Иванова Н.А.

Данная тема актуальна тем, что власть всегда стремится контролировать массовое сознание народа путем идеологии или какой – либо общенациональной идеи. Именно поэтому политические репрессии являются одним из способов побуждения общества к определенному унифицированному поведению. Такой жесткий контроль во всех сферах общественной жизни применялся в условиях сталинского режима.

Изучение причин вступления власти на путь использования силовых методов контроля за интеллигенцией, анализ механизма политических репрессий позволит глубже понять губительные последствия применения этих мер. В качестве территориальных рамок нашего исследования мы выбрали монопромышленный уральский соцгород Магнитогорск, основанный в 1929г. Актуальность исследования продиктована тем, что изучение советского исторического опыта 1930-1940-х гг. позволит выстроить правильную линию взаимодействия между властью и интеллигенцией.

Термины «большой террор», «массовые» или «политические репрессии» сравнительно недавно вошли в научный оборот. Это связано с тем, что в советское время тема репрессий в СССР являлась табуированной для исследователей. Начиная с 1990-х годов, начинает происходить критическое переосмысление данной проблемы, применяются меры по реабилитации жертв политических репрессий. Историки начали исследовать темы о сталинских репрессиях, произволе органов НКВД, количестве жертв политических репрессий. Первых исследователей данной тематики в основном интересовала демографическая статистика по масштабам репрессий и потерям советского населения в 1930-е гг. Здесь можно выделить публикации H.A. Араловец^[1], Л.Н. Лопатина^[2], О.В. Хлевнюк^[3] и др., появившиеся в первой половине 1990-х гг. Далее появлялись труды, в которых рассматривались отдельные аспекты проявлений сталинских репрессий. Среди авторов таких работ можно отметить М.Г. Степанова^[4], В.Э. Багдасарян^[5], В.М. Кириллов[6] и др. Кроме перечисленных трудов, существуют научные исследования, посвященные изучению темы репрессий 1920-х - начала 1950-х гг. в уральской исторической литературе, из которых мы можем выделить публикации Е.А. Игишевой^[7], А. Н. Терехов^[8] и др. Но меньше всего составляют исторические исследования на тему репрессий по городу Магнитогорску, что стало стимулом к написанию работы по данной теме.

Город Магнитогорск являлся одним из первых, названных «социалистическим» городом Челябинской области. Некогда бывшая станица Магнитная (1743г.), находившаяся рядом с горой, имеющей аналогичное название, превратилась в замечательный промышленный город, который на сегодняшний день считается одним из самых крупных центров черной металлургии. Сюда съезжались инженеры, строители, начинающие или состоявшиеся поэты, иностранцы, сформировывалась научная ячейка из преподавателей и студентов вокруг первых институтов. Жизнь бурлила, а «доминирующими общественными настроениями были энтузиазм и вера в скорейшее построение коммунизма» (22;89). Но помимо радостных моментов в жизни населения, были и трагичные, так как многих магнитогорцев не обошли политические репрессии 1930-1950х гг. в эпоху правления И. В. Сталина.

Наиболее точно понятие «политических репрессий» раскрывается в Законе РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991г.: «Политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам...» (20). Поэтому, признанные социально опасными «контрреволюционные» настроения в СССР в соответствие со статьёй 58 Уголовного кодекса РСФСР являлись преступлениями, подлежавшие суровым мерам наказания (расстрел, ссылка и др.).

Перед тем, как перейти к анализу политических репрессий, нам хотелось бы проследить связь между такими понятиями как «идеология» и «идеологический контроль», которые повлияли на политику проводимого большого террора.

Понятие «идеология» всегда было достаточно обширным, так как оно трансформировалось в зависимости от определенных обстоятельств и исторических эпох. Так или иначе, марксистско-ленинская идеология, которая трактовалась во всех учебниках советского времени, выражала «специфические интересы определенного класса, выдаваемые за интересы всего общества через ложное сознание» (26). Исходя из этого, в советском обществе стали выражаться интересы пролетариата, который, в основном, использовал способ материального производства и строил коммунистическое общество. Несмотря на то, что первоначальная трактовка данной идеологии признавалась единственно и истинно верной (32), в Советском Союзе она изменялась под влиянием правящей элиты.

На протяжении всего существования СССР предпринимались попытки построить коммунизм – идеалистическую утопию (21), к которой не смогли прийти. Однако это не означает, что социализм и «советский человек» так же относились к невоплощенным идеям. Именно советский человек относился к типу людей, который появился при помощи социализма – начальной стадией коммунизма. Поэтому мы можем говорить о прямом влиянии идеологии на сознание людей в массовом облике.

Идеология проникала в умы людей через газеты, разговоры, радио, школьные учебники. Даже если человек не подвергался атакам СМИ, «сарафанное радио» так или иначе заставляло его задуматься о действовавшем правительстве. Таким образом, появлялись сторонники и оппозиционеры власти, в чем властвующая элита видела свои преимущества и опасность для режима. Поэтому появился идеологический контроль, с помощью которого граждане могли бы понимать, идут они в ногу с политикой партии или нет.

Однако с усилением личности Сталина, контроль постепенно изменил сущность идеологии марксизма-ленинизма и превратил ее в сталинизм – жесткую политическую систему. Именно в период сталинизма идеология стала использоваться как способ тотального контроля массового сознания, а также как способ борьбы с инакомыслящими. В строящемся соцгороде Магнитогорске проблема контроля над массовым сознанием первостроителей стояла особенно остро, учитывая большую долю спецконтингента среди населения нового города.

Для исследователя важно проследить, почему пик массовых репрессий пришелся именно на 1937г., а не на 1934г., и, почему репрессии практически перестали существовать только после смерти Сталина.

Во-первых, когда 1 декабря 1934 г. был убит С.М. Киров, и начались крупные политические процессы в Москве: арестованы Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, был найден лишь начальный предлог для террора. Однако в полемике среди историков и политологов до сих пор ведутся споры о том, был ли причастен к смерти Кирова сам Сталин для развязывания террора. Если первый генсек был ответственен за убийство, то «он планировал террор уже в 1934 г., даже раньше» (36;63), а убийство было бы предлогом для проведения в жизнь такой политики. Если же Сталин не имел отношения к данному происшествию, то «убийство одного из ближайших союзников, могло усилить страх перед заговорами» (36;64), за которыми так же последовали массовые репрессии.

Во-вторых, до начала массовых репрессий 1937-1938 гг., советское правительство испытывало серьезные опасения по поводу новой войны и вторжению извне. Эти «настроения усилились» (34;26) только после подписания Германией и Италией 25 октября 1936г. военно-политического соглашения. Поэтому члены ЦК и Политбюро были убеждены в существовании многочисленного состава контрреволюционеров и шпионов, против которых нужно было провести репрессии.

Тем не менее, большой террор произошел в определенный срок и полностью исчерпал себя после смерти Сталина. Это говорит нам о том, что репрессивная политика напрямую контролировалась одной личностью и подчинявшейся ей определенной правительственной структурой, а именно - Народному Комиссариату Внутренних Дел - мощнейшему аппарату по «обеспечению революционного порядка и государственной безопасности» (30), который был создан 10 июля 1934г. Его принципиальное отличие от НКВД РСФСР, действовавшее с 1917г., состояло в упразднении судебной коллегии ОГПУ и предоставлении права организовать особое совещание для высылки, ссылки и заключения в исправительно-трудовые лагеря. Теперь НКВД могли расследовать «дела об измене родине, о шпионаже, терроре, взрывах, поджогах и иных видах диверсий» (30) и передавать их на суд Военной коллегии Верховного суда СССР или военным трибуналам округов по подсудности. В этом был основной, возлагаемый на сотрудников внутренних дел, рацион решаемых задач по борьбе с «контрреволюционерами». Однако, уже август 1936г. современные исследователи считают точкой отсчета становления органов НКВД как «карательной системы» (16;110), полной произвола и насилия.

После первого показательного процесса 1936г. нарком внутренних дел Г.Ягода стал терять уважение начальства, так как поставил под сомнение «теорию заговора» (15;155). И уже в 1937г. его преемником стал Ежов Н.И., что кардинально изменило систему внутренних органов. Теперь, даже местные партийные организации не могли оказывать влияние на НКВД, и за центром встало «решение, кого следует арестовать, а кого пощадить» (31;13). В докладе на совещании народных комиссаров внутренних дел республик, начальников краевых и областных управлений НКВД и руководящих работников центрального аппарата НКВД СССР Ежов произнес: «Одной из главных задач, которые стоят перед любым партийным и советским учреждением в нашей стране, является доведение отстающих организационных задач до уровня политических задач!» (31;262). Это предопределило масштабы репрессий 1937-1938 гг., так как все постановления из центра стали выполняться в беспрекословном порядке, а на местах в органах НКВД теперь сидели проверенные Москвой люди (15;156).

По архивным материалам, после приказа по проверке партбилетов в г. Магнитогорск 1935г., пришло оповещение, что работники внутренних органов не справляются со своими обязанностями и нужно делать больше усилий в «выявлении вражеских элементов» (5;63). Данная «сводка» была направлена от 11 июля 1935 г. всем областным комитетам под грифом «совершенно секретно». Так, из докладной записки секретарю обкома ВКП(б) от 13 января 1936 г.: «Привлечено к уголовной ответственности исключенных из ВКП(б) за обман партии (по г. Магнитогорску) троцкистов – 14, подозреваемых в шпионаже – 8, провокаторов – 6» (8;2). По Челябинской области за один месяц арестовано – «476 человек» (8:4). Мотивы к аресту были следующие: «скрыл службу в Белой армии», «скрыл кулацкое происхождение», «исключен как сомнительная личность, скрывающая свое прошлое», «исключен как перебежчик, скрывающий свою связь с братом из-за границы» (6;3,4,5) и т.д. Такие заключения наводят на мысли о том, что работники внутренних органов искали и находили любой повод для арестов. Именно это показывает не случайную «подгонку к правильным цифрам» арестантов, а состоявшуюся правительственную акцию, которая постепенно привела карательную систему к массовым репрессиям.

В 1936г. была принята Конституция, которую впоследствии назвали «Сталинской» или «Конституцией победившего социализма». В настоящее время мы можем делать выводы о том, что многие пункты о свободах и самоопределении наций остались на бумаге. Однако, по архивным материалам мы можем проследить за реакцией общества на принятие основного закона страны. В г. Магнитогорске по оглашению статей из этого учредительного документа, были зафиксированы следующие вопросы: «1) Почему мы можем теперь избирать кулака на выборах? 2) Есть ли классы? 3) Может ли быть выбран в органы управления поп? 4) На какой срок принята конституция? 5) Все ли нации входят в Совет национальностей? 6) Как понять двухпалатную систему? 7) Будет ли свободный выезд за границу? 8) Почему нельзя арестовывать без согласия прокуратуры? 9) Почему вводится единый язык? 10) Как понимать добровольное объединение республик?» (7;37) и т.п. Из этого следует, что уровень грамотности населения был невысоким, что порождало дополнительные сложности в понимании людьми базовых принципов основного закона. Эту малограмотность достаточно часто использовали следователи на своих допросах с целью фабрикации и фальсификации дел.

Информация о нарушении законности, которую сотрудники органов внутренних дел применяли в виде запрещенных методов допросов (пытки, неоказание медицинской помощи (9;142)), доходила до людей в виде слухов, из-за которых НКВД остерегались. Но мотивы аморального поведения сотрудников госбезопасности (30) мы можем извлечь из следующих указаний УНКВД. После закрытого письма ЦК ВКП(б) о «Террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока» и «громких процессов», во все городские и районные прокуратуры были направлены постановления, в которых говорилось «О мерах по устранению недостатков следственных органов» (10;17) от 1936-1937гг. В постановлении прямо говорилось о слабой работе прокуратуры и «органов дознания». Так, «агентурно-осведомительная работа находится на низком уровне, а в 3 отделе УГБ не осуществлено ни одного изъятия» (10;17). Из-за этого местные органы обвинялись в наличии большого «контрреволюционного элемента». Власть не только оказывала давление, но и репрессировала тех сотрудников, которые отказывались унижать людей или фальсифицировать следственные дела.

Когда Ежов пришел к своему посту, именно с НКВД начался большой террор, и были физически уничтожены «старые чекисты» (15;162). И вот, уже с февраля 1937 г. Ежов отдал распоряжение внутренним органам на местах, чтобы те выслали ему списки людей с сомнительным прошлым или со слабой моральной выдержкой.

Чтобы исправить «плохую» работу дознавателей и следователей власти призвали «ежедневно и упорно повышать свое чекистское мастерство, собирать работников для выяснения их достижений или провалов, применить идеологическое перевоспитание старой агентуры» (10;17).

Неудивительно, что после такой «воспитательной работы» мы можем увидеть следующие докладные записки середины 1938г.: «после неоперативной работы в тюрьмах и камерах предварительного заключение скопилось большое количество людей с просроченным сроком задержания»; «усилить контроль за состоянием заочного и очного обучения оперативно-следственных работников»; «проследить о нарушении законности в судах в случае огромного количества незаконно обвиненных граждан» (11;2) и т.п. Видимо, сотрудники боялись, что и их подвергнут аналогичной сверху партийной чистке, если они проявят недостаточное рвение.

Разрушающим влияние на общество оказала «волна доносительства» (29;112) 1938г. Доносы, жалобы, короткие записки, передававшиеся в органы НКВД, еще в большей степени влияли на многочисленные аресты. Власть сама призывала сотрудничать с прокуратурой, что можно проследить в выступлении А.И. Микояна в декабре 1937г.: «Каждый рабочий, каждый колхозник считает себя обязанным, если видит врага, помочь наркомвнудельцам раскрыть его!» (29;112). Именно поэтому, под страхом самим оказаться в тюрьмах и ГУЛАГах, люди доносили на возможных врагов, которые нередко оказывались их знакомыми или друзьями.

Политические репрессии не были нововведением советского правительства, однако данные мероприятия были осуществлены именно на советских гражданах, особенно на интеллигенции, которая во многом представляла собой оппозицию.

Сталинский режим проявлял фанатичную нетерпимость к инакомыслию, широко применял репрессивные меры воздействия к интеллигенции, что нанесло тяжелый урон российской культуре и науке. Само понятие интеллигенции неоднозначно, но в данном сообщении за основу будет взято следующее определение – это «слой специалистов, имеющих высшее образование и занятых умственным, творческим трудом или руководящей работой» (18;2). Интеллигенты были обязаны пропагандировать только коммунистическую идеологию.

Для того чтобы понять, почему советская власть вела себя неоднозначно по отношению к интеллигенции, нужно указать на особенность советской интеллигенции. Одна из особенностей – это преемственность от старого поколения к молодому. Чтобы построить социалистическое государство, советская власть не видела необходимости полностью избавляться от культурного контингента. А сохранение кадров научной и технической интеллигенции было особенно важно – ученые, врачи и инженеры стали связующей нитью между имперской Россией и Советским Союзом. Еще в 1925 году А.В. Луначарский подчеркивал: «большая часть интеллигенции необходима пролетариату не только как союзник, но и для сохранения высокой экономики и культуры» (24;3).

В задачи правительства входило воспитание нового поколения по тем стандартам, которые диктовала сама советская власть. С помощью марксистско-ленинской идеологии и профессиональных теоретиков, которые развивали и внедряли основные догмы социализма, власти умело объясняли происходящие преобразования во всех сферах жизни общества в разное время. Поэтому высказывание, что политика может использовать свою концепцию мира в качестве орудия (25), было официально осуществимо на примере советского общества. «Именно интеллигенция, ее творчество в самых различных областях интеллектуальной жизни общества, будь то политика, культура, литература, искусство, образование, оказывается самой влиятельной силой в формировании и эволюции общественного сознания» (14;3). Для такого формирования использовались самые разнообразные средства: от политических выступлений и разъяснений мероприятий государства до стихов поэтов.

Но действия власти не всегда находили положительные отклики в советском обществе. Поэтому правительство постоянно пыталось контролировать ситуацию и активно бороться с оппонентами. Но именно такой нравственной оппозиции, как интеллигенция, которая могла подставить под сомнения официальную идеологию, советская власть боялась больше всего. Это стимулировало власть наказывать своих оппонентов, постоянно прибегая к неадекватным формам расправы за «содеянное». Но помимо репрессий, постепенно произошли качественные и количественные изменения в самом составе интеллигенции. «Новая интеллигенция, «сливаясь» с властью, превращалась в интеллигенцию «при власти», участвуя в разработке и пропаганде концепции коммунистической идеологии, т.е. создавая и проводя в жизнь идеологию авторитарного режима (24;9).

Судьба всей научно-технической интеллигенции была трудной и неоднозначной: здесь власти проявляли жесткую «потребительскую» политику, особенно к досоветским специалистам, или, как сказал Ленин - «спецам» (35;10). На инженеров и ученых была возложена огромная ответственность за создание нового технического и научного потенциала страны. Данный потенциал был напрямую связан с первой (1928-1932гг.) и второй (1933-1937гг.) пятилетками. Именно поэтому любое незначительное отклонение или нарушение сроков и планов приводило к губительным последствиям для людей, отвечавших за воплощение названных мероприятий.

В период большого террора усилились репрессии против «старой» научно-технической интеллигенции. Любые аварии на заводах, поломка станков, «простой» комбината больше чем на 30 минут – расценивались как контрреволюционное вредительство и сурово наказывались. А в дальнейшем, когда «буржуазные спецы» были заменены на новообученных выходцев из пролетариев, марка «проектирования и инженерного обслуживания резко снизилась» (17).

В г. Магнитогорске – «первенце пятилеток» уже с 1932г. начал функционировать огромный завод, который вобрал в себя множество технических специальностей. На инженеров возлагались не только их обязанности по профессии, но и управление рабочими, что увеличивало ответственность.

Так, в 1938 г. инженер электротехнической лаборатории ММК – Алексеев Виктор Алексеевич был осужден к высшей мере наказания по ст.58 в июле 1938г. Причина ареста – активное участие в «троцкистской шпионско-диверсионной организации, которая ведет подрывную работу в электрохозяйстве ММК» (12;125). Основанием для расстрела послужила остановка стана №250 на 1 час по техническим причинам. Никто не стал разбираться в действительном ходе происшествия. Приговор был проведен в исполнение в этом же году. Лишь в 1958г. постановлением Верховного суда СССР Виктор Алексеевич был посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления. Это говорит нам о том, что процесс по Алексееву был инсценирован для других инженеров и управленцев, чтобы показать большую важность незначительных ошибок.

Система доносов действовала и в конторе «Киевтранспроект», находившейся в г. Магнитогорске, где начальником технического отдела работал Григорьев Владимир Сергеевич. Он прибыл из Москвы в качестве инженера и также был представителем научно-технической интеллигенции с высшим образованием. Григорьев был представителем «старой» интеллигенции и имел диплом об окончании Императорского Московского Инженерного училища 1913г. (13;263) – что во многом предопределило его судьбу.

На Григорьева донесли его коллеги, работавшие с ним в одной конторе: В.И.Вихров, С.Э.Бродский, А.И. Белинский – которые впоследствии тоже были осуждены. Григорьеву дали статью 58 и обвинили его в антисоветском настроении: «Проводил среди работников антисоветскую агитацию, высказывая клевету и оскорбления против Советского правительств и ВКП(б)» (13;134). Странным образом «свидетели его выступлений» поочередно давали и через некоторое время отказывались от своих показаний, при этом успевая дискредитировать и себя и своих товарищей. В итоге, Григорьев был арестован 3 декабря 1942г. и умер 6 апреля 1943г. не дожив до суда в больнице тюрьмы. Вихров осужден на 10 лет ИТЛ, Белинский на 10 и Бродский приговорен к 8 годам ИТЛ – при этом, до выхода на свободу дожил только Вихров. Все эти люди были посмертно реабилитированы в 1964г. за отсутствием объективных доказательств и применение лжесвидетельств (13;165). Но даже после таких процессов, «спецы» продолжали трудиться на заводах и в конторах, а некоторые осужденные инженеры продолжали вести исследовательские и проектные работы, даже находясь в местах лишения свободы. Для этого в системе НКВД создавались специальные секретные конструкторские бюро, больше известные под названием «шарашки».

Помимо старых техников все более увеличивалось количество инженеров «нового типа». Как отметила Шейла Фицпатрик, во время террора 1937-1938 гг. для системы было важно, чтобы молодые инженеры чувствовали себя ее соучастниками, принимая от нее посты репрессированных предшественников (35;184). Рабочие и работницы, а также их дети во множественном масштабе проходили через рабфаки и сильно сокращенные курсы по подготовке специальности или сразу «без специального обучения» (35;157) назначались инженерами. Из этого появлялись – масса ошибок, несчастных случаев, длинных простоев комбинатов и поломка оборудования. Именно поэтому качество и темпы роста промышленного производства в период третьей пятилетки (1937-1941гг.) резко ухудшились.

Так как г. Магнитогорск планировали с самого начала новым социалистическим городом, «островком коммунизма», то предполагалось, что в нём будут жить люди, обладающие специфическими нормами и ценностями, особым восприятием мира. Именно поэтому партия и государство пытались так воспитать советского инженера, ученого, поэта, чтобы в дальнейшем не возникали конфликты на почве идеологии или легитимности власти. Ведущая роль в этом процессе отводилась учителям и преподавателям высшей школы.

Однако большевики столкнулись с кадровой проблемой подбора необходимого количества учителей в соответствии «с определенным их социальным составом, уровнем политической грамотности, профессиональной подготовки и идеологической лояльности» (38). Именно поэтому советская власть проводила отбор в нужном ей идеологическом направлении. Под «чистку» в первую очередь попадала та часть учительства, которая противопоставляла свою точку зрения в вопросах идеологии, политики, организации и содержания учебного процесса официальной линии, проводимой партийными и просвещенческими органами, или скрывала свое социальное происхождение.

Трагична судьба Низовцева Андрея Константиновича – кандидата филологических наук, доцента, участника гражданской войны, участника Великой Отечественной войны. Андрей Константинович во время Октябрьской революции входил, будучи студентом, в большевистскую группу. А когда в Сибири временно была свержена советская власть, Низовцев даже входил в партизанскую армию до 1920г., пока «реввоенсовет 5 Красной армии не демобилизовал партизан» (37;44). С 1933г. начал работать в МГПИ (Магнитогорском Государственном Педагогическом Институте) старшим преподавателем и в 1939 г. продвинулся по должности до «первого декана факультета русского языка и литературы» (37;44). Но 7 мая 1941г. педагог и литератор был подвергнут аресту органами НКВД, в связи с чем, 13 мая 1941г. его «освободили» (19) от занимаемой им должности и уволили из института.

В его деле следователь Чебыкин выявил следующее: «Низовцев Андрей Константинович враждебно настроен к существующему строю, высказывает троцкистские взгляды, ...положительно высказывался о книге Троцкого «Литература и революция», сказав, что эта книга будто бы является прекрасным произведением по своей литературной форме и по задуманности его идеи» (3;1). Друзья, коллеги и студенты считали Андрея Константиновича «талантливым литературоведом, умевшего вовремя предостеречь, указать на ошибки, не оскорбляя достоинства человека» (19), а в деле напечатано, что этот человек не видит «надобности развивать национальную культуру, искусство, родной язык и т.д.» (3;1).

Представителей научной и творческой интеллигенции, критиковавших сталинский режим и его политику, часто судили за умысел, неприятие или негативное отношение к власти. Но все эти действия не являлись преступлениями, подлежавшим суровым мерам наказания, которые применялись в те годы по статье 58 УК РСФСР.

В Магнитогорске репрессиям подвергались не только преподаватели, но и студенты. Так, например, студент МГПИ исторического факультета Дегтярев Геннадий Михайлович был арестован по доносу своей сокурсницы – Жарковой К. и обвинен в антисоветской агитации (23;14). На обвинение в антисоветских суждениях о строении коммунизма, Дегтярев резонирует: «эти суждения заключались в том, что я задал преподавателю Ларионову вопрос: До построения коммунизма в нашей стране еще далеко? Преподаватель ответил, что мы уже строим коммунизм» (4;123).

Поводом к репрессиям могло стать любое действие или высказывание, расцененное правительством как антисоветское. Среди творческой интеллигенции, особенно в трудах писателей и поэтов, органы НКВД часто вырывали из контекста якобы антисоветские суждения и мысли. При таких обстоятельствах в Магнитогорске пострадали такие поэты как: Борис Александрович Ручьев, Михаил Михайлович Люгарин, Виктор Федорович Губарев, Василий Александрович Макаров и др.

Так, например, в официальном деле, № П-405290, Ручьева (Кривощекова) стенографировано следующее: «О вашей контрреволюционной деятельности следствию известно. Кроме того, ваши соучастники вас выдали и всякое запирательство бесполезно» (27;131). После отрицания поэтом такого исхода дел, следователь Стадухин (фамилия указана в том же источнике) ссылается на показания Губарева, еще одного известного литературного деятеля. Сами эти «обвинительные» показания в деле Ручьева отсутствуют, так же, как и нет текста доноса. Ручьев на все вопросы следователя отвечал: «Нет, виновным себя не признаю» … «Возможно, что меня кто-нибудь оговорил из-за личных счетов…» (27;131). После этих ответов, в деле записано следующее: «Я расскажу все, так как вижу, что другого выхода у меня нет…» (27;132). В деле Губарева сказано, что Губарев, Ручьев и некоторые другие личности (Харитонов, Светозаров, Верцман), активно высказывались против советской политики. А Ручьев считал, что давление советской власти - это «гнетущая обстановка для молодого поэта» (28), а именно для Губарева. Значит, не Губарев вовлек Ручьева в созданную организацию, а Ручьев Губарева. В самом деле Ручьева нет ни одного пункта о пропаганде Губареву вступления в террористическую организацию. В деле же Губарева, про вопрос о вовлечении стоит совершенно другая фамилия – Верцман (28). Из этого следует, что госорганы действовали практически наугад, без предоставления доносов, при этом, пытаясь, вывести друг на друга арестованных.

Органы НКВД искусно применяли рычаги давления в процессе следствия – от введения в заблуждение арестованного до «сфабрикованного» обвинения. Так, из личных воспоминаний Люгарина нам известно: «Мой следователь, Двойников, долго уговаривал меня, мол, давай вместе что-то выдумаем», например, «замышлял уничтожить правительство! Собирался объявить себя главным вместо товарища Сталина!» (28).

Политические репрессии не обошли и врачей. Когда в 1941г. началась война с фашистской Германией, в Магнитогорске арестовали детского врача-педиатра – Краузе Фридриха Оскаровича. Его родители были приезжие немцы из Германии, однако сам Фридрих родился уже в Москве и был гражданином Советского Союза. Был очень образованным человеком, знал русский, немецкий, французский языки, а также был квалифицированным детским врачом - педиатром. На его деле №14813 стоят несколько печатей с надписью «секретно». А приговорен он был по ст. 58 – 10ч.2 – к высшей мере наказания, которую суд по полученным кассационным жалобам, от самого же Фридриха Оскаровича, не сразу согласился заменить на 10-ти летнее лишение свободы. В чем же состояло обвинение врача? Помимо того, что он являлся немцем по национальности в годы войны, его обвиняли в «контрреволюционной агитации, направленной на подрыв Советской власти». Но одна пометка – «вещественных доказательств по делу нет» наводит на сомнения в таких обвинениях.

Часто в следствии использовались «дежурные» свидетели, которые подписывали под придуманными ситуациями, даже не зная обвиняемого. От них, как правило, требовалась лишь подпись – протокол составлял следователь. Нередко в качестве свидетелей выступали люди, знавшие обвиняемого: соседи, сослуживцы, друзья. Так, в деле Фридриха Осиповича находится протокол допроса его жены и их общей знакомой. Из общих показаний, можно проследить их несоответствие. Например, знакомая Краузе – гр. Кальмеер заявила об антисоветских высказываниях врача по поводу необходимости смены правительства, а Фридрих Осипович резонировал, что такой разговор состоялся только с гр. Шейдиным (2;93). Тем временем, жена Краузе – Вера Федоровна Берсенева объясняла, что не может вспомнить разговоров на такие антиправительственные темы (2;94). Краузе Фридрих Оскарович был реабилитирован 14 ноября 1962 года, и ему с трудом удалось восстановить свое честное имя, благодаря справкам от лиц, с которыми он когда-то работал, дружил или был просто знаком.

Лжесвидетельство имело место быть в деле еще одного врача - Гузикова Авраама Александровича, который работал хирургом в Магнитогорской Горбольнице (1;134). Гузикова, на основании участия в «составе контрреволюционной фашистской организации и проведения шпионской работы: подготовка бактериологической диверсии против СССР в случае войны» (1;122), приговорили к ВМН в 1937г. Дело было сфабриковано настолько несообразно, что мы можем заметить, как при допросе всплывали вымышленные имена якобы немецкой разведки: Лямперт (Ламперт), Ван-де-Боом (1;119), которые должны были найти себе людей для вербовки по приказанию гестапо. Причем, в следственном деле коллеги Гузикова – Карла Туннерт имеется аналогичный протокол допроса, напечатанный на машинке по изложенному в письменной форме протоколу допроса Авраама Александровича. Кроме того, в дело вшит лист с успешно проведенными операциями Гузикова, которые спасли немало людских жизней – это резко противоречит «бактериологической диверсии».

Таким образом, политические репрессии против врачей, сфабрикованные против них дела, коверкание их репутации носили однозначный характер – обычным гражданам нужно было показать, что «враги советской власти повсюду», - даже там, где их никогда не было.

Среди использовавшихся мер наказания особенно распространенными были такие, как исключение из партии, что для многих людей с прочными коммунистическими убеждениями превращалось в личную трагедию. Это «не просто травмировало личность психологически и нравственно, а уничтожало в ней желание работать и жить» (14;7). Советская административно-командная система власти ломала и умело перестраивала психологию людей, не позволяя им иметь свою точку зрения, лишала их свободы творчества. И именно такое положение дел только укрепляло власть, сделав ее единственным гарантом наведения порядка.

Чтобы дать советскому обществу убедительное объяснение крупным просчетам, провалам и ошибкам в экономической и социальной политике, правительство имело целью создать для народа «образ внутреннего врага». Вследствие чего, и появилась разрушающая общество система доносительства. Таким образом, общественное недовольство политикой диктатуры партии отводилось в «русло ненависти к враждебным классам и группировкам, в том числе инженерно-технической, научной, управленческой, гуманитарной, художественной интеллигенции» (18;4).

Еще одной директивой сталинского режима было установление авторитарного контроля над уже сформировавшейся советской интеллигенцией для того, чтобы не допустить сворачивание курса на построение коммунизма. Но поддержание порядка не всегда осуществлялось насильственными методами. Те, кто воспевал новую власть, получали весомые гонорары – власть их подкармливала. Для этого были созданы специальные учреждения, обеспечивавшие «привилегированное снабжение ученых и выдающихся деятелей культуры, - комиссии по улучшению быта ученых КУБУ и ЦЕКУБУ при СНК РСФСР» (33;326). Их особенность состояла в том, что они создавались по типу элитарной, а не профсоюзной организации. К тому же, наиболее ценные «специалисты всех отраслей знания и искусства (8 тыс. чел. с семьями) получали бесплатный академический паек дополнительно к основному» (33;326). В послевоенные годы усилился разрыв между элитой и основной массой населения. Важным шагом в этом направлении стали постановления СНК 1946 г. «О повышении окладов работникам науки и об улучшении их материально-бытовых условий», «Об улучшении медицинского обслуживания научных работников АН СССР», и др. (33;324). Теперь научные работники и вузовские преподаватели стали получать намного больше, чем специалисты в промышленности. Старший научный сотрудник академического института, кандидат наук получал в месяц 3000руб., доктор наук - 4000 руб., доцент и профессор - в зависимости от стажа от 2500 до 5500 руб. Зарплата инженера на заводе составляла в то время 1000- 1200 руб. Научные работники вошли в число наиболее привилегированных профессиональных групп советского общества. Но, плюс к таким поощрениям новой интеллигенции стало предъявляться больше требований и запросов, чем к их предшественникам.

Репрессии психологически оказывали влияние не только на тех интеллигентов, которые были подвергнуты арестам, но и на тех, кто продолжал работать под «игом» советской власти. Они также стали своего рода репрессированными. Профессионально присущая ученым критичность ума становилась для них «опасным качеством в условиях предписываемого единомыслия» (18;2). Политическая «игра» привела к тому, что через интеллигенцию, которая обучала, управляла и настраивала общество, передалось настроение постоянного страха перед арестом органами НКВД.

Социолог и философ Карл Маннгейм говорил, что «цель политической дискуссии – не только доказать свою правоту, но и подорвать корни социального и интеллектуального существования своего оппонента» (25). При советской власти были нередки случаи в получении маленьких заработков или вовсе безработица среди тех, кто до революции жил материально обеспеченно. Особенно это было в среде ученых и преподавателей гуманитарных наук. Тем самым, советское правительство прививало другой образ жизни для научных кадров, а именно труд в промышленной или сельскохозяйственной сфере. Это был еще один способ удержания в повиновении всего населения огромной страны.

Подводя итоги, нужно отметить, что установление жесткого контроля советской власти над формирующимся слоем интеллигенции было важно в городе Магнитогорске, городе, который строился как социалистический. Использовались как идеологические, так и репрессивные формы контроля. Все средства массовой информации подвергались цензуре, а литературные произведения направлялись на рецензирование «партийным товарищам». В результате большевики создали разветвленную и иерархическую систему подавления и искоренения инакомыслия. С помощью таких методов Советская власть хотела обезопасить себя от нравственной оппозиции. Задача правительства состояла в приведении выражения мыслей к общему шаблону.

Нейтрализация интеллигенции давала возможность манипулировать массовым сознанием, в чем власть и преуспела в последующие десятилетияв Магнитогорске. Преследование представителей интеллигенции нанесло урон культурному развитию города, вело к насаждению страха и административного диктата.

Список литературы

Источники

1. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф. Р.-467. Оп. 3. Д. 7135. Дело № 4н – 013625 по обвинению Гузикова Авраама Александровича. – 30 дек. 1937 – 28 фев. 1957. – 149 л. – Ксерокоп. и коп.
2. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф. Р-467. Оп. 4. Д. 2924. Дело № 14813 по обвинению Краузе Фридриха Оскаровича. - 05 март. 1942 - 22 мая. 1998. -245 л. - Ксерокоп. и коп.
3. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф. Р-467. Оп. 4. Д. 749. Дело № 12625 по обвинению Низовцева Андрея Константиновича, Калугина Николая Андреевича. - 07 мая. 1941 - 27 мая. 1958. -284 л. - Ксерокоп. и коп.
4. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф. Р-467. Оп. 3. Д. 7437. Дело № 1089 по обвинению Дегтярева Геннадия Михайловича. - 04 июн. 1951 - 24 сент. 1991. -157 л. - Ксерокоп. и коп.
5. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-1364. Оп. 13. Д. 141. Магнитогорский окружком ВКП(б), Секретные переписки ОКВКП(б) с Челяб. Обкомом ВКП(б)докладные записки, спецсообщения на 210 л. февр. 1935 – июль. 1936г. -117 л. - Ксерокоп. и коп.
6. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-1364. Оп. 1. Д. 125. Магнитогорский окружком ВКП(б), Исключенные из партии 1936г. на 20 л. янв 1936. – Л.3,4,5. - Ксерокоп. и коп.
7. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-1364. Оп. 9. Д. 194. Магнитогорский окружком ВКП(б), Докладные записки, списки исключенных из партии февр. 1936г. – ноябр. 1936г.на 132 л. - Ксерокоп. и коп.
8. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-288. Оп. 1. Д. 829. Челябинский обком ВКП(б). Докладные записки прокурора области секретарю обкома ВКП(б) о нарушении революционной законности 64 л. 5 января. 1936 – 25 дек.. 1936г. -4 л. - Ксерокоп. и коп.
9. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-288. Оп. 3. Д. 165 Челябинский обком ВКП(б), Особый сектор 1часть. Докладные записки, спецзаписки о нарушении революционной законности на 255л. 17 мая. 1939 –24 авг.. 1940г. -148 л. - Ксерокоп. и коп.
10. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-288. Оп. 11. Д. 261 . Челябинский обком ВКП(б). Докладные записки прокурора области секретарю обкома ВКП(б) о мерах по устранению недостатков следственных органов. - Январь-декабрь 1947г. – 98л. - Ксерокоп. и коп.
11. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.П-288. Оп. 16. Д. 152 . Челябинский обком ВКП(б). Особый сектор. Протокольная часть. Справки административного отдела и Управления милиции. - 21 л. – Ксерокоп. и коп.
12. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.Р – 467. Оп. 3. Д. 808.Дело № 7462 по обвинению Алексеева Виктора Алексеевича. – 28 дек. 1937 – 29 фев. 1938. – 174 л. – Ксерокоп. И коп.
13. Объединенный Государственный архив Челябинской области. Ф.Р. – 467. Оп. 3. Д. 2713. Дело №221 по обвинению Григорьева В.С., Вихрова В.И., Белинского А.И., Бродского С.Э. – 3 дек. 1942 – 14 март. 1964. – 367л. – Ксерокоп и коп.

Литература

1. Алексеева, Г.Д. Власть - интеллигенция - идеология в России / Г.Д. Алексеева // Власть и общество в СССР: политика репрессий (1920-1940-е гг.): Сб. ст. РАН. Ин-т рос.истории в сотруд. с ун-том им. Меллена; Редкол.: В.П. Дмитренко и др. - М.: ИРИ РАН, 1999. С. 7.
2. Баберовски, Й. Красный террор. [Текст] / Й, Баберовски. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007.
3. Базунов, В. В., Детков, М. Г. Тюрьмы НКВД-МВД СССР в карательной системе Советского государства [Текст] / В.В. Базунов, М.Г. Детков. - М.: Научно-исследовательский институт уголовно-исполнительной системы, 2000.
4. Великие стройки социализма: 1929-1940 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://energymuseum.ru/history/1929/.
5. Гракина, Э.И. Ученые и власть / Э.И. Гракина // Власть и общество в СССР: политика репрессий (1920-1940-е гг.): Сб. ст. РАН. Ин-т рос.истории в сотруд. с ун-том им. Меллена; Редкол.: В.П. Дмитренко и др. - М.: ИРИ РАН, 1999. С.4.
6. Евдокимова, А. Запомнился на всю жизнь…[Текст] / А. Евдокимова // Педагог. газ. -1989. - №16. -17 мая.
7. Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.memo.ru/rehabilitate/laws/2004/.
8. Коммунизм [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.russika.ru/.
9. Краеведение. Магнитогорск. 9-11 класс [Текст]: учебник для общеобразовательных учреждений Челябинской области / под ред. М. Г. Абрамзона, М.Н. Потемкиной. -Челябинск: АБРИС, 2013.
10. Кузьмина, Н. Слово об учителе [Текст] / Н. Кузьмина// Кизильский вестник. -газ. -2012. - № 6.-10 февр.
11. Куликова, Г.Б., Ярушина, Л.В. Власть и интеллигенция в 20-30-е гг. / Г.Б. Куликова, Л.В. Ярушина // Власть и общество в СССР: политика репрессий (1920-1940-е гг.): Сб. ст. РАН. Ин-т рос.истории в сотруд. с ун-том им. Меллена; Редкол.: В.П. Дмитренко и др. - М.: ИРИ РАН, 1999. С.9.
12. Маннгейм, К. Идеология и утопия [Электронный ресурс] / К. Маннгейм. - Режим доступа: http://modernlib.ru/.
13. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://publ.lib.ru/ARCHIVES/M/MARKS_Karl,_ENGEL'S_Fridrih/.
14. Непеин, И.Г. Палачи и жертвы [Текст] / И.Г. Непеин; Авт. ред.; Авт. вступ. статьи Шишов К.А. - Челябинск: Версия: Лад, 1997.
15. Непеин, И.Г. Приговорен к высшей мере [Текст] / И.Г. Непеин // Магнитогорский рабочий. - 1999.-6,9 авг.
16. Нерар, Ф. Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР [Текст] / Ф. Нерар. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011.
17. Об образовании Общесоюзного Народного Комиссариата Внутренних Дел [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.memo.ru/history/.
18. Петров, Н., Янсен М. «Сталинский питомец» - Николай Ежов [Текст] / Н. Петров, М. Янсен. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008.
19. Политическая идеология [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.grandars.ru/college/sociologiya/politicheskaya-ideologiya.html.
20. Режимные люди в СССР [Текст] / отв. ред. Т. С. Кондратьева, А. К. Соколов. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2009.
21. Хаустов, В., Самуэльсон, Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. [Текст] / В. Хаустов, Л. Самуэльсон. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009.
22. Шаттенберг, С. Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е гг. [Текст] / С. Шаттенберг. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011
23. Эгге,О. Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор [Текст] / О. Эгге. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011.
24. Энциклопедия МаГУ (1932-2012) [Текст] / Научно- исследовательская словарная лаборатория МаГУ; отв. ред. С.Г. Шулежкова. - Изд. 3-е, перераб. и доп. - Магнитогорск: МаГУ, 2012.
25. Ялозина, Е. А. Кадровая школьная политика 1920-х годов, как пролог сталинских репрессий [Электронный ресурс] / Е.А. Ялозина. - Режим доступа: http://elibrary.ru/

Примечания

[1]Араловец, H.A. Основные направления в изучении потерь населения в 30-е гг. в отечественной историографии [Текст] / Араловец Н.А.// Историческая демография. - М., 1992; Ее же. Потери населения советского общества в 1930-е гг.: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии [Текст] / Н.А. Араловец // Отечественная история. - 1995.- № 1. - С.4-11. и др.

[2]Лопатин, Л.H. Некоторые вопросы историографии и источниковедения истории репрессий 20-х - 30-х гг. [Текст] / Л.Н.Лопатин // Вопросы историографии и общественно-политической истории Сибири. - Омск. - 1990. - №6. - С. 163-164.

[3]Хлевнюк, О.В. «Большой террор» 1937-1938 гг. как проблема научной историографии [Текст] / О.В. Хлевнюк // Историческая наука и образование на рубеже веков. - М., 2004. - С. 433.

[4]Степанов, М.Г. Российская историография «большого террора» в СССР (1937-1938 гг.) [Текст] / М.Г. Степанов. - Абакан, 2008; Его же. Политические репрессии в СССР периода сталинской диктатуры (1928-1953 гг.): взгляд советской и постсоветской историографии [Текст] / М.Г. Степанов. - Абакан: Изд-во ГОУ ДПО «ХРИПК и ПРО» «РОСА», 2009.

[5]Багдасарян, В.Э. «Загадочный тридцать седьмой»: опыт историографического моделирования [Текст] / В.Э. Багдасарян // Историография сталинизма: сб. ст. - М., 2007. С. 206.

[6]Кириллов, В.М. Историография истории репрессий в СССР и на Урале (1918-1990 гг.) [Текст] / В.М. Кириллов // Власть и общество. - Нижний Тагил. - 1996. №4. - С. 67-85.

[7]Игишева, Е.А. Политическое развитие Урала в 1920-е гг. в современной отечественной историографии [Текст] / Е.А.Игишева. - Екатеринбург, 2008.

[8]Терехов, В. С. Политические репрессии инженерно-технической интеллигенции Урала в 1930-е гг. [Текст] / В.С. Терехов // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. 1917-1980-е гг. - Нижний Тагил: НТГПИ, 1997.

• Русское краеведение