребовало от ее участников не только изменение своего уклада и ритма жизни, но и способствовало постепенному формированию особых привычек, черт характера, восприятия действительности.

Для определения слагаемых образа древнерусского купечества необходимо выявить его качественные характеристики и определить координаты местонахождения в русской языковой картине мира[1], понимаемой как исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности [54]. Данное понятие восходило, во-первых, к идеям В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка и опосредованности мышления народа его национальным языком, а во-вторых, к американской этнолингвистики, т.е. к гипотезе лингвистической относительности Сепира – Уорфа. [54]. В своих работах по языкознанию немецкий исследователь обратил внимание на опосредованность мышления того или иного народа спецификой своего разговорного языка [8, с. 337], т.е. «в языке мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации» [8, с. 374]. Л. Витгенштейн, также указывал на взаимосвязь языка и мышления, акцентируя внимание на некой мыслительной ограниченности, опосредованной языком: «Границы моего мира суть границы моего языка» [4].

Позднее эти идеи были восприняты и переосмыслены американскими учеными-лингвистами, в частности, Э. Сепира, который понимал язык как строго организованную систему, все компоненты которой – звуковой состав, грамматика, словарный фонд – связаны жесткими иерархическими отношениями: «Реальный мир в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками» [44, с. 261]. Отсюда можно сделать вывод, что «мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества» [44, с. 261].

Наиболее радикальные взгляды на «картину мира говорящего» высказывались Б.Уорфом. По его мнению, «человечество не знает внезапных взлетов и не достигло в течение последних тысячелетий никакого внушительного прогресса в создании синтеза, но лишь забавлялось игрой с лингвистическими формулировками и мировоззрениями, унаследованными от бесконечного в своей длительности прошлого» [47].

Результатом деятельности вышеназванных ученых стала теория лингвистической относительности Сепира-Уорфа, «теория зависимости стиля мышления и фундаментальных мировоззренческих парадигм коллективного носителя языка от специфики последнего» [34, с. 367], согласно которой «типология общественной жизни может и должна быть объяснена, исходя из вариативности культур, выражающих себя на различных языках» [34, с. 367].

Одна из главных особенностей русского языка, заключающаяся в отсутствии заданной схемы расположения частей речи, совместно с иными факторами привела к «укоренению в бессознательном слое ощущение мира как образования без четко проработанной и всеобъемлющей структуры» [30, с. 293], что позволяет сделать вывод о бессознательном или полусознательном противостоянии динамичному внешнему миру в виде следования традициям и соблюдения обрядов. Особое значение приобретает семья как основополагающая единица русского традиционного уклада.

Специфика купеческого сословия устанавливается через выявление его качественных характеристик, зафиксированных в сознании людей. По мнению исследователей, основной чертой русской ментальности являлся коллективизм. Издавна на Руси первым вопросом, который задавался незнакомцу, был: «Вы чьих будете?», и только потом спрашивалось имя. Это свидетельствовало об определенной стереотипности мышления, подсознательном признании опосредованности личностных характеристик принадлежностью к определенному сословию. В русской ментальной картине купечество занимало особое положение, находясь на стыке нескольких культур: исконно русской и иностранной.

Интересные в этом плане сведения предоставляет русский ассоциативный словарь, который позволяет проследить эволюцию представлений о том или ином явлении с помощью синхронного среза, ведь «язык не существует вне культуры, т.е. вне социально унаследованной совокупности практических навыков и идей, характеризующих наш образ жизни» [44, с. 185].

Поскольку менталитет является комплексом характерных для множества поколений ценностных установок и способов мышления, то привлечение ассоциаций, связанных с тем или иным явлением в жизни русского народа, позволит получить образную картину этого явления, увидеть совокупность его оценочных значений. По результатам опроса большого количества языковых носителей был выявлен следующий ассоциативный ряд, связанный с понятием «купец»: «Купец – богатый, глупец, кулак, миллионер, товар, шуба» [41, с. 125].

Приведенные ассоциации демонстрируют богатство как главный признак купечества, связанный с его деятельностью. Отношение к богатству на Руси всегда включало немалую долю негативизма. Причину этого следует искать в специфике русской ментальности, в которой коллектив всегда стоял на первом месте, а общественные интересы ставились выше личностных, что подтверждается известными фразеологизмами «Круговая порука», «Сам погибай – товарища выручай», «Возьмемся всем миром». Коллектив как общность подразумевал некое равенство, объединение всех людей во имя общей цели, что, в свою очередь, предполагало отказ от отличительных индивидуальных черт. Богатство на Руси издавна считалось как раз такой дифференцирующей чертой, отделяющей человека от других членов сообщества. Богатство, с одной стороны, – это мечта о материальном достатке, благо, свобода, а с другой – грех, ибо достичь его можно только нечестным путем. В этом-то и проявляется неоднозначное отношение к купеческому сословию и его материальному достатку как основному дифференциальному признаку.

Интересны также ассоциации «товар» и «шуба». В первой закреплено выделение специфической торговой деятельности формирующегося в X в. купеческого сословия; во второй стереотипное представление о внешнем облике купца, в котором шуба являлась необходимым атрибутом внешнего вида, а также отражение в сознании факта торговли мехами на протяжении нескольких веков [36, с. 186-212].

Таким образом, становление менталитета древнерусского общества, и в частности, купечества, было обусловлено как минимум четырьмя основными факторами: во-первых, природно-географическим, во-вторых, религиозным, в-третьих, лингвистическим, в-четвертых, различными контактами с иностранными государствами. В совокупности они выработали первоосновы психолого-ментальных свойств древнерусского общества и купечества: религиозность, доброта, гостеприимство, отсутствие порядка в головах, оптимизм, Данные характеристики проявлялись неоднозначно и противоречиво, ибо синтезировали в себе не только традиционно русские черты, но и качества, приобретенные в процессе специфической деятельности, а также в процессе знакомства с другими культурами. Занятие международной торговлей, по всей видимости, требовало некоторого авантюризма, обширных знаний в области судоходства, медицины, экономики, права, психологии, а также навыков, в первую очередь, в обращении с людьми и оружием. Купец в X в. являлся индивидуалистом и коллективистом одновременно, выступая, с одной стороны, главным инициатором и исполнителем в сфере своей деятельности и обладая определенным богатством, а с другой, понимая несравнимую выгоду и силу группы перед отдельным человеком.

Список литературы

1. Ашхамахова А. А. Социально-философский анализ менталитета: общее и особенное: http://vak.ed.gov.ru/announcements/filosof/AshhamahovaAA.doc
2. Блок М. Феодальное общество / пер. с фр. М. Ю. Кожевниковой. – М.: изд-во им. Сабашниковых, 2003. – 504 с.
3. Буганов В. И. Очерки истории классовой борьбы в России XI-XVIII вв.: Кн. для учителя. – М.: Просвещение, 1986. - 239с.
4. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат: http://zipsites.ru/books/logiko_fil_traktat/
5. Волынкина В. М. Влияние географических факторов на менталитет русской нации: http://www.rustrana.ru
6. Вундт В. Психология народов. – М.: Эксмо, 2002. – 864 с.
7. Гудзь-Марков А. В. Домонгольская Русь в летописных сводах V-XIII вв. – М.: Вече, 2005. – 480 с.
8. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. – М.: Прогресс, 1985. – 450 с.
9. Гуревич А. Я. Избранные труды. Том 2 Средневековый мир. – М-СПб.: Университетская книга, 1999. – 560 с.
10. Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.): Курс лекций: уч. пос. для вузов. – 2-е изд, пер. и доп. – М.: Аспект Пресс, 2001. – 339 с.
11. Дашковский П. К. К вопросу о соотношении категорий «менталитет» и «ментальность»: историко-философский аспект / Философские дескрипты. Выпуск 2 / под ред. А.Н. Мельникова, В.П. Федюкина и др. – Барнаул: Издательство Алтайского государственного университета, 2002. – С. 36-44
12. Де Токвиль А. Демократия в Америке: http://studentdream.narod.ru/alexis2.htm
13. Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г.: уч. пос. для студ. высших уч. зав. / под ред. А. Г. Кузьмина, С. В. Перевезенцева – М.: ВЛАДОС, 2004. – С. 110-112
14. Ильин И. А. О России. – М.: Студия «ТРИТЭ» – «Российский Архив», 1991. – 32 с
15. История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. – М., 1996. – 255 с.
16. История предпринимательства в России: от средневековья до середины XIX в. / под ред. Семенова А. В., Козлова Н. В., Преображенского А. А., Перхавко В. Б. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2000. – 480 с.
17. Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос. М.-СПб.: Университетская книга, 2000. – 654 с.
18. Ключевский В. О Сочинения: В 9-ти т. Т. I. Курс русской истории. Ч. I / под ред. В. Л. Янина. – М.: Мысль, 1987. – 430 с.
19. Константин VII Багрянородный. Об управлении империей / Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г.: уч. пос. для студ. выс. уч. зав. / под ред. А. Г. Кузьмина, С. В. Перевезенцева – М.: ВЛАДОС, 2004. – С. 102-106
20. Кром М. М. История России в антропологической перспективе: история ментальностей, историческая антропология, микроистория, история повседневности: http://old.eu.spb.ru/lib/index.htm
21. Кулабухов В. С. К вопросу о месте русской бани в традиционной культуре / Духовная культура народов Европы и Востока в контексте истории цивилизации. Вып. III. – Белгород, 2005. – С. 77-87
22. Кулишер И. М. История русского народного хозяйства. – М.: Социум, 2004. – 743 с.
23. Кутепов Н. Русская охота. X-XVII века. – Челябинск: Аркаим, 2004. – 256 с
24. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление: http://www.psychology.ru/library/00032.shtml
25. Ле Гофф Ж. Другое средневековье: Время, труд и культура Запада / пер. с фр. С. В. Чистяковой и Н. В. Шевченко под ред. В. А. Бабинцева. – Екатеринбург: изд-во Уральского ун-та, 2000. – 328 с.
26. Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого / общ. ред. С. К. Цатуровой. – М.: Прогресс, 2001. – 440 с.
27. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада / пер. с фр. Общ.ред. Ю. Л. Бессмертного. – М.: Прогресс-Академия, 1992. – 376 с.
28. Леруа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294 - 1324). – Екатеринбург: изд-во Уральского ун-та, 2001. – 544 с.
29. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. – М.: Политиздат, 1991. – 368 с.
30. Мельникова А. А. Язык и этнические характеристики / Кросс-культурная психология: актуальные проблемы: сб. ст. / Под ред. Л. Г. Почебут, И. А. Шмелевой. – СПб.: изд-во СПБ ун-та, 2005. – С. 290-328
31. Милов Л. Природно-климатический фактор и менталитет крестьянства: http://ecsocman.edu.ru/
32. Монтескье Ш. Л. Избранные произведения. – М.: Политическая литература, 1955. – 800 с.
33. Налчаджян А. А. Этнопсихология. 2-е изд. – СПб: Питер, 2004. – 381 с.
34. Новейший философский словарь / Сост. А. А. Грицанов. — Мн.: Изд. В. М. Скакун, 1998. – 896 с.
35. Новиков Н. И. Пословицы российские: http://imwerden.de/pdf/novikov_poslovicy_rossijskie.pdf
36. Перхавко В. Б. Торговый мир средневековой Руси. – М.: Academia, 2006. – 608 с.
37. Повесть временных лет / Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г.: учеб. пос. для студ. выс. уч. зав. / под ред. А. Г. Кузьмина, С. В. Перевезенцева – М.: ВЛАДОС, 2004. – С. 190-224
38. Пушкарев Л., Пушкарева Н. Ментальности: http://www.krugosvet.ru/
39. Пушкарев Л. Н. Что такое менталитет? (Исторические заметки) // ОИ. 1995. №3.
40. Русская Правда / Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г.: учеб. пос. для студ. выс. уч. зав. / под ред. А. Г. Кузьмина, С. В. Перевезенцева – М.: ВЛАДОС, 2004. – С. 236-259
41. Русский ассоциативный словарь. Книга 2. Обратный словарь: от реакции к стимулу. Часть II / Ю. Н. Караулов и др. – М.: «ИРЯ РАН», 1996. – 212 с.
42. Седов В. В. Древнерусская народность: Историко-археологическое исследование. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 320 с.
43. Семенова О. Г. Методологические источники исторической культурологии: http://ideashistory.org.ru/pdfs/28semenova.pdf
44. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М.: Прогресс, 2001. – 656 с
45. Соколова А. А. «Теория ментальностей» в интерпретации немецких историков: http://www.hischool.ru/
46. Соловьев С. М. Сочинения. В 8 т. Книга I. Т. 1-2. / отв. ред. Ковальченко И. Д. – М.: Мысль, 1988. – 797 с.
47. Уорф Л. Б. О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики и о том, как слова и обычаи влияют на мышление: http://www.philology.ru/linguistics1/worf-60a.htm
48. Успенская А. В. Погребение купца на древнем Селигерском пути // Сборник статей: Средневековая Русь / под ред. Г. К. Вагнера. – М.: Наука, 1976. – С. 39-41
49. Фромм Э. Бегство от свободы: http://www.i-u.ru
50. Чаадаев П. Я. Философические письма // Сочинения. – М.: Правда, 1989. – 656 с.
51. Штейнталь Хейман: http://www.krugosvet.ru/articles/87/1008764/1008764a1.htm
52. Щербатов М. М. О повреждении нравов в России: http://imwerden.de/pdf/scherbatow_o_nrawach.pdf
53. Щученко В. А. Менталитет русской культуры: актуальные проблемы его историко-генетического анализа: http://www.rculture.spb.ru/docs/shuchenko/shuchenko.htm
54. Языковая картина мира: http://www.krugosvet.ru/articles/77/1007724/1007724a1.htm

[1] Информация о взаимоотношении языка и менталитета подготовлена магистранткой первого года обучения филологического факультета БелГУ Е. Н. Семеновой

• История Руси (допетровская эпоха)