Губин Д.В.
Имеется несколько признаков, представляющих основания для постановки настоящей темы. Но предварительно необходимо отметить, что проблему историко-культурного наследия наиболее крупной рязанской книгохранительной при Архиерейском доме, являющуюся частью более широкой и также малоизученной проблемы средневековой рязанской книжности, нельзя признать разработанной в достаточной мере. В какой-то степени такое положение можно объяснить тем, что в настоящее время книжное собрание, как комплекс, утрачено и поддается лишь частичной реконструкции, поскольку пока не представляется возможным увидеть его реальное раннее ядро на примере определенного ряда названий, на примере хотя бы одного конкретного перечня памятников по причине отсутствия сохранившихся или выявленных старших книжных описей, то есть созданных до XVIII века. Рассматриваемый в статье аспект темы может способствовать дальнейшему, более пристальному вниманию ученых-археографов к проблеме исторического развития книжных традиций на территории Рязанского региона.
В определении концептуальных оснований настоящего рассуждения о знакомстве русской, рязанской книжности XVII столетия с западноевропейскими литературами во многом незаменимо следующее наблюдение Д. С. Лихачева: «В силу своего средневекового типа русская литература в XV – XVII веках ограничивала свои европейские связи только теми европейскими литературами, которые сохраняли тот же средневековый тип литературной системы, или ограничивала свои переводы только теми произведениями, которые были у себя на родине уже далеко не новыми и не передовыми».
В современной научной литературе известно лаконичное обращение к переводному памятнику, который свидетельствует, что митрополит Рязанский и Муромский Иосиф (1674 – 1681), в 1677 году принимавший участие в «досмотре» мощей Анны Кашинской и в обсуждении «подлинности» Жития Анны, имел отношение к литературно-переводческой деятельности. В Российской национальной библиотеке сохранилась рукопись конца XVII – начала XVIII века (РНБ, F. I. 273), которая свидетельствует о том, что рязанский церковный деятель был заказчиком перевода «Годовых деяний, церковных… Цесаря Барония», выполненного с краковского издания XVII века. Переводчик Игнатий скрыл свое имя в цифровой тайнописи в тексте «Годовых деяний»: «Переведена сия книга с польского языка на словенский со друкованныя книги в Кракове, по благословению преосвященнейшаго Иосифа митрополита рязанского и муромского в лето… 7187-го… 1678-го года» (л. 754 – 764 об.). Этот перевод не издан. В статье О. А. Белобровой, обратившей внимание на важный рукописный памятник и указавшей на роль рязанского митрополита в осуществлении перевода, о степени вероятности осуществления перевода при рязанской кафедре можно только догадываться.
Между тем, такая вероятность подтверждается свидетельством недавно обнаруженного документа. В «реестре» книг 1750 года, оставшихся после смерти архиепископа Рязанского и Муромского Алексея (Титова) (1733 – 1750), встречаем указание на два экземпляра, скорее всего, рукописных списка сочинения с любопытным на первый взгляд названием: «две боронии». Не исключено, что одной из этих книг могла быть упомянутая рукопись РНБ или ее протограф. Не менее важно для нас и то, что дошел еще один (другой упоминаемый в «реестре» ?) список этого сочинения, который хранился в библиотеке А. И. Мусина-Пушкина, что не исключает возможности привязки этого факта к рассматриваемому контексту рязанского происхождения перевода. В Рязани могли быть осуществлены или бытовали переводы и других полемических сочинений историко-церковной тематики, которые, однако, нам неизвестны.
Надо полагать, Игнатий хорошо знал польский язык. Возможно, он был знаком и с оригинальным сочинением римского кардинала Ц. Барония. Скорее всего, этот человек был профессиональным книжным переводчиком при рязанской митрополии. Менее вероятно то, что митрополит Иосиф поручил задание, в исполнении которого был наверняка заинтересован лично и, если это так, непременно испытывал необходимость держать творческий процесс в поле зрения, мастеру, работавшему вне рязанской митрополии. Несомненна заинтересованность церковного иерарха в переводе литературного произведения с польского языка на русский, что может говорить о знакомстве рязанского митрополита и переводчика с западной литературой церковно-исторической тематики. Исследование Дж. Броджи Беркофф о важных вехах европейской историографии XVII века дает представление о том, что труд Цесаря Барония, нужно подчеркнуть, в «авторитетном» русском переводе с сокращенного польского издания Петра Скарги, продуктивно использовал известный болгарский автор иеросхимонах Спиридон. В параллельном внимании Спиридона как к церковной, так и к государственной истории возможно прямое воздействие переводного сочинения Барония («через переведенного на русский Скаргу»). Кроме того, с точки зрения исторических интересов и взглядов рязанского митрополита Иосифа и переводчика Игнатия может быть небезынтересно наблюдение итальянской исследовательницы об общем важном элементе в методе исторического познания Ц. Барония и Спиридона – «старание выявить период, когда вселенская церковь была неразделенной». Если наше представление о вовлеченности рязанского иерарха и книжника в пространство общеевропейской культуры в 1670-е годы верно, сведения о бытовании около десяти лет спустя в расположенном неподалеку от Переяславля Рязанского (современной Рязани) Солотчинском монатыре при архимандрите Игнатии книг на итальянском языке не выглядят необычными.
Во Вкладной книге Солотчинского монастыря 1691 года исключительно ценно само по себе и крайне примечательно в настоящем исследовании упоминание о келейных книгах архимандрита Игнатия, которые он отдал своей сестре монахине княгине Д. Я. Черкасской. В их числе упоминаются книги на иностранных языках, в том числе, на итальянском («фряжской печати»): «Евангелие напрестолное в тетратех болшои руки крупнои печати александрийской бумаги цена 8 рублев… поволочено бархатом виницийским серебреным червчетым… а построил… болярин князь Михайла Яковлевич Черкасской с княгинею своею Марфою Яковлевною ис своей боярской казны по челобитью… архимандрита Игнатия вместо ево архимандричьих келейных книг, которые взяла у него архимандрита будучи во благоденствии сестра ево честная монахиня благородная княжна Досифея Яковлевна (жена М. Я. Черкасского – Д. Г.): Евангелие Кирилово; Евангелие фряжскои печати в лицах; Книга математик фряжскои же печати, а в неи архитектуры различных строении и живописных обрасцов, и всяких животных, что есть на вселеннеи звериных и птичьих и рыбных; книга Алексикон (так !) большой; да Кнапиуж (так ! – пометы в тексте описания – Д. Г.) большой на трех языках; да Колепин и иные мелкие книги в полдесть и в четверть». (Выделено мной – Д. Г.)
Факт существования печатных книг на итальянском языке в Солотчинском монастыре конца XVII века требует дальнейшего пристального внимания и оценки исследователей, что в контексте настоящей темы, безусловно, не препятствует констатации потенциальной возможности отождествления польско-русского переводчика и будущего архимандрита Солотчинского монастыря.
Рязанское знакомство с книгами на иностранных языках легче всего объяснить связями со столичными книжниками, а также свидетельствами о книжных вкладах. В поздней копии Вкладной книги Николо-Радовицкого монастыря (1680 – 1800 годы), который в период средневековья относился к рязанской территории, имеются свидетельства, в том числе, о книжных вкладах представителей царской династии, московской знати и других состоятельных москвичей за 1681 – 1694 годы. Тот факт, что к определенному моменту в прошлом сложились книжные связи Николо-Радовицкого и Солотчинского монастырей иллюстрирует сохранившийся в фонде Солотчинского монастыря документ, наверное, несколько более позднего происхождения – отрывок копии списка книг (без даты, XVIII век, на 1 листе), взятых из ризницы Николо-Радовицкой обители. Ко времени существования митрополии в Рязани последней четверти XVII столетия относится недатированный документ (два письма) в фонде муромского Борисоглебского монастыря, который всерьез убеждает в существовании рязанско-муромских и рязанско-московских книжных связей.
В этом оригинальном источнике эпистолярного характера зафиксировано, что в Переяславле Рязанском трудился книгописец-песенник чернец Игнатий, который переписал для муромского архимандрита Авраамия «тетрати обедни трехголосных и четырехголосных и канцерты, а преж тово… погребение треголосное». «Тетрати треголосныя» в Москве должен был иллюстрировать мастер-иконописец Калистрат. Из содержания текста ясно, что в Муроме в это время не было книжников такого уровня. Второе письмо свидетельствует о регулярной переписке между Игнатием и архимандритом Авраамием и, кроме того, показывает, что Игнатий мог быть приближенным митрополита Рязанского и Муромского. Любопытна его фраза «телесно жив есмь, а в душевнее сам единородныи с(ы)н слово Божие», которая присутствует и в первом послании. Почему-то вдруг вспоминаются слова Д. С. Лихачева, его образное представление о новой форме: «Литературная система нового времени была подготовлена в России до восприятия литературой передового западноевропейского опыта – еще в XVII веке. Форма в данном случае пришла до содержания. Новое вино было влито в новые мехи, как бы специально для этого сшитые». Возможно, есть смысл осторожно предполагать в создателе певческих рукописей Игнатии и польско-русском переводчике Игнатии при митрополите Иосифе одно и то же лицо.
В конволюте из различных отрывков приходо-расходных книг сохранилась расходная роспись 1692 года архимандрита Игнатия, что говорит, судя по всему, о происхождении части тетрадей кодекса из канцелярии Солотчинского монастыря. В тексте этого документа имеется важное косвенное подтверждение рязанско-московских книжных связей конца XVII века – упоминание о посылке рыбы «патриарша казначею… (далее заклеено – Д. Г.)… Стефану истобником в Чудов монастырь старцу Ивфимию, справщику Кариону, да на Троецкое подворье справщику ж Аарону…». (Выделено мной – Д. Г.) Трудно сомневаться, что речь идет о справщиках Московского печатного двора, об известном книжнике второй половины XVII века Евфимии Чудовском, а также о Стефане, упоминаемом, видимо, и в отмеченном ранее первом письме из фонда муромского Борисоглебского монастыря. К началу 1690-х годов с большой долей уверенности можно предполагать сложившиеся связи рязанского Солотчинского монастыря, в первую очередь его настоятеля, со справщиками Московского печатного двора и Чудова монастыря.
Но оказывается, это предположение можно отнести на счет не только названного монастыря. Сохранился оригинальный список перевода Толкования литургии Симеона Солунского с автографом 1689 года, который принадлежит перу Евфимия Чудовского. Он работал в самой Рязани, судя по всему, в конце 80-х – самом начале 90-х годов: «в граде Переяславле рязанском, в келии… Авраамия митрополита…». Причиной посещения крупным книжником религиозно-административного центра Рязанской и Муромской митрополии могло быть, по меньшей мере, местное хранение, бытование оригинала Толкования литургии Симеона Солунского, а также рязанский заказ на осуществление перевода. Митрополит Рязанский и Муромский Авраамий (1687 – 1700), бывший архимандрит московского Спасо-Андроникова монастыря, и московский книжник-переводчик, должно быть, были близко знакомы, если Евфимий работал в келье самого митрополита. Судя по всему, рязанский церковный иерарх имел возможность обеспечить все необходимые условия для успешного, продуктивного творчества, кроме того, имел под рукой принадлежности и материалы для профессионального книжного письма.
Все более четко вырисовывавшиеся рязанские связи с московскими книжниками должны были иметь определяющее значение в развитии местной книжной культуры конца столетия. Не исключена такая возможность, что под руководством архимандрита Игнатия в Солотчинском монастыре этого времени могла быть организована отдельная книгохранительная, поскольку при передаче бывшим архимандритом этого монастыря, небезызвестным Софронием Лихудом новому архимандриту Исакию в 1726 году ризничного имущества книг не упоминается. Здесь нельзя исключать, правда, и другие варианты объяснения. За XVII – XVIII века описей отдельной монастырской библиотеки неизвестно. Известен только тот факт, что в 1789 году значительное количество принадлежавших монастырю книг, судя по всему, печатных (1153) было передано архимандритом Иоаникием Рязанской духовной семинарии. Весь комплекс рассмотренных данных, между прочим, заставляет обратить внимание на такое, возможно, в чем-то неслучайное совпадение. Два фондовых включения Российского государственного архива древних актов (ф. 1432 (Муромский Борисоглебской монастырь), 44 ед. хр., 1679 – 1691 гг. и ф. 1433 (Рязанский и Муромский архиерейский дом), 90 ед. хр., 1643 – 1742 гг.) были выделены учеными-архивистами из ф. 1202 (Солотчинский монастырь).
Книжники в Рязани были знакомы и с целыми собраниями на иностранных языках. Архимандрит Макарий обратил внимание на «замечательные по своей древности» книги в библиотеке Спасо-Преображенского монастыря на территории Рязанского кремля, правда, уже в XIX веке. Среди изданий XVII – XVIII веков были отмечены: «Труды Афанасия Александрийскаго на греческом и латинском языках, печат. в Париже 1626 года. Труды св. Григория Папы, в 4-х томах, печ. в Париже 1626 года». Имелись и произведения Василия Великого и Иоанна Златоуста, также напечатанные в Париже, но уже в XVIII веке. Наличие парижских изданий зафиксировано и в книге для записи имущества Спасского монастыря 1860 года. Правда, упоминаемые здесь издания сочинений Григория Богослова (у архимандрита Макария не отмечены), Афанасия Александрийского, Григория Папы, Иоанна Златоуста на греческом и латинском языках (№№ 2 – 6) были отнесены составителями описи монастырского имущества к XVI – XVII векам. В рукописном каталоге библиотеки Рязанской духовной семинарии начала XIX века упоминаются, очевидно, также старые книги форматом в лист – две немецкие Библии, которые могли быть рукописями, но скорее печатными изданиями, возможно XVI – XVII веков: «Библия немецкая без переплета. Библия без заглавного листа, в коже».
В каталоге семинарской библиотеки наиболее интересно, на наш взгляд, упоминание об особых книжных фолиантах – Минях на греческом языке: «Греческие Минеи генварь, март, апрель, май, июль, август, ноябрь и декабрь». Несмотря на недостающее количество книжных памятников (4), необходимых для составления полного комплекта книг годового цикла, можно с достаточной уверенностью предполагать их принадлежность одному комплекту Минеи. Указания на год издания не имеется, что дает основание с равной долей вероятности предполагать в них как рукописи, так и печатные книги. Вопрос с книгами на греческом (имеется в виду, кроме того, свидетельство о рязанских архиерейских книгах, в том числе, рукописях на греческом языке в уже упоминавшемся источнике), хотя и может примыкать непосредственно к настоящей теме, в том числе, с точки зрения хронологии, требует, очевидно, отдельного рассмотрения и дальнейших разысканий. Последнее, безусловно, относится и к проанализированному аспекту темы в целом.
В итоге представляется несомненным, что ситуация, при которой весьма фрагментарная и неоднородная источниковая база не гарантирует однозначности выводов, не должна препятствовать попыткам проблемного анализа накопленных научных фактов. Они со всей очевидностью свидетельствуют о том, что к концу XVII века книжная культура Рязани стала неотъемлемой частью русской книжной культуры. Местная книжность приняла непосредственное участие в восприятии и осмыслении прогрессивных веяний европейской книжной культуры XVII столетия. Кажется, не одна лишь случайность может в дальнейшем пояснить тот факт, что в самом начале XVIII века митрополитом Рязанским и Муромским стал будущий местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский, который был непосредственно знаком с явлениями европейской культуры, с идеями католического образования и западноевропейской книжности.
Список литературы
При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»