Вацкель А.В. 

В последнее время ставится вопрос о необходимости более глубокого изучения идеологических, политических представлений участников народных движений России, возникла и новая проблема – типы народных движений (восстание, крестьянская война, бунт). Особенно это связано с отказом от марксистско-ленинской концепции и поисками новых подходов в изучении данной темы. А также это связано и попытками определить место и роль казачества в этих движениях, поскольку речь идет о восстановлении этой группы, как социальной и национальной, с ее правами, привилегиями, обязанностями. В этом и заключается актуальность темы.

Дореволюционная историография практически не касалась вопросов политических представлений Е. Пугачева, да и самого казачества, поскольку даже самому движению иногда не находилось места, лишь упоминание о нем, в качестве бунта.

Один из дореволюционных историков, Ключевский В.О., рассматривал движение Е. Пугачева как «громадный пугачевский бунт» (19, т. 5, с.180), как «слияние множества мятежей, которые начались в царствование     Екатерины II» (19, т.5, с. 181). Так как «дворцовые перевороты подготовили законодательное освобождение дворянства от обязательной службы», то и остальное «крепостное население думало раскрепоститься: вслед за дворянством и оно хотело достигнуть свободы рядом незаконных восстаний» (19, т.5, с.181).

В дореволюционное время были изданы и достаточно серьезные работы, напрямую связанные с движением Е. Пугачева, в которых нередко даются противоположные его оценки. Одной из таких работ является историческая монография Мордовцева Д. «Политические движения русского народа» (26). Движению Е. Пугачева в данной работе посвящена целая глава в 1 томе «Екатерининские деятели и пугачевцы». Мордовцев даже попытался выделить причины этого движения. «Пугачевщина, - говорит Мордовцев, - была не последствием Яицких смут и появления самозванца, и не продуктом какой-либо интригующей партии, а естественным продуктом всей России и плодом ненормального состояния всего государственного строя» (26, с.7). «В основании пугачевской смуты главным образом лежала борьба сословий» (26, с.300). Мордовцев практически первый, кто попытался объяснить и характер движения. «Казацкий бунт, - говорит он, - был сам по себе страшен, но в соединении с бунтом крестьянским он становится таким призраком, который заставил трепетать все, что только стояло за выработавшийся в России государственный порядок» (26, с.21). Само понятие «пугачевщина» было введено впервые именно в дореволюционной историографии и понималось как отрицательное явление, с которым связывался страх, ненависть и ужас. «Только по переходе самозванца на правый берег Волги началась настоящая Пугачевщина. Это был уже всеобщий разгар страстей, всеобщее ожесточение масс, повальная резня и поголовное восстание» (26, с.93).

Другой дореволюционный историк, Дмитриев-Мамонов А.И., в своей работе «Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири» (13) в большей степени говорит о бунте казаков и нерусских народов (башкиров и киргизов). По поводу участия в этом движении крестьян он говорит, что «обвинение крестьян несправедливо, т.к. большинство крестьян переходило на сторону мятежников из боязни позорной смерти и истязаний, в случае оказания сопротивления. Крестьянство искало «охранных грамот» от грабежа и убийства у мятежников, не находя защиты в местных властях» (13, с.71).

В общем можно сказать, что представления дореволюционных историков отличались друг от друга, но многое, особенно общее, а тем более и сам термин «Пугачевщина» позже заимствовали послереволюционные историки 20-х годов ХХ века.

Именно так и называется книга одного из историков этого времени (20-е годы ХХ века) Фирсова Н.Н. – «Пугачевщина. Опыт социолого-психологической характеристики» (37). Фирсов Н.Н. определяет движение Е. Пугачева как «восстание» и дает не только разнородность состава восставших, но и их разные цели: «в основе пугачевщины лежали обиды, отягощения и разорения, о которых говорили крестьяне. Царь и народ – вот политическая проблема пугачевщины, навеянная политико-социальным и духовным состоянием народа» (37, с.100). У казачества – «политическая борьба с правительством за казацкую вольность, за самостоятельность» (37, с.106). Инородцы также преследовали свои интересы – «Пугачев обещал улучшить их положение, возвратить родные леса и степи, вывести из Башкирии русское население» (37, с.107). То есть Фирсов Н.Н. рассматривал это движение не как единое целое, а расчлененное на части, на группы, в зависимости от своих социальных интересов. А отрицательный характер этого движения, т.е. само понятие «пугачевщина», он определяет так, что «люди спешили насладиться жизнью или попить, поесть и поцарствовать» (37, с.122).

У Феноменова М.Я. (36), движение Разина и Пугачева, вообще рассматриваются как «типичные казацко-крестьянские революции, почин которых исходит от казачьей вольницы, к которой присоединяются крестьянско-холопские массы» (36, с.9) Ярко проявляется и здесь также отрицательная окраска «Пугачевщины»: «с восстанием крестьян на Волге начинается та расправа над дворянами, которая надолго осталась в памяти дворянства под страшным именем «Пугачевщины». По сю сторону Волги не было, в сущности, Пугачева, а была одна Пугачевщина» (36, с.219).

Мельгунов С.П. в своей работе «Религиозно-общественные движения XVII – XVIII вв. в России» (25) впервые разделяет казачество территориально, говоря о том, что «толчок пугачевщине дали казацкие элементы, не присмиревший Дон, а поволжское и яицкое казачество» (25, с.165). Хотя общая позиция не меняется – автор считает это выступление казацко-крестьянским.

В независимости от того, что в это время появляются новые понятия в формулировке типа пугачевского движения - «восстание», «революция» - общая концепция, называющая его всего лишь «бунтом» все-таки остается в силе. Об этом пишет М.И. Покровский. Он рассматривает движение Е. Пугачева как «бунт», явившийся «соединением двух взрывов: то были конечные эпизоды борьбы за свободу уральского крестьянства, с одной стороны, уральского казачества, с другой» (29, с.121). Покровский М.Н. один из историков того времени, который не рассматривал в движении Е. Пугачева как основную движущую силу – крестьянство. Он писал, что «восставшие крепостных помещичьих имений были не столько активной частью пугачевского войск, сколько его питательной средой» (29, с.138). Причем, именно у этого историка прослеживается и более высокое положение казаков над другими слоями, хоть и не в прямом смысле. Покровский М.Н. считал, приводя доводы, что «на практике и рекрутчина, и денежные поборы продолжали существовать и в пугачевском царстве, притом, едва ли не в усиленном виде» (29, с.146). Из этих слов можно сделать вывод, что Покровский М.Н. отрицательно относился к такому явлению, как «пугачевщина», и, в принципе, не видит каких-либо отличий государства Пугачева от русского государства, выделяя его лишь названием «пугачевским царством».

По инициативе Покровского М.Н. в Москву в Центрархив стали собирать архивные материалы, относящиеся к Пугачевскому движению и хранившиеся в разных городах страны: Орле, Ирбите, Тобольске, Омске (20, т.1, с.137).

Одновременно, Центрархивом было предпринято издание трехтомного собрания документов «Пугачевщина» (1926-1931 гг.) Это говорит о повышении интереса к данной проблеме.

В 30-х годах было запрещено употреблять термин «пугачевщина», так как он носил отрицательную окраску. Но, тем не менее, исключая термин, многие историки, такой как Керсновский А.А. (17), считали движение Е. Пугачева «бунтом», а самого Пугачева – «вором, решившим тряхнуть Москвой» (17, с. 137).

В это время появляется впервые термин «крестьянская война», рассматривающая пугачевское движение как борьбу народных масс за свободу и землю (20, т.1, с. 180).

На протяжении последующего времени, вплоть до 90-х годов ХХ века эта концепция, концепция крестьянской войны, не сходила с исторической арены (Например, 20, 21, 24). Все авторы сходятся на том, что в крестьянской войне проявлялось «стремление восставших ликвидировать феодальную систему во всей стране» (21, с.40.), что «программа восставших отличалась развернутой критикой крепостничества» (21, с.263). Но даже в столь невероятных высказываниях, можно увидеть рациональные зерна, что «крестьянская война как война гражданская является борьбой за власть, борьба не против монархии, а за нее» (21, с.40), что «….казаки прошли суровую школу полной опасностей жизни и создали военную организацию. Это и дало им основание смотреть с высока на вооруженного топором и дубиной крестьянина» (23, с.31),   что не все казачество участвовало в восстании – «Донское казачество не поддержало Пугачева, славного сына тихого Дона» (20, 1 т., с.506), а также появление работ одно название которых говорит о многом - «Казачество в крестьянской койне 1773-1775 гг.» Рознера И.Г. (31), «Крестьянские войны в России XVII – XVIII вв. и донское казачество» Пронштейна А.П. (30). В данных работах впервые за длительное время анализируется роль казаков в народных движениях, в руководстве движениями. Несмотря на указанные недостатки, представителями советской историографии было сделано достаточно много в данном направлении. Особенно значителен труд Мавродина В.В. и его коллег «Крестьянская война 1773-1775 гг. Восстание Е. Пугачева» в 3-х томах (20). В первом томе, под авторством Мавродина В.В. дается полностью историография движения, начиная с самого восстания и заканчивая современностью (до 60-х годов ХХ века). Причем это движение рассматривается не только в отечественной исторической научной литературе, но и в зарубежной литературе, а также в общественно-политической мысли, художественной литературе, устном народном творчестве, искусстве. Помимо историографии в первом томе даются предпосылки движения, исходящие из общего социально-экономического положения и развития России. Во втором томе авторы дают основные проблемы исследования, обзор источников по движению, а также общее, что касается движения Е. Пугачева (биографию Е. Пугачева; пугачевское войско – состав, вооружение, тактика; идеологию восставших; органы управления движением – военная коллегия и т.д.) В третьем томе дается сама «крестьянская война», разделенная на этапы, с основными ее сражениями до окончания восстания и его отголосков в различных районах, включая карательную деятельность судебно-следственных учреждений Екатерины II.

После отхода от марксистско-ленинской концепции образовался «вакуум» и в трактовке «крестьянских войн». Создается множество концепций по этой проблеме. Так Нольте Г.Г. (27) рассматривает все «крестьянские войны» как «восстания простонародья внутренних Российских окраин: казачества, национальных меньшинств, старообрядцев» (27, с.32). «В своей враждебности к централизаторским усилиям программа восставших ставила – большее самоопределение регионов» (27, с. 34). Статья О. Усенко «Бунтари и заговорщики» (34) не совсем связана с движением Е. Пугачева, но автор выражает свою позицию, на примере восстания К. Булавина, ко всем так называемым «крестьянским войнам». Автор говорит, что выступление К. Булавина было казацко-крестьянским восстанием, а не крестьянской войной (34, с.69). Тем более, что восставшие выступали не за ликвидацию государственной власти (монархического типа), а наоборот за ее восстановление. «Восстание К. Булавина началось не потому, что на Дон приехали «сыщики» беглых. Главным образом то, что появление людей Долгорукова совпало с распространением слуха о гибели царя» (34, с. 69), точно также как «С. Разин поднял восстание, когда его ушей достигла весть об отравлении царевны и царевичей боярами» (34, с.68.) Появляется большое количество научно-популярных работ пытающихся изобразить героическое казачество и его особую роль в истории Росси – Бредре «Казаки» (9), «Картины былого Тихого Дона» (16) Лесин В.И. «Бунтари и войны» (22). Появляются публикации новых открытых документов             «Е. Пугачев на следствии: сборник документов и материалов» (6).

Помимо этого в 90-е годы возникший интерес к истории казачества породил многочисленные переиздания трудов дореволюционных историков, справочной литературы по истории казачества, исследований казаков-эмигрантов.

Интерес к данной проблеме связан еще и с тем, что российское общество начало стремиться «возродить» казачество, казачьи организации, казачью культуру (8, с.3-5). Причем это «возрождение» идет уже не только на бытовом, но и на государственном уровне.

Особенно интересен тот факт, что 16 апреля 1996 года был издан Указ Президента Российской Федерации № 563 «Положение о привлечении членов казачьих обществ к государственной и иной службе» (14, с.184) и ряд других подобных постановлений. Было даже создано Управление Президента Российской Федерации по вопросам казачества (продолжающее традиции Главного управления Казачьих войск), по данным которого на 1999 год в государственный реестр вписано было 41 окружное и отдельское казачье общество общей численностью 80 тысяч казаков (14, с.15).

Об увеличении интереса к истории казачества говорит и то, что все чаще стали проводится конференции, посвященные истории казачества, причем не только на региональном, но и на общероссийском и международном уровнях, по итогам которых публиковались сборники статей. Одним из таких сборников является сборник «Казачество как фактор исторического развития России» (14), который был выпущен по итогам Первой научно-практической конференции по проблемам казачества. География участников конференции и тематика докладов достаточно широка – от зарождения казачества, как социального и этнографического феномена, до современных проблем его возрождения и попытками реализации этой идее на местном уровне.

Указанными выше причинами объясняется и выбор автором данной темы для своего исследования.

Автор данной статьи использует как основные источники: «Документы ставки Е. Пугачева, повстанческих властей и учреждений» (2), «Крестьянская война 1773-1775 гг. в России. Документы из собрания государственного исторического музея» (5), «Пугачевщина. Из архива Пугачева» сборник документов в трех томах (7), а также дополнительные источники:                «Е. Пугачев на следствии: сборник документов и материалов» (6), «Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773-1775 гг. Сборник документов» Пронштейна А.П. (3), а также некоторые документы из «Хрестоматий по истории России» Белявского М.Т., Павленко Н.И. (1) и Коваленского М. (4).

Сборник «Пугачевщина. Из архива Пугачева» (7) систематизирован авторами следующим образом:

Первый том содержит материалы, вышедшие из лагеря восставших. Этот том содержит достаточно богатый источниковедческий материал для оценки взаимоотношений между центральной властью и местными органами в «пугачевском государстве», а также взаимоотношения казаков с инородческим населением.

Второй том состоит из материалов о причинах и начале движения, а также содержит документы, характеризующие участие в движении казачества и инородцев.

Третий том содержит документы, рисующие участие в восстании крестьянства (7, т.3, с. 3-174) и прочих социальных групп (7, т. 3, с. 175-225). Помимо этого, в третьем томе даны документы подавления движения -   дворянство в борьбе с движением (7, т. 3, с. 227-354), отклики на восстание (7, т.3, с.405-423) и его итоги (7, т.3, с.355-403). В документах данного тома достаточно хорошо прослеживаются взаимоотношения казачества с другими социальными группами, хотя в большей степени данные ограничены тем, что вышли в основном из ставки карательных войск или местных походных канцелярий карательных войск. Но здесь даны достаточно обширные данные по участию, например такой социальной группы, как дворянство, что позволяет автору данной статьи сделать определенные выводы.

Ниже указанные сборники, в большинстве основываются на документах «Пугачевщины», хотя и здесь есть свои нюансы, введены в оборот и новые документы.

Авторы «Документы ставки Е. Пугачева, повстанческих властей и учреждений» (2) систематизировали документы в три раздела: 1 – именные указы и манифесты Е. Пугачева; 2 – документы Государственной военной коллегии; 3 – документы местных повстанческих властей и учреждений. Раздел первый позволяет исследователю раскрыть отношение Е. Пугачева к власти, как таковой, и его личные устремления. Раздел второй и третий ярко показывают как строилась власть в центре и на местах, а также взаимоотношения между различными группами участников движения.

Составители сборника «Крестьянская война 1773-1775 гг. в России. Документы из собрания государственного исторического музея» (5) фактически не ставили целью как то систематизировать документы. Построение документов в сборнике осуществлено по хронологическому принципу (с 20 сентября 1773 г. до начала 1776 г.). Сюда входят рапорты и донесения правительственных учреждений и властей, комендантов крепостей; показания допросов крестьян и других участников восстания, а также людей, не участвовавших в движении и в самом восстании, но находившихся на территориях, охваченных восстанием; некоторые именные указы Е. Пугачева и распоряжения военной коллегии. Отдельно в приложение выделены письма, распоряжения и донесения московского главнокомандующего начальника Московского присутствия Тайной экспедиции Сената, генерала-аншефа, сенатора Волконского М.Н., отправленные в учреждения и ведомства военной и гражданской администрации за период Крестьянской войны 8 октября 1773 – 13 января 1775 гг. В данных документах более, чем в каких либо других прослеживается разнородность армии Пугачева, особенно казачества и его роль в подавлении самого движения.

Составители сборника «Емельян Пугачев на следствии: сборник документов и материалов» (6) включили в основном протоколы допроса     Е. Пугачева в различных силовых и следственных структурах (Яицкой секретной комиссии, следственной комиссии в Симбирске, Московском отделении Тайной экспедиции Сената), как одного его, так и с организацией очных ставок. Данные документы важны тем, что в них даются протоколы следственных комиссии, по которым лучше всего прослеживается отношение Е. Пугачева как к самому движению, его целям и задачам, а нередко и отношение Е. Пугачева к некоторым людям (особенно на очной ставке), устанавливается ход восстания, его участники.

Сборник документов «Дон и Нижнее Поволжье в период крестьянской войны 1773-1775гг.» Пронштейна А.П. (3) в основном посвящен деятельности повстанцев именно в Поволжье и на Дону, т.е. третьему этапу войны (соответственно и документы содержатся в основном по участию крестьян в войне и донского казачества). Интерес вызывают в большей степени манифесты и указы Е. Пугачева к донскому казачеству, причем не редко именно в них просматривается разделение обращений отдельно к старшинам и атаманам, и к рядовому казачеству.

«Хрестоматия по русской истории» М. Коваленского (4) и «Хрестоматия по истории СССР XVIII в.» Белявского М.Т., Павленко Н.И. (1) достаточно общие работы по истории всего XVIII в., но и там есть документы, которые не встречаются в конкретных документальных работах, указанных по этой теме выше.

На основе данных документов автор ставит следующую цель своего исследования: через социально-психологическую характеристику казачества в период движения Е. Пугачева, а точнее через рассмотрение отношения казачества к государственной власти, службе, другим социальным группам, а также анализируя внутренние отношения среди казаков, определить характер и тип пугачевского движения.

Необходимость понимания отношения казачества к государственной власти и к службе вызвана тем, то казачество было служилым сословием и эти понятия (власть, служба) являются основой для понимания психологии казаков. Отношения же среди казаков и их отношение к другим социальным группам позволяют наиболее понять место и значение казаков в движении Е.Пугачева, что неразрывно связано также и с психологией этих групп.

Власть в общем смысле есть способность и возможность осуществлять свою волю, оказывать решающее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью различных средств – права, авторитета, принуждения, воли, убеждения. Власть выражается в законах, нормах, правилах, запретах, предписаниях, волевых и эмоциональных воздействиях. Но нет власти без повиновения. Поэтому концентрированным выражением власти являются отношения господства и подчинения (33, с.45).

Публичная власть, которая воплощается в государственных органах, выступает как государственная власть, является одним из первейших признаков государства.

Представление Е. Пугачева и казаков о государственной власти можно проследить в именных указах и манифестах. Как и весь народ, Пугачев не отрицал государственную власть, а наоборот, признавал причем не какую-то новую форму, а оставался приверженцем самодержавия. Практически во всех указах и манифестах от его имени стоит подпись «император Петр Федорович». А в обращениях к народу, к казачьим войскам, населению городов употребляются еще и яркие эпитеты: «самодержавный государь», «великий государь», «всемилостивейший государь», «законный государь», «великий и величайший повелитель всех российских земель, сторон и жилищ, надо всеми тварми и самодержец в сильнейший своей руки». Как государь, только он имеет право казнить и миловать своих слуг, «рабов верных». Как и любой государь, считает свою власть «дарованной богом», и кто этой власти не покорится, то «уже неминуемо навлечет на себя праведный гнев». (2, с. 23-52). Причем Е. Пугачев выступает не просто как государь, а как «отец», что свойственно в феодальном государстве, и как отец он может наказать или подарить свое отеческое великодушие (7, т.1, с. 34). Как и любой государь феодального государства Е. Пугачев принимает на себя и функции верховного главнокомандующего – «Глава армии, светлый государь дву светов» (7, т.1, с.54)

Секретари Е. Пугачева находили различные средства для того, чтобы придать манифестам и указам «Петра III» свойства документов, исходящих от «действительного и природного монарха». Начинается заимствование языка, формы и стиля изложения (28, с. 64)

В подтверждение этому с декабря 1773 года стали вводиться новые знаки, удостоверяющие подлинность указов и манифестов, истинную принадлежность их «императору Петру Федоровичу». С середины декабря 1773 по март 1774 гг. все его подлинные акты стали скрепляться подписью «Petr».

В ставке Е. Пугачева пытались подчеркнуть подлинность рескриптов «Петра III» и приложением печати. Позже была изготовлена и печать военной коллегии (20, т.2, с.453-454). То есть, Е. Пугачев пытался поддержать внешние признаки государственной власти, внешние ее атрибуты.

Но если в центральной Ставке Е. Пугачева ему пытались создать образ «действительного государя» в большей степени такими внешними признаками, то на местном уровне население убеждали в основном на словах, конечно доказывая это и указанной выше атрибутикой. Об этом говорят так называемые «Воззвания, увещания и наставления пугачевцев» (И. Грязнова, И.С. Кузнецова, Салавата Юлаева, Чики Зарубина, И.Н. Белобородова). «Вас уверяем не сумневаться и верить действительно и верно государь наш истинно» (7, т.1, с. 74), «Верте, любезное и чистосердечное христианство, что действительно наш император Петр Федорович трети !» (7, т.1, с. 78).

Е. Пугачев строил свою власть подобно русской государственной системе. В Берде 6 ноября 1773 года была образована Военная коллегия, которая действовала в течение десяти месяцев, до конца августа 1774 года. Это учреждение выполняло роль личной канцелярии и одновременно являлось высшим военно-политическим и административным центром восстания. Она исполняла распоряжения Е. Пугачева по управлению «Большим войском», обеспечивала его боевые операции, заботилась о снаряжении, вооружении и налаживала производство артиллерийских орудий и снарядов на заводах Южного Урала. Коллегия, по возможности, поддерживала связь с отдаленными районами восстания, давала указания о мобилизации материальных и людских ресурсов, формировании новых повстанческих отрядов. Большая работа проводилась Военной коллегией по организации выступления, она осуществлялась путем распространения манифестов Е. Пугачева и указов самой коллегии. Наряду с исполнением функций военно-политического характера, Военная коллегия выступала и как высший орган гражданской администрации на всей занятой повстанцами территории. Она руководила деятельностью вновь созданных учреждений, представителями местного управления, заботилась о поддержании общественного порядка, рассматривала спорные и судебные дела (2, с.53-78).

То есть, у Военной коллегии были обширные функции, каких не было даже у Военной коллегии Российского государства, множество из которых даже не определить, поскольку большинство документов было уничтожено в ходе и после пугачевской войны 1773-1775 гг. карательными войсками.

Состав коллегии был небольшой, по подписям под ее указами стоят лишь три имени – Иван Творогов, дьяк Иван Почиталин, секретарь Максим Горшков, что свидетельствовало о том, что в движении власть находилась в руках немногих. «Государство Е. Пугачева» не ликвидировало и дворянское сословие в целом, хотя такой призыв присутствовал в манифестах. На практике все свелось к ликвидации наиболее реакционных слоев дворянства, которые отказывались перейти на их сторону. Если же дворянин был не против служить Е. Пугачеву, то он занимал достаточно высокую позицию в армии Е. Пугачева, поскольку был образованнее любого из восставших, знал несколько языков, и даже сам Е. Пугачев в какой-то степени удивлялся способностям дворян и держал их поближе к себе (7, 3 т., с.207-224). Один из командиров казачьей армии – И.Н. Зарубин-Чика – присвоил себе имя и титул графа И.Н. Чернышева. Назвав себя таким образом, он требовал обращения к себе как к дворянину. Думается, что этот пример не единственный, из чего следует, что дворянское звание для казаков было желательным.

Подобно Российской государственности строилась и местная администрация. С октября 1773 года стали действовать канцелярии при атамане в крепостях Средне-Яицкой линии (Илецкий городок, Рассыпная, Ниже-Озерная, Сакмарский городок). От декабря 1773 года дошли данные о походных канцеляриях атамана В.И. Торнова, Караная Муратова (район Закамья), Канзафара Усаева, Батыркая Иткинина, Бахтиара Канкаева, Г.Т. Ситникова (район Прикамья), И.Ф. Арапова, Ф.И. Дербетева (под Самарой и Ставрополем) и полковника Я.С. Антипова (Воскременский завод на Южном Урале). Под Уфой походная канцелярия И.Н. Зарубина-Чики, руководителя повстанческого движения в Башкирии, на Среднем Урале, в Приуралье и Западной Сибири. В январе 1774 года – походная канцелярия в отрядах атамана И.Н. Белобородова (под Екатеринбургом), И.С. Кузнецова, Салавата Юлаева (под Красноуфимском и Кунгром) и так далее. К этому месяцу относится образование выборных органов самоуправления – Осинской земской избы и Красноуфимской земской избы). В отличие от российских местных органов управления, в «государстве Пугачева» эти органы обладали более широкими правами самоуправления и строились на выборной основе (7, 1 т., с.215). Хотя и здесь были свои нюансы, выборы должностных лиц и некоторых полковых командиров производились почти исключительно яицкими казаками, имевшими значительное влияние на всех остальных (4, с.155) или органы власти на местах назначались из своих представителей (23, с.56; 2, с.54-55.)

«Доносы и шпионство друг на друга были развиты в лагере самозванца в высшей степени, и счастлив был тот, на кого доносили не прямо самозванцу, а в «военную коллегию». Е. Пугачев вешал без суда и следствия, а в военной коллегии судили словесным судом и в случаях явных улик вешали, а в случае недостатка в доказательствах обвиняемый освобождался от наказания. Сам Пугачев никаких разбирательств не производил и был строг со своими сообщниками. Он не любил ни советчиков, ни указчиков» (4, с.157).

Таким образом, можно говорить о том, что Е. Пугачев пытался создать «новое государство», практически ничем не отличающееся от государства царской России, лишь с большими демократическими свободами самоуправления и выборности на местах. О том, что Е. Пугачев строил именно государство, можно проследить по основным признакам его, выделенных Тавадовым Г.Т. (33, с. 86):

1) Наличие публичной власти, которая, воплощаясь в государственных органах, выступает как государственная власть.

2) Территориальная организация населения. Государственная власть осуществляется в рамках определенной территории и распространяется на всех людей, проживающих на ней. В данном случае, организация войск, полков по территориальному, социальному, национальному принципу, но с обязательной присягой в верности «императору Всероссийскому» и полное подчинение его приказам. Отказ «неминуемо навлечет на себя праведный гнев».

3) Государственный суверенитет, непризнание власти Екатерины II, как преступницы, свергнувшей «законного императора».

4) Государство – единственная организация, которая занимается законотворчеством, т.е. издает законы и другие правовые акты, обязательные для всего населения. До законов, в «государстве Е. Пугачева» пока не дошло, поскольку было военное время, хотя сами приказы, можно сказать, несли в себе силу закона и требовали строгого исполнения.

5) Государственная организация обязательно предполагает сбор налогов с населения. Этот признак также, в основном, характерен может быть в большей степени для мирного времени, в военное время налоги взимаются уже в образованном (до войны) государстве. А в данном случае «государство Е. Пугачева» только начало формироваться. Судя по документам, можно говорить о перераспределении собственности, а средства на дальнейшее ведение войны поступали от разграбления городов и селений. Кроме того, население завоеванных территорий должно было снабжать армию и созданные государственные учреждения «хлебными съестными припасами, а для коней: овса и сена и прочего, что принадлежит, даже ни в чем недостатка воспоследовать не могло» (2, с.76). Налоги в основном взимались в натуральной форме (лошади, овес для них, хлеб, туши животных), налог в денежном эквиваленте запрещался под угрозой смерти, во избежание мародерства (7, 1 т., с. 63, с.80 с.140).

Таким образом, можно говорить действительно о том, что создавалось «новое государство», которое противопоставляло себя Российскому государству. Причем, не просто противопоставляло, а объявляло войну, ставило цель его завоевания.

Служба «государю великому, самодержцу Всероссийскому» - основной принцип, на котором строятся взаимоотношения в «новом государстве» Е. Пугачева. Все люди «всякого звания и чина» являются «верноподданными рабами» (2 , с.24-25, с.35-36,с.39, с.44-49). Служба государю – неотъемлемая часть существования государства, особенно феодального типа. В России служба государству условно делилась историками на «службу по Отечеству» и «службу по прибору» (19, т.4, с.411-412). «Служба по Отечеству» была применительна к землевладельцам, а «служба по прибору» - к низшим слоям населения – служба за денежное жалование или мелкую земельную «дачу» (временную, личную, наследственную) (19, т.4, с. 411). Деление это условно, так как с течением времени границы между ними стирались: значительная часть приборных людей передавала свои обязанности детям и внукам, которые уже получали характер «службы по Отечеству».

Служба, как атрибут государственной власти, стала основой для объединения разнородного состава пугачевцев в «новое государство». Служба в армии Пугачева строилась по тем же принципам, что и в российской армии. С завоеванных территорий «верстали» народ по определенному количеству человек со двора, в зависимости от того, какая обстановка на фронте и в лагере самих восставших (2, с.114, с.125-126). Нередко население завоеванных территорий писало прошения освободить их от вербовки (2, с.325). Но предполагался набор и на добровольной основе (на большинстве территорий он таким и был, что отличало «государство Е. Пугачева»)   (2, с.54-55). В каждой деревне, по мере завоевания территорий, составлялись списки непригодных к службе людей (2, с.215-216).

Интересен факт, что в армию набирались даже те люди, которые во время сражения сбегали или те, которые были захвачены в плен карательными войсками и по каким-либо причинам смогли освободиться, причем это касается в основном казаков (7, 1 т., с. 142). Это факт может проанализировать по-разному, во-первых, что Е. Пугачев доверял казакам во всем практическим независимо от их поведения и не мог поверить, что они смогут предать, предать не его конкретно, а все движение, все казачество в целом, основную казачью идею. А во-вторых, сказывалось, видимо, и отсутствие именно военного, хорошо обученного состава, такого как казаки, которые требовались не только как основная ударная сила (обученная войне), но и как командирский состав для управления необученными массами крестьян и работных людей.

Служба в армии Е. Пугачева носила также наследственный характер, это касалось в основном казаков и других служилых сословий. Доказательством было принесение присяги – «клятвенного обещания за верную службу» (2, с.79). А нерусские народы в доказательство должны были давать письменное клятвенное обещание, что в основном отражалось в посылании обширных списков, закрепленных приложением тамги за каждой подписью (7, 1 т., с. 163-164), а еще и отправлять на службу сына своего шаха (2, с.23). То есть нерусские народы, вернее их правители отдавали в «заложники» Петру III своих сыновей, чтобы доказать свою верность (такого типа практика в основном существовала в восточных государствах с многонациональным составом населения, особенно в Османской империи). Это показывает неравноправное положение в лагере восставших.

За службу предполагалось «денежное и хлебное жалование и чинами» (2, с. 24), а казаков «рекой с вершин до устья и землей, и травами, и денежным жалованием, и свинцом, и порохом, и хлебным жалованием» (2, с.23). Даже в этих формулировках можно увидеть разницу в положении, теперь только казаков и солдат регулярной армии. А неравноправие в отношениях между казаками и крестьянами можно увидеть из «Тетради выдачи жалованья крестьянам повстанцам и казакам» (2. с.263, с.266), по которым жалование крестьянина повстанца 50 копеек, а жалование казака – 1 рубль, т.е. в два раза больше.

Таким образом, служба, как и в любом другом государстве, становилась необходимым атрибутом феодального «государства Е. Пугачева». Ее характер был отражением такого же характера службы в Российском государстве, что может еще раз подорвать мнение историков, что пугачевское движение было антифеодальным. Именно служба была той основой, на которой строятся отношения господства и подчинения, что является неотъемлемой чертой государственной власти. Именно здесь, в характере службы или, вернее сказать, в ее внешних формах – жалованиях, воинском общении и т.д. проявляется разнородность лагеря восставших, неравность положения отдельных его групп, по сравнению с казачеством.

Вообще взаимоотношения в «армии Пугачева» были очень сложными. Причем как среди самих казаков, так и у казаков с другими социальными (крестьяне, солдаты) и национальными группами (башкиры, киргизы).

Казачество еще накануне восстания Е. Пугачева «имело особое положение и было объединено в полузависимые территориальные организации» (11, с. 64), но было достаточно разнородно, как по социальному составу, так и по национальному. Это объяснялось, во-первых тем, что казачество было в разной степени зависимости от самодержавия, что соответственно было вызвано их местоположением в географии Российской империи. А, во-вторых, внутренняя структура казачьих войск и социальный состав зависели как от их местоположения, так и от степени их зависимости от центральной власти.

Казачество европейской России, включая Урал, еще накануне восстания можно разделить на группы следующим образом:

Яицкие казаки (первая группа), степень зависимости которых начала увеличиваться фактически перед самым восстанием, что было связано с предшествующим восстанием 1772 года на Яике. Эта группа казаков до этого времени пользовалась большей независимостью, чем указанные ниже. «Казаки держали себя совершенно самостоятельно, часто грабили аулы соседних кочевых народов (калмык и киргизов) и смежные русские селения, разбойничали на Волге и Каспийском море. Внутреннее управление у казаков носило характер вполне независимый от Москвы: важнейшие дела решались войсковым кругом, текущее же управление было возложено на выборных лиц, а именно атамана и старшин. Московские же приказы, ведавшие яицких казаков, касались по большей части лишь назначения составленных из них отрядов на службу» (12, с.240). Соответственно и степень их участия в войне Е. Пугачева и объясняется тем, что они еще не забыли о своей свободе и пытались ее вернуть.

Далее, донские казаки, а также волжские, терские, гребенские (вторая группа), степень зависимости которых от самодержавия была достаточно высока, что связано было еще с выступлениями С. Разина (1667-1671) и К. Булавина (1707-1709 гг.), после восстаний которых начинается ужесточение отношения самодержавия к казачеству. И после практически 100-летней зависимости дух свободы и рвение к ней было фактически утеряно. Лишь небольшая часть казаков этой группы участвовала в войне Е. Пугачева (в том числе и сам Е. Пугачев). Исследователи пугачевского движения отмечают «неустойчивое поведение донцев, то переходивших на сторону восставших, то снова уходивших от них» (20, т.3, с.265). А в большинстве своем на последнем этапе донские и волжские казаки участвовали в подавлении этого движения (5, с.320, с.322, с.333, с.335-337, с.350).

Оренбургские казаки (третья группа) вообще была искусственно создана русским государством. С одной стороны сюда вошли части находившихся уже здесь казачьих войск (Исетские и Яицкие казаки). С другой стороны, правительство воспользовалось некоторыми категориями старых служилых людей, размещенных по восточным окраинам (Уфимские и Самарские казаки и дворяне), наконец, правительство верстало в казаки вольных людей (в том числе и беглых) ссыльных и их детей, а равно и некоторые категории местных жителей, как иноверцев (Уфимских мещеряков), так и новокрещенных (12, с.227). Образованное только во второй четверти XVIII в. Оренбургское казачье войско не было однородным и не имело еще общих выработанных интересов. А поскольку, оно еще и было образовано государством, то и зависимость от государства была огромной. Соответственно, и участие Оренбургских казаков в пугачевской войне было предопределено заранее. Оренбургское казачье войско выступило на стороне самодержавия и защищало свою территорию до последнего. Лишь единицы казаков, близких к своим старым связям и верных традициям, в основном из яицких или волжских казаков, покинули Оренбург и выступили на стороне восставших.

О том, что в ходе войны Е. Пугачева принимала участие лишь небольшая часть казаков, причем казаков лишь определенного местообитания (яицкие, волжские) говорит тот факт, что после войны яицкое казачье войско было переименовано в Уральское казачье войско - 1775 г. (15, с.173), Волжских казаков – участников восстания, оставшихся в живых – в значительной части перевели на Кавказ, где из них составили Волжский полк, а остальную часть волжских казаков, и также гребенское, терское казачьи войска были объединены в одно Астраханское казачье войско – 1776 г. (15, с.173). Оренбургское и Донское казачьи войска не пострадали. Лишь одна станица Зимовейская была переименована в Потемкинскую и перенесена на противоположный берег Дона (10, с.212).

Таким образом, уже с самого начала восстания можно говорить о том, что если казачество было «застрельщиком смуты», то не все, а лишь та часть, которая еще полностью не срослась с самодержавным аппаратом России и помнила о своей вольнице, о своей былой свободе и славе.

На сказанном выше разнородность казачества не ограничивалась. Было еще и социальное разделение. Всей полнотой прав и обязанностей, еще с XVII в. на Дону, а тем более сейчас, обладали только казаки. Остальные жители, не отвечавшие требованиям, предъявляемым казаками, во всем подчинялись казакам и зависели от них. Внутри казачества существовало множество прослоек со своими правами и обязанностями. Причем деление было не только территориальным, но и психологическим (35, с.22).

Первое, с чем связаны были различия среди казаков - дележ царского жалованья.

Во-вторых, казаки различались по служебному положению. При этом выделялись - рядовые казаки; станичные атаманы и старшины; войсковые атаманы и старшины. В XVIII в. даже на Яике появились целые замкнутые старшинские роды – Меркульевых, Бородиных, Тамбовцевых, Митрясовых. Логиновых (32, с.79).

Кроме того, еще с XVII в. заметно разделение на «старожилых» и «новопришлых» казаков. «Старожилами» назывались «природные», «коренные» казаки или же те, которые были казаками в первом поколении, но прожили среди казаков значительный срок (не менее 10 лет). «Старых» природных казаков признавало в этом звании и правительство, беглецов же именовало не иначе как «воровскими козаками» (18, с. 293). Т.е. третьим признаком разделения казаков был срок пребывания в среде казаков, поскольку от этого зависел авторитет и социальный статус человека.

Важнейшим фактором было и имущественное положение (35, с.23). Для того, чтобы стать полноправным казаком, нужно было обзавестись не только конем, оружием и амуницией, но и семьей, домом, хозяйством.  

Неполноправное население, еще в XVII в., в основном состояло из «бурлаков». Так звались беглые, осевшие на Дону. Не имея средств к существованию и крыши над головой, они нанимались к зажиточным казакам. Ни одним из основных казачьих прав (присутствие на «кругах», постоянная служба в составе Войска, участие в походах) бурлаки не обладали. Наемные работники, долгие годы жившие в одной и той же станице (городке), именовались «зажилыми бурлаками», среди них были и зажиточные, и принимавшие участие в походах. Но их не допускали в «круги» и не числили в составе казачьей организации. Другая прослойка – «озимейные» казаки. Не имея права участвовать в «кругах», они, тем не менее, числились в составе казачьей организации и несли постоянную военную службу вместе в «голутвенными» и полноправными казаками. По переписи 1723-1724 года многие яицкие казаки были лишены казачьих прав, которые отныне передавались по наследству.

Даже основной орган управления в среде казаков - «круг» - не выполнял своей первостепенной функции – управление казачьими войсками. Уже в XVII в. казачьи «круги» потеряли свой демократический характер (35, с.24). Хотя по-прежнему считалось, что все казаки на «кругах» равны, что все они являются носителями власти, но решающий голос принадлежал верхушке казаков, а тем более была слишком большая группа «не казаков», которые на «круг» вообще не допускались. Еще в восстании С. Разина на территориях захваченных восставшими он вводил казацкое устройство: жители делились на десятки и сотни и вместо воеводы, назначался городовой атаман (18, с.301). А тем более сейчас, накануне, да и во время пугачевской войны, даже если выборы атаманов из среды крестьян для их отрядов и проходили, то во многом они зависели от предпочтения казаков.

Социальное разделение особую роль сыграло у той группы казаков, которые и восстали против российского самодержавия, то есть у яицких, волжских казаков.

Верхушка казачьего войска, которая хоть и не очень была довольна нажимами самодержавия, все-таки сумела приспособиться к меняющимся условиям. Низшие же чины мало того, что не могли, но и не хотели мириться с властью самодержавия, а особенно с тем, что атаманы во всем его (т.е. самодержавие) поддерживают и не пытаются ничего изменить. Организаторами и «застрельщиками» нового восстания на Яике, положившего начало крестьянской войне, явились «молодые», т.е. радикально настроенные казаки, которые не сложили головы и после подавления царизмом яицкого восстания 1772 года (32, с.46.)

Таким образом, казачество еще накануне движения представляло собой достаточно сложную общность. Оно не было однородно ни социально, ни территориально. Эта разнородность накладывала свой отпечаток на психологию поведения и на взаимоотношения как в начале и ходе движения Е. Пугачева, так и во время его подавления.

Каждое из этих узких территориальных организаций казаков (донское, яицкое, волжское) и из своих социальных прослоек в этих организациях пыталось решить именно свои собственные интересы. Историки (20, т.3, с. 468; 31, с. 103) выделяют одну из причин поражения всего движения – слишком большое увлечение казаков осадой Оренбурга на первом этапе движения, что привело к поражению на других территориях и неудачному исходу вообще первого этапа войны. Потому что, когда на других территориях ждали помощи, основные силы были сконцентрированы именно под Оренбургом. И как не рвался Е. Пугачев (донской казак) к своим на Дон, чтобы там пополнить контингенты, так и не смог, поскольку яицкое казачество было заинтересовано именно занятием своей территории (Яика), центром которой и являлся Оренбург. Чтобы сделать его «своим» яицкие казаки даже женили Е. Пугачева на яицкой казачке Устинье Кузнецовой (6, с. 92, с.187). Когда же Е. Пугачев дошел до Дона, то было слишком поздно. Донские казаки видели невозможность осуществить идеи Е. Пугачева, и что восстание уже фактически изжило себя. Именно поэтому в их интересах (донского казачества) было сохранить то, что у них еще осталось от нового «наступления самодержавия», и донское казачество активно подавляло восстание Е. Пугачева (5, с.322, с.333, с.335-337, с.350). Лишь небольшое количество донцев, в большей степени низшие слои казачества, жившие несбывшейся мечтой о полной свободе, вступали в армию Е. Пугачева (5, с.153). Но, когда войска Е. Пугачева стали терпеть поражения, то они выходили из движения (2, с.339, с.346-347). Сам Е. Пугачев так и не стал «своим» в среде яицких казаков, поэтому они и предали его, но был уже «чужим» у донских казаков.

Помимо этих противоречий, были в армии Е. Пугачева и другие. Вся армия была разделена на подразделения по сословному принципу. Во главе крестьян-повстанцев были также, как и казаков, есаулы и атаманы, выборные из своей среды и утвержденные Военной коллегией (2, с. 111, с.157, с.158, с.178, с.191, с.257). Возникает интерес к взаимоотношениям между есаулами и атаманами крестьян-повстанцев с есаулами и атаманами казачьих воинских подразделений. Если между казаками было очень много различий, то как же относились казаки к другим категориям населения, участникам движения.

На основании «Письма атамана крестьян-повстанцев Саткинского завода Костромина И. есаулу красноуфимских казаков-повстанцев М.Д. Чигвинцеву от 10 февраля 1774 года» (2, с.366) можно увидеть достаточно интересную вещь. В этом письме атаман крестьян-повстанцев дважды называет себя слугой есаула казаков, что ясно показывает их неравноправность во взаимоотношениях. Хоть это письмо единственное, в своем роде, характеризует взаимоотношения между казачеством и крестьянством, но все-таки пример того, что казаки ставили себя выше крестьян, причем не столько в ранговом, сколько в психологическом плане. В дополнение к этому, автор приводит также документы, проанализированные выше, такие как «Тетради выдачи жалования крестьянам-повстанцам Рождественского завода» и «выдачу жалования казакам» (2, с.263-266) и «Именной указ правителю Малого казахского жуса Нурали-хану от 18 сентября 1773 г.» (2, с.23).

Даже обращение к различным категориям населения в именных указах и манифестах не одинаково. Если идет обращение к солдатам и другим категориям (без включения казаков), то император обращается как к «верноподданным рабам» (2, с.24, с.35). Если же к этим категориям прибавляется категория казаков, или отдельное обращение к казакам, то данное обращение («верноподданные рабы») упускается. Причем это имело и обратную связь - сами участники восстания (не казаки) называют себя рабами: «мы божию милостию рабски….», «И мы рабски, …, покорнейши просим…» (7, т.1, с. 200) Казаки, обращаясь к Е. Пугачеву, даже как к государю, никогда не называли себя его рабами. То есть другие участники движения, не казачьего происхождения, психологически ощущали себя ниже.

То есть, взаимоотношения в армии Е. Пугачева были достаточно сложные как между различными слоями населения, так и среди самих казаков. Поскольку интересы у них были разные, постольку они находили свои противоречия в ходе всего движения Е. Пугачева, а особенно ярко проявились они (противоречия) на его завершающем этапе. Хотя в большей степени к поражению всего движения привели именно противоречия в среде самих казаков, как единственной централизующей силе, которая распалась и не смогла уже контролировать ситуацию.

Обобщая все вышесказанное, можно говорить о том, что движение       Е. Пугачева можно назвать войной, которая по своим целям, характеру выступления и другим признакам, аналогична войнам С. Разина и К. Булавина, как наиболее значительным выступлениям прошлого XVII и начала XVIII веков.

В ходе этой войны создавалось «государство Е. Пугачева» со своими основными органами государственной власти – императором и Военной коллегией, власть которых осуществлялась в рамках определенной территории (зависящей от захвата) и распространялась на всех людей, проживающих на ней. Сами приказы и указы Е. Пугачева и Военной коллегии несли в себе силу закона и требовали строгого исполнения. Предусматривался в «государстве Пугачева» и сбор налогов с населения. Движение Е. Пугачева, исходя из его основной цели – завоевание Русского государства, можно расценивать как войну межгосударственную, в определенной степени, т.е. как войну между Русским государством и «государством Е. Пугачева». Причем, «государство Е. Пугачева» в целом, ничем не отличалось от Русского государства, лишь с небольшими изменениями в организации власти на местах. Здесь она (власть), в отличие от местного управления в Русском государстве, основывалась на выборности атаманов, есаулов других членов администрации на сходах, в земских избах, регистрировалось в местных канцеляриях и утверждалось Военной коллегией. Хотя иногда выборы часто зависели в большей степени от предпочтений самого казачества, в первую очередь яицкого, или вообще администрацию назначали захватившие территорию повстанцы.

В этой «межгосударственной войне» каждая группа участников пыталась осуществить лишь свои конкретные интересы, на что и направлены были манифесты и именные указы Е. Пугачева. Крестьяне и «горнозаводское» население Урала ждали понижения налогов, снижения, в общем, интенсивности их эксплуатации. Они верили в хорошего царя и шли за Е. Пугачевым. Нерусское население, будучи приниженным в русском государстве, помимо общей эксплуатации, было недовольно еще и тем, что их насильно заставляют принимать русскую веру и русский язык. Поэтому они требовали равноправия с русским населением, в первую очередь, и возвращения им их территорий. А казачество искало вольности, той, что была у них в прежние времена. Хотя в большей степени ее желало то казачество, которое лишь совсем недавно начало лишаться своих привилегий и еще не забыло вольницу (яицкое казачество), и то казачество, которое не смогло приспособиться к новым условиям своего существования, «в прислуживании» русскому государству (часть донского и волжского казачества).

Чтобы добиться выполнения своих требований нужна была только война, причем война не локальная, в которой восставшие выглядели бы преступниками (так именно и расценила это самодержавная Россия), а война межгосударственная, поскольку в своем государстве преступником уже не являешься.

Служба как основной атрибут феодального государства, стала основой для объединения разнородных элементов «государства Е. Пугачева». А это значит, что война не была антифеодальной. Именно служба была той основой, на которой строятся отношения господства и подчинения, что является неотъемлемой чертой государственной власти. Именно здесь, в характере службы или, вернее сказать, в ее внешних формах – жалованиях, воинском общении и т.д. проявляется разнородность лагеря восставших, неравность положения отдельных его групп, по сравнению с казачеством.

Казачество, будучи воинствующей силой государства, смогло объединить «всех и вся» под свое главенство в мощную силу, направленную на завоевание Русского государства, поэтому оно и было выше них, причем во многом, просто в психологическом плане.

На этом строились и взаимоотношения между участниками движения, казавшиеся с внешней стороны равноправными, а изнутри же они отнюдь не выглядели таковыми. Атаман крестьян называл себя слугой есаула казака, жалование казака было в два раза выше жалования крестьянина, нерусские народы, помимо клятвы верности, отдавали сыновей своих шахов в подтверждение своей верности. Но пока участники войны были довольны итак предоставленными им правами. Но, если бы они добились своего и завоевали бы Российское государство, то, по мнению автора, это движение бы раскололось и, возможно, уничтожило бы само себя. Возможно, что именно тогда нерусские народы, крестьянство и другие группы – участники этого «переворота» - не казачьего происхождения, выступили бы оппозицией тому самому казачеству, да и само казачество раскололось бы окончательно и вопрос о власти встал бы уже не столько между нерусскими народами и казачеством или крестьянством и казачеством, сколько между яицким казачеством и волжским, и донским.

Движение Пугачева не было и антимонархическим, поскольку сам символ «самодержавный государь, император Петр III» исключает это, да и принесение клятвы верности государству и государю при вступлении в служебные отношения с «государством Е. Пугачева» отрицало эту теорию.

Таким было, в сущности, «Новое государство Е. Пугачева», и его борьба с Русским государством не была простым отказом подчиняться его власти, а именно утвердить свою правильную власть.

Источники и литература

Источники

1. Белявский М.Т., Павленко Н.И. Хрестоматия по истории СССР XVIII в. – М., 1963.
2. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. – М., 1975.
3. Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773-1775 гг. Сборник документов./под ред. Пронштейна А.П. – Ростов-на-Дону., 1961.
4. Коваленский М. Хрестоматия по русской истории. Т.3 – М.- Петроград, 1923.
5. Крестьянская война 1773-1775 гг. в России. Документы из собрания Государственного исторического музея. – М., 1973
6. Пугачев Е. на следствии: сборник документов и материалов. – М., 1997.
7. Пугачевщина. Из архива Пугачева. Сборник документов в трех томах. –     1 том, М.-Л., 1926; 3 том, М.-Л., 1931

Литература

8. Ауский С. Казаки. Особое сословие. - М., СПб., 2002.
9. Бредре Ив. Казаки. – М., 1992.
10. Булыгин И.А. Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева. // Очерки истории СССР XVIII в. / под ред. Б.Б. Кафенгауза. – М., 1962.
11. Водарский Я.Е. Население России за 400 лет (XVI – нач. XX вв.) – М., 1973.
12. Ден В.Э. Население России по пятой ревизии. – М., 1902. Т.2, ч.2
13. Дмитриев – Мамонов А.И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири. Исторический очерк по официальным документам. – СПб., 1907.
14. Казачество как фактор исторического развития. Сборник первой научно-практической конференции./ под ред.Рыкованова П.Я. – Спб., 1999
15. Казачьи войска. Хроника гвардейских казачьих частей. / под ред. Шенка В.К. - Репринтное издание, 1992.
16. Картины былого Тихого Дона. – М., 1992, 1-2 т.
17. Керсновский А.А. История русской армии в 4-х томах. – М., 1992. т-1.
18. Костомаров Н.И. История России в жизнеописаниях главнейших деятелей. 2.т. – Петроград, 1915.
19. Ключевский В.О. Сочинения. Курс русской истории. – М., 1958. Т.4, 5
20. Крестьянская война в России 1773-1775 гг. / В 3-х томах под ред. Мавродина В.В. – ЛГУ, Т.1 1961, Т.2 1966, Т.3.1970.
21. Крестьянские войны в России XVII – XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. / под ред. Л.В. Черепнина. – М., 1974
22. Лесин В.И. Бунтари и войны. – Ростов-на-Дону, 1997.
23. Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачев и его сподвижники. – М-Л., 1965.
24. Мавродин В.В. Крестьянская война под руководством Пугачева. – М., 1973.
25. Мельгунов С.П. Религиозно-общественные движения XVII – XVIII вв. в России. – М., 1922.
26. Мордовцев Д. Политические движения русского народа в 2-х томах. – СПб., 1871. Т.1.
27. Нольте Г.Г. Русские крестьянские войны как восстания окраин. // Вопросы истории, 1994, № 11.
28. Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е. Пугачева. – М., 1980.
29. Покровский М.Н. Избранные произведения кн.2. т.3. – М., 1965.
30. Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII – XVIII вв. и донское казачество. – Ростов-на-Дону. 1983.
31. Рознер Н.Г. Казачество в крестьянской войне 1773-1775 гг. – Львов, 1966.
32. Рознер Н.Г. Яик перед бурей. – М., 1966.
33. Тавадов Г.Т. Политология. Учебное пособие. – М., 2000.
34. Усенко О. Бунтари и заговорщики // Родина 1992, № 5
35. Усенко О. Терпи, казак. // Родина, 1993, № 10
36. Феноменов М.Я. Разиновщина и Пугачевщина. – М., 1923.
37. Фирсов Н.Н. Пугачевщина. Опыт социолого-психологической характеристики. – Пг., 1921.

• Переломные точки русской истории