Костов С.В.

Что ей Пётр? — злой и дикой ораве? —
Только камень желанного случая,
Чтобы колья погромные правили
Над теми, кто грабил и мучил.

С.А. Есенин. «Пугачёв»

Общеизвестно, что русское крестьянство было настроено монархически. Однако «крестьянский монархизм имел мало общего с монархизмом дворянским, монархизмом верхов феодального общества. В крестьянском сознании монархическая идея впрямую ассоциировалась, тесно увязывалась с идеей защиты народа от насилия и притеснений со стороны бояр и воевод, от непосильной тяжести барского принуждения. Иначе говоря, главной чертой крестьянского наивного монархизма на протяжении веков выступала ненависть к строю феодальной эксплуатации и крепостничества. Когда же действительность вступала в противоречие с идеалом “доброго царя”, крестьянское сознание немедленно находило целый ряд путей и уловок для разрешения конфликта — от перетолковывания в антифеодальном духе повелений самодержца и создания подложных “милостивых” царских указов до объявления монарха “неистинным”, “подменным” и выдвижения и поддержки самозванцев, как якобы “истинных государей”. История Пугачёва, “амператора всероссийского Петра Фёдоровича”, — ярчайшее, однако далеко не единственное тому подтверждение»[1].

Приведённая цитата отражает классический взгляд на крестьянское сознание эпохи феодализма. Эта точка зрения основательно аргументирована, детально отшлифована и местами уже патинирована. В данной работе она не оспаривается, но в отношении русского крестьянства следует отметить, что ментальная ориентация его сознания чересчур жёстко задана в такой формулировке (а формулировки, как известно, обрастая авторитетами, имеют свойство превращаться в семантические ловушки). Стереотипы народного сознания изменяются очень медленно: в истории не бывает так, что «испокон веку» у русского народа была вера в царя, а потом после «кровавого воскресенья» вдруг исчезла. В действительности до такого ментального скачка шёл долгий исторический процесс постепенной смены мировоззренческой установки: сначала появляются сомнения в «святости» царя-батюшки, затем эти сомнения нарастают и, наконец, переходят в убеждение. Первые такие сомнения могли возникнуть после пресечения династии Рюриковичей, когда в 1598 г. умер Фёдор Иванович и царём избрали худородного Бориса Годунова. Мало того, что худородного, так ещё и подозреваемого в смертоубийстве царевича Дмитрия. Народная молва обвиняла Годунова в организации угличского дела, так как эта смерть была ему очень выгодна. Появление на троне Отрепьева, а затем Шуйского ещё больше должно было породить сомнений о том, что власть царя от Бога. Конечно же, поначалу все эти сомнения воспринимаются православным крестьянином как наветы «от лукавого», и монархический инстинкт, мощный, вековечный, глубоко укоренённый в сознании, этим не проймёшь. Однако червь сомнения в нём всё же завёлся. Появление «кокуйского патриота», распахнувшего двери западному чужебесию, — явно не от Бога. Монархический инстинкт народа цепляется за версию: царственного младенца заменили «немчурой». Однако дальнейшее нашествие немцев на русский трон уже «с превеликим трудом» может быть воспринято как «милость Божья». В общем, прочность такой мировоззренческой установки, как «наивный монархизм», слабела от века к веку, от царства к царству, начиная со времён Смуты, и к началу пугачёвского восстания «усомнившихся макаров» среди русского крестьянства было более чем достаточно.

Если по составу участников IV Крестьянская война, впрочем, как и все предыдущие, — безусловно, неоднородное историческое явление, то подобной неоднородности следует ожидать и в ментальном плане. По большому счёту ментальный разрез бунтовщиков представляет собой сандвич из двух менталитетов, крестьянского и казацкого. Как известно, зачинщиками трёх последних крестьянских войн были казаки. Казачество как обособленное сословие русского народа существенно отличалось от крестьянства и образом своего мышления, и стереотипом своего поведения. Именно эти признаки позволяют выделить казачество в этнический таксон рангом ниже, чем русский этнос, т.е. в субэтнос[2]. Но суть не в терминах, а в том, что ментальная закваска, именуемая «наивным монархизмом», в умонастроениях казаков и крестьянства была неодинаковой по концентрации. Для крестьянина это была одна из основ его умонастроения, а для казачества — незначительная, в определённом смысле даже атавистическая православная добавка к его свободолюбивому менталитету. Поэтому не следует преувеличивать царистский элемент в психологии даже рядового казака, не говоря уж об атаманах. Казак спокойно относился к царю. Да и то лишь до тех пор, пока тот не пытался наложить лапу на его вольницу. Но и тогда казак не спешил припасть к ногам монаршим, а давал «оторваться» царским посланцам, а уцелевших холуев отправлял с добрым напутствием пославшему их венценосцу: не протягивай ручки, а то протянешь ножки, — короче, держись за шапку и шли нам жалованье. У казаков царь не пользовался особым почётом и уж точно не был «калькуттской коровой». Достаточно вспомнить, как в разгар II Крестьянской войны Степан Тимофеевич намеревался у царя «передрать все дела», а, будучи в Астрахани, «приказные дела велел все зжечь». А ещё раньше по возвращении из Каспийского похода в разговоре с царским офицером-наёмником Я. Видеросом он заявил, что не посчитается ни с воеводой, ни с царём и скоро предъявит им свои требования[3]. Если Степан Тимофеевич и выступал с царистскими лозунгами, например: «за великого государя стоять, а изменников выводить», то не столько в силу своих собственных наивно-монархических взглядов, сколько в силу слепой веры в царя широких масс угнетённого люда, который считал, что всё зло в государстве шло именно от бояр — «государевых неприятелей и изменников». Однако следует ещё раз напомнить, что эти заблуждения не следует приписывать казачеству, а тем более, их предводителям. Последние же, будучи более просвещёнными, более одарёнными, — Разин, по утверждению Кемпфера, знал 8 языков[4], — более умными, повидавшими и свои, и чужие края, знавшими, как, например, обошлись в «аглицкой земле с тамошним государём», не могли разделять предрассудки ни крепостных, ни посадских низов, ни казачьей голытьбы, а потому к царской особе относились бестрепетно. Хорошо известно, как Степан Тимофеевич «не раз потешался и насмехался над царской милостью» (Л. Фабрициус)[5] и неоднократно всенародно демонстрировал истинное место царя в казацком менталитете: например, в Царицыне, когда повелел, чтобы казаки взяли «великого государя грамоты и пометали в воду». Поэтому следует отличать то, о чём помышляли и о чём чаяли казаки, от того, о чём думали и на что надеялись русские крестьяне. Но поскольку верховодили первые, то, затевая очередной поход и рассчитывая на поддержку масс, они не могли не учитывать ментальный императив последних. Отсюда и «прелестные грамоты», и «императорские манифесты» с пресловутым «наивным монархизмом» и православными иллюзиями: «всей черни, хто хочет богу да государю служить» и т.д.

Это всё агитационные приёмы, чтобы привлечь в повстанческие ряды максимально возможное число угнетённого люда. Но при этом не нужно забывать о главной цели всех этих чисто по-человечески прекрасных начинаний. Вот воззвание Степана Тимофеевича в записи голландца Я. Стрейса: «За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришёл дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте только мужественны и оставайтесь верны»[6]. Так обратиться к народу мог только плоть от плоти родной отец, родной брат.

Некоторые историки считают, что у Разина на первом плане были лозунги расправы с классовым врагом, а общественное устройство, которое могло явиться результатом победы восстания, Степан Тимофеевич представлял куда менее отчётливо. Он мыслил себя вроде атамана большой «казацкой республики», т.е. по существу вся его политическая программа укладывалась в простую формулу: казацкий уклад жизни на всей Руси. Суть самоуправления по-казацки в миниатюре можно проследить, например, по Царицыну: оно основано на доверии и праве контроля выборщиков, высший орган — казацкий круг, на котором решались все важные общественные вопросы, выбирался атаман города, вершился суд и т.д. Другим ярким примером является самоуправление в казацкой вольнице — Астрахани, где гражданскими делами занимался Василий Ус.

Итак, царистские настроения в казацком менталитете занимали если не самую ничтожную часть, то, по крайней мере, умеренные позиции. Это первая предпосылка, необходимая в дальнейшем изложении.

Наоборот, царистские настроения в русском крестьянстве занимали существенную часть его православного умонастроения, т.е. «наивный монархизм», несколько пошатнувшийся к тому времени, — всё ещё доминанта крестьянского менталитета. Это вторая предпосылка.

Ментальный срез повстанческого движения — это сандвич, в котором радикальный казачий менталитет количественно мал по сравнению с преобладающим консервативным менталитетом православного крестьянства. Это третья предпосылка.

Для того чтобы изложить суть четвёртой предпосылки, требуются некоторые предварительные пояснения. В соответствии с принципом круговой причинности изменения в обществе вызывают смену умонастроений, которые, в свою очередь, воздействуя на общественный процесс, производят дальнейшие его изменения и т.д. Иначе говоря, общественный процесс можно рассматривать как с точки зрения реальных изменений в обществе, так и с точки зрения умонастроений тех людей, кто двигал этот процесс. Если встать на последнюю точку зрения, то каждый момент общественного движения можно исследовать на добротность (степень предсказуемости дальнейшего развития общества), анализируя отношение между двумя моментами: субъективным и объективным, СМ и ОМ.

Доминанта ОМ говорит об устойчивом развитии общества и о достаточно предсказуемом будущем, при доминанте СМ — всё наоборот. Если ход исторического развития представить в виде некой кривой в фазовом пространстве (состояние общества — время), то результат анализа соотношений этих моментов в каждой её точке сводится к следующим вариантам: при доминирующем ОМ происходит плавный переход к следующему этапу общественного развития, будущее предсказуемо, и следующий исторический момент находится элементарной экстраполяцией всех наличных общественных тенденций; если же ОМ в рецессии, т.е. в доминанте СМ, то это точка с низкой добротностью, исторический узел или момент бифуркации; в этой точке возрастает роль личности; при благоприятном для неё исходе и условиях личность может задать совершенно новые тенденции общественному развитию; при неудачном — в действие вступают силы реакции, которые после некоторого замедления общественного процесса в конечном итоге восстанавливают прежнее направление его развития. В ментальном пространстве объективному моменту соответствует объективный менталитет, характеризующий такое ментальное состояние общества, в котором общественное сознание устойчиво и однородно; субъективному моменту соответствует субъективный менталитет, характеризующий противоположное состояние общества с неустойчивым и неоднородным общественным сознанием, в котором активно действуют целеустремленные индивидуальные сознания, на чьи ментальные векторы настраиваются сознания с размытым или разрушенным общественным менталитетом; наибольшие возможности при этом имеет тот субъективный менталитет, который наиболее отвечает создавшимся историческим условиям; при достижении критического значения происходит массовая настройка всего общества на победивший субъективный менталитет, который и приходит на смену старому объективному менталитету, т.е. становится новым общественным сознанием.

В данной работе 1774 год рассматривается как точка бифуркации, т.е. момент в историческом развитии России с очень низкой добротностью. Носителем общественного менталитета является русское крепостное крестьянство, чьё православное самосознание потревожено Смутой, церковным расколом, чехардой на троне, «геморроидической» смертью Петра IIIи воцарением какой-то «немецкой бабы», в результате чего ОМ, характеризующий этот год, поражён, образно говоря, ментальным вирусом: под сомнение ставится «святость» царя и его авторитет. У власти дворянский субэтнос, носитель антинационального субменталитета, ориентированного на Запад, т.е. неизлечимо поражённый западноевропейским ментальным вирусом. И, наконец, имеется третий участник событий, возмутитель спокойствия, — казацкий субэтнос, носитель здорового жизнеутверждающего свободолюбивого субменталитета, являющегося модификацией общественного менталитета, но полярно противоположного субменталитету дворянства, а также казачьей старшины.

Итак, 1774 год — точка бифуркации, в которой СМ превалирует над ОМ, т.е. это такой исторический момент, в котором роль личности резко возрастает и она может активно влиять на ход событий. Например, среди таких активных личностей могут появиться носители качественно нового, исключительно субъективного менталитета, претендующего на господствующее положение в ментальном пространстве конкретного общества, последовательно подчиняющего себе ментальное поле сначала ограниченного социума, а затем всего общества: например, двигающегося по следующей этнической иерархии: консорция – субэтнос – этнос – суперэтнос. Это путь эволюции. Однако нередко наблюдается и революционный процесс, когда определённый субэтнос захватывает власть и идеологической пропагандой навязывает свой субменталитет этносу или суперэтносу. Так вот, 1774 год — это дерзкая попытка субэтнической переполюсовки в Российском суперэтносе, когда казачий субэтнос попытался отстранить от власти дворянский, точнее, истребив последний физически, полностью заменить его во всех властных структурах и предложить Российскому суперэтносу свой по-казацки справедливый порядок: отмена крепостного права, передача крестьянам всех земель и угодий, освобождение от всяких повинностей и податей и вольное казацкое самоуправление. Теперь можно сформулировать четвёртую предпосылку: с точки зрения умонастроения масс 1774 год — это возмущение в ментальном пространстве (ментальная буря), попытка смены господствующего субменталитета паразитического субэтноса, некомплиментарного Российскому суперэтносу, на субменталитет комплиментарного ему субэтноса.

Ментальный срез встречного карательного движения — тоже сандвич, но неоднородный в отличие от однородного повстанческого. Его западный и прозападный («межеумочный») верхний слой очень мал и некомплиментарен основному, базисному и православнозаквашенному слою. Это пятая предпосылка. Кстати, вот эта самая некомплиментарность базису — огромный минус для дворян-«чужебесов», и наоборот, комплиментарность казачества крепостному крестьянству — огромный плюс. А ведь всё дело за базисом: исход конфликта будет решаться той стороной, чья идеология охватит больший базис, у кого он будет мощнее и более организованный. Величина базиса, его энергопотенциал и соответствующая поставленной цели структура — есть основа успеха конфликтующих сторон. Прояснению величины энергопотенциала, которым они обладали и могли обладать, ниже будет уделено специальное внимание, а перед этим необходимо более подробно проанализировать два других.

Весь вышеперечисленный набор предпосылок вполне достаточен для исследования пугачёвского восстания в рамках поставленной в данной работе задачи. Итак, это явление рассматривается как конфликт между двумя субэтносами, дворянством и казачеством. Методика анализа бинарная: исследование осуществляется параллельно в двух условных пространствах, реальном и виртуальном. В термин «реальный» вкладывается смысл исторически состоявшегося, т.е. это то, что обрело конкретные исторические формы, материализовалось как факт, как определённое событие. В термин «виртуальный» — смысл возможного, точнее, весь спектр мыслимых возможностей, конкретным результатом которого явился данный исторический факт, т.е. реализовалась и стала реальным явлением лишь одна какая-то возможность. Проще говоря, виртуальное — это то, что люди думали, хотели, к чему стремились, а реальное — это то, что у них в результате всего получилось.

Суть конфликта банальна — саккулинизм[7], т.е. обострённая форма паразитарного существования дворянского субэтноса в питательном и огромном теле Российского суперэтноса[8]. Причина конфликта — усиление саккулинизма. Толчком же послужила попытка со стороны субэтнической саккулины включить в свою питательную среду и казачество, т.е. присосаться к его здоровому телу. Грубо покусившись на его вольницу, «кравапивцы» заполучили скандал: казачество взялось за оружие и, подняв на борьбу крестьянство, чуть было не оторвало голову любителям пососать «народную кровушку». «Чуть было» — потому что «кравапивцы» всё же присосались и к казачеству. Это явилось разрешением конфликта.

Само по себе казачество не было для дворянства достаточно грозной силой, но сопротивление казаков стало очень опасным, так как получило поддержку у крестьянства всего Поволжья и за его пределами. Это определило масштабы и длительность конфликта. По случаю турецкой войны и очень слабой организации на местах у дворянства было мало сил сразу прекратить беспорядки на Яике. При таких условиях Пугачёв, используя в агитационных целях имя Петра III, овладел громадным пространством от Оренбурга до Казани, реально угрожал Москве, и был близок к успеху в своём великом начинании.

Массы — основной фактор исторического процесса. Другой, как известно, личностный. В борьбе за овладение массами обе конфликтующие стороны делали ставку на два момента, организационный и агитационный. У паразитирующего субэтноса организационный момент был сильнее. Это и понятно, иначе как бы он мог успешно и долговременно паразитировать, если бы не имел в своём распоряжении надёжного и отлаженного механизма эксплуатации? К его услугам была вся государственная машина, в силу чего он был, пожалуй, более яростный монархист, чем простое крестьянство со своим «наивным монархизмом». Правда, немного слабовата была инфраструктура на местах, но напуганная «супруга маркиза Пугачёва» учла эти досадные огрехи в губернской реформе 1775 г. Но это было уже после благополучного для неё разрешения «семейной ссоры», в начале же раздора и в течение всего конфликта перед паразитирующим субэтносом стояла задача как количественно, так и качественно сохранить под контролем имеющийся у него в наличии базис, т.е. уберечь крепостное население от возмущения. Всё это имеет прямое отношение к агитационному моменту, а он с правительственной стороны был существенно слабее, чем с пугачёвской. Все разъяснительные мероприятия, угрозы, увещевания и другие «бумашки» имели практически нулевой результат. Манифест Екатерины IIот 29 ноября 1773 г. имел, скорее, обратное действие и «с немалою хулою и воровским уважением» критиковался не только Исетской канцелярией Ивана Никифоровича Грязнова, но и Государственным Советом в лице З.Г. Чернышёва и Г.Г. Орлова. Последние возражали против сравнения Пугачёва с Лжедмитрием I, заявляя, что такое сравнение может «возгордить мятежников», и были правы. Другая задача, которая стояла перед субэтносом-паразитом, была организационная — привести в действие репрессивный механизм: сконцентрировать в месте очага восстания самую отмуштрованную часть подвластного базиса, локализовать очаги и подавить его. Эту задачу он решал более эффективно, так как по части организационной пугачёвцы значительно проигрывали: в сравнении с регулярными войсками повстанческие отряды были плохо вооружены, плохо одеты, плохо обуты, не имели достаточного боевого опыта, были более разобщены и почти неорганизованны. Но даже «верные» регулярные части в чрезвычайных обстоятельствах становились «неверными», как, например, отряд полковника П.М. Чернышёва, перешедший на сторону Пугачёва. Что уж говорить о «нерегулярщине», которую правительство пыталось организовать в форме «дворянского» ополчения, т.е. крестьян, руководимых каким-нибудь паразитом-помещиком. Эти новоиспечённые «дворянские уланы» «ополчались» с одной лишь целью — перейти на сторону Пугачёва. Они открыто заявляли предводителю-помещику, что «не будут бить свою братью, а вот бояр, так десятерых будут сажать на копьё». Ещё более были ненадёжны башкирские, татарские и калмыцкие отряды. Характерно, что главное войско Пугачёва под Оренбургом уже в середине ноября примерно наполовину состояло из башкир: пять тысяч человек, остальные — около тысячи яицких казаков, 400 илецких казаков, 700 ставропольских калмыков, около трёх тысяч солдат, татар, заводских крестьян, оренбургских казаков. На протяжении всей IV Крестьянской войны Пугачёв имел массовый и многонациональный базис. С сентября 1773 по апрель 1774 гг., когда главные события разворачивались на Яике и в Приуралье, основную массу повстанцев составляли казаки, башкиры и оренбургские крестьяне. С мая до середины июля 1774 г., когда главным районом движения был Южный и Средний Урал, основную массу повстанческой армии составляли заводские работные люди из крестьян и нерусские народности Приуралья и Прикамья. Со второй половины июля 1774 г. и по 1775 г., когда восстание перекидывается на правый берег среднего и нижнего течения Волги, Пугачёва поддерживает уже в основном крепостное крестьянство. Уступая «злодеям-дворянам» в плане организации, Пугачёв безусловно имел приоритет в плане агитационном. Причём соотношение между этими двумя моментами по ходу конфликта менялось в обоих лагерях. Если агитационный момент в правительственном лагере был всегда на нуле, то организационный постоянно возрастал. В лагере повстанцев наблюдается несколько другая зависимость: элементы организованности по ходу восстания всё время уменьшались, элементы же идеологической агитации, наоборот, постоянно усиливались. Господствующий субэтнос-паразит, гораздо лучше организованный политически, идеологически, более образованный, всё же не мог противопоставить казацкому субэтносу воззвания и обращения такой силы, как его манифесты и указы. В этом пункте народ, несмотря на необразованность, неразвитость в основной своей массе, встал на сторону идей и призывов Пугачёва, а не его противников. «Программа третьего императора» была его программой, поэтому, когда перед ним встал выбор, к кому идти, к императрице или к «императору», то народ, исходя из соображений «наивного монархизма» с вилами, топорами и кольями валил к Пугачёву[9]. Екатерине же, несмотря на бесчисленные увещевания своих рескриптов и указов, на проповеди архиереев с церковных амвонов, оставалось одно средство — солдатские штыки и пушечная картечь. Это был единственный её козырь в «семейной ссоре». Её «супруг» делал ставку на массы и достаточно умело увеличивал их своими лозунгами. Однако несмотря на то, что в силу агитационного приоритета базис казачьего субэтноса имел тенденцию к росту, дворянский субэтнос, имея организационный приоритет, сумел всё же эффективно отреагировать и нейтрализовал стихию восстания тремя мощными ударами и множеством мелких.

Совершенно неважно, где и когда Пугачёв впервые назвал себя царём — в ноябре 1772 г. в беседе с казаком Д.С. Пьяновым в Яицком городке или в августе 1773 г., находясь на Таловом умёте, в беседе с умётчиком С.М. Оболяевым. Также неважно, сам ли он это замыслил или ему подсказали. Важно самозванство само по себе как мощный агитационный приём, как эффективное средство привлечения на свою сторону огромных масс народа.

Вера в возможность «хорошего царя-батюшки» на троне по-прежнему занимала важнейшее место в сознании русского крестьянина в то время, правда, уже не без «червинки», но, во всяком случае, в том, что свой «мужицкий царь» может освободить его от помещичьего и всякого другого гнёта, — в этом крестьянин не сомневался. «Пусть от Бога, но от нас, если там уже давно цари не от Бога» — вот суть ментального сдвига в сознании крестьянина. Что касается яицких казаков, то им на эти тонкости было глубоко наплевать, многие из них предполагали и догадывались, а сподвижники Пугачёва в большинстве своём «точно знали, что он не государь, а донской казак». Но все они приняли условия игры и служили «своему Петру III» преданно и до конца. И рассуждали они примерно так: пусть «ето де не государь, а донской казак», но он «вместо государя за нас заступит, — нам де всио равно, лишь быть в добре»[10], иначе говоря: мы, мол, из грязи сумеем сделать князя, и если он не завладеет московским царством, то мы на Яике сделаем своё царство. Кстати, как уже отмечалось выше, идея выступить под именем Петра III могла быть предложена Пугачёву самими яицкими казаками, если он в то время, появившись на Яике, ещё и не помышлял об этом. Просто идея самозванства после непонятной «геморроидической» смерти Петра IIIимела вирусный характер: самозванцев во второй половине XVIIIвека объявилось более двух десятков: то какой-нибудь беглый крестьянин Богомолов объявит себя «царём», то донские казаки своего Григория Рябова новым «царём» выставят. И не только Пётр III, а и Пётр II объявлялся.

К слову сказать, Емельян Иванович имел достаточно яркое воображение и всегда стремился отличиться, поэтому вряд ли можно сомневаться в том, что эта неоригинальная идея была не подсказана ему со стороны, а возникла сама собою у него ещё на Добрянском форпосте, тем более, если вспомнить, что он уже выдавал когда-то себя за крестника Петра Великого. Но всё это так несущественно по сравнению с агитационной мощью идеи самозванства, подразумевающей пришествие «хорошего царя-батюшки», народного заступника. Эта идея обладала универсальной, объединяющей силой. Лозунгом «за хорошего царя» можно было собрать под одни знамёна и казаков, и крепостных крестьян, и работных людей, и башкир, и татар, и калмыков, т.е. весь угнетённый народ любого роду и племени.

Первый манифест Пугачёва — казацкий манифест. Это «Именной указ казакам Яицкого войска» от 17 сентября 1773 г.: «я, государь Пётр Фёдарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до усья и землёю, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам»[11]. Причём отмечу, что уже в первом манифесте Пугачёв обращается не только к казакам, но и к братским народам — калмыкам и татарам. Сам же манифест писался живым и понятным народным языком. Написал его прямо в степи, сидя на земле, молодой яицкий казак Иван Яковлевич Почиталин, будущий (с ноября 1773 г.) думный дьяк пугачёвской Военной коллегии. Так возникла походная канцелярия, ставшая прецедентом для создания таких же канцелярий повстанческих атаманов, на заводах, в крепостях, селениях и городах по мере образования новых районов восстания. Большинство их просуществовало недолгое время — от 2-3 месяцев до 9-10 месяцев, и, к сожалению, не все их архивы сохранились. По инициативе Екатерины перехваченные манифесты Пугачёва, указы его Военной коллегии, воззвания его атаманов систематически истреблялись. Разгорелась идеологическая война за базис, и дворянство стремилось воспрепятствовать их распространению среди народа. Правда, часть документов уничтожалась самими повстанцами из соображений безопасности, чтобы уберечь своих товарищей от репрессий со стороны карателей. В итоге до нас дошла лишь незначительная часть из множества документов повстанческого лагеря — 565. Из них на первом плане стоят документы агитационного воздействия, т.е. идеологического характера. Они отражают умонастроение базиса (ОМ), т.е. всего русского и нерусского трудового народа и, прежде всего, крестьянства. В этих документах учтены требования помещичьих и заводских крестьян, казаков, башкир, татар, казахов, калмыков, чувашей, мордвы, марийцев, удмуртов и других народностей. Саккулинистический метод «разделяй и властвуй» не сработал в условиях ментального резонанса, которым отозвался многонациональный базис на манифесты и именные указы комплиментарного субэтноса. Пугачёв обращается к «мухаметанцам и калмыкам» и обещает им земли и воды, денежное жалованье и соль, «веру и молитву». Его «именные повеления» распространялись не только на русском, но и на арабском, татарском и «турецком» (тюрки) языках, да, кстати говоря, и на том, на котором изъяснялась «супруга маркиза Пугачёва» и которым прекрасно владел секретарь Военной коллегии Шванвич. Обращение к этим документам позволяет проследить эволюцию идеологии IV Крестьянской войны, которая шла в направлении всё более и более точной настройки на менталитет крестьянства. Это уже наблюдается в декабрьских (1773 г.) манифестах Пугачёва и в воззваниях атамана Грязнова от января 1774 г. Емельян Иванович как «Божией милостью Пётр Третий» жалует в них своих верноподданных «землями, водами, рыбными ловлями, покосами, пашнями, лесом, порохом, деньгами, свинцом, хлебом, солью и прочим. Кто не повинуется и противится: бояр, генерал, майор, капитан и иные — голову рубить, имение взять»[12]. Особо выделяются в этом отношении именные указы Пугачёва от июня 1774 г., в которых дана критика паразитических порядков в России, указаны конкретные угнетатели народа — дворяне и представители царской администрации в лице губернаторов, воевод, судей и «протчих тому подобных мироедов», изложены важнейшие положения крестьянской вольности: «приклонившиеся под нашу корону народы могут возчювствовать лёгкость от наложенного на них от злодеев тяжчайшего ига работы, освобождены будут от платежа податей и дана им будет свободная вольность без всякого в России притеснения, не так как ныне Россия утеснена бедностию и отягощена работами, наложенными от злодеев сребролюбцев и гордости наполненных дворян и находящихся во градех губернаторов, воевод и протчих тому подобных мироедов, кои несытою своею завистию почти уже всю Россию поглатили, что нами всё оное истреблено быть может. Обитчики ж и несытые богатством судьи и дворянство без жестокого нашего гнева не преминуют»[13].

Абсолютно точный и поэтому самый мощный ментальный резонанс вызывали манифесты, обнародованные в июле 1774 г. в правобережных районах Волги. В этих манифестах, обращённых ко всему крестьянству, провозглашалась ликвидация крепостной зависимости народа, отмена рекрутчины, подушной подати, прочих налогов и повинностей, предоставление трудовому народу в безвозмездное пользование земли со всеми её угодьями, уничтожение дворянства и ликвидация старой администрации: «противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшаго христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников злодеев-дворян всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет»[14].

Что касается программы будущего государственного и общественного устройства России после успеха восстания и воцарения на престоле «народного царя», то следует сказать, что пугачёвцы специально её не разрабатывали, поскольку все свои усилия они сосредоточили на программе-минимум: вырезать поголовно дворянство, т.е. раз и навсегда уничтожить ненавистную саккулину. Но, тем не менее, в общих чертах программа-максимум всё же начертана в манифестах и именных указах. Как уже выше упоминалось, в качестве модели государственного и общественного устройства России ещё со времён Степана Тимофеевича выдвигалось вольное казацкое самоуправление со всеми известными казацкими атрибутами. Будущая казацко-крестьянская Россия намечалась как государство народного благоденствия, где царит «тишина» и «спокойная жизнь», свобода и вольность, где не будет необходимости взимать налоги с населения, граждане освобождаются от воинской обязанности, так как армия будет полностью вольнонаёмной («войско наше из вольножелающих к службе нашей великое исчисление иметь будет»[15]), государственной религией будет дореформенное православие со всеми его старообрядческими атрибутами: «древним крестом и молитвою, головами и бородою». Эскиз будущего устройства страны набрасывался мощными мазками-лозунгами и простыми доходчивыми формулами. Иначе грош цена этим манифестам, так как их цель — максимально возможное «склонение народа под наш скипетр», а не обнародование программы для обсуждения, до деталей которой народу-то и дела нет. Резким росчерком в форме лозунга перечёркивались все отрицательные стороны действительности, весь существующий социальный негатив; например, крепостное право: вместо него предлагался в той же форме полярный ему позитив — передача крестьянам всех земель и угодий, и при этом предполагалось, что механизм казацкого самоуправления весь этот позитив обеспечит. Другого ничего в манифестах и быть не может, а потому нет ничего глупее, чем выставлять в них «программу». В агитационном смысле лозунги «Пугачёвщины» безупречны, так как народ откликался на них и сердцем и разумом. Оставалось лишь победить и удержать победу.

Анализ восстания с точки зрения организационного момента подтверждает известный системный принцип: в режиме ментального резонанса и общей цели общественная система обладает способностью к самоорганизации. В данном случае общая цель порождает синергию[16] восставших масс и переводит их как ментально однородную систему в режим самоуправления. Зачинщики IVКрестьянской войны не планировали ни Военной коллегии, ни других подобных учреждений, но по ходу восстания повсюду в освобождённых районах стали возникать станичные и земские избы, походные канцелярии атаманов, различные органы военного управления и органы гражданского самоуправления, например, городские и казачьи общины. Самым крупным проявлением такой самоорганизации явились Военная коллегия и походная канцелярия Главного войска. Самоорганизация — это внутренний антиэнтропийный процесс, присущий только живому веществу. Это свойство всех самоприспосабливающихся систем, действующих в постоянно меняющейся внешней среде, т.е. в более общей системе. Механизм самоупорядочения восстания прост: возникают вопросы по организации и управлению повстанческой армии как вызов внешней системы и соответственно появляются военные учреждения как ответ внутренней системы на этот вызов. Может быть, они ничего нового в порядок управления и делопроизводства и не внесли, — хотя это и необязательно, — но, копируя правительственные учреждения по форме, они были полярны им по содержанию. И хотя по своей эффективности эти новообразования уступали давно действующим и поэтому отлаженным правительственным структурам, всё же нельзя отрицать значительность и полезность такого организационного воздействия на ход повстанческого движения. В ноябре 1773 г. в Берде — «Новой Москве» — был образован военно-административный орган восстания, его штаб — Государственная Военная коллегия. Емельян Иванович использует названия учреждений «своей супруги».

Андрей Иванович Витошнов, Максим Григорьевич Шигаев, Данила Гаврилович Скобычкин и будущий предатель И.А. Творогов были назначены членами-судьями Государственной Военной коллегии, молодой Иван Яковлевич Почиталин — думным дьяком, а Максим Данилович Горшков — секретарём. Государственная Военная коллегия была высшим органом власти царя-заступника. Она занималась разнообразными военными и хозяйственными вопросами: комплектованием армии, её вооружением и её снабжением, ведала чинопроизводством и составлением манифестов, разбирала жалобы населения, творила суд и расправу, а главное — руководила всем восстанием в целом, как Главным войском, так и всеми отрядами в различных районах восстания. Государственная Военная коллегия стремилась установить строгую дисциплину в отрядах крестьянского войска, сурово карала, не взирая на чины и заслуги, дезертиров и мародёров. За грабёж и разорение крестьянских домов по решению Военной коллегии был повешен даже один из приближённых к «императорской особе» «полковник» Д. Лысов. По свидетельству Ивана Яковлевича Почиталина, «император» слышать без гнева не мог о «грабительстве безвинных людей» и без пощады казнил тех, кто обижал трудовой, униженный люд и разорял его хозяйство. Емельян Иванович был настоящий заступник чёрного люда, именно тот «царь-батюшка», «надёжа-государь», которого веками ждал бедный наш, многострадальный, самый добрый и самый человечный народ в мире.

Что касается общей характеристики повстанческих учреждений, то, прежде всего, следует отметить их многофункциональность, учитывая, что им приходилось решать параллельно как военные, так и гражданские задачи. К первоочередным относились задачи формирования Главного войска и местных отрядов, пополнения их новыми бойцами, обеспечения артиллерией, оружием, боеприпасами, провиантом, фуражом, деньгами, укрепления воинской дисциплины. Значительное внимание ставка Емельяна Ивановича уделяла налаживанию производства артиллерийских орудий и снарядов на металлургических предприятиях Южного Урала (Воскресенский, Авзяно-Петровский заводы). Начало этому положил Афанасий Тимофеевич Соколов. Светлую и добрую память о себе оставил этот человек. Другие яркие личности «Пугачёвщины» — Иван Никифорович Зарубин, наладивший изготовление холодного оружия и амуниции для конницы на Ижевском заводе, и Белобородов Иван Наумович, наладивший производство пороха. Документы ставки свидетельствуют о попытках Пугачёва, Военной коллегии и атаманов (И.Н. Зарубин, И.Н. Белобородов, Салават Юлаев, И.Ф. Арапов, Г. Туманов и др.) координировать военные действия повстанческих сил, подчинить их операции единому замыслу и руководству. В этом отношении были достигнуты определённые успехи на первом этапе Крестьянской войны, в частности, в операциях под Оренбургом, Уфой, Самарой, Кунгуром, Екатеринбургом, Челябинском.

Параллельно с военными решались и задачи гражданского управления в освобождённых районах, городах, слободах, сёлах и на заводах. В указах Военной коллегии, наставлениях и ордерах Яицкой войсковой канцелярии, пугачёвских атаманов Зарубина, Салавата Юлаева, Овчинникова, Туманова и других содержатся предписания о формировании новых властей, назначаемых или выбираемых из достойных и способных людей, определяется круг их деятельности в области управления, охраны порядка, судопроизводства, распределении конфискованного имущества и общественных доходов, обеспечении неимущих, устройстве почтовой связи и т.д. Практическая реализация всех этих вопросов гражданского управления и самоуправления отражена в документах Красноуфимской станичной избы, Осинской земской избы, канцелярий атаманов Юговского завода — Гаврилы Трофимовича Ситникова, Рождественского завода — Семёна Ивановича Волкова, челябинского атамана Григория Туманова, отчество которого пока ещё неизвестно.

Уступая в степени организованности правительственным войскам, боевые соединения повстанцев всё же имели некоторую степень организованности, которая убывала обратно пропорционально расстоянию от «Новой Москвы». Самую стройную структуру имела Главная армия Пугачёва. Она делилась на полки во главе с полковниками, но полки эти были построены по принципу не регулярных, а казацких войск. Командиров — сотников, есаулов, хорунжих — выбирали на казачьем сходе — круге или назначали «с общего согласия». Во всём войске вводились казацкие порядки, и все считались казаками. Полком яицких казаков командовал Андрей Афанасьевич Овчинников, он же был общевойсковым атаманом. Во главе полка илецких казаков стоял будущий изменник И.А. Творогов, оренбургских — депутат Уложенной комиссии 1767 г. Тимофей Иванович Подуров (Падуров). Башкирским полком командовал башкирский старшина Бушмас-Кипчакской волости Ногайской дороги Кинзя Арсланов, главный виновник того, что «башкирский народ весь генерально взбунтовался». Это замечательнейшая личность, ближайший и преданнейший сподвижник Емельяна Ивановича, его правая рука, его советник. В современной терминологии — это харизматический лидер, личность, влияющая на ход истории, особенно в точках бифуркации, когда СМ в доминанте. Например, когда Пугачёв потерпел поражение в районе Сакмарского городка, то на совещании в селе Ташлы, на котором решалась дальнейшая судьба восстания и его предводителей, именно Кинзя Арсланов предложил план, который расходился с планом самого Емельяна Ивановича, но оказался в создавшейся ситуации единственно возможным и действенным: Кинзя уговаривал Пугачёва уйти в Башкирию, обещая в течение очень короткого срока пополнить остатки его армии многотысячными башкирскими отрядами. Пугачёв так и поступил — так начался II этап IV Крестьянской войны: немногочисленный отступающий отряд повстанцев двигался теперь под «руководством башкирского старшины Кинзи» и «проходя от места до места, собрал башкирцев множество». Такой сильной была харизма Арсланова в Башкирии. Благодаря Кинзе с ноября 1773 г. активно и мощно задействовал ещё один харизматический лидер — Салават Юлаев. Вспомним, как отряд, посланный старшиной Юлаем Азналиным на борьбу с Пугачёвым и возглавляемый его сыном, а затем влившийся наряду с огромной башкирской командой князя Хракова в карательные войска генерала Кара, под влиянием агитационной деятельности Кинзи Арсланова весь полностью, включая и ураловцев, перешёл на сторону восставших. Это очень высокий харизматический показатель, говорящий о том, что Арсланов обладал выдающимися личными способностями, был образованный и талантливый человек своего времени.

Уместно добавить, что после поражения Пугачёва у Солениковой ватаги (между Царицыным и Чёрным Яром), когда в окружении Пугачёва уже созревал заговор, Кинзя Арсланов звал его обратно в Башкирию, ещё охваченную восстанием (и она действительно ещё до конца 1774 г. горела, но уже без Пугачёва). Несмотря на предательство окружающих Пугачёва сподвижников, Кинзя оставался самым преданным и верным его единомышленником. В тот момент Емельян Иванович доверял только ему, славному Кинзе.

Полком каргалинских татар командовал Мусса Улеев (Алеев), примкнувший к Пугачёву в начале октября 1773 г. Ставропольские калмыки находились под начальством Фёдора Ивановича Дербетева, а горнозаводскими людьми командовал, как уже упоминалось выше, Афанасий Тимофеевич Соколов.

Каждый полк имел своё знамя из красного или жёлтого шёлка с нашитыми на нём раскольническими крестами. Полки делились на роты (сотни) с есаулами и хорунжими во главе. Если полк-отряд состоял из бойцов разных национальностей, то деление на роты-сотни производилось по национальному признаку: татарская сотня, башкирская сотня, калмыцкая и т.д.

В повстанческом войске были установлены воинские звания, введены ордена и медали. На территории восстания проводились рекрутские наборы. Время от времени в Берде устраивали военные учения: скачки, стреляли в цель из ружей и луков, изучали устройство орудий. И всё же армия Пугачёва оставалась недостаточно организованной, с неустойчивым и вечно меняющимся личным составом. Списков бойцов, естественно, не было, так как люди всё время прибывали и убывали. На учёт брались одни полковники, которым выдавалось на руки жалованье для их команд. Попытки Пугачёва и его атаманов навести твёрдый порядок и воинскую дисциплину были малоэффективны в силу упомянутой текучести, а также целого ряда неизбежных причин, являющихся производными такого грандиозного по своим масштабам и силе исторического явления, как стихийное крестьянское восстание.

Итак, в деле организации движения повстанцы проигрывали правительственным войскам. Но, обладая этим приоритетом, последние уступали первым в другом, в агитационном. Однако есть ещё один момент, характеризующий способность масс подняться на борьбу, — желание бороться и готовность к этой борьбе. Если этого нет, то хоть заагитируйся до хрипоты, хоть весь народ забросай самыми что ни на есть «возмутительными манифестами», народ и не почешется: спокойный людской океан никакими лозунгами не возмутишь. Это всё имеет непосредственное отношение к базису и характеризует количественное и качественное состояния его этнического поля. Основные его характеристики — это энергопотенциал и напряжённость этнического поля. Энергопотенциал — это величина людских ресурсов, способных подняться на борьбу. А напряжённость — это сила народного гнева, ненависти, возмущения к угнетателям. Это величина векторная, так как имеет направленный характер: враг — «злодеи-дворяне». В каждом районе восстания и энергопотенциал, и напряжённость различны, но высоки. Энергопотенциал как интегральная величина зависит от плотности населения, т.е. распределён неравномерно и делится на три части: на задействованную в возмущении; незадействованную, т.е. ещё не принимавшую участия в восстании, но с нетерпением ожидающую момента начать; и уже бывшую в возмущении, т.е. обгоревшую часть.

«Пугачёвщина» — это явление огромного исторического масштаба, охватившее обширную территорию России, которое привело в движение огромные людские массы и не успело привести в движение ещё большие. Явление, которое массы ждали, ждали с нетерпением и которому они с отчаянием, с остервенением, с жаждой отомстить за все обиды и унижения, с охотой и готовностью отдались. Ждали мессию, избавителя. И он явился в обличии Емельяна Ивановича Пугачёва. Зачинщики были и другие, но они возникали и исчезали. Мессией стал только Емельян Иванович, пострадал за народ и принял мученическую смерть. В народном понимании святой человек. Любил и очень жалел народ. И народ его любил[17]. Умный, храбрый, энергичный, находчивый, неунывающий, обладал выдающимися организаторскими способностями, одним словом, «молодец был батюшка-государь Пётр Фёдорович»[18]. Главное, обладал харизмой: умел увлекать за собой людей, и те, кто ему верили, не обманывались в нём. К сожалению, некоторые из тех людей, которым он доверял, стали иудами, обманули его и привели на Голгофу.

Идея данной работы в том, что «Пугачёвщина» — не бесцельный бунт, не просто разрядка народного гнева, т.е. пробой социального диполя, а попытка создания «народного царства». Иначе говоря, это была попытка этнической переполюсовки, которая начиналась как конфликт одного субэтноса с другим и велась в этническом поле перенапряжённого суперэтноса. А вот могла ли она закончиться успехом — этому посвящена заключительная часть работы.

Чтобы наглядно представить себе динамику развития пугачёвского восстания в период от 17 сентября 1773 до 21 августа 1774 гг., удобно, опираясь на статистические данные, почерпнутые из исторических документов, построить график, выражающий массовость движения в хронологической связи. В результате получилась пилообразная кривая из трёх отчётливых и разновеликих импульсов — трезубец. Это и есть три периода, или этапа, Крестьянской войны.

17.09.1773 г.—80 чел.

5.10.1773 г. — 2 440 чел. (Емельян Пугачёв на следствии. М., 1997. С. 280; История СССР. М., 1983. С. 409)

11.1773 г.— 20-25 тыс. чел. (Емельян Пугачёв на следствии. С. 284)

К концу 1773 и в начале 1774 гг. — 30 тыс. чел. при 100 орудиях (Буганов В.И. Пугачёв. М., 1984. С. 220; История СССР. М., 1983. С. 410; Фруменков Г.Г. Крестьянская война под предводительством Пугачёва. Архангельск, 1958. С. 20; Ляхов В.А. Россия во II пол. XVIII в. М., 1958. С. 31)

Январь – конец марта 1774 г. —линия динамического равновесия (когда приток свежих сил равен их убыли: отсылки отрядов на периферию и т.д.). Инициатива утеряна.

22.03.1774 г. под Татищевой— ≈ 9 тыс. чел. при 36 орудиях (Емельян Пугачёв на следствии. С. 298; Буганов В.И. Указ. соч. С. 294)

30.03.1774 г. — 4-5 тыс. чел. (Буганов В.И. Указ. соч. С. 303)

1.04.1774 г. под Сакмарским городком— ≈ 4 тыс. чел. (Емельян Пугачёв на следствии. С. 302)

Начало апреля 1774 г.—500 чел.

2.05.1774 г. — 5 тыс. чел. (Ляхов В.А. Указ. соч. С. 40)

20.05.1774 г. — 10 тыс. чел. (Емельян Пугачёв на следствии. С. 305; Ляхов В.А. Указ. соч. С. 40)

11.07.1774 г. под Казанью — 20 тыс. чел. (Емельян Пугачёв на следствии. С. 310; История СССР. С. 414; Ляхов В.А. Указ. соч. С. 41)

17.07.1774 г. — 50 чел.

1.08.1774 г. в Пензе — 4 тыс. чел. (Ляхов В.А. Указ. соч. С. 43)

21.08.1774 г.под Царицыным — 10 тыс. чел. и 25 орудий (Емельян Пугачёв на следствии. С. 320)

25.08.1774 г. — 164 чел. (Емельян Пугачёв на следствии. С. 322).

Первый «зуб» этой кривой имеет самую высокую амплитуду размаха (30 тысяч повстанцев) и самую большую длительность (6,5 месяцев). В отличие от двух последующих, этот «зуб» тупой и имеет трапецеидальную форму. Последние два — острые с максимальными амплитудами 20 и 10 тысяч участников. Для всех трёх характерен резкий скачок массового числа сразу с максимального значения на минимальное, отражающий последовательно три крупнейших поражения в решающих сражениях пугачёвцев с правительственными войсками. Ещё один очень характерный и очень важный момент — это равный угол подъёма всех трёх ударных импульсов, в которые вылилось восстание, руководимое непосредственно Пугачёвым. Постоянство это неслучайно: оно отражает степень готовности угнетённого населения подняться на борьбу с угнетателями. Тангенс угла этого наклона приблизительно равен 10, т.е. десять тысяч мятежников за месяц набирал всякий раз Пугачёв, совершая очередной свой стремительный рейд. В силу важности этого показателя имеет смысл его назвать главной динамической постоянной Пугачёва. Именно Пугачёва, а не восстания вообще, так как этот показатель также стремительно падал в радиальном направлении от того места, где непосредственно действовал Емельян Иванович. И, конечно же, этот динамический показатель был ниже у Зарубина, Белобородова, Салавата Юлаева, Грязнова и Арапова в той степени, насколько их харизматический ореол, пассионарность и полководческий талант были слабее «императорских» характеристик. В силу промонархического настроения масс харизматический показатель «батюшки-государя» был, бесспорно, высок, и, конечно же, он сыграл свою положительную роль в Крестьянской войне 1773 – 75 гг., но не он являлся главной причиной размаха «Пугачёвщины». Этой причиной являлся мощный разрушительный энергопотенциал, который к тому времени скопился в огромной массе крепостного крестьянства России. «Не Пугачёв важен, важно всеобщее негодование», — писал главнокомандующий карательными войсками Бибиков. Классовая ненависть угнетённых к господам, беспощадная месть и гнев — вот источник и питательная почва «Пугачёвщины».

Динамическое постоянство возрастания всех трёх импульсов говорит о том, что сила Пугачёва в движении. Непрерывное, безостановочное движение главной его армии от начала восстания и до самого конца гарантировало ему успех. «Промедление смерти подобно» — это классическая формула всякого такого начинания. Постоянно наращивать и развивать успех, не давать опомниться противнику — и победа на твоей стороне. Ведь по существу главная динамическая постоянная Пугачёва характеризует темп добровольной мобилизации свежих сил в повстанческую армию. Средняя её величина, 10 тысяч в месяц, — это чрезвычайно высокий показатель аккумуляции ударной силы, достаточной для победы восстания в той исторической обстановке.

Крестьянская война охватила огромный район Юго-востока России с территорией до 600 тыс. кв. км с населением свыше 3 млн. человек, причём 96 % населения этого края находилось в состоянии невыносимого угнетения, т.е. это был чрезвычайно мощный энергопотенциал с высоким социальным напряжением. Именно это и гарантировало высокую степень мобилизации повстанческих сил. Практически неисчерпаемые резервы для решения задач, поставленных восстанием. Совершив безостановочный рейд по Юго-востоку, через уральские заводы до Казани, Пугачёв сумел бы собрать под свои знамёна огромные силы, с которыми уже можно было без всяких опасений двигаться на Москву, а затем и Петербург. Причём харизматический показатель Пугачёва непрерывно бы возрастал, увеличивая тем самым и мобилизационный показатель восстания, и, следовательно, динамическая постоянная тоже бы возросла. Ведь в действительности постоянство её исторично, так как восстание Пугачёва «вморожено» в историю человечества и явилось нам в виде «трезубца», в пределах которого некоторые величины могут проявлять себя как константы, но только лишь в пределах этого уже свершившегося исторического события. Анализ статистических данных и динамика восстания говорят о том, что огромнейший разрушительный энергопотенциал, — а это, прежде всего, крепостное население России, — так и не был задействован Пугачёвым. Поэтому, несмотря на то, что наиболее вероятная линия развития восстания представляла собой в большой степени нелинейную кривую, близкую к экспоненте, и, безусловно, вела к победе, реальная кривая распалась на три прерывных линейно возрастающих отрезка с тангенсом наклона в пределах десяти и с практически одинаковыми исходными данными. Задержка Пугачёва под Оренбургом «обрезала» динамику развития восстания: быстрый рост людских ресурсов, наблюдавшийся с начала выступления, сменился относительно статичным «зимним участком» с января 1774 г. до поражения под Татищевой. Следующий «башкирский вариант» восстания начинается уже практически с нуля (500 человек), но за два месяца, несмотря на два крупных поражения от Деколонга под Троицкой крепостью в мае и от Михельсона в июне, Пугачёв имеет в своём распоряжении 20 тысяч повстанцев. Следует ещё раз подчеркнуть, что только в постоянном движении восстание имело тенденцию обрести нелинейный характер, иными словами, его динамическая кривая могла перерасти из линейной в квадратичную, а затем в кривую более высшей степени. Только такой динамический режим гарантировал победу восстания, более того, даже поражения местного характера были маловероятными: тогда даже все снятые с турецкого фронта войска не отстояли бы Москву, и Суворов, наконец-то, потерял бы свою «ратную невинность».

Осада Оренбурга сократила шансы Пугачёва на успех своего замысла. Напротив, отныне у него появились шансы на поражение. Только динамика вела его к победе, статика грозила гибелью. Пугачёв не просто терял дорогое время, он терял инициативу. Екатерина II назвала осаду Оренбурга «счастьем». Правительство начало стягивать войска. После блестящего провала карательной экспедиции Кара оно направило в район мятежа более крупные военные силы во главе с генералом-аншефом А.И. Бибиковым. Дворянство, купечество, татарские феодалы, мурзы и купцы тоже формировали надёжные отряды. Получив от Екатерины широкие полномочия, Бибиков принял энергичные меры для успокоения «всеобщего негодования». К району крестьянского возмущения были стянуты многочисленные войска. Считая и это недостаточным, для ещё большей надёжности Бибиков приступил к организации местного дворянского ополчения. И только собрав значительные вооружённые силы, он начал наступление на Пугачёва широким фронтом, главный удар направив на главную его армию. Для нанесения этого удара были направлены регулярные войска генералов Голицына, Фреймана и Мансурова. У одного только Голицына было около 6,5 тысяч хорошо обученных и прекрасно вооружённых солдат. Вот во что обернулась бессмысленная осада Оренбурга. Пугачёва ожидали в Башкирии, в Поволжье, в центральных районах, а он проторчал под Оренбургом.

К началу 1774 г. энергопотенциал «Пугачёвщины» был огромен и достаточен для беспрепятственного продвижения к Москве. На огромной территории, от Гурьева и до Челябинска, Кунгура и Екатеринбурга и от Ставрополя и Самары до Уфы уже к январю 1774 г. активно действовали десятки отрядов. Стоило лишь появиться посланцам Пугачёва в январе-феврале в западных районах Сибирской губернии, как они тут же пришли в движение. Восстание охватило почти все слободы Ялуторовского и Краснослободского дистриктов, Верхотурского и Туринского уездов. Даже в Тобольске ссыльные пытались поднять восстание, а ведь это достаточно отдалённый от Оренбурга сибирский город. Всё крестьянство Поволжья «предерзостно» отказывалось платить подати и выполнять повинности в ожидании Пугачёва. Местные воинские команды в горячем нетерпении ждали той поры, когда они смогут «служить» Пугачёву. Ожидали прихода пугачёвских отрядов чуваши, мордва и крестьяне Подмосковья. Неспокойно было и в самой Москве, где «холопы и фабричные и вся многочисленная чернь московская, шатаясь по улицам, почти явно оказывали буйственное своё расположение и приверженность к самозванцу, который, по словам их, несёт им желанную ими свободу». В Ставропольско-Самарском крае, где действовал крестьянин Илья Арапов, поднялось крестьянство. В движении вместе с русскими крестьянами участвовали калмыки, чуваши, мордва и татары. Вот что писал ставропольский комендант бригадир Фегезак в Военную коллегию в Петербург: «Всех без остатку дворян… разбивали и на всех страх такой навели, что ныне Ставрополскаго уезду, как черкаса, так татара, чуваша, мордва и господския крестьяне к таковому ж разорению и мятежу согласились»[19]. Поскольку «в крае действовало более десяти отрядов восставших, которые в общей сложности насчитывали до 15 тысяч человек»[20], то от Пугачёва туда были направлены два отряда: одним командовал оренбургский крепостной крестьянин Илья Фёдорович Арапов, а другим — калмык Фёдор Иванович Дербетев. Трудовой люд края радостно встретил посланцев Пугачёва, вступали в ряды и помогали заготовлять продовольствие для главной армии Пугачёва. В ноябре 1774 г. Арапов и помогавший ему отставной солдат Иван Жилкин взяли Бузулук. В декабре Арапов овладел Самарой. Отряд ветерана Семилетней войны Дербетева до апреля-мая 1774 г. наводил крестьянский порядок в крае. Если под Оренбургом у Пугачёва было более 5 тысяч башкир, то можно представить масштабы волнения в самой Башкирии. Угнетённые массы башкирского народа боролись против колонизаторской политики царизма, против крепостничества русских и местных помещиков. К концу 1773 г. вся Башкирия была охвачена восстанием. В середине декабря генерал-поручик Ксавье Деколонг, командующий войсками Сибирской пограничной линии в 1771-1777 гг., писал в Военную коллегию, что «башкирский народ… весь генерально… взбунтовался». Салават Юлаев и мещеряк Кандафар Усаев подняли Башкирию. Взбунтовать можно то, что готово взбунтоваться. И край «запылал»: множество отдельных отрядов восставших башкир «о’деколонили» правительственные войска когда хотели и где угодно: били «регулярщину нерегулярно», то появляясь неожиданно, то исчезая, но только для того, чтобы так же неожиданно вновь напасть. Взят был Саракул, на очереди была Уфа. Отец прославленного Салавата, старшина Шайтан-Кудейской волости Юлай Азналин призывал башкир быть заодно с русским трудовым народом, забыть вражду, разжигаемую дворянами-«кравапивцами». На помощь башкирам, марийцам, мещерякам и дворцовым крестьянам Пугачёв послал замечательного своего сподвижника Ивана Никифоровича Зарубина, которого, к счастью, не повесил за прорыв Корфа в осаждённый Оренбург. В начале декабря, получив от Пугачёва титул «графа Чернышёва», Зарубин вступил там в командование 10-тысячным войском и стал руководить повстанческим движением в Башкирии, но не «по-туземному», а «по-пугачёвски»: засел в Чесноковке и осаждал Уфу. Статику предпочёл динамике.

Нельзя недооценивать людской энергопотенциал горнозаводского Урала. Антифеодальное движение работных людей и приписных крестьян на Южном и Среднем Урале стало набирать силу сразу же с начала крестьянской войны. Из среды уральских работных людей выдвинулся ряд выдающихся организаторов и командиров повстанческих отрядов, из которых особенно большую роль играли беглый крепостной и пожизненный каторжанин Афанасий Тимофеевич Соколов, долгое время работавший на заводах Шувалова и потому хорошо знавший горнозаводской Урал, а также приписной крестьянин Иван Наумович Белобородов, служивший одно время в царской армии солдатом-«канониром». Благодаря «гениальным замыслам» оренбургского губернатора Рейнсдорпа Афанасий Тимофеевич уже в ноябре 1773 г. привёл к Пугачёву отряд рабочих в 500 человек и с шестью пушками. Энергичный и необычайно умный, он стал полковником повстанческой армии, поднял восстание на заводах Южного Урала, сменил администрацию и организовал производство оружия, в том числе «секретных» пушек. Под его руководством формировались отряды горнозаводских рабочих. В феврале 1774 г. в руках восставших находилось уже 98 (по Ляхову) или 92 (по Мавродину) завода Урала, т.е. ¾ всего горнозаводского центра страны. Часть рабочих этих предприятий оставалась работать на повстанческое войско, лила пушки и ядра, часть уходила к Пугачёву, а часть создавала собственные вооружённые отряды, одним из крупнейших предводителей которых уже в январе 1774 г. стал отставной канонир Иван Наумович. В документе № 3 допроса в Московском отделении со слов Пугачёва записано: «Кананер Белобородов толпу набирал и злодействы делал даже по приходу ево в магнитную крепость сам собою, а он, Емелька, его не знал и его никуда не посылавал»[21]. Со стороны Пугачёва, точнее, Зарубина, был послан на Урал табынский казак Иван Степанович Кузнецов, который поднял рабочих Саткинского, Катав-Ивановского и других заводов, начавших изготовлять оружие для пугачёвцев. В январе 1774 г. отряды повстанцев овладели рядом крупных селений, крепостей и заводов в Пермской провинции, осадили Кунгур, в предместьях которого развернулись ожесточённые бои с гарнизоном города. В начале января из-под этого Кунгура и повёл своё славное наступление на восток отряд Ивана Наумовича Белобородова. Следуя по Сибирскому тракту, он овладел рядом крепостей и заводов и, выйдя к Екатеринбургу, держал его в блокаде до середины февраля 1774 г., т.е. пока Пугачёв «женихался» под Оренбургом, теряя драгоценное для победы время. Успешно действовали в горнозаводском районе Южного Урала отряды бывшего симбирского купца Ивана Никифоровича Грязнова и других атаманов. 8 февраля Грязнов вступил в Челябинск и в течение двух месяцев удерживал его в своих руках, т.е. всё то время, которое Емельян Иванович проторчал под Оренбургом. Одни лишь активные действия Белобородова, Грязнова, Туманова и других атаманов вовлекли уже в январе 1774 г. в восстание приписных крестьян и мастеровых 26 заводов Среднего и Южного Урала. А ведь их харизматический показатель несравним с «императорским».

В январе-феврале 1774 г. развернулось повстанческое движение в Зауралье и Западной Сибири: отряды табынского казака Михаила Ражева, А.Д. Ерусланова, крестьянина Семёна Андреевича Новгородова, а также других атаманов держали в осаде Шадринск, Ирбит и Далматов монастырь, а в конце февраля заняли Курган. В Закамье и Заволжье в январе 1774 г. пали Заинск и Ставрополь. 25 января отряд походного атамана яицких казаков-повстанцев Андрея Афанасьевича Овчинникова штурмом взял Гурьев в низовьях Яика. А Емельян Иванович «застрял» в Бердской слободе.

Все вышеперечисленные факты приведены с единственной целью показать, какой мощнейший разрушительный энергопотенциал был разбросан на огромных пространствах и который либо вовсе не был задействован Пугачёвым, либо был использован не вовремя, т.е. поздно, когда общая военная обстановка стала складываться не в пользу восставших. Вся победная стратегия IV Крестьянской войны укладывалась в простую формулу: движение, движение и ещё раз движение. Стремительный натиск, непрерывное наступление, не давать «кравапивцам» опомниться — залог успеха. Но занятый затяжной осадой Оренбурга и Яицкого городка, Пугачёв отказался от похода с Главным своим войском в Поволжье, что многократно сузило массовую социальную базу восстания, лишив его уже не десятков, а сотен тысяч сторонников из числа крепостных крестьян, готовых к выступлению. При стремительном движении Главного войска через «горящее» Поволжье на Москву никакие, даже крупные, тактические ошибки уже никак не могли стать ни в малейшей степени хоть сколько-нибудь значительной помехой. Замена стратегии единого мощного удара-нокаута тактикой серии отдельных ударов отдельными отрядами на обширном театре действий — роковая ошибка. Мысль, что можно избежать крупных тактических ошибок или, по крайней мере, нейтрализовать их, если наладить надёжное руководство действиями отдельных отрядов, создав для этой цели Военную коллегию — близорукость, приводящая только к поражению. Поэтому отказ Пугачёва от похода к Волге дал возможность правительству выиграть время для переброски карательных войск к западной границе восстания. Вот почему IV Крестьянская война, имея все шансы на победу со стороны угнетённых масс, закончилась для них трагично и изучается всего лишь как попытка создания «народного царства». С таким людским энергопотенциалом, который имелся в начале 1774 г. на обширнейшей территории от Каспия до Тобола, от Волги до степей Казахстана и от Урала до Сибирской линии, можно было взять Москву, а затем, многократно усилив свой энергопотенциал новой «колиивщиной» и «гайдамачиной» на Украине, а также «бунташными массами» Центральной России, сокрушить остатки регулярной армии правительственных войск, взять Петербург, установить Казацко-крестьянскую республику в России и обрушить неизрасходованный энергопотенциал за пределы России, освобождая славянские народы.

Итак, этническая переполюсовка в Российском суперэтносе в 1774 г. была возможной; остаётся лишь ответить на последний вопрос: могло ли быть устойчивым новое состояние суперэтноса, точнее говоря, могли ли осуществиться тогда чаяния российского крестьянства о «народном царстве»? Системные науки отвечают отрицательно, да и сама история говорит о том же. Например, болгарский свинопас Ивайло по прозвищу «Капуста» сумел в свою бытность не только возглавить крестьянское восстание, но и довести его до победного конца: «летом 1278 г. Ивайло, вступив в Тырнов, короновался как царь Болгарии»[22]. Тем не менее, осуществить вековую мечту угнетённого крестьянства ему не удалось: старая социальная система, как сохранившаяся в рабочем состоянии мельница, перемолола «крестьянского царя» так же, как и всех до него «боярских», даже не заметив разницы в качестве зерна. До тех пор, пока угнетённые массы не выработают собственные принципы общественного устройства и не овладеют методологией по их воплощению, им не вырваться из хитросплетений чуждых социальных принципов, образующих в своей совокупности отлаженную систему угнетения и эксплуатации.

Список литературы

Буганов В.И. Разин и разинцы. Документы, описания современников. М., 1995.

Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 2001.

Документы ставки Е.И. Пугачёва, повстанческих властей и учреждений 1773 – 1774 гг. М., 1975.

Емельян Пугачёв на следствии. Сборник документов. М., 1997.

Записки иностранцев о восстании Степана Разина (под ред. А.Г. Манькова). Л., 1968.

История СССР. М., 1983.

Краткая история Болгарии. М., 1987.

Ляхов В.А. Россия во второй половине XVIII века. Восстание крестьян под руководством Е. Пугачёва. М., 1958.

Покровский Н.Н. Мирская и монархическая традиции в истории российского крестьянства // Новый мир. 1989. № 9.

Пугачёвщина. М.-Л., 1926-31. Т. 1-3.

Пушкин А.С. Собр. соч. в шести томах. Т. VI. М., 1969.

Смольников И.Ф. Путешествие Пушкина в Оренбургский край. М., 1991.

Фруменков Г.Г. Крестьянская война под предводительством Пугачёва. Архангельск, 1958.

[1] Покровский Н.Н. Мирская и монархическая традиции в истории российского крестьянства // Новый мир. 1989. № 9. С. 229.

[2] См.: Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 2001. С. 107.

[3] Пугачёвщина. М.-Л., 1926. Т. 1. С. 279 (№ 184), 251 (№ 183).

[4] См.: Буганов В.И. Разин и разинцы. Документы, описания современников. М., 1995. С. 307.

[5] Там же. С. 309.

[6] Стрейс Я. Три путешествия // Записки иностранцев о восстании Степана Разина (под ред. А.Г. Манькова). Л., 1968. С. 204.

[7] Саккулина — усоногий рак подотряда корнеголовых, паразит морских крабов. Саккулина «прикрепляется к нижней стороне брюшка краба посредством стебелька, который прободает покровы жертвы и образует внутри её тела ветвящиеся корневидные выросты, высасывающие соки хозяина» (Биологический энциклопедический словарь. М., 1989. С. 555).

[8] Манифест о вольности дворянства, изданный 18 февраля 1762 г., освободил всех дворян от обязательной гражданской и военной службы.

[9] «Весь чёрный народ был за Пугачёва. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства» (Пушкин А.С. Собр. соч. в шести томах. Т. VI. М., 1969. С. 132).

[10] Пугачёвщина. М.-Л., 1929. Т. 2. С. 130.

[11] Документы ставки Е.И. Пугачёва, повстанческих властей и учреждений 1773 – 1774 гг. М., 1975. С. 23 (№ 1).

[12] Там же. С. 37 (№ 24).

[13] Там же. С. 43-44 (№ 34).

[14] Там же. С. 48 (№ 39).

[15] Там же. С. 45 (№ 36).

[16] Синергия — такая система функциональных связей, которая при совместных действиях людей увеличивает общий результат до величины большей, чем сумма результатов этих же людей, действующих независимо.

[17] В «Оренбургских записях» А.С. Пушкин отмечает: «Пугачёв был любим; его казаки никого не обижали» (Цит. по: Смольников И.Ф. Путешествие Пушкина в Оренбургский край. М., 1991. С. 208).

[18] Там же. С. 209.

[19] Пугачёвщина. М.-Л., 1931. Т. 3. С. 14.

[20] Ляхов В.А. Россия во второй половине XVIII века. Восстание крестьян под руководством Е. Пугачёва. М., 1958. С. 36.

[21] Емельян Пугачёв на следствии. Сборник документов. М., 1997. С. 214.

[22] Краткая история Болгарии. М., 1987. С. 146.

• Переломные точки русской истории